С нетерпением жду твоего ответа.
Немногословный.
* * *
– Нет, не на Северном полюсе. С этим ничего не получилось. Он на каком-то безымянном пике в районе Крыши Мира.
– А я думал, на Северном полюсе. Последний раз он об этом говорил. Когда вернется?
– Через две-три недели, наверно. Я не знаю. Теперь с ним нет никакой связи. Пропадает, потом появляется.
– Как у вас дела, как сынок?
– Неважно. Саша постоянно болеет, не знаю, что делать.
– Что такое?
– У него все время головные боли. То пройдет, то опять вернется.
– Головные боли? Он еще слишком молодой для них.
– Не знаю, что делать.
– Он простывает, температурит?
– Температура иногда поднимается, но простывает он редко. Вдруг начинает жаловаться: мама, у меня голова болит.
– А что врачи говорят?
– Наш врач ничего не говорит.
– Может, нужно показать другому?
– Хочу отвезти его на обследование. Я очень беспокоюсь.
– Давно у него это?
– Уже несколько недель. Он и раньше жаловался, но не так. А теперь чуть не плачет.
– Ну!
– Да, очень сильно болит.
– Бедняжка. Ему одиннадцать?
– Двенадцать.
– Большой. Как быстро растут.
– Почти перерос меня.
Павел всегда получал удовольствие от бесед с женой Дмитрия. Молодость и привлекательность женщины, несомненно, тому способствовали. Не мешал также очень приятный низкий голос и то, что они общались на равной ноге, несмотря на относительно юный возраст Тамары. С первой женой Дмитрия у него не было таких теплых отношений, даже во времена их общей молодости. Тамара Павлу нравилась. В ее голосе сегодня звучала необычная тревожность.
– Ну ты не беспокойся. Все обойдется. Помощь нужна? Кто вас отвезет на обследование?
– Старший брат позаботится.
– Молодец. Когда?
– На следующей неделе.
– Не волнуйся, все будет хорошо. Держи меня в курсе. Если что-то нужно – не стесняйся, сразу звони.
– Спасибо.
Павел положил трубку, подумал немного и направился в ванную. Предстояло побриться. Он щелкнул выключателем. Мало света. Здесь ему нужно больше света. Не богатого солнечного, который оттеняет каждую впадинку, каждую неоднородность, каждую непрошеную примету. Здесь ему нужно много света от раскаленных спиралей лампочек. Неумелого света, который легче обмануть. Он старался улыбаться своим мыслям.
Крем для бритья лег бугорком на длинные волоски помазка. Павел приложил его к правой щеке и стал размазывать. Затем перешел на верхнюю губу, подбородок, левую щеку и на шею. Он отложил помазок в сторону, взял в руки лезвие и вгляделся пристально в зеркало своими прищуренными глазами. Оттуда на него смотрел малознакомый ему человек. Павел опять отложил более плотное знакомство на другое время. Где реальность, здесь или там? Не дожидаясь от себя ответа, он вернулся в свой мир и еще раз заставил себя улыбнуться.
Он перевел взгляд на висок левой щеки и провел бритвой от начала виска до края скулы. После еще нескольких движений вся щека очистилась от крема и волос. Он перешел на правую щеку. Затем на шею и подбородок. Последним участком была, как всегда, верхняя губа.
Он помыл под струей воды лезвие, затем помазок и положил их на свои места. И стал смывать остатки крема с лица теплой водой из ладоней, нащупывая пальцами плохо выбритые участки. Затем, не поворачиваясь, дотянулся до полотенца и вытер им лицо. Наступило время для заключительного взгляда на человека в зеркале. Павел заставил свое лицо расслабиться в улыбке и поднял глаза.
Никогда нам не привыкнуть друг к другу, никогда не подружиться. Были времена, когда мы с тобой были очень похожи. Что случилось? Плохо стали видеть глаза? Не напрягай их так, все равно не помогает. Не надувай щеки. Лучше улыбнись пошире. Вот, так значительно лучше. Он повесил полотенце, погасил свет, вышел из ванной и остановился у открытого настежь окна их спальни.
В свежем воздухе улицы чувствовалось тепло поднявшегося высоко солнца. Его лучи пробивались сквозь поредевшую листву дуба, оставляя веселую рябь на белом подоконнике. Позади тихого двора монотонно жужжал воскресный город, не нарушая безмятежности и спокойствия белесого неба.
Оно здесь. Он ощущал его кожей, вдыхал вместе с воздухом. Оно здесь. Всегда рядом. Только снаружи. Иногда касается его чувств и мыслей, но не проникает глубоко, не возбуждает беспричинной тихой радости и счастья. Так, как – он помнил – оно делало когда-то давно, когда в его сердце еще не поселилась безрадостность. Не вернуть – уколола безнадежная мысль.
Он отказывался этому верить. Он устроен просто, не такая уж это сложная машина – человек. Можно починить. По крайней мере этого человека. Нужно только постараться понять его глубже, чуть-чуть глубже. Познать себя. Достойнейшее из занятий. Помогло ли оно кому-либо когда-либо? Не знаю и не хочу знать. Мне нужно починить только одного человека. Ни на кого больше не похожего. А до других мне нет никакого дела.
Одно стало ясным с некоторых пор – нужна помощь извне. Преимущество определенного возраста. Он неохотно обратился за помощью к окружающему миру. И первой встретил там самое близкое к нему в пространстве существо – свою жену. И, возможно, в первый раз в жизни разглядел ее с настоящим интересом. Нет у него ближе человека на свете. Это была одновременно обнадеживающая и очень грустная мысль. Как малочисленны и тонки притягивающие их нити.
Павел отвел глаза от горизонта. Пора одеваться. Сегодня второе занятие. Он не чувствовал в себе сильного желания, но пропускать причин тоже не было. Первое занятие не разочаровало и не заинтересовало. Он не был ни чужим ни своим в новой среде, которую его жена принимала, казалось, без тени сомнения и с открытым сердцем. Нерешительно, но храбро ступающий по жизни человек. В своей неуверенной манере она предложила ему попробовать, он с сомнением и с невысказанной надеждой согласился. Помогает ли это тебе, солнышко? Знаю. Не буду спрашивать. Не легко тебе передать словами то, что словами не передается. Но я человек слов. Мне нужны слова, нужны объяснения. Меня нужно учить чувствовать вещи без понимания, без ощущения понимания. Может, ты меня научишь, женщина неясной интуиции, существо инстинктов?
Существо инстинктов продолжало греметь на кухне посудой. Солнце по-летнему решительно наполняло комнату светом. Нужно надеть что-нибудь легкое, чтобы было удобно и тепло лежать на коврике.
Уходя, он поцеловал Марию в щеку: "Я пошел", закрыл за собой входную дверь, прищурил от яркого света глаза и вышел из двора на улицу. Тепло и шумно. Озабоченные воскресными делами горожане, открытые двери магазинов, мальчишки на велосипедах. Все как прежде, никуда не торопится. Где же я заблудился?
На второе занятие пришли все семь человек. Они весело улыбались, включая инструктора, невысокого сухопарого мужичка близких Павлу лет. Его слегка раздражающая активность компенсировалась умными глазами и уверенной широкой улыбкой. Они расселись по кругу каждый на своем коврике, расстеленном на прохладном деревянном полу просторной комнаты.
К середине занятия Павел окончательно убедил себя, почему это не для него. Он лежал с закрытыми глазами на коврике, раскинув слегка в стороны ноги и руки, и не верил. Не верил, что у остальных собратьев и сестер по группе такие же проблемы, как у него. У молодой девушки с привлекательной фигурой и не очень привлекательным лицом, которому не хватает лишь одного – жизнерадостности хозяйки. У не совсем молодой женщины с расплывшейся фигурой и выражением стеснительности. У лежащего рядом с Павлом крепкого вида мужика с подозрительно красным носом и острым взглядом. У молодого пузатенького парня с неловким телом. У двух подружек средних лет, не стесняющихся обтягивать свои большие зады плотным темным трико. С их проблемами Павел мог бы справиться без труда. Для этого ему не нужна помощь. У него другого рода проблемы. Не поможет ему этот инструктор, они с ним, наверно, товарищи по несчастью.
Командные интонации голоса инструктора постепенно перестали раздражать, он почувствовал расслабление в теле, и это было уже хорошо. Они дышали, представляли разные картинки и отправлялись в благодатные места. Лежать было легко и приятно. Пришел отвлекающий запах. Юная соседка справа. Сильный запах. Такой может возмутить молодые привередливые мужские носы, но был благосклонно принят понюхавшим на своем веку. Запах зрелой упругой плоти. Подавленных эмоций, невысказанных желаний. Павел пытался сосредоточиться на словах говорящего. Послышался тихий храп. Наверно, мужик с красным носом.
Храпела одна из круглозадых подружек. Ее выдала виноватая улыбка. Занятие закачивалось, они опять сели в кружок, чтобы выслушать заключительные указания. На лицах едва заметное просветление и умиротворение. И то хорошо, как будто породнились немного. Павел встретился глазами с молодой соседкой. Довольно смело. Да… Посмела бы ты на меня так посмотреть, когда мне было двадцать пять. Хорошие глаза, умные.
– Ну как? – на лице жены был усиленный интерес.
– Ничего, немного расслабился.
– Тебе нравится?
– Неплохо. Ничего особенного не произошло, но расслабился неплохо.
– Это только начало.
– Надеюсь.
– Ты голодный?
– Да нет вроде. Меня накормили.
После занятия он вдруг решил зайти к Дмитрию домой. Там, несмотря на возражения, Тамара посадила его за стол и накормила вкусным ужином. Она выглядела уставшей и немного истерично покрикивала на сына, который не вызвал у Павла никакой озабоченности. Он выглядел совершенно нормально и не обращал внимания на окрики. Павлу только не понравилось, что он дома в такой хороший день.
Тамаре всегда было легко с Павлом. Она не сомневалась в себе в компании этого мужчины много старше ее. Такая уверенность посещала ее все реже в компании отказывающегося стареть мужа. Теперь, тринадцать лет спустя, она забыла, почему согласилась выйти замуж именного за этого человека, но была почти уверена, что живет не такой жизнью, которой хотела бы жить. Она не спешила никого в этом винить. И в первую очередь себя. Заботы о сыне заполняли ее дни, временами к ним добавлялись заботы о муже. Какой жизнью она хочет жить? В одном не было сомнений. Ей придется решать этот вопрос самой. Это было одним из самых больших разочарований в ее замужестве.
– Очень вкусно. Ты для сына так готовишь?
– Он стал много есть.
– Ему надо, растет.
– Да. Я тоже не прочь. Иногда гости приходят. Сегодня ждем Андрея.
– Пацан выглядит нормально.
– Посмотри, какой он худенький.
– Нормальный. Растет, вот как вытянулся. От Димы ничего?
– Нет. Недели через две объявится.
– А он знает про пацана?
– Про головные боли? Я ему говорила.
Он просидел в гостях несколько часов. Они часто доверяли друг другу довольно откровенные слова и мысли. Павлу уже не нужно было догадываться о том, что Тамара не совсем радостна в замужестве, но и он не спешил винить в этом друга. Ждет, когда муж сделает ее жизнь счастливой. Неразумные ожидания. Совершенно неразумные. Молодая жена друга была для него безоговорочным табу и одновременно неясным соблазном. Ему нравилось чувствовать, как она так же инстинктивно вступает в соревнование с его женой. Неравное соревнование. Павел запивал варенье горячим чаем и обращал внимание на гладкую кожу неспокойных рук.
– Ну, спасибо за стол. Накормила, напоила.
– На здоровье. Заходи чаще.
– Обязательно позвони, когда будут результаты анализов. Я буду сам тоже звонить. Пока.
– До свиданья, – Павел махнул появившемуся в дверях своей комнаты мальчику.
– До свиданья.
Дома тоже сели пить чай.
– Как там Тамара?
– Цветет. Озабочена мальчиком.
– А что?
– У него головные боли.
– Головные боли? Это нехорошо.
– Повезет на обследование.
– А Димы нет дома?
– Нет еще.
– А где он?
– Я же тебе говорил сегодня утром. Лазает где-то.
Она промолчала. Он догадался о ее мыслях и молча согласился с ее решением. Иногда его раздражала готовность, с которой она оставляла попытки проникнуть внутрь его немного глубже. Очень редко раздражала. В остальное время он ценил это качество. Без него им не прожить бы вместе сколько-нибудь продолжительное время. И сейчас оно было кстати. Расспросов не будет, даже если он позволит себе еще несколько выплесков. Уверена в бесполезности своих усилий, сидит и тихо пьет чай. Ну и хорошо.
Он досадовал на свой раздражительный тон. В досаде было не столько чувство вины, сколько недовольство собой. Он переменил позу на стуле в слабой надежде отвлечься. Боль не забывалась. Она занимала место в его голове, совершенно непропорциональное своей силе. Собственно, она не была еще настоящей болью. Больше ожиданием, скрытой угрозой. Он размышлял над играми своевольного мозга. Ни на минуту он по-настоящему не верил, что с ним что-то не в порядке, но вот уже как будто ощущал пугающую близость своей слабости, чувствовал ее разрушительную силу. Вот она уже почти здесь. Он не желал ее ни в каких проявлениях. Ни в воображении, ни в действительности. Не желал превращаться в неистребимого оптимиста или спасаться самообманом. Сильно не желал ничего из этого, несмотря на то, что ничего от него не требовалось и ничто ему не угрожало. Очень реально, мелодраматично не желал, как в хорошей книге.
Он жевал кусок свежеиспеченного пирога, запивая его теплым чаем, и улыбался своим мыслям, не подозревая, что его улыбка и шевелящиеся губы не остаются незамеченными. Жена редко вызывала его из этого состояния. Любопытство не было присуще ей, даже когда дело касалось мыслей мужа. Скорее наоборот, робкий соблазн всегда приглушался отсутствием уверенности в том, что она услышит откровенный ответ, или в том, что она желает его услышать.
Павел вернулся в мыслях на кухню и отметил характерное выражение на лице жены. Опять думал вслух. Ему нравилось смотреть на ее лицо. Несмотря на изменения, оно по-прежнему сохраняло все черты, которые заставили его обратить на нее внимание давно, в первый раз. Почти все черты. Их множество. Все тот же эффект. Как предложение, смысл которого не теряется, даже когда отдельные слова опущены или изменены. Смысл не терялся. Ему всегда будет нравиться это предложение.
Глупости. Все дело в глазах, в их блеске, веселой и теплой искринке. И округлости щек. Он дотянулся до жены и поцеловал ее в щеку, вызвав довольную улыбку на лице.
– Хочешь еще кусочек?
– Хватит, поздно уже.
Где-то в уголке мозга живет настоящий страх. Но он там всегда – наверно, с момента самой первой мысли. С этим товарищем чрезвычайно трудно справиться. Он дремлет – значит, пока все в порядке. Беспокоиться незачем. Если бы не несвязные, бестолковые мысли в голове, которую давно уже не посещало ощущение настоящего спокойствия и счастья.
Как обрести его опять? Состояние спокойствия и счастья. Он ведь испытывал его? Давным-давно. Все отдаленней кажутся те времена. Испытывал. Слава богу, еще помню. Когда-то мир был населен интересными людьми и он был им интересен. Искренний, нескрываемый интерес в глазах. Наполняющий сердце радостью.
Он помнит это отчетливо. Но отчетливей всего беспричинность той радостности, канувшую в лету беспричинность. Не вернуть, не испытать. Он старался держаться в стороне от этой чрезвычайно неприятной мысли. Пугающей. Там, за ней, уже нет ничего. Пустота, бессмысленность.
Он опять переменил позу и попытался сосредоточиться на испускающей пар чашке горячего чая перед ним. Щербинка на ободке. В этом доме не расстаются со старой посудой. Расслабляющее ощущение момента настоящего времени. Как немного нужно, чтобы вывести его из того, что он теперь называет состоянием душевного равновесия. Шаткое, неясное. Душевная дремота?
Он еще раз обратил внимание на лицо жены. Где она сейчас? Вопрос "о чем думаешь?" они задают друг другу редко.
– О чем думаешь?
– Ни о чем. А ты о чем?
– Спать пора.
– Да.
Действительно, наверно, ни о чем. Она у меня способная.
Зато я за всех за нас думаю.
– Еще хочешь чаю?
– Нет, все, больше не хочу.
Павел налил себе остатки.
– Куда они повезут мальчика?
– Не знаю, не спросил. Думаю, что она просто паникует, пацан выглядит совершенно нормально. Молодой еще для больших проблем. Почти моего роста.
– Быстро растут.
Они привыкли ложиться спать рано. Их дом утихал, когда на улице становилось совсем темно. С тех пор, как дочка уехала из него. Он накрылся одеялом, пододвинулся к жене, положил руку на ее бедро и закрыл глаза. Много изменений произошло в ее теле с тех пор, как он первый раз положил на него свою руку. Но оно по-прежнему желало оказывать на него такое же действие, как в первый раз, когда он положил на него свою руку. Несмотря на то, что и в его теле произошло много изменений. Желало так же ненастойчиво, как и в самый первый раз. А он желал больше всего не огорчать хозяйку тела и редко был уверен в том, что ему это удается. Ему нравилось просто прижаться к его наготе, испытывая ощущение тепла, безопасности и вечности бытия. У каждого мужского тела должно быть такое женское тело, ждущее ласк, непритязательное и соглашающееся. Его тело.
Он переместил руку на ее живот. Теплый и мягкий. Послуживший им живот. Хранит память о том времени, когда был растянутый и тяжелый. Малоприметные, неисчезающие следы. Особая мягкость, особая неотзывчивость, мудрость мышц. Помнит, как носил нашу дочку. Как трудился. В одиночку, без меня. Не я носил нашу дочку. Вернуть бы то время. Вернуться бы туда таким, какой я сейчас. Усталый и разочарованный? Нет, тридцать лет назад ты был лучше во всех отношениях. Самоуверенный, здоровый, эгоистичный. Носил мою дочку. Маленькие пальчики на маленьких ножках. Куда все это делось, где затерялось? Родитель навсегда повязан своим ребенком. Работает исправно в одном направлении. Эволюционно полезном. Вспомни себя. Не помнит, не ценит? Помнит. Придет время. Бабы. Диме с сыновьями тоже нечем похвастаться. Плохие мы были отцы. Охотники. Когда мы на охоте, наши дети совсем одни. Некому их воспитывать. Дима ничему не научился. Опять рискует. Себя не переделать. А пацан растет.
Мария повернулась во сне к нему спиной. Он придвинулся и снова нашел рукой ее живот. Что там было еще? Сын? Почему мы это сделали? Почему не сохранилось почти никакой памяти? Как будто не было. Как я мог на это согласиться, подумать? Совершенно чужой человек на это согласился. Кто подумал первым? Время, когда мы не были семьей. Мужем и женой. Два привыкшие находиться друг возле друга тела.
Он погладил живот подушечками пальцев. Гладкая кожа, усталая. Они недавно вспомнили об этом эпизоде из их жизни. Затерявшемся среди незначительных эпизодов. Один из вереницы. Малопонятный, малообъяснимый поступок малознакомых людей. Как мы могли быть этими людьми? Случайно вспомнили? Наверно, нет. Он ничего не смог понять по лицу Марии. Не решился спросить. Не решился опуститься на самое дно их истории. В мутноводную, глубокую яму. Что может выплыть оттуда? Ничего хорошего.
Кто был первым, она или я? Должно быть, она. Я почти совершенно забыл. Почему? Как, какими словами? Он пытался вспомнить этот разговор. Смутно. Запомнилось только непонятное выражение ее лица. Громко непонятное. Заставившее его проглотить вопросы.