Спит. И мне пора. Он распрямил левую руку – его ладонь оказалась между ее ног – и дотронулся носом до ее плеча. Привычный, успокаивающий запах. Его тела.
Из частной переписки
Да будет с тобой Время, Немногословный!
Какие мы интеллектуалы! Давно забытое занятие? Возможно. Но согласись, что тебе там просто больше нечем себя развлечь. Разве что холодеком? Ах да, у тебя его тоже нет.
Не забывай – мы-то на Тисе. Ты бы посмотрел, какую я недавно повстречал куколку. Временно отдыхаю от проституток. Проверяю свою новую методику определения возраста. Она должна быть моложе нас. Беру смелость утверждать, что она еще большей частью в том теле, которое ей досталось от мамы. На нем обнаружилась не самая привлекательная родинка. Ладно, согласен, это нечестно с моей стороны.
Впрочем, ты, вероятно, очень прав, мой друг. Чем больше я узнаю о Тисе, благодаря работе в Ассамблее, тем больше удивляюсь нашей цивилизации. Наше счастье, что у Тисы не было еще серьезных врагов во вселенной. Когда-нибудь это случится, как бы мы ни осторожничали. Есть несколько очень тревожных секторов, где сосредоточены почти все наши славные вооруженные силы. Уменьшающиеся, заметь, постоянно в числе. Средний возраст этих ребят очень близок к началу Вечности. Молодых почти нет. В Ассамблее очень озабочены отсутствием добровольцев. Поговаривают о частичном призыве. Это будет чрезвычайно популярная мера.
Много всякого беспокойства в Ассамблее. Мало тисян интересуются наукой и технологией, рожать совсем перестали – список длинный. Нельзя, разумеется, забывать, что, как я уже писал, это сборище старперов, они ничего больше не умеют, только беспокоиться. Моя задача уйти оттуда вовремя, чтобы не превратиться в одного из них. Но это еще не скоро.
Пусть Время откроет тебе свои секреты.
OО.
Да будет с тобой Время, мой хороший друг!
Малопривлекательная родинка? Понимаю, у тебя никогда не было сестры, твоя наивность простительна. Боюсь, что ты в большом заблуждении. Я бы не стал полагаться на такую примету. Ты, наверно, сейчас улыбаешься. Да, я слегка тебе завидую. Но только слегка.
Согласен – руководству Ассамблеи нужна свежая кровь. Моя надежда на тебя. Я вместе с тобой верю, что мы сделали и делаем очень много правильного. Удивительно много. Нам никогда не пересилить Время. В этом тисяне так же беспомощны, как и мои аборигены, но мы, возможно, одни из самых счастливых существ во всей вселенной. А есть ли на свете что-нибудь важнее? Мы свободны в самом сокровенном моменте бытия. Мы заработали привилегию уйти из жизни по желанию. Идеально – исчерпав себя. Исчерпав все, что природе случилось вложить в нас, чего всегда чуть-чуть не хватает, чтобы заполнить Вечность. Но привилегия бесценная. Наша задача – не растерять ее, продолжить. Не злоупотребить. Один из поколения зеро уже решил, что с него хватит. Совершенно согласен с тобой – чрезвычайно значительное событие. Последуют ли за ним другие? Мы преодолели один естественный барьер, захотим ли преодолеть следующий? Время покажет. Нам с тобой только нужно не забывать, что понять их мы сможем только тогда, когда достигнем их возраста. Брр…
С нетерпением жду твоего ответа.
Немногословный.
Да будет с тобой Время, Немногословный!
Боюсь, что это ты ошибаешься относительно родинки. Есть вероятность, что я смогу узнать наверняка. Я, кажется, серьезно увлекся. Ее зовут Круглолицая, и я совершенно схожу от нее с ума. Никогда не думал, что не только смогу написать такие слова, но и чувствовать в соответствии с ними. Поздравь меня, если хочешь, или поведай что-нибудь, что выведет меня из этого состояния. Я неописуемо счастлив и испуган.
Удивляюсь, мой друг, что ты все еще веришь сказкам, которыми нас напичкали в детстве. Кто из нас наивен? Тебе пора домой, в наше прекрасное общество. Нашей Тисе крупно повезло. Что-то такое, беру смелость утверждать – случайно, сложилось в нашу пользу. Мы не знаем, что это, и не сразу поймем, если вдруг потеряем. Но оно есть, с этим я согласен, и работает в нашу пользу. Уже одно, что тисяне вдруг перестали убивать друг друга из-за пустяков. Мудрость цивилизации? Позволь мне в этом усомниться. Кто-то, что-то подмешал в свое время в нашу воду. Наше везенье парадоксально, на мой взгляд, в том, что мы не смогли изменить себя коренным образом, свою первобытную натуру. Не смогли и не пожелали. Наши потребности, при всей их ненасытности, все же имеют границы. Мы кажемся себе порой бесконечными существами, но на самом деле небольшая армия роботов может поддерживать нас в неплохом состоянии духа. Так долго, как мы того желаем. И разве можно упрекнуть живое существо в желании растянуть свое существование в бесконечность? Мы счастливы большей частью, этого у нас не отнять, однако мудрость цивилизации здесь абсолютно ни при чем.
Иногда некоторых из нас вдруг одолевает сумасшествие. Дописываю письмо в прескверном настроении. Круглолицая вдруг исчезла, я не знаю, где она и что делает. И это совершенно невыносимо. Извини, пожалуйста. Знаю, мне пора очистить свою систему. Какой выбрать для этого способ?
Пусть Время откроет тебе свои секреты.
OО.
* * *
– Вы один? – медсестра подняла на него удивленные накрашенные глаза.
– Один.
Молодая, ухоженная. Такая не пустит мужа одного. Никуда. И ничего от нее не скроешь. В теле. Никакой интриги. Банальный запах зрелой плоти. Без одежды выглядела бы значительно интересней. Если не прячет складки на талии.
– Вы замужем?
Он удивился не меньше ее своему вопросу. Первый раз в жизни, наверно, позволил себе такой вопрос к незнакомой женщине.
– Да, я замужем. А вы женаты?
– Женат.
– Как же вас жена отпустила одного?
Сам напросился.
– Она не знает.
– Не знает? – настоящее удивление. – Хорошо. Пройдите, пожалуйста, со мной в эту комнату, – она показала рукой.
Через пятнадцать минут он сидел на стуле в одном больничном халате, ожидая прихода врача. Еще через двадцать минут он был под наркозом, над его телом молча работали три фигуры в белых халатах, с повязками на лицах.
Когда он очнулся, его напоили соком, оставили одного одеться, проинструктировали, что повязку можно будет снять вечером, и отпустили домой. Предварительно сообщив, что результаты пробы будут через неделю. Он вышел на улицу в слепящее закатное солнце и зашагал домой, раздумывая о том, как спрятать повязку от жены, отгоняя другие, тревожные мысли, от которых в такой день бесполезно стараться избавиться совсем.
Он решил пройти пешком десять остановок до дома. Погода хорошая, и не нужно будет объяснять, почему рано с работы. Центральная улица уже оживилась в приближении часа пик, в ноздри проникал запах выхлопа. На лицах толпящихся на остановках людей нетерпение и обреченность. Проходя мимо очередной остановки, он попытался выхватить лицо, фигурку. Ну да. Накатило ощущение бессмысленности всего вокруг и внутри. Он поднял глаза к солнцу. К быстро уменьшающейся красной полоске на горизонте. Уйти с большой дороги? Шумно и грустно здесь. Он свернул на боковую улицу и обрадовался тишине.
А что, если…? Глупости, ничего у меня нет. Воображение, как всегда, не хотело с ним соглашаться, и он знал, что лучше не пытаться его остановить. Нужно просто не обращать на него внимания. Впереди показалось высокое дерево с окрашенной солнцем макушкой разноцветной листвы. Он глубоко вдохнул наполненный воздух осени.
* * *
Терять драгоценное время легкомысленно. Но не остановиться на несколько минут и не полюбоваться округой – преступление. Дмитрий стоял на макушке белого гребня с развешанными на нем повсюду огромными снежными карнизами. Это был первый день чистого неба на восхождении, пятый по счету, включая два дня отсидки в снежной пещере. Он осмотрел округу глазами восторженного новичка. За вершинами и гребнями – другие вершины и гребни, за ними следующие. Показалось солнце. Пора идти. Снега выпало очень много. Слишком много. До перемычки двадцать минут. Он взял в руку ледоруб и зашагал вниз, оставляя зубьями кошек дырки в насте. Хорошо, что так надуло.
На перемычке он присел для короткого отдыха. Самый безопасный путь вниз пролегает по скальному гребню слева. Он, конечно, не пойдет туда. Там, скорей всего, придется застрять еще на одну ночь. Он не был способен на такой подвиг. Есть другой путь. Он приспустится немного по этому контрфорсу, пересечет кулуар в сужении и попадет на снежные поля справа. А там кубарем вниз.
Еще через три часа, стоя на камне у сужения, он посмотрел наверх. Много свежего снега. Слишком много. Но с этим ничего нельзя поделать, разве что продолжить спуск по длинному и утомительному гребню. Нет, он не способен на такой подвиг. Дмитрий спрыгнул на снег кулуара и провалился выше колен.
Когда он достиг снежных полей, солнце уже серьезно поработало над макушкой гребня. Он ругал себя за поздний подъем. Тем более что кубарем вниз не получалось. Вместо этого приходилось пропахивать в снегу глубокую борозду. Он вспотел и остановился, чтобы снять лишнюю одежду. Он бросал взгляды на черную полосу боковой морены ледника. Там безопасность, конец восхождения.
Внезапный шум наверху не застал его врасплох, его уши были в постоянной готовности. Он резко поднял голову и увидел белое облачко на нависающих скалах. Он побежал изо всех сил, как только решил – в каком направлении, не обращая после этого внимания на то, что делалось наверху.
Прошло время. Внезапно снег под ногами зашуршал. Попал! Он стал лихорадочно выгребаться из потока, надеясь, что гребет в нужном направлении. Вправо, вправо. Где право?
Снег остановился. Лавина прокатилась дальше. Дмитрий тяжело дышал, зарытый по пояс в снег. Затем он услышал многократно отраженное эхо.
Отдышавшись, он вытоптал вокруг себя небольшую площадку и сел удобней. Лихорадочная пробежка отняла много сил. Он опять посмотрел наверх, на скалы. Карниз? Или камни? Какая разница? Нужно убираться отсюда, пока еще что-нибудь не свалилось.
Это была приличная лавина. Он специально отклонился от пути, чтобы встать на нее ногами. Твердая. Он осмотрелся вокруг. Солнце уже оживило готовящуюся к теплому дню округу. Тишина.
Вот так он когда-нибудь умрет, спрессованный внутри такой лавины. На плоском дне ледника, окруженный покрытыми льдом и снегом вершинами. Никто его здесь не найдет, а в один день остатки его тела покажутся наружу и будут растасканы птицами и смыты талой водой. Хорошая будет смерть. Дмитрий направился к камням морены.
Подойдя к палатке, он осмотрел ее со всех сторон, затем открыл молнию входа. Все на месте. Он не испытывал ни сильной усталости, ни большого облегчения. Залез внутрь и лег поверх расстеленного спального мешка. Хорошо. Тело погрузилось в мягкость, по которой соскучилось на горе. Он закрыл глаза. Нужно дать знать о себе. Он потянулся, достал из бокового кармана палатки рацию и проверил ее. Работает. Связь в двенадцать часов.
Через двадцать минут он вышел наружу, вскипятил чай, расстелился на редкой зеленой травке поляны и с удовлетворением ощутил состояние полного расслабления и счастья. Он был хорошо осведомлен о том, как быстро оно проходит, и наслаждался им не спеша и умело.
За перегибом гудел полный ручей, уже готовый стать шумной горной рекой чуть-чуть ниже, метрах в пятистах, у слияния. Дмитрий подставлял лицо появляющемуся в просветах белых облаков солнцу, одинокий человек в безлюдном ущелье на границе миров. Он только что вышел из мира наверху. Там на покрытой льдом макушке вершины сложенный его руками тур обдувается холодным северо-западным ветром. Там сейчас некого обдувать. Там тяжело дышать и пальцы рук не перестают мерзнуть под двумя слоями перчаток. Там сейчас некому дышать и ничего не мерзнет. На снежном склоне у начала маршрута в тишине безветрия теряют форму под солнечными лучами его спусковые следы. Начала таять едва не сбившая его лавина. После пяти дней, проведенных наверху, каждая клетка тела тянулась к теплу безмятежного полуденного воздуха. Вот за этим он, наверно, пришел сюда, в это ущелье. Здесь, на границе, настоящая, полная смысла жизнь.
Он не спешил вниз. Там его мама просыпается каждое утро с тихой молитвой о сыне. Нетвердо помнящая, где он сейчас, но твердо знающая, что он не с ней, а далеко-далеко. Там две души на его попечении. Неожиданно подросший сын и неожиданно повзрослевшая жена. Он скучал по ним, хорошо осведомленный о непостоянстве и этого чувства. Надеясь на его непостоянство. Надеясь на то, что ему скоро захочется вернуться опять сюда. Он вынужден спускаться, природа не приспособила его для постоянной жизни здесь. Ему необходимо восстановиться. Набрать вес, накопить тепло, накопить желаний и амбиций. Чтобы было что растрачивать.
Он открыл глаза. Двенадцать тридцать. Проспал. Он быстро включил рацию. Тишина. Следующая связь в пять часов.
К вечеру следующего дня показался караван из трех лошадей с сопровождающим. Экспедиция закончилась.
* * *
От окна кухни по полу стелился холодный воздух, неприятный для ее голых щиколоток. Вот и наступила опять пора носить дома носки. Мария закрыла дверь кухни и подошла к окну. Красивый закат. Там холодно и красиво. Она прикрыла окно, оставив небольшую щель.
На сковороде задымил подгоревший лук. Мария убавила огонь, размешала лук, подошла опять к окну и приоткрыла его чуть шире. Она увидела, как Павел вошел во двор, и задержала взгляд на его слегка сутулой фигуре, пока он не исчез в подъезде. Она повернулась лицом к плите. Подгорелый лук продолжал дымить.
Он рано сегодня. Она тоже рано. После работы сразу домой, никуда больше идти не хотелось. На базар нужно было зайти. Это она обнаружила, когда открыла холодильник. Чем его сегодня накормить? В голове появился план.
– Ты картошку будешь? – спросила она, открыв мужу дверь.
Он кивнул утвердительно головой и пошел переодеваться. Мария вернулась на кухню к догорающему луку. Тьфу. На губах его задумчивый поцелуй. Он всегда становится грустным, когда Дима долго не возвращается с гор. Посерел, похудел немного. На свежем воздухе мало бывает. Она отставила сковородку от огня и продолжила нарезать картошку.
Павел ел без аппетита, знакомый отсутствующий взгляд.
– Вкусно, – прозвучало с большим опозданием.
Все равно не скажет. Мария легко подавила в себе озабоченность.
Павел посмотрел ей в глаза.
– Как ты сегодня?
– Хорошо. А ты как? Ты сегодня раньше с работы?
– Чуть раньше ушел. Надоело.
– У тебя вид усталый.
– Спал ночью плохо. Нужно пораньше лечь сегодня.
Один из дней, когда ее муж выглядит старше. Когда она не может не заметить это вопреки желанию. Малознакомое поблекшее лицо, которое, она надеялась, исчезнет завтра, когда он выспится и отдохнет. Она не хотела начинать к нему привыкать. Еще не время.
А что происходит на моем лице? Она надеялась, что больше никто на свете не вглядывается в него так же пристально, как она. Настойчивым, затуманенным взглядом. Она отгоняла назойливую мысль, что видит не то, что отражается в ее зеркале. А лицо, которое навсегда запечатлелось у нее в голове. Это лицо ни в коем случае нельзя потерять, забыть.
Все равно не скажет. В своих мыслях. Она догадывалась, что мужа тоже стало волновать его лицо. По-особому волновать. Думает о нем чаще, посмотрелся в зеркало в спальне. Посерел.
– Ты сегодня хорошо выглядишь.
Этим словам она всегда верила.
– Хочешь еще немного? Остатки?
Теперь она не могла представить другого мужа для себя. Всегда могла, почти не затрудняясь, в любой момент. До самого недавнего времени. Когда она не пугалась отражения в своем зеркале. Удивительно, но забыла, не помнит совсем, каким он мог бы быть. Другой мужчина. Исчез, как будто его никогда не было. Довериться другому мужчине. Смешная мысль. Никому больше она не сможет никогда довериться.
– Чай будешь? Еще осталось немного пирога.
В воскресенье она вдруг решила испечь яблочный пирог. Так, как он его любит. Почти всегда не так, как она. Она останавливала себя в ключевых моментах. Столько яблок, столько сахара. Как испечь. Это очень важно. С сухой, немного жесткой коркой. Слишком жесткой и сухой для ее рта. Она получила от этого удовольствие. Когда открыла духовку и увидела темно-коричневый цвет. Как раз. Он его плохо ест. Обычно пирог исчезает за два дня.
– Тебе нравится мой пирог?
– Очень вкусный.
Крошки обильно падали на стол. Слишком большой кусок отрезала. Она видела это по его лицу. Ничего не скажет. Нужно было два маленьких. Иногда она любила его подразнить. И сделать вид, что он любит большие куски. Смотри, как удобно!
Она училась не отгонять мысли о счастье. Они чувствовали себя все свободней и привычней в ее голове. И незначительней. Подходит к концу день привычных дел, нескольких поцелуев, значимых прикосновений. Неуместно задумываться о счастье в такой. Похожий на вчерашний и, бог даст, завтрашний. Грешно.
Она грешила раньше. Где мое счастье? Тогда между ними всегда присутствовала тень другого мужчины. Тогда она оглядывалась вокруг себя и не находила никого. Дуреха ты, дуреха. Счастья захотела.
– Дима уже приехал?
– Нет еще. Наверно, скоро.