Кроме того, он размышлял и о состоявшемся только что докладе Елагина. Кажется, угрюмого дядьку удалось заставить работать. Только выбор Афганистана немного смущает. Ничего не приходилось слышать о том, что украинские вооруженные силы участвуют в войне против талибов. Выясняется, что участвуют. Найдено их становище сразу за пограничной таджикской речкой. На редкость удачное расположение. Абсолютно отдельный хохляцкий взвод. То ли метеонаблюдения, то ли обеспечения спутниковой связи. У людей Елагина уже есть контакт с местной таджикской администрацией. "Отличная будет резня"! Майор загорелся. Все же в нем сидит, и не глубоко зарылось, настоящее боевое животное. Запах потенциальной крови коснулся рваной ноздри. Этот себя покажет, ну и пусть показывает. А мы пока в Британию. И в смысле алиби полезно. Дир Сергеевич никогда не думал на эту тему, все же, если абсолютно честно себе признаться, замысел геополитической мести не казался ему по-настоящему осуществимым. Все удовольствие питалось игрой в приближение к его реальному краю. Шли, шли к Рубикону, волновались, а как оно все будет? Возмущались, почему так долго его не видать! И вдруг он уже позади. Тут уж скорее не радость, а скорее состояние легкой прострации. Нет, эта история уже не на первом плане его чувств. На первом – Британия. Кому-то дан приказ на восток, а кому-то в противоположное направление. Тут наши пути расходятся. Дир Сергеевич снова представил себе, как он будет смотреть по Си-Эн-Эн репортаж из Афганской горячей точки, растерянные лица Ющенки-Тимошенки, заламывание рук тернопольскими мамашами. "Воем воет украинка, ничему никто не рад!" Он очень хорошо представил себе эту картину и не остался в уверенности, что сделается в этот момент счастлив.
Еще меньше он размышлял о самоубийстве Клауна и бегстве двух других директоров. Что за жуткая тайна внезапно разлетелась на три куска? С самого начала было ясно, что все эти невозмутимые ребята в дорогих костюмах быстренько обирают фирму, пока глава в ауте. Видимо, так набили карманы, что захотелось перепрятать. А, может, Елагин действительно близко подобрался к разгадке? Скорей всего, дело именно в этом. Побоялись, что им предъявят труп Аскольда? Другого объяснения быть просто не может. Непонятно только, почему двое скрылись, а один отравился? Да нет, и это чудо не великое. Прибалты, они такие. Вспомним Пуго. В общем, идите вы все!
Я к сыну еду!
А это, так и знал, Марина Валерьевна!
– Разрешите, Дир Сергеевич.
– Опять утеснять начнете, дорогуша?
– Что?
– Ничего, ничего.
– Вы назвали меня "дорогушей".
– Ну, не волокушей же. Не обращайте внимания, что у вас?
Марина Валерьевна не села за стол, обозначая этим, видимо, какой-то особый статус предстоящего разговора. Дир Сергеевич даже слегка заинтересовался, хотя в настоящий момент мало был способен к проявлению живых чувств.
– Тем несколько.
– Тем лучше.
– Во-первых, ваша протеже.
– Я понимаю, о ком вы.
– Она же, простите, ни черта не делает.
– Она ведет рубрику "Антинародные сказки".
– Да ни черта она не ведет, а точнее, ведет антиобщественный образ жизни, разлагающий редакцию.
– Что, использует мой диван?
Марина Валерьевна вывернула шею и побледнела.
– Я уже объясняла вам, это был мой психотерапевт!
– Да ладно, пусть так.
– Почему это – пусть?! Это так и есть!
Дир Сергеевич устало кивнул.
– Ладно. Что-то еще?
– Да. Эта мадмуазель предложила совсем уж дикую рубрику: "Проколы сионских мудрецов".
– Что?
– И она утверждает, что это ваша идея.
– Не помню, моя ли, но, согласитесь, хороша.
Марина Валерьевна все же села, и произнесла проникновенным голосом, наклонившись всем бюстом к шефу.
– Это же бред собачий. Вы не могли придумать такую чушь. "Протоколы сионских мудрецов" это доказанная фальшивка!
– Вы думаете?
– Господи, да всякий ребенок это знает, куча работ. Роман "Биарриц", вышедший в Вене в 1867 году, прусский учитель Гетше, кажется, именно оттуда все и взято, даже не потрудились переделать дикий стиль бульварного текста.
– Но, насколько я понял, имеются в виду не "протоколы", а "проколы".
– Это же еще хуже, Дир Сергеевич, в том смысле, что если не было "протоколов", то не может быть и "проколов".
– То есть сионские мудрецы работают без проколов?
Марина Валерьевна отпрянула и набычилась. Вид у нее был крайне озадаченный.
– Бог с вами, вы смотрите на меня так..!
– Вы что же, Дир Сергеевич, антисемит?
Главный редактор длинно вздохнул.
– Знаете, я вообще людей недолюбливаю.
Заместительница выверенно поправила челку на вспотевшем лбу.
– Я не знаю, что вам сказать, Дир Сергеевич.
– А мне наплевать. Я к сыну еду!
2
Прибытие в Москву совершалось с какой-то роковой стремительностью. Поскольку у Бурды не было с собой никакого багажа, он мгновенно прошел зеленым коридором вместе с улыбчивым, молчаливым полковником, их подхватило желтое такси, и они мгновенно выскочили с аэропортовской стоянки и полетели по шоссе сквозь редкий, бессильный снегопад, не встречая пробок, и так до самого Белорусского вокзала. Такое вот ненужное чудо. Все это время Бурда помалкивал, подражая спутнику, любопытство, смешанное с сосущим страхом, изводило его, но он терпел. И только когда машина начала описывать медленную петлю по площади Белорусского вокзала, как будто попав наконец в подлинно московскую вязкую транспортную среду, а потом нацелилась повернуть на одну из Брестских улиц, он осторожно поинтересовался, куда это они сейчас едут.
– Как куда, – хлопнул его по колену полковник, – на работу.
Внутри у менеджера средней руки что-то кувыркнулось – несчастное нервное сердце. Финансовый офис "Строинжиниринга" и вправду был поблизости.
– Но ведь уже девять почти часов.
– Норма-ально, все кто нам нужен, ждут.
– А кто нам нужен? – не удержался Бурда, и тут же пожалел, что не удержался. Высунулся краешком из принятой манеры поведения. Но полковник не рассердился и охотно прояснил.
– Сам увидишь.
Увидел Валерий Бурда Романа Мироновича Рыбака, стоявшего скалой в коридоре между двумя стенами стеклянных дверей. Чего от него ждать, менеджер совершенно не представлял. Одно можно было сказать определенно – Рыбак не удивился, увидев синайского гостя. И не удивился, увидев полковника. Из того, как они поздоровались, можно было заключить – эти двое отлично друг друга знают, и, возможно, даже сотрудничают.
Прошли к лифтам. Поднялись на пятый этаж. Этаж, на котором трудился Валерий Бурда. В коридорах было почти темно, экономя свет, здесь вырубали с окончанием рабочего дня почти все лампы. Поэтому было очень хорошо видно открытую дверь в кабинет, там допреж располагался член совета директоров Валентин Валентинович Клаун.
– Ключ с собой? – спросил Рыбак.
– Да, – кивнул менеджер. Ему еще в первый день велено было пуще глаза стеречь его, длинный, острый, весь как бы изъеденный жуком-металлоедом ключ от главного сейфа департамента финансов "Стройинжиниринга". Это приказание чуть согревало оледенелую душу Бурды, он верил, что пока ключ у него, с ним, Бурдой, самого ужасного, может быть, не случиться. Значит, он еще рассматривается в чьих-то планах в качестве живого персонажа. А что же теперь, вдруг заволновался менеджер.
Дошагав до открытой двери, Рыбак заглянул внутрь.
– Ось, дывитесь, все в сборе.
Бурда осторожно вошел внутрь. На его месте за столом и на подоконнике сидели такие же, как он, менеджеры средней руки Гуркин и Шахов, обладатели таких же важных ключей. В отсутствие шефа департамента Кечина и его зама главный сейф могли отпереть они трое, собравшись вместе и вставив в запорный механизм свои три ключа. Бурде ситуация активно не нравилась, до такой степени, что он чуть было не стал выяснять, что тут происходит? Где Кечин, где Катанян? Но благоразумие победило, промолчал.
Вошли в кабинет Кечина. Сразу бросились в глаза следы обыска, бумаги на полу, раскрытые папки с документами, вырванные из стенных шкафов ящики. Покосившийся эстамп над главным креслом с изображением храма Христа Спасителя. Рядом дразнящийся Эйнштейн. На чьей стороне хозяин, понять было трудно.
Обладателей ключей подвели к сейфу, процедура заняла немного времени, бесшумно отвалилась толстая дверь, и Бурда сразу понял, что в нем больше здесь не нуждаются. Он отошел в сторонку. Постоял там, наблюдая, как извлекается из нутра железного ящика груда лакомых для какого-нибудь следствия бумаг. Документы, пачки американских и европейских денег. Валерий Игоревич вышел из кабинета и сел за свой стол. Мавр сделал свое дело. Хотелось уйти. Хотелось домой. Хотя бы позвонить домой, ему, правда, обещали, что родственников успокоят, но ему не верилось, что они спокойны.
Может быть, сбежать? Его ведь никто, явно никто не сторожит.
3
К свиным отбивным с грибами, с зеленым горошком и мелкой, круглой обжаренной картошечкой сразу же подали холодной, аппетитной водки.
– Принеси, братишка, еще груздей в сметане, – потребовал Джовдет, – шампиньоны это, конечно, хорошо, но груздей.
– Рыжики есть, – виновато улыбнулся официант ресторана "Астрель".
– Но со сметаной, – погрозил пальцем Абдулла.
Наполнили граненые рюмки, подняли их, и тут, конечно, зазвонил телефон. Абдулла махнул рукой Джовдету, мол, брось, не отвечай, ну их к шайтану. Но тот выпил, большим пальцем свободной руки сковыривая крышку аппарата.
– Да. Ах, господин Мозгалев, это опять вы?
Абдулла скорчил презрительно-свирепую физиономию, и замахал на партнера и пустой рюмкой, и вилкой, гони ты его, урода гяурского.
– Что вы говорите, – продолжал петь Джовдет в трубку, – что, прямо сейчас? Сколько, сколько?! И прямо сейчас?! Вот так прямо. Кэшем? Где мы встретимся? А вы приезжайте сюда. Я вам сейчас расскажу. Нет, один, приезжайте. Один, один, совсем один. Ждем.
– Ты что, Василич! – просвистел Абдулла. – Ведь решили, никаких больше контактов с этим придурком!
– Тихо, Артурчик, что-то мне подсказывает – это может быть интересный номер, – ответил Джовдет.
– Подстава, как в "Сыре".
Джовдет погладил обширную, немного ступенчатую лысину.
– Нет. Чую, нет. Да и потом, на своей территории мы в безопасности. Скажи ребятам, чтобы проследили за подъездными путями. А теперь давай выпьем, он будет через полчаса не раньше.
Два бритоголовых мусульманина родом из Тулы и Туапсе снова разлили водку по рюмкам.
Гондвана
1
При первом осмотре показалось, что работы тут невпроворот, и для того, чтобы превратить развалины старой метеостанции-автобазы в пункт дислокации взвода украинской химзащиты, понадобятся месяцы. Но правильно говориться: глаза боятся – руки делают. Проблему рабочих рук помог решить Рустем, на взаимовыгодной основе. Парням из его кишлака и тех, что он контролировал, сидевшим без работы, весьма понравилась идея заработка практически у стен собственного дома. Хорошего заработка. Патолин привез на вертолете не только подлеченного Кривоплясова и братьев Савушкиных, старинных знакомцев майора, не только рулон колючей проволоки и сорок комплектов натовского обмундирования, но и сумку с деньгами. Загорелые горцы схватились за лопаты, и очень скоро замусоренный лагерь потерял свой заброшенный вид. "Два солдата из стройбата, заменяют экскаватор, и один таджик с лопатой заменяет два солдата", – говорил Бобер, прогуливаясь по стройплощадке.
Выровняли столбы по периметру лагеря, натянули колючку, выгребли из всех построек вонючий мусор, побелили их снаружи и внутри, и стало похоже на то, что тут можно жить. На мачте, воздвигнутой посреди лагеря, вывесили флаг ООН и Украины.
– Кино будете снимать? – спросил Рустем, приехавший проведать друга Юрика Кастуева.
– Ага. Твои парни еще у меня моджахедов сыграют. За отдельную плату.
Рустем улыбался и весело вертел головой.
С приборами Нестора Икаровича поступили почти как с мусором – вытащили наружу из "лаборатории", но он не спорил и не отчаивался, все его мысли были заняты теперь надписями, открытыми ему Тахиром. Он туда, к пещере, переместил все свои научные упования, шансов на по-настоящему эпохальное открытие там было больше. Именно необыкновенная гибкость интеллекта, умение не зацикливаться на одном варианте решения проблемы, способность сделать крутой поворот в ходе опытов, все это делало его истинно свободным ученым. Никаких шор, только мыслей простор, вот был его девиз.
Никто и не возражал, изучение доисторических надписей могло дать человечеству не меньше, чем замеры геометафизических всплесков в месте столкновения древних материков. Кастуев был даже рад, что удаление Нестора Икаровича со стройплощадки произошло без эксцессов. Но обнаружилась и ложка дегтя. Контакты Кляева с Тахиром. Подозревая скрытый конфликт между таджикскими братьями и не желая быть втянутым в него хоть каким-то образом, если конфликт примет горячую форму, Кастуев пытался образумить ученого. Древние надписи это, конечно, очень здорово, но ведь есть и живая, воспаленная современность, чреватая всякими подводными камнями. Восток, он и есть Восток. Станет ли Рустем покровительствовать со своими автоматчиками подозрительному строительству, если узнает, что отсюда подпитываются корни измены в его собственном доме?
Нестор Икарович морщился, бил себя ладонью в чахлую грудь и клялся, что у него с Тахиром исключительно научный контакт. Парень очень любознателен, тянется к свету истинного знания, ум у него живой, хотя характер и горячий.
– Вот видишь, Кляев.
Но эта горячность лежит только в области добычи чистого знания, уверял ученый. Комиссар экспедиции ему не поверил и решил принять свои меры. Поехал с осторожным визитом к Рустему. Провел очень тяжелый разговор. Не хотелось, чтобы то, что он сообщит, выглядело как донос, все же Тахир ему лично и экспедиции в целом ничего плохого не сделал.
– Пойми, я очень ценю твое отношение к нашему делу, и т. д., поэтому хотел бы предупредить, что имеет место такой факт, твой младший брат заводит связи среди моих людей, с непонятной целью. Желательно, чтобы ты, Рустем, знал об этом. Пойми меня правильно.
– Ты думаешь, Тахир замышляет против меня, Юрик?
– Я этого не сказал.
– Но хотел, чтобы я так подумал.
– Я хотел, чтобы ты знал, что я не одобряю такое развитие событий.
Рустем усмехнулся.
– Ты считаешь Тахира опасным?
Кастуеву было очень неловко.
– Не мое дело тут что-нибудь считать.
– Я считаю тебя серьезным человеком, Юрик. – "Хозяин Памира" помолчал. – Я зарежу Тахира.
Кастуев замахал руками и чуть не подавился бараниной.
– Я не для этого…
– Помолчи. Хорошо, что ты приехал. Мне есть, чем тебе ответить на твою заботу.
– Только я не хочу, чтобы ты…
– Помолчи, говорю еще раз. И слушай меня. Мне сказал один серьезный человек. Кто-то ищет в Хороге вертолет. Настоящий, с боезапасом, понимаешь?
Кастуев честно сказал:
– Нет.
Рустем вытер замасленную руку полотенцем и протянул гостю ладонью верх.
– Посмотри, сколько линий, и все имеют смысл, и все что-то значат, и невозможно перепутать и ошибиться. Хотя тут ведь заключено тайное знание о человеке.
Гость с трудом перестраивался на восприятие урока хиромантии, в голове у него сидело "зарежу"!
– Карта моей страны мне знакома так же, как моя ладонь. И если я вижу, что вот здесь появился непонятный новый след, я начинаю думать, что бы он мог значить. Понял меня?
Кастуев медленно кивнул, потом все-таки преодолел смущение и спросил:
– Не совсем понял, растолкуй.
– Я уже все сказал. Появился человек. Не наш. Даже два человека. Они ищут вертолет с полным вооружением. Не грузовой вертолет. Это не бензовоз с соляркой, хотя мне становится известно и про каждый бензовоз. Это вертолет. Теперь иди. Время намаза.
Кастуев встал.
– Учти, про Тахира я тебе ничего не говорил.
Рустем расплылся в очаровательной улыбке.
Когда машина Кастуева отъезжала от селения, сзади раздались одиночные автоматные выстрелы, как во время упражнения на стрельбище. Намаз по-памирски, подумал гость.
Москва
1
Войдя в квартиру, Алевтина тихо спросила:
– Он здесь?
Светлана Владимировна ответила так же тихо.
– Нет. Он теперь редко бывает дома.
– А если бывает?
– Ты знаешь, очень странно. Никаких скандалов, никаких выяснений отношений. Разговариваем мало. Почти совсем не разговариваем. Как бы не о чем. Уже как бы чужие люди. Но на самом деле все не так. Поговорить-то ведь есть о чем.
– Значит, все-таки разводитесь? – спросила гостья, усевшись за стол на кухне.
– Мне так объявлено. Я этого не хочу. По крайней мере хочу, чтобы все это протекало не так, как протекает. Конечно, жить мы вместе не сможем. Не будем.
Алевтина отрешенно смотрела на поданный чай.
– Не понятно.
– Что тебе не понятно?
– Разводиться ты не хочешь и жить вместе не предполагаешь…
Светлана Владимировна поморщилась и тут же рассердилась, морщиться ей было неудобно – спасибо пластикхирургам.
– Что тут непонятного, Аля. Я не хочу с ним жить, но и не хочу, чтобы он меня бросал!
– Это как-то связано с деньгами?
– Нет, в любом случае я получу, что положено. Дело в психологии.
– Теперь понимаю.
– Тогда пей.
– А у тебя нет чего-нибудь покрепче?
– А-аля.
– Коньяка, например.
Хозяйка несколько секунд изучающе смотрела на подругу, потом открыла стенку шкафа.
– Я тебе налью. И сама выпью. Только с одним условием. За здоровье полового гиганта Мити Мозгалева мы пить не будем.
– Не будем.
– А говорить, значит, будем все-таки о нем?
Алевтина осушила рюмку, зажмурилась, но больше ничем не показала, что ей плохо.
– Не только о нем.
Светлана Владимировна то же выпила. И вместе с глотком "мартеля" в ее сознание проникла и новая мысль.
– Не только о нем? Аля, так, может быть, о нем и о тебе? Ты за этим пришла? Знаешь, что я тебе скажу – забирай! Ничуть не обижусь. Вся обида перегорела, когда я узнала об этой официантке. Ядреная, тупая молодуха, знаешь, как это бьет по нервам женщины в ботоксе? Меня как будто в деревенском туалете утопили.
– А если я твоя подружка, то это не так страшно?