Например, служащие, едва придя на работу, должны все, как штык, являться на обязательную утреннюю поверку. В тот момент, когда они еще не очухались от сна, управленцы произносят речи вроде тех, что призваны вселять в солдат патриотический дух, созданные по примеру партийной пропаганды времен нацистов и Сталина, но только намного превосходящие ее по силе воздействия. Согласно подсчетам Бринстоновского института менеджмента сила их воздействия превышает в пять-семь раз пропагандистские кампании, проводившиеся под личным руководством Геббельса.
И это еще не все.
Существует ритуал - рапорт об индивидуальной норме. Ошибается тот, кто думает, что имеется в виду рапорт о выполнении работником нормы. Нет, работник рапортует о той норме, которой он собирается достичь в будущем. Благодаря этому, рапортующий отвечает за выполнение нормы своим собственным честным именем. Поистине изощреннейший метод!
В этом месте доклада главный советник президента Джугашвили задал вопрос:
"Но разве не будет тогда каждый подавать рапорт с заниженной нормой?"
На это докладчик ответил:
"Такой вопрос мог задать лишь человек, совершенно не знакомый с самым ужасным, что есть в психологии японцев.
Допустим, некто А. назначил себе норму - сто, что на взгляд окружающих ниже его реальных возможностей.
В таком случае, коллектив будет третировать А. как любителя пофилонить.
Кстати, практически невозможно правильно передать нюансы японского слова третировать. Такие варианты перевода как "плохо обращаться" или "изводить" явно не подходят. Слово "истязать" так же отпадает, поскольку подразумевает некое физическое воздействие. Если попытаться все же дать точное определение, получится что-то вроде "на протяжении долгого времени коллективно отрицать существование индивида".
Если работник не хочет подвергнуться третированию, он обычно должен загодя выведать, какого мнения о нем коллектив. Вот почему служащие после работы всей гурьбой идут в кабаки или дешевые пивные, стараясь там понять, как их оценивает коллектив в лице сотрудников и начальства".
В связи с этим свой вопрос задал вице-президент Морган:
"Получается, что в рапорте нужно всегда завышать норму?"
Докладчик хмуро усмехнулся.
"В японском коллективе следует во что бы то ни стало воздерживаться от подобных действий".
И он со свойственной всем японоведам учтивой хамоватостью объяснил, что подобными действиями работник может схлопотать от коллектива обвинение в том, что он "задирает нос, как Тэнгу" или, иначе, "задается".
"Тэнгу - это японское фантастическое чудовище, наделенное длинным носом, как у Сирано де Бержерака. Этот японский Сирано де Бержерак издавна служит символом тех, кто "задается".
Но вы спросите, что же в таком случае означает "задаваться".
Говоря коротко, в японском коллективе "задаваться" значит - погибнуть.
"Задающегося" работника ждет еще более суровое наказание, чем третирование.
А именно - полное игнорирование. Никакого осуждения. Никакой критики. Никаких нападок.
Для нас не вполне понятно, каким образом игнорирование может быть наказанием, но в Японии, где коллектив - это всё, быть игнорируемым коллективом - это все равно, что стать безжизненным, никчемным предметом, потерять всякое человеческое достоинство, получить отказ в самом необходимом общении и, в конце концов, превратиться в живой труп.
Ритуалы не исчерпываются "утренней поверкой" и "рапортом об индивидуальной норме".
Кроме них есть еще "хоровое пение корпоративного гимна", "банкет", "корпоративный туризм", "переезд начальника" и многое другое. Каждый из этих ритуалов сам по себе не представляет ничего особенного, но все они тесно взаимосвязаны".
Мы пришли в ужас от поразительной системы, порожденной японским гением.
Если все пустить на самотек, эта система в конце концов пустит неистребимые корни в самую глубь нашего общества!
Мы немедленно взялись за уничтожение бывших японских транснациональных корпораций. Всегда можно найти сколько угодно предлогов. Одну фирму сокрушили под предлогом сокрытия капиталов, другую из-за вреда, причиненного окружающей среде, третью из-за недостачи тридцати восьми долларов в налоговой декларации.
Разумеется, общественное мнение выступило резко против.
Хоть корпорации и были в прошлом японскими, но работали на них не японцы, а самые добропорядочные люди, и то, что всех этих людей по прихоти правительства лишили работы, было воспринято, как необоснованное нарушение их гражданских прав.
Но мы были готовы к снижению рейтинга доверия и, не раскрывая карт, продолжали крушить бывшие японские корпорации. Мы опасались, что, если раскроем истинные причины, общество охватит паника и, возможно, начнется новая дискриминация.
К тому же, прежде чем решение было принято, внутри самого правительства возникли серьезные разногласия.
Министр финансов Игл настаивал, что подобные меры слишком негуманны, и если откроется истинная подоплека, престиж нашей Партии мира и согласия сильно пострадает.
С ним соглашался вице-президент Морган, который готовился к участию в следующих президентских выборах и ни коим образом не желал быть причастным к опасным политическим решениям.
Министр торговли Пьюзо, поддерживая сами меры, настаивал, что необходимо открыть народу истинные причины. Что до меня, то и я был близок к позиции Пьюзо, но, поскольку воля президента была неизвестна, воздерживался от высказывания своего мнения.
Главный советник президента Джугашвили и госсекретарь Бэллоу, напротив, твердо поддерживали нынешнюю линию, а так как к ним в конце концов примкнули поначалу колебавшийся министр обороны Роммель, советник по национальной безопасности Хаббард и ваш покорный слуга, политика осталась прежней.
На то, чтобы уничтожить бывшие японские корпорации, нам потребовалось девять месяцев.
Правда, мы упустили из вида, что за это время сколько-то корпораций было поглощено, еще какое-то число продано с молотка. Но наше главное упущение - мы не обязали их хотя бы демократизировать свои внутренние уставы…
Как бы там ни было, казалось, что в целом волна японизации пошла на убыль. Мы поверили, что призрак японцев изгнан из мира добропорядочных людей и нам уже больше не о чем беспокоиться.
Увы, это была слишком благодушная оценка ситуации.
4
К несчастью, следующая волна японизации накрыла мир молодежи.
Первыми это, естественно, заметили преподаватели. Поначалу перемены воспринимались с одобрением. Учащиеся вдруг стали молчаливыми, резко сократилось число молодых людей, принимающих в штыки все, что говорит преподаватель. Более того, если верить преподавателям, учащиеся даже начали заниматься и в одном колледже, знаменитом своим спартанским духом, успеваемость разом возросла на пятнадцать пунктов.
Но вскоре стала проявляться и оборотная сторона, а все, что было положительного, сошло на нет.
Преподаватели и чиновники департамента образования закрывали на это глаза. Еще бы! С такой молодежью им было намного проще.
Но, как следствие, учащиеся, уподобившиеся своим японским сверстникам, потеряли способность к творчеству в широком смысле этого слова.
В мире поп-музыки это проявилось наиболее выпукло. В один прекрасный день мы вдруг заметили, что у нас в стране не осталось ни одного певца, у которого можно было бы заподозрить талант, вместо этого, как когда-то в Японии, сцену заполонили какие-то безголосые марионетки. Они во всем слушались авторитета телевизионных компаний и звукозаписывающих фирм, но у них напрочь отсутствовал слух, а голос был слабее, чем у дряхлых стариков, и в довершение всего вся эта шатия-братия корчила из себя невинных пташек.
Затем неприглядные перемены поразили профессиональный бейсбол. Прошла ночь, и на поле высыпали игроки, делающие лишь то, что им приказывал тренер, и совершенно лишенные инициативы. Они все нацепили на себя стандартную форму, так что уже было не разобрать, кто из них кто, мяч принимали непременно обратившись к нему всем корпусом, а когда он улетал в аут, бросались за ним, как угорелые, при этом все, как один, мастерски выполняли закрученный удар и бросок справа.
На наш взгляд эти игроки не имели в себе ничего привлекательного, но почему-то молодежь смотрела на них иначе, и тех, у кого была более или менее смазливая физиономия, встречали восторженными воплями толпы девочек-малолеток, не знающих, небось, даже правил игры. При этом реальные силы игрока не имели никакого значения, порой кумиром становился игрок, просидевший весь сезон на скамейке запасных.
Были и другие перемены.
Молодежь совершенно утратила авантюризм и предприимчивость. Окончив институт, они поступали на работу по распределению, мечтая лишь о том, чтобы осесть на всю жизнь в одном месте. ("Распределение" - японское слово, означающее поступление на службу сразу после окончания университета. В Японии всякий, поступивший на работу в фирму не по распределению, рассматривается со стороны коллектива как опасный инакомыслящий, и считается само собой разумеющимся, что при любых обстоятельствах он никогда уже не сможет стать во главе коллектива.) Перевелись молодые люди, открывающие свое собственное дело, и даже дети относительно крупных фермеров и предпринимателей не стремились им унаследовать, поскольку их хозяйство не было "компанией".
Нам казалось, что мы погрузились в страшный сон.
Традиции нашей страны - авантюризм, предприимчивость, куда все это подевалось? Что стало с индивидуализмом в хорошем смысле этого слова, с духом независимости?
Если так будет продолжаться, традиции нашего общества в недалеком будущем погибнут.
Надо было что-то делать.
Но никто в правительстве не мог внятно ответить, как мы должны реагировать на происходящее.
Президент заподозрил, что в систему образования закрался какой-то роковой изъян, и приказал министру, отвечающему за образование, провести всестороннее обследование. Быть может, предположил он, невзначай была допущена какая-то роковая ошибка.
Но никаких признаков того, что в нашей стране изменились методы обучения, обнаружено не было.
Директор ЦРУ Планнер заподозрил, что японские агенты ведут подрывную деятельность, и рекомендовал президенту установить в учебных заведениях строгий контроль над преподавателями японского и восточноазиатского происхождения. Но госсекретарь и главный советник выступили против, заявив, что это только вызовет обвинения в расизме. (По правде говоря, невозможно было представить, что это происки японцев. В конце концов, это люди, которые думают только о себе, если бы у них достало ума пробраться в чужую страну и активно вести подрывные работы, они бы вряд ли скатились к нынешнему состоянию…)
Министр торговли Пьюзо предположил, что вирус японизации распространяют дети работающих в бывших японских корпорациях.
Однако и эта гипотеза показалась не слишком убедительной.
Ведь японизация молодежи шла полным ходом в разных местах по всему миру, и, например, могла цвести пышным цветом в какой-нибудь африканской глубинке, где и японца-то никто никогда не видел.
Эта проблема затронула не одну только нашу страну, она нагнала страх на весь мир и стала в том году главной темой на встрече в верхах.
Великобританский премьер-министр Эль подчеркнул, что существование Японии на земле противоречит божественному промыслу, а втихаря предложил "дезинфицировать" с помощью ядерного оружия определенный участок суши в Восточной Азии.
Резко против идеи дезинфекции выступил канцлер Германского союза Лебенброй, выразивший мнение, что по отношению к Японии достаточно политики сдерживания.
Президент Франкии Шампаню разглагольствовал о том, что франкам, имеющим прочную народную культуру, в отличие от других стран, эпидемия японизации не грозит, чем вызвал у нас саркастические усмешки.
Однако, когда через пару дней стало известно, что в провинциальном франкском городе Лила несколько сот японизированных молодых людей устроили бойкую распродажу комиксов и один из них, типичный "ботаник", был арестован по обвинению в распространении порнографической литературы, президент изменился в лице.
Излишне говорить, что увлечение комиксами всегда воспринималось нами как самый яркий символ ненормальности японской молодежи.
После этого господин Шампаню серьезно включился в дискуссию.
Лувель, премьер-министр страны Кленолистии, который и прежде не воспринимался нами всерьез, только подтвердил свою репутацию, предложив сделать обязательной для всех жителей земли прививку антияпонской вакцины. Разумеется, ему тотчас указали, что если бы таковая существовала, мы бы не знали сейчас никаких забот, после чего он снял свое предложение.
В результате, встреча в верхах так и не смогла выработать ни одного конкретного решения. Никто не знал, что делать. Ограничились тем, что постановили проводить раз в месяц совещания на уровне заместителей министров, раз в три месяца совещания министров образования, а детальное рассмотрение проблемы перенести на следующую встречу в верхах.
5
К тому времени, когда по окончания саммита главы государств вернулись в свои страны, положение еще более ухудшилось.
Комично, что перемены проявились в резком скачке вверх экономических показателей во всех странах мира.
В результате японизации люди стали трудиться, как проклятые, забыв обо всем на свете, благодаря чему экономика активизировалась.
Согласно докладу, за последние два года в различных отраслях производства резко снизился процент использованных оплачиваемых отпусков. Одновременно наблюдался стремительный рост накоплений.
На совещании, созванном для обсуждения доклада, министр торговли Пьюзо и министр финансов Игл, точно решившись, наконец, высказать то, что думают, взяли слово один за другим.
Министр торговли: "А что если нам молча признать свершившийся факт? У нас уже лет шестьдесят не было столь отличных экономических показателей. Даже в таких отраслях, как металлургия и автомобилестроение, на которые давно уже все махнули рукой, наблюдается удивительный рост производства. Представляется целесообразным терпеть эпидемию японизации до тех пор, пока экономика не поднимется хотя бы до уровня 1960-х годов. И еще скажу, если наша страна будет излишне бояться японизации и попытается обуздать нынешний бурный экономический подъем, то тем самым мы обречем себя на то, чтобы плестись в хвосте стран, одобривших японизацию".
Президент: "Госсекретарь, какова вероятность, что другие развитые страны примут японизацию?"
Госсекретарь: "Если так пойдет дальше, вероятность близка к ста процентам. Даже если и остались страны, которым какое-то время удавалось избегать японизации, увидев, что их страна экономически отстает, они уже не смогут позволить себе придерживаться прежней политики. Другое дело, если мы и другие развитые страны Запада, сплотившись, займем жесткую позицию и сообща станем на пути японизации. Скажем, можно было бы по примеру договора о нераспространении ядерного оружия заключить многосторонний договор о нераспространении японизации и создать систему взаимного контроля…"
Президент: "Но в таком случае нужно установить суровые санкции против нарушителей договора".
Госсекретарь: "Так точно".
Президент: "Возможно ли это?"
Госсекретарь: "Возможно… Надеюсь, что возможно".
Министр финансов: "С точки зрения финансовой политики я полностью согласен с министром торговли. Господин президент, излишне напоминать, что финансы нашей страны в плачевном состоянии. Если мы упустим этот шанс, через пять лет наша финансовая система полностью обанкротится и нас захлестнет невообразимая инфляция. Я отнюдь не выступаю за безудержную японизацию нашего народа. Лично я нахожу образ жизни японцев богомерзким и убежден, что он угрожает основам западной цивилизации. И все же, речь идет о здоровом функционировании государства. Если погибнет государство, все наши идеалы навсегда потеряют всякий смысл. Господин президент, все зависит от вашего решения".
Тут, не выдержав, вмешался главный советник президента Джугашвили.
"Что ты мелешь! - закричал он. - Низкопробное политиканство, вот как это называется! Ты готов рассчитаться за беспомощность министерства финансов, сделав из нашего народа японцев! Это преступление! Господин президент, государственному деятелю должно, не поддаваясь сиюминутным проблемам, смотреть на сто лет вперед. Если вы сейчас молчаливо допустите японизацию в обмен на краткосрочное финансовое оздоровление, историки грядущих веков заклеймят вас позорным именем политикана! Эта проблема затрагивает человеческое достоинство. Я жду от вас взвешенного решения".
Всегда мягкий министр обороны Роммель, вспыхнув, поддержал его.
"Поистине госсекретарь прав! Тут вопрос государственного суверенитета. А государственный суверенитет - это то, что мы обязаны защищать, даже если в кровавой резне погибнут сотни и сотни юношей. Приносить такие жертвы ради решения каких-то там финансовых и экономических проблем было бы неслыханной глупостью. Если это случится, я не смогу взглянуть в глаза тем бесчисленным солдатам, которые погибли во имя сохранения государственного суверенитета, и тем, которые в наше время, ради его защиты, подвергают себя жестокой муштре".
Министры финансов и торговли на два голоса принялись яростно ему возражать.
Президент, не зная, на что решиться, попросил меня высказать свое мнение.
"Марио, что ты думаешь по этому поводу?"
(Президент называл меня по имени).
"Прежде всего мы должны признать, что у этой проблемы две стороны, поскольку и государственные финансы, и государственный суверенитет имеют для нас чрезвычайную важность. Невозможно, да и не нужно определять, чему отдать предпочтение. Самое опасное - это медлить с определением своей позиции. Мы должны принять политическое решение, осознавая, что какую бы политику мы ни избрали, у нее есть обратная сторона, сулящая неисчислимые издержки. Если взглянуть непредвзято на сложившуюся ситуацию, безболезненно нам отделаться не удастся: какую бы политику мы ни избрали, она потребует от народа величайших жертв. Не следует ли нам в таком случае более внимательно прислушаться к общественному мнению? Конечно, я понимаю, что времени у нас в обрез. Может быть, мы уже опоздали. Но если в данную минуту мы примем какое-либо решение без учета общественного мнения, без всякого сомнения в стране произойдет глубокий раскол".
После этого дискуссия еще продолжалась, но, в конце концов, мое мнение возобладало - было решено слить в прессу сведения о мерах, которые могло бы предпринять правительство, и проследить за общественной реакцией.