– Что у вас здесь происходит, достопочтенный товарищ Фаталиев?! По дороге в совхоз я заехал в сельсовет, и что? Пусто, никого нет. А племянник руководителя совхоза официально сообщил мне, что товарищ Калантарлы вчера был отправлен домой в связи с полученными травмами. Он представил мне справку из районной поликлиники. В справке, заверенной главврачом, указано, что у Самандара Калантарлы обширная гематома на волосистой части головы, подозрение на сотрясение мозга, повреждение левой лицевой кости, а также обширный отек и воспаление мошонки. В связи с чем Калантарлы на весь период лечения в стационаре освобожден от работы. Племянник официально подтверждает, что все эти повреждения были получены на его глазах при падении товарища Калантарлы во время охоты лицом вниз со скалы на другую, находящуюся ниже скалу. Не понимаю, почему в рабочее время руководитель сельсовета охотится? На кого этот проходимец охотился?
– На уток, товарищ Назимов, на диких уток.
– Вы составили список свидетелей происшествия?
– Кроме племянника, ни одного свидетеля не было. Надо его опросить?
– Племянник уже дал показания, собственноручно в письменной форме… – сухо сообщил Назимов. – Настоятельно прошу вас, дорогой товарищ Фаталиев, в будущем, во избежание недоразумений, предоставлять мне сведения о таких серьезных происшествиях своевременно.
Фаталиев в ответ молча кивнул головой. Вид у него был растерянный. Повисла долгая пауза, потом Назимов встал, давая понять участникам расследования, что вопросов у него к ним не осталось.
Он попрощался, обменявшись рукопожатием не только с Фаталиевым, но почему-то и с Сеймуром. Перед тем как уйти, Назимов подошел к Алби, который насторожился при его приближении, но не зарычал.
– Сразу видно – славный песик! Как сказал товарищ Дзержинский на слете передовиков-пограничников, собака – верный друг человека, – одобрительно повторил Назимов слова Дзержинского, упорно не замечая запачканную кровью повязку на бедре друга человека. – Как зовут собачку?
– Алби, – сказал Сеймур.
– Алби. Интересно. Это что, сокращенно от Альбиона? От туманного Альбиона. В честь Великобритании?
– Не совсем, – опередив Сеймура, осторожно объяснил Фаталиев. – Кличка в память небольшого города Алби во Франции. Там мэр города – коммунист.
– Это правильно, товарищ Фаталиев, – продолжил Назимов, не отходя от Алби, – что вы разрешили завести при кочегарке служебную собаку. Но хорошее дело надо доводить до конца. Поэтому обратитесь, пожалуйста, от моего имени к директору совхоза, пусть он обеспечит собаку Алби довольствием наряду с другими сторожевыми собаками совхоза.
Алби глухо заворчал, но Назимов пожелал истолковать это как проявление благодарности.
– Все-таки очень умная собака, – сказал он и в сопровождении Фаталиева вышел из кочегарки.
Сеймур пошел провожать Фаталиева.
– Должен вам признаться, я ничего не понял, – сказал Сеймур.
Прежде чем заговорить, Фаталиев по привычке оглянулся по сторонам:
– Это потому, что вам ничего неизвестно об отношении товарища Назимова к Самандару Калантарлы. Я вам кое-что расскажу, но, надеюсь, все это останется между нами, – он говорил громким шепотом. – Назимов терпеть не может Самандара и откровенно презирает его еще с тех пор, когда Самандар работал в органах. В то время Самандар был начальником закрытого лагеря строгого режима под Кировабадом. В основном там содержались бывшие чекисты и бывшие работники милиции и прокуратуры. Как стало известно позже, Самандар в течении трех лет занимался самоуправством, за малейшую провинность собственноручно истязал заключенных. Ему не только все сходило рук, за семь лет службы ему дважды объявляли благодарность. Он вошел во вкус и незаконно застрелил оскорбившего лично его заключенного, якобы при попытке к бегству. Дело получило огласку, и Самандара отстранили от занимаемой должности.
– Все это произошло после того, как расстреляли товарища Берию?
– Бывшего товарища Берию. До того. Мне рассказывали, что, давая показания офицерскому суду чести в центральном аппарате МГБ, Самандар свои действия объяснял желанием укрепить дисциплину, полностью расшатавшуюся при прежнем руководстве. Его лишили звания майора, и он с позором был изгнан из органов безопасности. Вот и всё. Самандар оказался в Амбуране председателем сельсовета только благодаря родству с Афрасиабом Куткашенлы, который возглавляет наш район.
– А Назимову известно, что здесь вытворяет Самандар?
– Товарищу Назимову известно все! – многозначительно сказал Фаталиев. – Но против Самандара он бессилен. Самандар политически подкован, неоднократно доказывал преданность партии. И самое главное, первый секретарь Сталинского райкома партии товарищ Куткашенлы женат на сестре Самандара. Он всеми уважаемый и очень влиятельный человек в республике.
– Согласен. Товарищ Назимов, похоже, доволен ухудшением здоровья Самандара, в конце концов, я сделал то, что хотелось бы сделать ему. Но с какой стати товарищ Назимов сделал вид, что поверил в историю с охотой? Ведь арестовав меня, товарищ Назимов мог бы получить удовольствие еще и от выполнения служебного долга.
– Не все так просто, не все так просто. Я все время над этим думаю, – признался Фаталиев. – Товарищ Назимов всегда был законником. Согласен, сегодня он повел себя странно.
Все это действительно выглядело странно и необъяснимо, и Сеймур вдруг подумал, что, может быть, где-то далеко от шафранного совхоза происходят некие события, о которых здесь ни Фаталиеву, ни ему ничего неизвестно.
– Как в Тайшете, – вслух подумал Сеймур.
– Что в Тайшете? – переспросил Фаталиев.
– Там тоже иногда происходило нечто необычное, – туманно пояснил Сеймур.
На прощание Фаталиев сказал Сеймуру, что прежде всего он зайдет к директору совхоза, чтобы передать пожелание Назимова об официальном выделении продовольственного пайка и ошейника служебной собаке по кличке Алби.
Вернувшись в кочегарку, Сеймур поздравил "служебную" собаку с переходом на казенное довольствие, а затем включил радио. Из Москвы передавали последние известия. То, что услышал Сеймур, показалось ему невероятным: "В Баку в клубе имени Дзержинского сегодня начался судебный процесс по делу бывшего Первого секретаря Центрального комитета компартии Азербайджана Мир Джафара Багирова. Государственным обвинителем на суде выступает товарищ Руденко".
Он не мог усидеть в кочегарке и в надежде что-то узнать отправился к Фаталиеву. Сообщение Сеймура Фаталиева расстроило:
– В Азербайджане все очень удивились, когда его без всяких объяснений сняли с работы, а теперь… Вы не ошиблись, вы сами слышали, что товарища Багирова судят?
– Нет, конечно, не ошибся.
– Непонятная история, непонятная с начала до конца. На своем посту он сделал для страны столько хорошего.
Все, что было сделано во время в войны в Азербайджане, – это его заслуга, а теперь судят! – Фаталиев был потрясен и не скрывал этого.
– Его сын в Баку живет? Меня с ним в один день провожали на фронт.
– С войны он не вернулся. Сообщили, что он геройски погиб на фронте… Значит, Багирова судят? Невероятно! Теперь я понимаю, чем сегодня был так расстроен товарищ Назимов.
– Вы давно знакомы с Назимовым?
– Шесть лет. Мы познакомились шесть лет назад, когда совхоз наводнили крысы. Тысячи крыс кишели на полях, они пожирали все, что им на пути попадалось, съедали побеги и цветы, выкапывали луковицы шафрана. Руководство района обращалось за помощью в Министерство сельского хозяйства, в республиканскую санэпидстанцию. Специалисты приезжали, изучали обстановку, что-то каждый раз делали, но результатов от их деятельности не было. Крыс травили ядом, ставили десятки капканов, а их становилось еще больше. От посевов шафрана в тот год ничего не осталось. Это было невиданное бедствие, катастрофа. Единственное в Советском Союзе шафранное хозяйство безнадежно гибло на глазах. А для меня это была личная трагедия, рушилось дело всей моей жизни. Тогда я написал письмо руководству органов безопасности. Кроме меня, никто не согласился его подписать, отговаривали и меня. Я поехал в город и там передал его дежурному у входа. На следующий день приехал товарищ Назимов. Так мы познакомились. Он вместе со мной походил по полям и уехал. А еще через два дня на нескольких автобусах приехали люди не то в комбинезонах, не то в скафандрах. Судя по всему, военные, целый полк. Они эвакуировали с территории всех работников, даже сторожевых собак заперли в здании, и приступили к обработке полей. Скажу вам, зрелище очень неприятное! Что они там делали, не знаю, могу только сказать, что ядохимикаты они не употребляли. Команда из двенадцати человек, с виду на бронированных машинах, работала всего три дня. Это при том, что площадь полей составляет почти сто гектаров. Крысы выскакивали из нор и в судорогах умирали на поверхности. Свыше двухсот тысяч дохлых крыс. В тот же день их всех до одной собрали люди в защитных костюмах и увезли в закрытых контейнерах. Товарищ Назимов сказал мне, что это новейшее экспериментальное оружие. Решили вначале испытать его на крысах. Прошло шесть лет, хозяйство полностью восстановилось, а на всей территории совхоза невозможно найти ни одной крысы. Всё благодаря Назимову. Вот тогда-то он официально был назначен куратором нашего поселка. Я всю жизнь буду благодарен ему и его организации. Я вам говорю со знанием дела: если бы не то письмо, единственный шафранный совхоз давно прекратил бы свое существование.
– И вы с тех пор общественный представитель органов внутренних дел?
– Я всегда чувствовал, что тебе это не нравится.
– Нравится, честное слово, нравится, – искренне сказал Сеймур. – Насчет органов не скажу ни слова, а вот должность общественного руководителя мне нравится. Зарплата хорошая?
Фаталиев сказал, что зарплату ему не платят, но дал понять, что общественный представитель обладает кое-какими льготами и при этом пользуется подчеркнутым уважением и поддержкой начальства по всем вопросам, связанным с его основной служебной деятельностью, в том числе и бытовыми проблемами, время от времени возникающими у его сотрудников.
Преимущества звания общественного представителя подтвердились, когда Фаталиева стали приглашать на заседания суда во Дворец имени Дзержинского. Рассказывал об этом событии он взволнованно, местами даже с восхищением.
– Ты не представляешь, как он себя достойно ведет! Вместе с ним по делу проходят бывшие руководители органов госбезопасности Сумбатов-Топуридзе и Атакишиев – ничтожные, трусливые люди. На глазах огромного зала чуть ли не на коленях они умоляли о снисхождении, Атакишиев – тот даже заплакал. А ты знаешь, как на это отреагировал товарищ Багиров? Он рассердился и сказал Руденко: "Оставь их в покое, ты-то знаешь, что они выполняли только мои приказы! И ответственность за все несу только я!" С Генеральным прокурором Руденко он разговаривал на ты, а тот неизменно обращался к Багирову на вы, причем каждый раз очень вежливо. И в спор с ним не вступал, только каждый раз говорил: "Это ваше показание, гражданин Багиров, будет приобщено к делу". В зале все понимали, что Руденко, которому прекрасно известно, что товарищу Багирову признаваться не в чем, вынужден вести процесс на пустом месте. Неужели его могут признать виновным?
Фаталиев почему-то с надеждой посмотрел на Сеймура, но тот молча покачал головой. Благодаря лагерному опыту он был уверен, что по причинам, неизвестным непосвященным, вроде Фаталиева, система отторгла Багирова, и он обречен, а суд – всего лишь зрелище для тех, кого система допустила в зал. Фаталиев испытующе посмотрел на Сеймура. Ему явно хотелось что-то сказать, но решился он не сразу:
– Сеймур, я вам доверяю… Мой старый друг, он член ЦК Компартии Азербайджана, рассказал мне, что товарищу Багирову на следующий день после ареста Берии звонил из Москвы товарищ Хрущев и спросил его мнение о Лаврентии Павловиче, которого должны были судить как врага народа и агента международного империализма. На это Багиров сказал, что он знает Лаврентия Берию по совместной работе в Баку и Москве как верного ленинца, который всю жизнь боролся с врагами народа в мирное время, а с первого дня войны стал одним из организаторов победы советского народа! Багиров был готов представить в Президиум ЦК свое мнение о Берии в письменном виде, но товарищ Хрущев его предложение отклонил, сказал, что в этом нет необходимости. Может быть, его поэтому решили устранить?
– То есть потому что Багиров не согласился с Первым секретарем ЦК КПСС?
Хмурый Фаталиев в ответ кивнул:
– Да. Как член партии он, конечно, нарушил субординацию. Это серьезный проступок, но не преступление. Может быть, за это следовало дать ему выговор по партийной линии или, с учетом былых заслуг перед партией и государством, ограничиться устным порицанием, но не судить. Судить его не за что. Я же сам был на суде. Его обвиняют в преступлениях, которые он не совершал. Багирову памятник надо поставить при жизни, а его судят!
– Неизвестно еще, чем суд закончится. Неужели вы можете подумать, что в нашей великой стране среди бела дня могут ни в чем не повинного человека отправить в тюрьму или, еще хуже, в концлагерь, где ни за что ни про что будут всячески унижать и подвергать нечеловеческим мучениям?
Сеймуру не хотелось, чтобы в его голосе прозвучала ирония, и, кажется, ему это удалось.
Побледневший Фаталиев ответил не сразу. Сеймур уже жалел, что поставил в трудное положение убежденного коммуниста и общественного уполномоченного органов безопасности республики.
– Да, я могу так подумать. По всему видно, что Багирова признают виновным, – твердо сказал Фаталиев, не оглядываясь по сторонам, как он обычно это делал, разговаривая на сомнительные, по его мнению, темы.
– Отец мне рассказывал, что Берия и Багиров до революции в Баку вместе работали в каком-то учреждении, забыл только где, – чтобы отвлечь Фаталиева от темы несправедливости, припомнил Сеймур.
– До революции при мусаватском правительстве Мир Джафар Багиров служил начальником полиции, а Лаврентий Павлович был его заместителем. Они были друзьями, – безучастным голосом подтвердил Фаталиев.
– Значит, он защищал друга. Багиров поступил как благородный человек. Он-то наверно понимал, чем ему это грозит, – сказал Сеймур, но Фаталиев ничего не ответил. Он сидел, молча уставившись перед собой неподвижным взглядом.
Судебный процесс закончился в апреле, врага народа Мир Джафара Багирова приговорили к расстрелу, и Президиум ЦК КПСС с решением суда согласился. А еще через месяц, в мае 1956 года диктор сухим безразличным голосом зачитал по радио сообщение о расстреле.
По мнению Фаталиева, в стране происходят странные события и трудно представить, к чему это приведет. Чтобы как-то утешить его, Сеймур вспомнил, с каким восхищением говорил о Багирове отец.
Постепенно тема расстрела Багирова иссякла, и Сеймур совсем было собрался уходить, но Фаталиев его задержал. Они пили "экспериментальный" шафранный напиток, и Фаталиев рассказал Сеймуру о своем впечатлении после случайной встречи с Самандаром.
– Я его три месяца не видел, а сегодня так просто не сразу узнал. Даже походка изменилась. С первого взгляда видно, что у Самандара пропал кураж. Сеймур, а тебе его совсем не жалко?
Сеймур чуть не поперхнулся.
– Вы меня удивили. Вы считаете, я должен его жалеть?
– Самандар – человек несомненно мерзкий, и ты абсолютно правильно поступил с ним. Но, когда прошло время, ты не думаешь о том, как ему теперь непросто здесь жить?
– И вы его жалеете.
– Сам удивляюсь. До сегодняшней встречи мне в голову не пришло бы его пожалеть. Это при том, что я продолжаю думать, что он получил по заслугам. А сегодня я вспомнил, что у него есть жена, дети. Подумал, как к нему теперь относятся подчиненные. До той встречи с тобой у всесильного Самандара в Амбуране было прозвище "Танк"… Он и был вроде танка на самом деле. Ты можешь понять, почему Самандар не сообщил о том, что лишенный прав зэк до полусмерти избил его, председателя сельсовета, в его же собственном кабинете? Стоило ему пожаловаться, неизвестно, что с тобой сделали бы. Вернее, известно.
– Если вы не можете догадаться, почему он на меня не донес, – усмехнулся Сеймур, – то мне это уж точно не под силу. Я только удивляюсь и жду, когда он донесет.
– Ему было стыдно, ему до сих пор стыдно. Ни товарищу Назимову, ни своему родственнику Куткашенлы он не мог сказать, что в его собственный кабинет, прихрамывая, пришел посторонний дистрофик и в одиночку избил его так, что он не мог ни ходить, ни говорить.
– Почему это я дистрофик? – удивился Сеймур.
– Потому что ты весишь килограммов на двадцать-двадцать пять меньше, чем полагалось бы… Извини, дистрофика я добавил ради эффекта. Сеймур, ты меня сбиваешь с мысли! Так вот теперь все это каким-то образом стало известно в Амбуране. Он из сельсовета теперь почти не выходит, знает, что втихомолку над ним все смеются.
– А от кого бы амбуранцы могли узнать, что Самандара избили? – Сеймур испытующе посмотрел на Фаталиева. – Знали только вы, Назимов, Газанфар и я. Кто, по-вашему, мог оповестить местное население?
– Вот именно, – усмехнулся Фаталиев.
Оба были уверены, что население было оповещено стараниями товарища Назимова.
– Значит, пострадавшему Самандару вы сочувствуете? А меня, например, вам не жалко? – изобразив простодушие, полюбопытствовал Сеймур.
– Тебя-то за что? – удивился Фаталиев.
– Ну как за что? – замялся Сеймур, он уже жалел, что заговорил об этом с Фаталиевым. – Вам же все обо мне известно.
Фаталиев внимательно посмотрел на него:
– Да. Но только ты не рассчитывай, что за все твои тяжкие испытания тебя кто-нибудь пожалеет.
– Да я и не хочу, чтобы меня кто-то жалел, – возмутился Сеймур. – Я же сказал – например! Я убежден, что если уж кого жалеть, то тех, кто был покалечен на войне или без вины заживо похоронен в лагере, а не крокодила Самандара. Например, товарища Багирова, которого на ваших глазах несправедливо приговорили к расстрелу, вам не жалко?
– Нет, конечно. Как его можно жалеть? Багиров, к твоему сведению, сильный, значительный человек. Таких людей не жалеют. Я уверен, что если бы Мир Джафар Багиров почувствовал, что его кто-то жалеет, для него это было бы хуже расстрела. Кто-то сейчас радуется и злорадствует, кто-то возмущается тем, как с ним обошлись, но чтобы его, не дай бог, жалели, он не заслужил. Пойми, что бы с человеком не произошло в жизни, сущность его от этого не меняется. К чему я это говорю? Таких, как ты, дорогой мой Сеймур, не жалеют. В каком бы ты тяжелом положении ни оказался, всегда найдутся люди, которые тебе будут завидовать.
– Приятная шутка, – усмехнулся Сеймур, – в меру веселая и неожиданная.
– Никаких шуток, – серьезным тоном возразил Фаталиев. – Тебе известно, что всем людям, скажем, подавляющему большинству, непременно свойственны такие качества, как зависть и жалость?
– Возможно, – Сеймур пожал плечами.
– Поверь, это не я придумал! Мир устроен так, что на жалость способны только сильные люди по отношению к слабым. А на зависть обречены слабые. Они завидуют сильным, это неприятное чувство, иногда мучительное, но избавиться от него в редчайших случаях удается только тому кто становится сильным сам.
Сеймур вдруг обнаружил, что слушает Фаталиева с интересом.