- Ой, не говори, - повинно поддакивала Марья Трофимовна. - Ты дак еще как-то ешь, а у меня совсем не принимает.
- Вот и достояла б вчера, - снова принимался за свое Игнат Трофимыч. - Знак ей, видишь, был… Синицу на журавля!
- Дак век живи, век учись, - покорно, чувствуя себя виноватой, отзывалась Марья Трофимовна. И вздыхала: - Ой, дак как бы это размолоть-то…
На подходе к дому от лавочки у забора навстречу им поднялся участковый Аборенков.
- Здравия желаю, Трофимычи! - бросил он руку к фуражке на голове, эдак доброжелательно вроде, с улыбкой, а лицо у самого, сразу же обратила внимание Марья Трофимовна, было словно у кота, слопавшего сметану.
- Здравствуй, Альберт Иваныч! И ты здоров будь! - поздоровались они с Аборенковым, и у обоих это вышло весьма-таки кисло.
- А чего хмурые такие? - спросил Аборенков. Однако спросил без недовольства, а все с тем же доброжелательством и улыбкой. - Все в порядке? Без конфликтов?
- Какие конфликты! Что ты, Иваныч! - дружно, с пионерской готовностью перебивая друг друга, ответили Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем.
- Это хорошо, что без конфликтов. Это хорошо. Рад! - сказал Аборенков, покачиваясь перед ними на носках и не освобождая дороги. Переступил затем с ноги на ногу и, обдав жаром своего громадного тела, придвинулся к ним совсем близко. - А яишней угостите? Хотели угостить, помните? Угостили бы, Трофимычи!
Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем переглянулись. Одна и та же мысль мелькнула у них: неуж догадался о чем-то?
Ho идет кролик в пасть удаву, хотя и чует его бедное сердце погибель, не хочет идти, а идет, и рад бы спастись, а лапы не сдвинуть с места…
Вот и Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем. И не хотели они вести Аборенкова в дом, так не хотели - сердце у обоих из груди выпрыгивало, но пуще того боялись они отказать ему, не уважить.
- Дак угостим, конечно! Пойдем, Иваныч, а как же! Как не угостить! - будто соревнуясь, наперегонки заприглашали они Аборенкова.
- Чего ж… справно живете… нормально… однако без шика, - сказал Аборенков, войдя в дом, становясь посередине кухни и оглядываясь. - Без шика, однако, без шика, - непонятно повторил он и вдруг ни с того ни с сего, каким-то особым, затаенным голосом, даже пригнувшись к ним с высоты своего гардеробного роста, спросил, переводя взгляд с одного на другого: - А хочется, наверно, шикануть, а? Чтоб не таиться, не жаться, а так - раз, и напоказ!
- Ты че эт, Иваныч, ты че? - оторопело заспрашивала Марья Трофимовна. - Яишенку тебе - сейчас, один момент.
И бросилась было к печи затевать огонь, но Аборенков остановил ee, обхватив за плечи.
- Нет, а шикануть?! Чтоб напоказ! Гарнитуры там, "Людовики", "Марии Антуанетты"?!
- Как это - шикануть? - потерявшись еще больше, чем его старая, выдавил из себя Игнат Трофимыч. - Что мы, купцы какие - шиковать?
- А что?! - Аборенков залихватски подмигнул ему и подмигнул Марье Трофимовне, которую не выпускал из-под своей руки. - Есть, наверно, на что шикануть-то? Золотишко там… а?!
Иди сюда, сам иди, своими ногами, лезь в пасть, приказывает удав глазами кролику, и тот идет - своими ногами, и сам заталкивает несчастную голову в красную разинутую глотку…
- Какое золотишко, ты что? - только и смог выговорить онемевшими губами Игнат Трофимыч. Так выговорил - как признался.
Не много было в арсенале Аборенкова средств, чтобы вырвать признание, по правде говоря, вообще только одно было средство - брать на арапа, но он очень даже хорошо чувствовал, когда это доступное ему средство может сработать. И сейчас нюх подал ему сигнал: жми давай, на все педали!
- А ну признавайся мне, да поживее! - выпустив из-под руки Марью Трофимовну, метнул он свой здоровенный, как булыжник, кулак под нос Игнату Трофимычу. - Чистосердечное признание, учти, принимается во внимание при определении меры наказания. Зачем у Дуськи вчера миксер брали?!
Однако же эффекта, который произвели его слова, Аборенков не ожидал.
Игнат Трофимыч, глядя на его кулак, как завороженный, только затрясся мелко-мелко, а Марья Трофимовна вдруг взвыла глухим утробным голосом, повалилась на колени и попыталась обхватить Аборенкова за ноги.
- Ой, мы не виноватые, не виноватые, пожалей ты нас! - запричитала она. - Ой, несчастные мы, ой, за что нам такое горюшко на старости лет… - Нет нашей вины, Иваныч. Птица проклятая, Рябая все, а мы-то при чем? Не было нашей воли, при чем тут мы?
И все пыталась обхватить Аборенкова за ноги, цапала его за форменные брючины, а он отступал от нее, чтобы не дать ей ухватиться за себя, и даже принужден был отбрыкиваться:
- Ну, это еще как сказать, нет ли, есть… это еще надо определить… главное - чистосердечное раскаяние… - Выдернул затем судорожным движением из висевшей через плечо портативной радиостанции антенну, включил на передачу и бросил в микрофон: - Объект обработан, можно брать!
- Нет нашей вины, Иваныч, птица проклятая!.. - продолжала причитать Марья Трофимовна.
А Игнат Трофимыч, на которого вместе с дрожью нашло такое оцепенение, что, в отличие от своей старой, не мог сдвинуться с места, где стоял, когда Аборенков двинул ему под нос кулак, там все и стоял, он увидел в окно, как, спустя какую-нибудь секунду после непонятных слов Аборенкова в рацию, к дому одна за другой на бешеной скорости подкатили две милицейские "Волги" и оттуда высыпало горохом видимо-невидимо молодых спортивных парней в штатском. Будто "Волги" были стручками и лопнули. А выскакивая из открывшихся дверец, молодые люди бегом бросались к их калитке, и вот уже в сенцах загрохотали шаги, приблизились, дверь распахнулась…
Тут, наконец, под наведенными на него аккуратными пистолетными дулами, черневшими зияющей пустотой, оцепенение оставило Игната Трофимыча.
- Вот тебе утро вечера-то и мудренее, - сказалось у него самою собой, и, как Марья Трофимовна вчера на магазинном крыльце, тихо грохнулся Игнат Трофимыч в обморок.
4
Всего какой-то недолгий час минул с той поры, как состоялось у начальника городского управления Волченкова совещание по оперативному сообщению участкового Аборенкова. Всего час! И вот уже не одна, а целая горка золотых крупинок лежала на чистом белом листе перед Волченковым, a вдобавок к ней - ни дать ни взять золотое куриное яйцо! Самое настоящее яйцо по форме, только золотое!
- Ловкая работа! - светясь своею неизменной полуулыбкой, ни к кому из присутствующих в его кабинете особо не обращаясь, сказал Волченков, рассматривая доставленную ему на стол добычу. И вопросил с иронией, опять ни к кому специально не обращаясь: - Курочка ряба им, значит, несет их?
- По этой "курочке рябе" высшая мера плачет! - тотчас, в тон начальнику, подхватил замполит Собакин.
- И даже вон как бы пометом испачкано, даже до этого додумались! - с восхищением, отдавая должное тайному мастеру, изготовителю яиц, указал пальцем, привстав со стула, молодой бравый майор Василь Васильич, что разрабатывал операцию по "прощупыванию" стариков.
Разрабатывал операцию по прощупыванию, а вышло, стараниями Аборенкова, куда как больше. Впрочем, ни Аборенкова, ни его начальника Пухлякова не было теперь в кабинете Волченкова. Мавр, сделавший свое дело, должен уйти. "Дело века", не иначе, назревало в их городе, и маврам нечего было путаться под ногами.
- Странно только, с какой целью они эти яйца делали? - раздумчиво проговорил Волченков. И теперь посмотрел на замполита. - Может быть, на Западе сейчас спрос?
- На Западе у них все может быть, - с готовностью, вмиг посуровев своим упитанным лицом, отозвался Собакин. - Рыночная стихия, что б у нас сейчас о ней ни писали, развращает человека!
- Ну отчего же, - сказал бравый майор Василь Васильич, - и у наших подпольных миллионеров мода такая может быть. Очень даже. Деньги им свои надо во что-то вкладывать? А тут и золото, и не просто золото, а ювелирная штучка!
Он был любимцем начальника управления и позволял себе спорить со старшими по званию и положению.
- Как бы эти "штучки" на что-нибудь другое не шли. На подкуп. Кое-кого. - Полковник Волченков обвел взглядом присутствующих, и только его полуулыбка оставила у каждого из них надежду на то, что этот "кое-кто" не он.
На селекторе у Волченкова зашипел включившийся динамик и голосом секретарши доложил:
- Капитан Карась из криминалистической лаборатории.
- Пусть войдет, - распорядился Волченков.
Дверь кабинета раскрылась, долговязый капитан Карась прошел к столу Волченкова и молча положил перед ним отпечатанный типографски специальный лабораторный бланк в ряби букв и цифирек, внесенных в него от руки.
- Огласите, - с полуулыбкой благословил его Волченков.
Капитан Карась взял со стола бланк обратно, откашлялся и, осекаясь и подсипывая от охватившего его высокого волнения, стал читать:
- Общий вес вещества - одна тысяча девятьсот тридцать граммов, двести сорок девять миллиграммов. Химический состав - аурум, процент содержания - девяносто девять целых, девятьсот девяносто девять тысячных, что соответствует принятому у нас государственному стандарту для чистого золота.
Изумленная, полная невольного благоговения тишина воцарилась, в кабинете. Хоть и знали, что золото, и ждали лишь подтверждения, но того, что окажется соответствующим государственному стандарту чистоты, - нет, этого не ожидал никто.
Первым пришел в себя Волченков.
Он молча поднялся, открыл стоявший в углу сейф, перенес в него лист с золотым крошевом, золотое яйцо, положил туда же фартук Марьи Трофимовны и замкнул сейф.
- Идите, чего стоите здесь, - только тут сказал он Карасю.
Обычной полуулыбки на лице его вновь, как тогда, на совещании, когда отдавал приказ о подготовке к операции, не было. Оно было отрешенно-сурово, но и возвышенно-одухотворенно вместе с тем.
- Поздравляю, товарищи, с успешным началом! Однако расслабляться нельзя, это только первый шаг. Впереди большая и скрупулезная работа. Наша цель сейчас - проследить всю цепочку. На кого мы выйдем - это пока невозможно даже сказать. Поэтому прошу соблюдать секретностъ. Самую строжайшую! Мы должны быть готовы ко всему. Руководство операцией по дальнейшему расследованию возлагаю на себя лично. Кодовое название операции "Курочка ряба". Кому что не ясно, товарищи?
Всем, однако, все было ясно.
И лишь неутомимый, бравый Василь Васильич спросил деловито:
- Что будем с задержанными делать, товарищ полковник?
Волченков подумал мгновение.
- Со стариков снять дознание, - сказал он, - и обратно домой, под наше наблюдение. Двух людей к ним в засаду. Будем устанавливать их контакты.
5
Вечерняя благословенная тишь сходила на застеленные пузырчатым желтым линолеумом коридоры горуправления внутренних дел. Однако еще хлопали там и здесь двери, выпускали из тайных недр кабинетов синие милицейские мундиры и вполне цивильные, неприметные серые костюмы, и к ним, подчас через весь коридор, с топотом бросалась гренадерского склада женщина.
- А справку-то мне? - зычно кричала она еще издали. - Я на работу не ходила! Справку мне обещали! - И, настигнув мундир или костюм, заступала ему путь, угрожающе придвигаясь могучим корпусом вплотную. - Кто мне справку-то должен дать? Не емши, не пимши с утра! Целый день как на привязи!
Евдокия Порфирьевна это была, она самая, не кто другая. Посидите, посидите здесь, вы еще потребуетесь, подходил к ней время от времени некий сержант, все маячивший около двери на лестницу, несший будто бы там какую-то вахту, а потом вдруг исчез, рабочий день покатился к концу, и Евдокия Порфирьевна поняла, что может, похоже, остаться без всякого оправдательного документа относительно нынешнего прогула.
Однако к кому она ни бросалась, кому ни заступала дорогу, никто о ее беде даже не хотел слушать.
Не понимаю вас, гражданочка, говорил один, ловко огибая ее жаркий корпус и умело избегая повторной попытки блокирования. Первый раз вижу вас, говорил другой, я никаких справок не выдаю, и молча, с терпеливостью ждал, когда она отступится от него. А попадались и такие, что, словно бы брезгуя, вообще не удосуживались раскрыть рта - только пожимали плечами и кривили удивленно губы…
Так, пройдя по всем четырем этажам горуправления, вверх-вниз, вниз-вверх и снова вверх-вниз, Евдокия Порфирьевна догадалась сунуться в дежурную часть. Дежурная часть была отделена от коридора деревянным поясным заборчиком, сверху в заборчик вделано прозрачное пластмассовое стекло, уходившее к самому потолку, и только в одном месте этого стекла было вырезано для общения с коридором небольшое окошечко.
- Кто мне справку-то даст, я целый день с утра, не емши, не пимши, здесь просидела?! - загремела Евдокия Порфирьевна, наклоняясь к окошку и делая попытку даже протиснуться внутрь - вполне безуспешную, однако, по причине малости отверстия. - Где он, который мне все посидеть-то велел?!
- Задержанная? - строго спросил ее из-за пластмассового стекла некий обитавший там молодой человек милицейского облика, но в гражданском.
- Какая задержанная? Ты что!
- А зачем же тогда сидели?
- Так велели!
- Кто велел?
- Так этот, с погонами! Две полоски поперек. Стоял все, маячил, а потом на: след простыл!
- Ничего не пойму, - посмотрел молодой человек на милиционера в форме, обитавшего рядом. - Где она сидела? Кто стоял?
- Ничего не понятно, товарищ старший лейтенант! - радостно подтвердил тот.
- Или вы потерпевшая? - чуть смягчив голос, спросил старший лейтенант в гражданском.
- Какая потерпевшая?! - возопила Евдокия Порфирьевна. - Мне справка нужна! - И вдруг до нее дошло, что и в самом деле, потерпевшая она и есть. Натуральная потерпевшая, кто ж еще. - Да что это такое! - вытаскивая голову из окошка обратно, повела она ею из стороны в сторону, собираясь закатить уже настоящий скандал. - Что за издевательство над людьми! Я вам…
Она не закончила. Потому что, вывернув с лестницы, по коридору к ней двигался тот милиционер, начальник Аборенкова, который и обещал ей справку, но только вроде бы постаревший лет на десять. И еще, кажется, у него стало больше звездочек на погонах.
- Э! - шагнула к нему Евдокия Порфирьевна. - А справку-то?
Впрочем, она несколько робко шагнула, и голос ее тоже подвел - неуверенно как-то прозвучал, без зычности: все-таки больно уж скоро начальник Аборенкова постарел и повысился в звании.
- Что такое? - остановился постаревший начальник Аборенкова. - Какую справку?
Евдокия Порфирьевна, однако, уже оправилась от растерянности.
- Какую! Какую обещал! - возвысила она голос до прежней зычности. - Целый день не емши, не пимши, на работу не ходила - как я без справки?!
- Кто такая? - посмотрел постаревший начальник Аборенкова через стеклянную стенку на дежуривших там старшего лейтенанта в штатском и просто милиционера.
- Неизвестно, товарищ полковник! Взялась откуда-то! - хором ответили ему из-за стенки.
Евдокия Порфирьевна почувствовала в себе такой гнев, какой нападал на нее, пожалуй, при драках с мужьями, после чего они отправлялись в недальнее путешествие портить себе биографию.
- Кто такая?! - заревела она, подступая к постаревшему начальнику Аборенкова. - Забыл?! Память коротка? А кто меня привез сюда? Кто справку обещал?
- Из психдома давно? - выставляя перед собой пухлую короткую руку, требовательно спросил ее постаревший начальник Аборенкова и, глянув в сторону стеклянной стены, странно дернул головой.
Врежу, ох врежу, чувствовала в руке нарастающий гнев Евдокия Порфирьевна, и тут обеспамятевший ее мозг осознал, что было сказано. И глаза у Евдокии Порфирьевны уловили, что те двое за стеклянной стенкой бросились к двери рядом с окошечком.
Словно бы некая невидимая сила подхватила Евдокию Порфирьевну и понесла со страшной скоростью к выходу. Где там были те двое, пробовали они догнать ее или нет - осталось неизвестным ей. И в молодости так не бегала Евдокия Порфирьевна, как бежала сейчас. И не бежала она, а будто бы и в самом деле несло ее - через входные двери, по ступеням крыльца и дальше, и дальше по тротуару… прочь, прочь от призрака помянутого страшного дома.
И долго потом приходила она в себя на какой-то скамеечке, загнанно ходя грудью, прикладывала горячие ладони к вискам, а в висках бухало - будто колотил по наковальне тяжким молотом молотобоец. В глазах у нее все плыло, жаркое марево колыхалось перед ними вместо знакомого городского пейзажа, а когда наконец стало оно прозрачнеть, то обнаружилось, что пейзаж перед нею совсем незнакомый - в такое место занесли ноги, где она отродясь не бывала.
6
Аборенков сидел за своим рабочим столом в Опорном пункте и писал отчет в райотдел о событиях сегодняшнего утра. Сидел он над этим отчетом уже несколько часов, изорвал чуть не стопу бумаги, весь изошел потом, но дальше нескольких первых фраз отчет не двинулся.
Великой мукой было для Аборенкова составлять всякие бумаги. Что-то ужасное происходило с могучим его организмом, когда клал он перед собой чистый лист и брал в руки ручку. Вдруг ощущал он свое тело непомерно большим, громадным, и голова у этого тела находилась где-то так неимоверно далеко от всей остальной его массы, что казалась некоей маленькой, крохотной шишечкой над вознесенными в заоблачную высь широченными плечами, и мысли, что складывались в ней, пока шли через все остальное тело к ручке, зажатой меж пальцев, словно бы куда-то укасивались, растворялись и, сходя на бумагу, превращались в нечто такое убогое и кривобокое, что Аборенкову, глядя на них, выраженные в словах, оставалось только изумляться, отчего это они, такие основательные и ловкие в голове, превращаются на бумаге в такую абракадабру.
Вот и сейчас ничего у него не выходило. "Сегодня утром ко мне обратилась, - выводила рука, - гражданка Ковригина Е. П., проживающая по адресу ул. Апрельская, 83, с вопросом о незаконном хранении ее соседями из дома № 85 золота в ее миксере…" Тут Аборенков останавливался и надолго задумывался. Старики, безусловно, хранили - это так, но ведь не в миксере Марсельезы, a у него выходило, что хранили в этом самом миксере. Аборенков рвал лист, бросал его в корзину и принимался за отчет заново, решая начать все с того дня, когда посетил дом стариков. "25 июня, придя в дом № 85 по ул. Апрельской, - драл тугой шарик бумагу, оставляя за собой белесо-фиолетовые буквы, - я обнаружил его хозяйку, гражданку Кошелкину М. Т., сидящей в подполе…" На этом месте Аборенков опять останавливался, потому что чувствовал, что избранная новая дорога прямиком ведет его в тупик. Что из того, что старуха сидела в подполе, а посадил ее туда собственный же старик, какое отношение имело это все к миксеру с золотой крупицей в нем?
Появление Марсельезы в его служебном кабинете было подобно прилету тяжелого артиллерийского снаряда.
Дверь распахнулась, отскочив от мощного удара до самой стены, и Марсельеза, гулко пробежав к столу, выхватила из рук у Аборенкова шариковую его ручку.
- Сочиняешь? - с яростью спросила она.
Во избежание нежелательных неожиданностей Аборенков ловко сдернул со стола лист с очередным началом отчета и сунул во внутренний ящик.
- Сочиняют, Дуся, писатели, - сказал он, - а наш брат участковый пишет отчеты об имевших место событиях.