Мужчины своих женщин - Алексей Серов

Вторая книга молодого ярославского прозаика. Алексей Серов - выпускник Литературного института имени Горького, член Союза писателей России.

Герои Алексея Серова с головой погружены в ежедневную жизнь и двигаются в этой среде медленно, с трудом преодоле­вая мощное сопротивление обстоятельств - всякий раз новых. Вот юноша, пропадающий от одиночества среди своих книг. Он хочет разорвать путы невезения, познакомиться с девуш­кой - но вместо этого попадает в ловушку времени: счастье только пригрезилось ему... Вот молодой рабочий, жалеющий пьяницу-отца, но вынужденный избивать его. Вот "самурай из русской провинции", заступившийся за женщину и получив­ший в итоге удар заточкой в живот. Вот старик, помешавшийся на собственном здоровье - потеряв опостылевшую жену, он и сам вскоре умирает. Вязкое месиво бытовых проблем застит глаза героям Серова; упертые, несговорчивые, они "гнут свою линию", опускаясь порой на самое дно - и о каждом из них можно сказать слова, которые автор в своей повести "Злоба но­чи" говорит о ребенке: "Маленький человек начал познавать мир, несущими опорами которого были неуверенность и стра­дание. Нужно было учиться терпеть и преодолевать все это соб­ственной жизнью, добиваясь счастья"…

Содержание:

• ОГОНЬ И ДВЕРЬ 1

• ПРОРЫВ 1

• СОВЕРШЕНСТВО 4

• ЗЛОБА НОЧИ 5

• КРЕСТ 14

• УПЕРТЫЙ 19

• ПОВОДЫРЬ, или ТЕНЬ ОТ СОЛНЦА 20

• МЕСТЬ ЖЕНЩИНЫ 23

• Воин 28

• Клыки наяды или чертова лапа 30

• Пепел ждет зерна 37

Алексей Серов
Мужчины своих женщин

ОГОНЬ И ДВЕРЬ

Герои Алексея Серова с головой погружены в ежедневную жизнь и двигаются в этой среде медленно, с трудом преодоле­вая мощное сопротивление обстоятельств - всякий раз новых. Вот юноша, пропадающий от одиночества среди своих книг. Он хочет разорвать путы невезения, познакомиться с девуш­кой - но вместо этого попадает в ловушку времени: счастье только пригрезилось ему... Вот молодой рабочий, жалеющий пьяницу-отца, но вынужденный избивать его. Вот "самурай из русской провинции", заступившийся за женщину и получив­ший в итоге удар заточкой в живот. Вот старик, помешавшийся на собственном здоровье - потеряв опостылевшую жену, он и сам вскоре умирает. Вязкое месиво бытовых проблем застит глаза героям Серова; упертые, несговорчивые, они "гнут свою линию", опускаясь порой на самое дно - и о каждом из них можно сказать слова, которые автор в своей повести "Злоба но­чи" говорит о ребенке: "Маленький человек начал познавать мир, несущими опорами которого были неуверенность и стра­дание. Нужно было учиться терпеть и преодолевать все это соб­ственной жизнью, добиваясь счастья".

Эти персонажи всем нам хорошо известны: мы живем с ни­ми и среди них, находим в них черты своих родственников, зна­комых или даже свои собственные. Миг узнавания радо­стен - и вот мы уже начинаем доверять молодому писателю, точно воспроизводящему не только черты наших соседей по земле, но и приметы времени и места: это Россия, это провин­циальный город, всего лишь век тому назад ставший индустри­альным центром, а на дворе - туманный рассвет третьего ты­сячелетия от Рождества Христова. Судя по всему, рисовать портреты своих героев, описывать их злоключения не составля­ет для автора особого труда - он ведь тоже живет здесь и сей­час, не выпадая ни из своей эпохи, ни из своего народа.

Но, похоже, Алексей Серов взялся за перо совсем не для того, чтобы просто воссоздавать на бумаге окружающую жизнь - его пристальный взгляд устремлен глубже. Писателя интересуют, прежде всего, ценностные ориентиры, психологическая моти­вация людских поступков. Читая его рассказы и повести, мы не только воочию видим живых мужчин и женщин, наших совре­менников, но и явственно ощущаем авторское отношение к ним, чувствуем, с кем заодно выступает сам писатель. В этом ощущении - ключ к тайне его творчества, к авторскому "я".

Упрямые, ершистые, не боящиеся конфликтовать с окру­жающим миром персонажи Серова движутся сквозь жизнь, пы­таясь устроить ее на тех началах, которые кажутся им правиль­ными. Главное из этих начал - справедливость, с которой тесно связано характерное для героев обостренное чувство собственно­го достоинства. Даже в самых тяжелых и неприятных обстоя­тельствах нельзя потерять это чувство, иначе вся жизнь пойдет насмарку. При этом ни суд, ни тюрьма, ни угроза жизни не спо­собны остановить героев Серова: зло, как они считаю-!, должно быть наказано - и непременно с их участием. Именно поэтому отец заболевшей девочки из повести "Злоба ночи" готов чуть ли не драться с доктором, который своим поведением оскорбляет приехавшую в больницу семью, поэтому Вера Силантьева из рас­сказа "Месть женщины" идет на похитителя ее добра с вилами наперевес, а пенсионер из рассказа "Упертый" заявляется на квартиру к обидевшему его милиционеру с боевой гранатой.

Прощение, жалость? Да, многим из положительных персо­нажей писателя присуще и это, исконно русское качест­во - жалость ко всему живому, особенно к тем, кто страдает. Но если кто-то страдает безвинно - жалость тут же перехо­дит в гнев, и тогда держись, обидчик! Общепринятые прави­ла и приличия летят в сторону - и героиня рассказа "Юшки наяды", садистски вымещающая на любящем ее мужчине свою злобу на мир, получает за все сполна.

И все же, как быть с прощением? Конфликтуют ли мужчины и женщины, созданные воображением и пером Алексея Серова, сами с собой, сомневаются ли они в своем праве судить и рядить, давать миру и другим людям однозначные оценки? Очень сим­птоматична в этом плане концовка рассказа "Крест". Напряжен­ные отношения с родственниками и любимой женщиной, тугой узел проблем давят на психику героя - и он ищет во тьме своей жизни некий путеводный огонек, надежду на спасение. Эти поис­ки приводят его в некое здание, стоящее на берегу реки.

"Здание упиралось в небо островерхим куполом, и такие же купола, поменьше и пониже, располагались вокруг глав­ного. А на нем, прочно укорененный, затмевая собою звезды, рассекал ночное небо огромный тяжелый крест. Он плыл че­рез облака, суровый и непоколебимый на холодном ветру.

Огонь горел, и дверь была открыта".

Эта концовка говорит о многом. Да, дверь в храм, на куполе ко­торого водружен крест, и поныне открыта для каждого, а выстра­данные за два тысячелетия христианства идеи вознесены высоко над нами - они и впрямь плывут через облака. Терпя и преодоле­вая неуверенность и страдание нашего ежедневного бытия, мы ищем помощи и надежды - а они рядом с нами. Для того, чтобы вновь и вновь находить в себе силы нести вперед крест своей зем­ной судьбы, нужно просто почаще освобождать свой взгляд от пут обыденной жизни и поднимать глаза к небу.

Евгений ЧЕКАНОВ.

член Союза писателей России

ПРОРЫВ

Затянувшаяся осень медленно превращалась в зи­му. По утрам у него даже в постели, под теплым ватным одеялом мерзли ноги. Кровь - медленная, стариков­ская - не грела ничуть. Странно, у двадцатилетнего парня...

Поэтому он и не любил зиму. Вообще холод. А уже временами шел, валился с неба противный мокрый снег.

Прогноз на ближайшие дни передавали неутеши­тельный. "Дальнейшее понижение температуры, осад­ки, порывистый северный ветер." Каждое утро, уходя на работу чуть свет, он слышал по радио одни и те же чеканные, убийственные формулировки. Становилось все темнее и холоднее. Становилось невыносимо.

Приближалась депрессия, и он не мог ничего поде­лать с этим.

В прошлом году, в предзимье, он едва не решился на радикальные меры против тоски. До сих пор в его мозгу с фотографической точностью мерцало увиденное тогда: тридцать таблеток снотворного, лежащих на дне боль­шой пивной кружки... В каком-то старом фильме о граж­данской войне люди вместо сахара клали в чай таблетки сахарина. То, что происходило с ним в прошлом году, бы­ло очень похоже на все это и внешне, и по настроению: та же безысходность, отчаяние, холод... Однако выпить ад­скую смесь тогда он не смог - таблетки не растворились, а глотать их с детства не научился, всегда разжевывал. Ладно еще одну-две, но не тридцать же!

И вот затменье надвигалось вновь.

Нет, не сейчас. Не сегодня. Позже. Пока еще терпе­ние есть. Еще можно успеть прочитать хорошие книги, которых теперь так много.

Книги держали его. Они заменяли ему все - жен­щин, друзей, наркотики. Он не умел писать книги, но очень хорошо умел их читать.

Впрочем, у него никогда и не было ни нормальных женщин, ни друзей, ни наркотиков. Почему? Он не знал. Может быть, именно поэтому с наступлением зи­мы чувство безысходности в нем усиливалось, подтал­кивая к необратимым действиям?

До сих пор он держался, но слишком многое зависе­ло от погоды. А та портилась.

Лучше всего бывало, конечно, летом. Летом можно идти куда хочешь, не думая об одежде и еде. Можно плавать в реке, жечь костры по ночам, бесконечно смотреть на звезды. Сдувать с плеч легкий тополиный пух. Мечтать о том, что когда-нибудь шутливо сдуешь пушинку с чьего-то хрупкого плеча рядом...

Нет, о лете больно вспоминать. И не нужно. Сейчас глубочайшая осень.

События замкнулись в кольцо. Он чувствовал, как в мозгу воздвигаются мягкие, но упругие преграды для мыслей; не помнил даже, когда в последний раз делал запись в дневнике. Вокруг не происходило ничего дос­тойного. Совсем ничего. Он ясно понимал безнадеж­ность своего положения.

В один из совсем черных дней он поехал в центр го­рода за книгами, надеясь на них, как на последнее средство спасения.

Погода была никудышная. Термометр показывал минус два, и хотя с утра еще светило солнце, но именно сейчас все небо обложило ватными облаками, вдоль улиц засвистел пронизывающий ветер, перемешанный с ледяной крупой... Что делать, он все равно поехал. Ху­же не будет.

Его город имел древнюю историю. Пропитан был ис­торией насквозь. На каждом квадратном метре город­ских площадей когда-то происходили события, опреде­лявшие судьбу всей страны. Новые кварталы, конечно, портили прежний облик города, но центр и крепость сохранили свое очарование. Он любил там иногда бро­дить. Летом. А сейчас была поздняя осень, и город стал почти неузнаваем. Словно хмурый, неприветливый чу­вак, который в ответ на "здравствуй" посылает подаль­ше. Он готов был сказать своему городу "фэ". А может, город и сам не любил зиму, и у него тоже портилось от этого настроение? - хотя за тысячу лет своего сущест­вования он, скорее всего, привык к тому, что снег здесь лежит по полгода.

На трамвае доехал до кольца, прошел мимо почтам­та, закрытого на обед, потом вдоль мрачноватых ста- линско-ампирных банковских фасадов, потом мимо рынка, где возле холодильников героически замерзали продавцы мороженого, и наконец достиг магазина. Глаза слезились от встречного хлесткого ветра. Он чувствовал, как дубеет кожа на лице.

Взглянул на свое отражение в стеклянной двери. Ужас! Нос покраснел, как у старого алкаша, лицо при­обрело серо-сизый оттенок. Вот что делает с ним холод. И это тоже было одной из причин, по которым...

Он вошел. Волна теплого воздуха ласково обняла его, согрела извлеченные из карманов руки. Здесь было хорошо: тепло и много книг, новых, еще не прочитан­ных им книг. Слава Богу, что на свете есть еще много хороших непрочитанных книг! У полок он на время забыл, что творится там, снаружи.

Выбрал одну книгу, очень дорогую, про которую точ­но знал: хорошая. Поэтому о деньгах нечего было жа­леть. Если бы он мог, то купил бы вообще все книги. Но в его маленькой квартирке и так не повернешься. Там хватало места только на самые необходимые вещи: диван, стол, стулья. А книги не могут сжиматься до микроскопических размеров. Он обвешал все стены бесконечными рядами самодельных полок. Ему уже было тесно у себя дома. Словно в плену у книг...

Страшно не хотелось уходить. Он задержался у окна.

На улице мело. Белые снеговые щупальца, подхва­ченные ветром, пересекали тротуар и стремились под колеса машин, откуда выныривали потом без всякого для них вреда и задерживались лишь у газонов на той стороне. Щупальца неслись бесконечным потоком, и кое-где уже появились небольшие сугробы.

Он стоял, глядя на это, и раздумывал, успеет ли про­читать купленную книгу до того, как... Одновременно рассматривал в стекле свое отражение.

Красивым его никто не рискнул бы назвать. Узкие, глубоко посаженные глаза. Мешки под ними, предмет ежедневной бессильной злобы. Плотно сжатый рот. Ни дать ни взять - крупный руководитель, без счета тратящий здоровье на производстве. Только вот молод еще. А впрочем, на макушке начала просвечивать буду­щая обширная плешь, и со стороны он таким уж молодым не казался.

Быт заел его, жизнь доконала глупыми мелочами. Насколько легче было бы схватиться с противником в открытую, поставить на кон все... но в том-то и дело, что никто ему не противостоял. Он подозревал, что сам мешает себе, но тут возникала даже и теоретически не­разрешимая проблема: как бороться с собой? И нужно ли? А вдруг тот, кто ему мешает, гораздо лучше его - и более достоин жить с этим не шибко красивым лицом?..

Время шло. А ведь ему нужно было еще зайти на поч­тамт. Несколько дней назад он случайно познакомился с молодой женщиной, они сходили в театр, потом погу­ляли по набережной. Ничего особенного. Телефонов у обоих не было. Она сказала, что оставит на почтамте сообщение до востребования - где и когда они увидят­ся в следующий раз. Это его несколько удивило: зачем так сложно? А вообще-то он сразу понял, что номер дохлый. Ведь она осталась явно не в восторге от него. Он некрасив и, хотя болтал без умолку, произвести на нее сногсшибательное впечатление не смог. Наверное, таким способом она просто хотела избавиться от не­нужного знакомства.

Могла бы сказать два слова. Не пришлось бы ему сейчас терять время...

Пятнадцать минут назад, когда он шел мимо почтам­та, тот был еще закрыт, ну, а сейчас обед должен уже за­кончиться. Постояв еще минугу, он направился к выходу, поднимая воротник куртки. Ветер все равно сразу за­брался под нее, будто обхватил ледяными ладонями. Он почти побежал, надеясь согреться в движении.

Решил немного срезать путь, пройти по переулку, ко­торый должен был вывести его к почтамту напрямик. Раньше он здесь почему-то никогда не ходил (сказыва­лась привычка к большим улицам и площадям), но, по всем признакам, переулок этот вел туда, куда нужно.

Переулок был очень уместен здесь. Все переулки пронизывают центры крупных городов, составляя их незыблемую основу. А этот был вдобавок и красив, с его деревянными одноэтажными домиками и аккуратны­ми маленькими палисадами. Наверняка, летом домики эти утопали в зелени и цветах.

В одном из окон сидела и смотрела на него, обернув лапы пушистым хвостом, большая дымчатая кошка.

Он улыбнулся.

Мимо, кутая шею тонким голубым шарфом и тяжело кашляя в перчатку, шествовал полковник артиллерии. Густые брови его были заснежены, взгляд, устремлен­ный в никуда, землист. Он шел на службу выполнять свой долг, защищать страну.

За ним неторопливо двигалась мамаша или бабка с сыном или внуком. Ребенок требовал мороженого. Женщина сердито прикрикивала на него. Ребенок про­тивно верещал. Женщина еще больше сердилась и бесцеремонно тащила его за руку.

По другой стороне переулка шла девушка. Она тоже с любопытством осматривалась по сторонам; не слиш­ком красива, однако он отметил изящество и безупреч­ное сочетание цветов в ее одежде, и прическу, которая казалась совершенно естественной.

Они одновременно встретились глазами. Безмолв­ный контакт продолжался какое-то мгновение, а потом она отвела взгляд.

Он был ошеломлен.

Столько света, простора и свободы... Столько пони­мания в едва заметной улыбке... Столько дружелю­бия... и столько внутренней силы. Нет, такого он еще никогда не встречал.

На него словно затмение нашло. Десяток шагов он не видел вообще ничего и не помнил, как переставлял ноги. Был уверен уже, что девушка ему почудилась. Еле-еле сумел обернуться-то.

Она была там, она медленно удалялась. Он ощутил мгновенное страстное желание еще раз посмотреть ей в глаза, но разглядел лишь ее резкий профиль, когда девушка заметила ту же кошку в окне и улыбнулась.

Впрочем, хватит с него. И этого много.

Надо же, какая девушка...

Господи, подумал он, ну вот что мешало мне сразу по­дойти и заговорить? Почему она не рядом со мной? Моя вторая половина, я это знаю точно, я сразу понял это не­сколько секунд назад. И вон она уходит навсегда...

Размышляя так, он неудержимо увеличивал рас­стояние между ними. С каждым новым шагом яснее по­нимал, что теряет нечто бесценное - и сам виноват. Теперь уж точно сам виноват, больше некому. И нет ему за это прощения.

Вернуться и попробовать? Но это будет нелепо. Она подумает: заторможенный какой-то, нафиг нуж­но... Поздно, поздно. Возможность упущена.

Да ладно, не в первый же раз! Успокойся. Скорее всего, она - стерва. Или просто замужем.

А глаза ее ты видел?! Тогда причем здесь все ос­тальное?

На это не возразишь.

В глубине души он понимал: все это пустые отговор­ки, не поздно сейчас и не будет поздно никогда... нужно лишь иметь смелость... просто собраться с духом, ре­шиться - и подойти. За дальнейшее он был спокоен, ему лишь бы подойти, хоть как-то закрепиться на том берегу, занять ее внимание... Но уверенности у него как раз и не было. Гораздо быстрее он мог бы найти массу причин и оправданий для того, чтобы ничего не делать.

Он даже забыл, куда направлялся, едва не прошел мимо почтамта. Странно: там все еще обедали. Боль­шие часы над входом показывали без пятнадцати два, как и прежде.

Ясно. Часы сломались. Кончился завод, время ре­шило слегка отдохнуть. Такое случается. Но неужели почтовики до сих пор не насытились? Не позавтракали, что ли? Почему закрыто?

Он решил подождать пару минут.

Оживленное место. Почтамт, телеграф, телефоны. Здесь, сколько он себя помнил, всегда толпился народ, желающий позвонить в другой город, получить долго­жданное письмо или просто встретиться под часами. Очень удобно. Теперь у опоздавших будет хорошая от­говорка.

Люди непрерывно хлопали дверьми, и он вдруг сооб­разил, у кого самая трудная в мире работа. У дверей. Це­лый день их кто-то грубо толкает, пинает, распахивает настежь, больно бьет о косяк. И после всех огромных усилий - нулевой результат. Тяжко сознавать, что ты стоишь на дороге у каждого и мешаешь всем. А ночью придет дядя с ломиком и изувечит. Обидно до ужаса.

Прошло пять минут. Ничего не изменилось.

Может, у них обед сегодня двухчасовой? Но с какой это радости?..

Он решил зайти в книжный еще раз. Может, что-то интересное случайно пропустил. Обычно всегда что-нибудь остается незамеченным. Да и мерзнуть он снова начал, сильнее, чем прежде...

В стеклянной двери магазина отразился все тот же отталкивающий портрет.