Мужчины своих женщин - Алексей Серов 2 стр.

Внутри благословенная волна теплого воздуха обво­локла его, согревая. Он пошел к полкам...

Скоро за окном началась метель.

Успею ли я прочитать эту книгу, подумал он. И вдруг испугался. Что-то было не так. Вернее, не то что "не так", а просто уже было. И совсем недавно.

Его мысли понеслись скачками, перегоняя одна другую.

Ну да. Это уже было. Только что, минут пятнадцать назад. Он был здесь и купил книгу...

И сейчас тоже купил книгу. Очень дорогую, зато уж, действительно, хорошую. И положил ее во внут­ренний карман куртки. Ту же самую книгу, что и в первый раз...

Ну все, приехали!

А где же первая?

Он обыскал себя и нашел лишь один экземпляр. Вто­рой куда-то бесследно исчез.

Только спокойно!.. Он навел в голове некое подобие порядка и тщательно все обдумал. Получилось вот что.

Начиная с какого-то момента он повторил все свои действия, совершенно неосознанно продублировал то, чем занимался последние пятнадцать-двадцать минут. То есть прошел мимо почтамта, посетил магазин, по­том свернул в переулок и опять вышел к почтамту. Так? Так. И сейчас снова находится в магазине, с книгой в руках, готовый выйти в переулок, ведущий...

Постояв еще минуту, он поднял воротник куртки и пошел к дверям. За пазухой лежала книга. На улице мело.

Куда же девался тот, первый купленный экземпляр?

Он решил срезать угол, пройти короткой дорогой. Ведь обед на почте, наверняка, уже закончился. Надо бы­ло поскорее выяснить, оставила ли ему сообщение та знакомая, с которой он ходил в театр. Вряд ли, конечно...

Этим переулком он раньше не ходил.

Переулок был красив, под старину: одноэтажные де­ревянные домики, аккуратные и ухоженные. В одном из окон сидела кошка. Простуженный полковник с пушка­ми в петлицах быстро шагал мимо, торопясь, очевидно, на службу. Ребенок дергал женщину за рукав пальто и надрывался в истерике. Из его долгого вопля можно было разобрать одно лишь слово: "Мороженое!" По дру­гой стороне улицы неторопливо шла девушка.

Из взгляды встретились, он все вспомнил. И все по­нял. Время окончательно замкнулось в кольцо.

Этого следовало ждать. И так уже события повторя­лись с фотографической точностью. Слишком часто. А он не замечал, не задумывался. Так ему и надо. В этом переулке он будет теперь ходить бесконечно, иногда вспоминая предыдущую жизнь, а чаще в полной уверенности, что попал сюда впервые.

Он обернулся. Нет, девушка ему не приснилась. Все то же сочетание цветов в одежде, прическа... А главное - глаза, тут не ошибешься.

С каждым шагом расстояние между ними увеличи­валось.

Почему она не со мной?..

Шаги гулко звучали в стылом осеннем воздухе - тя­желые, как шаги Командора. Он шел, раздвигая само время. Хотел еще раз оглянуться, но не смог - стенка коридора не пускала. Этого не было в программе. Как робот, он шагал вперед, и мысли его принадлежали двум разным людям. Где-то на верхнем уровне созна­ния прокручивалась знакомая пластинка, успевшая порядком надоесть, а гораздо глубже, на самом дне мозга, он осмысливал происходящее с ним.

В следующий раз ты обязательно должен подойти и заговорить!

Что, неужели опять будет следующий раз?

Ну, а ты как думал? Куда ты теперь денешься отсюда?

Показался почтамт. На часах было без пятнадцати два. Ему предстояло померзнуть здесь несколько минут и пуститься по новому кругу.

В следующий раз я обязательно должен к ней подой­ти. Иначе просто не вырваться. Пусть она пошлет меня к черту. Лучше уж это, чем бесконечное блуждание по пропиленному сквозь монолит Времени коридору - ни шагу вправо или влево...

Но если бы я знал заранее, подумал он... В конце концов, больше половины народу знакомится на ули­цах, в транспорте, где угодно... Это не так страшно.

Так почему же ты не сделал этого сразу?

Не знаю... Вот так, без подготовки... Да и времени мало, я ведь должен идти на почту. И у меня уже вроде как есть одна девушка... хотя бы теоретически.

Но ведь той ты не нужен, верно? И она вряд ли зашла на почту, чтобы оставить тебе это мифическое сообще­ние, а если и оставила, то нетрудно предположить, что в нем. Прости-прощай. И вот теперь ты этого даже не сможешь проверить: такой команды нет в программе.

Он стоял перед дверьми и сочувствовал им. Хорошо, что я не дверь, подумал он. Второй, внутренний голос сказал ему: ты именно дверь, ты - дерево, ты сам вино­ват во всем. В своей пустой жизни, в своей несостояв­шейся смерти, в своей несбывшейся любви... Ты просто дерево, дождавшееся топора, и когда тебя срубят, то не сделают из тебя ничего лучшего, чем дверь, а то и про­сто пустят на дрова.

Холодно... А все ли я посмотрел в магазине? Надо вернуться, проверить.

Книги у него больше не было.

Он прошел полный цикл и опять вступил в прокля­тый переулок. Пропустил мимо себя полковника и ма­машу с ребенком, увидел девушку, опамятовался и по­пробовал удержать ее взгляд как можно дольше. Ему показалось, что по ее губам скользнула улыбка, а в глазах появилось... нет, не может быть... ожидание?

Подойти он так и не смог. Ноги сами пронесли мимо. Хотел остановиться, но это было все равно что пробо­вать затормозить бульдозер, натянув поперек дороги детскую скакалку. Но даже и бульдозер как-то управля­ется, нужно лишь разобраться с рычагами... а где у него самого кнопка?

Где тот маленький отрезок времени, когда все это началось? Где исходная точка? Остальное не так важ­но. Надо поймать момент и сделать что-то такое, чего я не делаю сейчас, все равно что, хоть чихнуть лишний раз или купить бесполезный коробок спичек - только бы проломить, прорвать эту глухую стену закольцован­ного времени, пустить его по нормальному руслу... Иначе все зря.

Где же начало?

Почтамт. Я с самого начала прошел мимо него и после вернулся сюда же. На нем замкнулся круг. Не переулок, нет. Почтамт. Правильно революционеры рекомендова­ли первыми брать почту, телеграф, банки. Здесь все ря­дом! Место выхода силы! Древний город от нечего делать шутит со временем. И с ним - чтоб не зазнавался...

Те несколько минут тупых, бессвязных размышле­ний перед дверьми почтамта - они и могут спасти ме­ня. Достаточно лишь думать о чем-то другом... или хотя бы не с такой безнадежностью. Попробовать вспомнить хорошее. Думать об этой удивительной девчонке в пере­улке, об ее затаившихся в ожидании глазах. Больше ни­чего и не требуется. А потом пойти купить книгу, свер­нуть в переулок... или подождать в его начале, пока она приблизится сама. Подойти к ней, заговорить. И все.

А что сказать для начала?

Что-нибудь смешное, пустяковину какую-нибудь. Пусть она улыбнется. Интересно, какая будет у нее улыбка? Холодно-презрительная типа "отвянь, мужик", равнодушно-рассеянная "да-да, я вас слышу... но и только" - или совсем другая?

Впрочем, самое главное: это будет уже не то, что раньше.

Он обнаружил себя стоящим перед почтамтом. Его неподвижный взгляд был устремлен на тяжелые деревянные двери. За пазухой было пусто.

Ну что ж, пойду куплю книгу в четвертый раз. Хоро­шо, что хоть деньги в кармане не убывают...

Итак, еще один успевший надоесть цикл. Магазин, отражение в стекле, начавшийся снегопад (на этот раз он не поднял воротник и чуть не расхохотался от радо­сти). И вот уже опять готов войти в переулок.

Подождать ее здесь?

Нет, там народу меньше. А значит, шансов больше.

Полковник, мамаша с ребенком, кошечка в окошеч­ке... взгляд на другую сторону... невероятное усилие, чтобы заставить себя двигаться к ней... она все ближе и ближе... вот ее ждущие глаза.

Губы смерзлись на ветру. Он услышал треск, когда разлеплял их. Она смотрела сочувственно. Он вдруг вспомнил, что еще в детстве обратил внимание: твой собеседник, если он слушает тебя внимательно, неволь­но стремится повторить, скопировать выражение твое­го лица, иногда даже беззвучно шевелит губами следом... Что-то подобное он увидел и сейчас.

- А я книгу купил, - сказал он хрипло.

- Хорошую? - спросила девушка. Ее голос звучал нормально, она не испугалась замерзшего человека, подошедшего к ней на улице с докладом о своих покупках.

- Да, очень.

- Можно посмотреть?

"Молния" разошлась с визгом. Он выхватил из-за па­зухи книгу, как свежий горячий кирпич. Протянул ей. Пусть погреет руки...

- Этого я еще не читала, но говорят, действительно интересно...

- Девушка, - выговорил он, - позвольте к вам бес­совестно пристать.

- А разве в таких случаях просят разрешения?

- Отлично, - он мгновенно обрел уверенность, ко­торая с каждой секундой крепла. - Тогда переходим непосредственно к гнусным предложениям. Давайте сходим в кино? А по дороге выясним, как кого зовут.

Она прошлась по нему оценивающим взглядом с ног до головы. Уже готовый весь распахнуться навстречу ей, за эти несколько секунд ожидания он чуть не рехнулся.

- Знаете, так получилось: у меня в кармане лежат два билета в театр. Там отличный спектакль. Подруга заболела, не пришла... Что скажете? Это предложение кажется мне еще более бессовестным...

- Театр? - он словно чего-то испугался, но гут же продолжил весело: - Мой смокинг сегодня в прачеч­ной, но если вас не пугают недоуменные взгляды чужих людей, я готов.

Церемонно протянул ей локоть.

- Чужие люди и их взгляды волнуют меня меньше всего на свете, - сказала она.

- Я почему-то так и думал.

Она твердо взяла его под руку.

Кружился легкий снег.

СОВЕРШЕНСТВО

Рассказ

В одних трусах будучи, семейных, в горошек, он лег­ко поднял и вылил на себя ведро холодной воды. На улице было минус восемь - прелесть что за погода, скоро река схватится льдом, можно будет купаться нор­мально... Он бодро переступил несколько раз босыми ногами в образовавшейся на асфальте луже, звонко по­хлопал себя ладонями по твердому животу и рассмеял­ся от удовольствия.

Никто уж не глядел на него в окна, как на придур­ка - привыкли, да и рано было, народ спал, пять утра. Он вошел с пустым ведром в подъезд, нарочито медлен­но поднялся по ледяным бетонным ступеням на свой шестой этаж. Дверь не заперта.

Он вытерся, вымыл ноги в ванной, пошел готовить завтрак. Скоро на работу.

Жена лежала в комнате на диване и тихо постаны­вала во сне. Болела уже давно. В шестьдесят лет, если собой не заниматься, какое у человека здоровье? Ника­кого. А она собой не занималась никогда, ну вот и пожа­луйста. Сколько он ее пытался приохотить к этому де­лу - нет, только рукой махнет, не надо. Да и наследст­венность плохая, почки. Судя по всему, недолго ждать.

А он вот здоровее молодых, может фору дать любому. Недавно у них в отделе были полушуточные гиревые со­ревнования, его сначала и допускать не хотели, но по­том все же, посмеиваясь, допустили, а когда он пудовой гирькой шутя поиграл да взялся за двухпудовую, улыб­ки стали кривыми. Короче, всех переплюнул, показал, кто чего стоит... Иззавидовались. Пошли сразу тихие разговоры, что пора бы человеку на пенсию, возраст-то подходящий, молодым надо дать дорогу, да и что он за инженер, всю жизнь ни одного интересного проекта, сплошной штамп и повторение... В глупой стенгазете нарисовали совершенно лысого старика с преувели­ченно богатырской грудью и лошадиной улыбкой. Не постеснялись. Что ж, он воспринял это как должное. Значит, сила на его стороне.

Позавтракал, собрался ехать. Кроссовки, спортив­ные трусы, легкая майка. За спиной школьный рюкза­чок с книгами. Запер дверь, спустился вниз, побежал к трамвайной остановке.

Добежал. Транспорта пока не было. Можно, конеч­но, успеть и на своих двоих (он часто так и делал), но се­годня надо было ему еще прочитать то, что вчера не успел из-за жены.

Трамвая все не было. Он покружил вокруг останов­ки, дал длинный кросс вдоль линии. Дышал, как хоро­ший насос, пар валил, даже очки слегка запотели. Про­тер их на ходу. Наконец дождался, влез в толпу одетых людей, смотревших на него с ужасом и почти отвраще­нием. Очки снова запотели, он снял их и протер. Не те­ряя ни минуты, достал из рюкзака учебник. Какое-то время здесь можно продержаться без движения.

Десять минут на техническое чтение. Потом десять минут на свежую "Роман-газету". Ровно столько, чтобы доехать до работы. Краем глаза он подметил, с каким гадливым выражением стоящий рядом парень погля­дывает на его седовласую грудь и морщинистую кожу. Не нравится - не смотри. И действительно, не выдер­жал парень, отвернулся. Да, так всегда и бывает.

А у нас свобода, каждый может ходить в чем угодно.

Добежал до проходной, измерил пульс. Отлично.

На работе все было как всегда, те же подначки дура­ков-коллег из мужской половины, фальшивые восторги женщин. Как же - не курит, не пьет, здоров как бык, и все такое. Он прикидывал, которую из них можно взять, когда жена освободит его наконец. Получа­лось - никого. Все глупы, неразвиты, грубы, жутко красятся. Почти у всех лишний вес... Нет, надо приис­кивать где-то еще. Здесь - только время терять.

Чертил что-то до конца дня, совсем не думая о рабо­те. Прислушивался к своим внутренним ощущениям, все ли в порядке, нет ли где пробоин, незаделанных дыр. Зуб что-то стал побаливать, один из последних. Видимо, придется всерьез подумать о протезе. У него был такой принцип: ничего не запускать. Если выпал зуб, иди вставлять новый. Если заболел желудок - иди лечить, но лучше вообще не доводить до болезни, питаться пра­вильно. Зубы-то у него почти все уж были вставные. Да так и легче - не болят, меньше проблем...

Остальное вроде все было в порядке. Организм рабо­тал как часы. Дефекация произошла в обычное время, легко и быстро.

Он успел просмотреть несколько рекламных газет с объявлениями похоронных контор, позвонил кое-ку­да, нашел самую дешевую, поторговался. Да, на все нужны деньги. Что ж, на работе помогут, потом поло­жены какие-то гроши из собеса... в общем, хватит. Без особых проблем. Надо, чтобы тело сразу забрали.

Рабочий день закончился. Градусник за окном пока­зывал минус три. Домой он побежит, это куда прият­нее, чем толкаться среди усталых и нервных людей, почти каждый из которых готов по малейшему поводу в драку. Драк он боялся хуже всего на свете, драк и во­обще нелепых случайностей, которые могут стоить здо­ровья и даже жизни. Это было, наверное, единствен­ное, чего он не мог контролировать - и боялся посто­янно. Вечером из дому не выходил, предпочитая для всех своих занятий раннее утро, когда хулиганы спят, ложился рано. Да так оно и лучше - здоровее, в пол­ном соответствии с биоритмами...

Час легкого бега, и вот он уже в своем микрорайоне. Последнее усилие, финальный аккорд - без остановки взлетает по лестнице на шестой этаж и долго ходит по длинному коридору, успокаивая дыхание, восстанав­ливая нормальный сердечный ритм. Рука на запястье, подсчет ударов... Нет, еще немного подождать. Так, вот теперь все в порядке.

Дверь не заперта. Странно. Он ведь запирал, точно помнит.

Анна куда-то ходила? Неужели смогла встать? Вряд ли.

Но точно, вот она, лежит на пороге комнаты грузной тушей, вся отекшая, слоноподобная. Упала. Неуже­ли - все?.. Нет, дышит. Дышит, хотя и еле-еле. Без соз­нания. Редкие волосы прилипли к щекам, нос торчит какой-то безобразной пористой блямбой, глаз почти не видно.

Перевернул, дотащил до кровати, кое-как поднял, перевалил через край. Тут она застонала, так громко и мучительно, что ему на мгновение стало остро жаль ее, хотя сама она была виновата: за здоровьем не сле­дила. Да и наследственность - ничего не поделаешь...

Открыла глаза, долго не узнавала, потом заплакала.

- Вот... Юрик... ухожу... один остаешься... дурачок ты мой... как без меня будешь?..

- Зачем ты вставала, - сказал он терпеливо, - ле­жать надо было. В твоем состоянии нельзя вставать. А ты встала.

- В окно... последний раз посмотреть...

- Ну и глупо. Сейчас я "скорую" вызову.

- Не надо... Ухожу... Дай спокойно уйти...

- Как хочешь.

- Сядь...

И он послушно и терпеливо уселся на пол возле кро­вати прямо в своих пропотевших спортивных трусах и майке, с рюкзачком на спине, и его согнутые мускули­стые ноги нелепым детским домиком торчали кверху. Он держал жену за руку, гладил, а она, нащупав его лы­сую голову, просто положила сверху ладонь и так дер­жала. Он хотел было уклониться, но она не отпустила. Пришлось сидеть, терпеть.

- Я тебе много... хлопот...

- Да ничего-ничего, - быстро сказал он, ужаснув­шись, что ей сейчас надо будет выговорить длинное и неудобное слово "доставила" или "причинила", а ему придется лишний раз слышать, как она тяжело, со свистом втягивает воздух.

- Ты уж прости меня...

- Да, да, конечно.

Наверное, с час он так сидел, гладил ее, и за все это время она пару раз говорила ему: "дурачок ты мой", а по­том замолчала надолго. Он думал о чем-то постороннем, о каких-то пустяках - и вспомнил вдруг момент, когда разлюбил ее. Много лет ей удавалось питать в нем иллю­зию того, что она молода, свежа и подобна цветку. И од­нажды случайно услышал из кухни ее старушечий ка­шель. Не видел ее, а слышал только этот ужасный кхе- кающий кашель... тут-то он и прозрел.

Вдруг почувствовал, что рука на его голове начинает холодеть. Кожа головы у него была очень чувствитель­на к перемене температуры. Он осторожно встал, на­щупал ее пульс. Точнее, попытался. Пульса не было.

Да, действительно. Все. Ушла.

Свободен.

Он положил ее поудобнее, скрестил ей руки как по­лагается. Хотя - все равно без толку, ведь повезут, бу­дут вскрывать... Глаза у нее были закрыты, очень хоро­шо. Выпрямился над телом, не зная, что делать даль­ше. Зачем-то перекрестился, наверное, первый раз лет за десять. Так полагается.

Его поразила собственная реакция на смерть близ­кого человека. Почти полное отсутствие чувств, пере­живаний. Наверное, заранее уже привык, обдумал это все. Теперь осталось только действовать.

Надо идти, звонить куда-то. Или врачам, или сразу в эту фирму...

Когда выносили тело двое дюжих парней (оба поче­му-то с лагерными наколками, что вызвало у него лег­кое беспокойство), он испытал смутное сожаление. Она теперь покидает его, они становятся разделены. А ведь всю жизнь были вместе. Конечно, он ее давно не любил, просто она всегда была рядом. И теперь вот такая перемена. И ничего нельзя сделать.

Он вдруг немного испугался.

- Подождите...

- Что, отец? - спросил представитель фирмы, на­чальник тех двоих, с наколками.

- Минутку.

- Разумеется.

Носилки опустили на пол. Он стоял почти вплотную, громоздко возвышаясь над ее телом. Простыню убрали, чтобы он мог посмотреть, попрощаться. Но когда он снова увидел жену, то понял, что зря остановил людей.

Все давно было ясно, все так и должно было быть. Что­бы его поведение не истолковали как странное, он вдруг наклонился над нею и нежно стащил с пальца об­ручальное кольцо. Оно сошло неожиданно легко, хотя пальцы сильно опухли.

- На всякий случай, - сказал он представителю фирмы, который невозмутимо смотрел куда-то в сторо­ну. - Память.

- Разумеется.