Мужчины своих женщин - Алексей Серов 5 стр.

На поворотах его швыряло из стороны в сторону, он сжимал до боли пальцы и с опаской поглядывал на сво­их. Нина удобно сидела с девочкой на коленях. Раньше на машинах девочке ездить не приходилось, и сейчас она смотрела на все с любопытством. Широко открыва­ла глаза, если автомобиль слишком резко поворачивал, а когда ехали по прямой, почти спала. Мать рассказы­вала ей сказки, чтобы она не вздумала заплакать. Ста­рый доктор привычно дремал, удивленно задрав брови, молодой продолжал строить из себя полуночного борца с болезнями и вселенским злом. Он покуривал, глядел на дорогу, иногда брезгливо осматривал писателя, лежавшего на носилках и старающегося не слететь с них, не врезаться водителю в затылок.

- Что, ягодка, - наконец-то не выдержал В., пой­мав один из таких взглядов, - нравлюсь?

Молодой снисходительно и устало растянул губы. Неадекватное поведение родителей было одной из тех вещей, молча сносить которые - его профессиональ­ный долг. Потом спасибо скажут, руки будут целовать...

- Потуши сигарету, здесь ребенок, - зло сказал В.

- В натуре, Вадик, не дело делаешь, - поддержал его водитель. -Давай бычкуй.

- Уже приехали, папаша, не волнуйтесь, - сказал молодой, отворачиваясь в сторону. Сделал вид, что со­бирается потушить сигарету, но дотянул до того мо­мента, когда машина остановилась возле больничного подъезда. Торопливо открыл дверцу и вывалился нару­жу. Вслед за ним выполз и старый доктор.

- Ну как, парень, не растрясло? - повернувшись, с улыбкой спросил водитель. - Я сегодня двоих роже­ниц возил, одну уже с младенцем. Чувствуешь себя но­ворожденным?

- Да почти, - сказал В., массируя ногу. - Вот толь­ко жестковато. Как же они, бедные, ездят?

- Да я матрасик-то убрал, что ты, - счастливо за­смеялся водила. - Уж извини, для других берегу.

- Это ты молодец, правильно, - поддержал его пи­сатель.

Нина передала ему девочку, сама аккуратно выбра­лась наружу, вновь приняла дочь на руки. Тогда и он слез со своего ложа.

- Куда же нам теперь? - спросил В., недоуменно оглядываясь. Доктора ушли, покинули их. Впрочем, ничего удивительного, этого следовало ждать...

- Прямо в этот подъезд, - сказал водила, - там по­сидите, подождете, придет специалист, Вадик его пре­дупредит.

- Иди, - сказал В. жене, и та кивнула и вошла внутрь здания.

- Давай, что ли, покурим, - предложил водила, по­правляя кепку. - Время еще есть. Вадик на тебя злой, торопиться не будет.

Он достал сигареты и протянул В. Вот когда тот впер­вые пожалел, что не пристрастился к куреву с детства.

- Слушай, с удовольствием бы покурил с тобой, - искренне сказал В., прижимая ладони к груди, - но вот не курю. Извини.

- Эх, зря, - посочувствовал ему водитель, - иногда хорошо бывает сигаретку потянуть. Расслабляет... Ну, нет так нет.

- Пойду я, а? - попросил В. В другое время он с удо­вольствием бы поговорил с этим человеком; может, они стали бы и друзьями. Но сейчас некогда. Сейчас ему надо быть там, с женой и ребенком. Они в руках докто­ров. Ничего нет опаснее.

- Ну, счастливо домой добраться, - пожелал води­тель, смущенно поправил кепку, сел за руль и уехал. А В., прыгая через три ступеньки, побежал вверх, к своим.

6

Широкий больничный коридор от дверей вел уве­ренно налево и вскоре расползался в стороны, образуя небольшой холл, куда выходили двери нескольких ка­бинетов. Надписей на дверях не было, только .номера. Везде стояли обтянутые багрово-синюшной кожей по­лумягкие скамьи. Нина сидела, устало сложив руки на коленях, и как-то жалобно взглянула на В., когда тот вошел с улицы. Казалось, глаза у нее дрожат.

- Ничего, - сказал В. и с трудом улыбнулся. - Сей­час посмотрят - и домой. Оставаться не будем. Она вон, смотри, совсем хорошо себя чувствует.

Действительно, девочка и думать забыла про боль­ной живот и с большим удовольствием расхаживала по широкому пространству, а иногда даже пробовала по­бежать, при этом с восторгом поглядывая на родите­лей. В. немного успокоился. Да, видимо, просто что-то съела, но вот приступ прошел. Дальше будет лучше. Ладно, посмотрим, что скажут доктора...

Он сел рядом с женой, прислонился к прохладной сте­не, закрыл глаза. Хотелось спать. Вдруг он почувствовал руку Нины на своем колене и даже вздрогнул от неожи­данности. Повернулся к ней, взглядом спросил: что?

- Прости, - сказала она.

В. почувствовал, как глаза его мгновенно наполня­ются слезами, и чтобы сдержать их, он плотно сомкнул веки. Одна или две капли выкатились наружу. В. отвер­нулся.

- Ладно, - сказал он, - все нормально.

И в этот момент появился доктор. Лет около сорока, высокий, худой, черноглазый и чернявый, с прогляды­вающей нежной лысиной, со сплющенным утиным но­сом, гладкосырной кожей щек; лицо у него было слиш­ком большое и вогнутое, как расслабленная ладонь (од­на морда на полпуда, подумал В.); шагал широко, циркулем переставляя прямые ноги, и надежно прятал руки в карманах. Полы белоснежного халата элегантно развевались. В. решил, что доктор шьет себе халаты на заказ. На длинной шее было что-то вроде тройного под­бородка, только очень мелкого - несколько узких складочек под нижней челюстью, вызывавших непри­ятные ассоциации с жабрами. Водянистые глаза слов­но начисто отстираны и выбелены.

С высоты своего роста и положения доктор мельком взглянул на девочку, увидел, что она робко улыбается. Более внимательно осмотрел родителей, отметил блестя­щие глаза мужчины, голые коленки женщины. И молча направился мимо в свой кабинет. Вслед за ним потянул­ся вязкий шлейф запаха дорогой туалетной воды.

В. с женой переглянулись. Ну, начинается...

- Скажите, это вы - доктор? - спросила Нина.

Человек внезапно развернулся.

- Нет, я медсестра, - с веселой злостью выкрикнул он, шутовски поклонившись. И пропал за дверью. Впрочем, она осталась открытой.

- Интересно, среди них вообще есть нормальные лю­ди? - спросил В. довольно громко, так, чтобы человек в кабинете слышал и знал: мы здесь не лыком шиты и не пальцем деланы, на нас где залезешь, там и скатишь­ся. - До сих пор были одни уроды в белых халатах...

Минуты две длилась упорная тишина. Обе стороны обменивались молчанием, пользуясь им как лучшим способом оскорбить. Наконец человек из кабинета едко поинтересовался:

- И долго вы собираетесь там сидеть? А то я лучше спать сейчас пойду!

(Почему я должен любить людей, подумал он так ти­хо, что сам еле осознал. Их же лечить надо, вот и все. Но я люблю всех людей, всех, подумал он уже твердо.

А тех, кого нужно лечить - особенно... Где я мог видеть этого парня? Ведь где-то видел. Профессионально-цеп­кая память доктора услужливо подсказала: это же тот самый В., чьи рассказы недавно были в газете с про­граммой! Очень похож на свою фотографию, только он на самом деле моложе - ранняя лысина. Смотри-ка ты, гений пожаловал! Сейчас начнет требовать к себе особого отношения...

Доктор был, в общем, незлой человек. И на хорошем счету в клинике - специалист великолепный, с редким чутьем. Начальство уже решило двигать его наверх: по­ра, да и достоин, только он еще этого не знал и пережи­вал немного - пора бы уже, пора... Еще он был расстро­ен потому, что последнее время ему каждую ночь сни­лись цветные кошмары. В них не было космических тварей с острыми зубами, никто не бегал за доктором по узким коридорам, готовясь скушать. Все обстояло гораз­до серьезнее. Ибо каждую ночь доктору показывали са­мые стыдные моменты его жизни. Это была не выдумка и не болезненный бред. Утром доктор просыпался раз­битым, мокрым от пота и красным от стыда. Например, сегодня ему напомнили эпизод из далекого пионерского детства: лето, лагерь "Спутник", он во втором отряде. Гу­ляя по территории, он увидел, как один пацанчик лет се­ми дерется с несколькими своими солагерниками, и те хором бьют его, не сильно, но обидно. Мальчишка убега­ет в спальную палату и забивается там в угол возле сво­ей койки, готовясь обороняться до последнего. Будущий доктор (БД), расспросив мелюзгу, выяснил, за что валту­зили несчастного страдальца: у него смешная фамилия, большое родимое пятно на виске, да и вообще весь он какой-то не такой, чужой... БД, уже и в то время движи­мый любовью ко всему человечеству (этому способство­вало раннее половое созревание и запойное чтение классики; он, кстати, и сам пробовал писать маленькие новеллы, мама очень хвалила) пошел в палату. Он по­старался утешить мальчишку словами, а когда это не удалось, разыграл целое представление в лицах: прие­хал цирк! Надувая щеки, гремит музыка! Вот клоуны!

Они скачут и кувыркаются! Вот силачи, они подымают огромные гири! Вот выходит... лектор, кандидат сикам- брических наук. На этом месте мальчишка не выдер­жал, расхохотался сквозь непросохшие слезы. Вот дрес­сировщик сует голову в пасть льва! Вот наездники на та­буретках! Овации, аплодисменты. Господа, сказал БД, снимая воображаемую шляпу. Мы - бродячие артисты. Подайте кто сколько может артистам на пропитание. Он и не думал, что ему действительно что-то перепадет. Но мальчишка, слазив в тумбочку, с горящими глазами высыпал в потную ладонь БД несколько карамелек. БД откланялся, скалясь, прижимая ладонь к груди, и под хлопки единственного зрителя исчез за дверью. Там он, осторожно прокравшись вдоль стены, глянул в окно и замер. Мальчик стоял и смотрел в сторону закрывшей­ся двери, словно ожидал какого-то чуда, ну например: вот сейчас войдет мама и скажет - собирайся, мы уез­жаем отсюда домой... Но чудеса в жизни случаются ред­ко, дверь не открывалась, и никто не входил. Тогда мальчик сел на койку, спиной к подглядывавшему БД. Плечи мальчика опустились, он уперся локтями в колени и замер в неподвижности. Потом его плечи на­чали вздрагивать, все чаще и чаще. Более ясной карти­ны человеческого горя БД не приходилось потом видеть за всю жизнь. И тогда он, сам едва не плача от жалости, опять ворвался в палату с веселым криком: приехал цирк! Вот клоуны! А вот жонглеры и канатоходцы по спинкам кроватей! И даже сам кандидат сикамбриче- ских наук!.. Мальчишка снова смеялся и бил в ладоши, и снова просыпались карамельки в шляпу бродячих ар­тистов. Оказавшись за дверью, БД машинально ссыпал конфеты в карман и вдруг обнаружил, что их там уже довольно много. Он похлопал себя по этой выпуклости на бедре и подумал: вот здорово! Развеселил человека и получил конфеты. Всем хорошо. Может, сходить еще раз? Он посмотрел в окно. Мальчишка по-прежнему си­дел на койке и напряженно сверлил взглядом входную дверь, готовый подскочить и завопить что-нибудь весе­лое. Ждет, подумал БД, надо идти. Он сделал веселую рожу и помчался... В четвертый раз мальчишка смеялся уже не так радостно, потому что представления были почти одинаковы, а конфеты убывали быстро. Глаза его вдруг потускнели, в них появилась прежняя тоска. В кульке осталась всего пара карамелек. Мальчик запо­дозрил какой-то коварный, изощренный обман, но от­казывался верить самому себе: ведь только что было так хорошо, так весело, неужели и этот большой издевается над ним? БД это прекрасно разглядел и вдруг сообразил, что желание помочь у него незаметно переросло в жела­ние заработать на чужом горе. Когда и как это случи­лось, он не знал, но знал теперь четко, что конфеты, плата за радость, стали чем-то недопустимым и стыд­ным. Конфеты следовало немедленно вернуть. Этот ши­рокий жест искупил бы все, вернул бы мальчику веру ес­ли не в людей, то конкретно вот в этого человека, кото­рый бескорыстно помог в трудную минуту. БД стоял на жарком июльском солнце возле входа в палату, где сидел одинокий маленький человек со своим огромным горем. БД чувствовал, как карамель в туго набитом кармане начинает плавиться, фантики прилипают к сладкому, а когда они присохнут, то отодрать их будет невозмож­но... Отдать или не отдать? Не отдавать? Или отдать? И вот тут память доктору отказывала. Он не мог вспом­нить, вошел ли он в палату, вернул ли мальчишке кон­феты. Этого в памяти просто не было, и потому-то он те­перь расстраивался и нервничал. Не мог я их не отдать, говорил он сам себе. Не мог. Потому что если я их не от­дал, то это же просто... просто... он даже не находил слов. Да нет, наверняка отдал. Ну, а вдруг?.. Почему та­ким стыдом жжет уши при одном воспоминании о том цирковом представлении? Почему оно вдруг выплыло из недр памяти, ведь сколько времени о нем не было ни слуху ни духу, неужели же... Да нет, нет.)

Нина подхватила девочку и робко остановилась на по­роге. В. встал за ее плечом с каменной маской на лице.

- Проходите, проходите, - жестом пригласил че­ловек.

Где-то я его уже видел, подумал писатель.

- Значит, все-таки это доктор, - произнес он, об­ращаясь к жене. - А я думал - медсестра.

- А вы подождите в коридоре, - ласково сказал ему врач. - Ведь у вас-то ничего не болит?

- Я подожду, - сказал В. так, словно обещал непри­ятности. - Я подожду. - И уселся возле открытой две­ри, чтобы видеть все. Контролировать каждое движе­ние. Ничего не упускать из виду.

7

- Итак, что у вас случилось? Ребенок как будто бы выглядит неплохо, - сказал доктор, облокотившись на край стола и сцепив пальцы в замок. Голову он втянул в плечи, и жабры на шее проступили особенно резко. Лицо у него стало профессионально-внимательным, это можно было принять за участие, и Нина купилась на этот простой трюк, но В., сидя возле дверей, видел все и знал, что сейчас последует нечто совсем другое. И он приготовился.

- Понимаете, - сказала Нина, - у девочки очень живот разболелся, мы вызвали "Скорую", а там доктор как следует не посмотрел и говорит: в больницу...

Девочка стояла, вжавшись спиной в материнские колени, и с опаской и смущением разглядывала незна­комого злого дядьку, который сидел и притворялся доб­рым. Лучше всего было бы убежать отсюда, от этого не­хорошего дяди вместе с мамой и папой, но они поче­му-то не хотели бежать. Всесильный папа сидел за дверями, очень рассерженный, а мама сама боялась этого дядьку, но покорно стояла перед ним.

- Сыр вроде был свежий...

- Я не спрашиваю вас, свежий или несвежий был сыр. Просто перечислите мне все, чем кормили ребен­ка, - холодно перебивал доктор.

- Ну, вот давали еще кашу овсяную, потом она съела небольшой кусочек свежей сырокопченой колбаски...

- Меня не интересует, свежая ли была колбаска. Что еще?

Нина осеклась, внимательнее посмотрела на докто­ра. И до нее начало доходить то, о чем уже давно знал ее муж и догадывался ребенок. Это место плохое. Этот че­ловек - не тот. Может быть, здесь им и помогут. Спа­сут жизнь, здоровье. Может быть. Но в уплату за это по­требуют полное унижение. Почему-то унижение было здесь самой ходовой валютой.

- Еще она пила чай, яблочный сок часа два назад, сок тоже был... свежий.

- Я еще раз повторяю, - сказал врач, - я не спра­шиваю вас...

Он замолчал, потому что Нина разревелась. Он стал терпеливо ждать, когда прекратится это безобразие и можно будет работать дальше. Но тут в кабинет тяже­ло вошел В. и направился прямиком к доктору.

Доктор, кажется, только этого и ждал. Он встал, вы­прямился во весь рост, слегка отступил, готовясь к воз­можному отражению атаки, и даже руки немного при­поднял, обозначив боксерскую стойку. В глазах его за­бегали веселые огоньки. В. подумал, что скорее всего доктор любит такие вот скандалы с родителями. Может быть, это приносило ему удовлетворение, позволяло де­монстрировать всемогущество, полностью подчинять людишек своей воле... Впрочем, решил В., это ерунда, мое воображение разошлось некстати. Просто сегодня плохой день. Луна, биоритмы. Космические циклы. Трещины в^ земной коре. Инопланетяне, Несси, снеж­ные люди. Йети...

- А вы не могли бы врачевать как-нибудь попро­ще? - спросил В. - Как-нибудь так, чтобы женщина не плакала?

Человек в снежно-белом, поняв, что драки пока не предвидится, снова опустился на стул.

- Вы, молодой человек, где получали медицинский диплом? - спросил он с неподдельным интересом. - И какого он был цвета? Вот у меня, например - крас­ного. Практикую уже не первый десяток лет. А каков ваш стаж? Полагаю, он должен быть весьма солидным, если уж вы решились выступить с критическими заме­чаниями о моей профессиональной деятельности.

"Связно излагает, сволочь, - подумал писатель с за­вистью. - Почему я так не умею? Эх, жаль, риторике те­перь не обучают, а то записался бы на курсы". Впрочем, эта зависть не была слишком черной. Доктор хотя и складно изъяснялся, но говорил-то он штампованными словесными болванками, в которых не было ни капли жизни, и думал вдобавок, что это чистый русский язык и что только так вот и надо. Но В. сам всю жизнь учился ткать словесные тенета; он просто не мог делать это бы­стро, влет - остроумие отсутствовало напрочь, брал терпением, подолгу высиживая мысль. Так что весь сар­казм доктора пропал даром, ушел в землю, как случайно пролитый лимонад: пошипел немного, и только.

- Я, дяденька, академиев не заканчивал. У меня три класса церковно-приходской школы, - сказал пи­сатель. Он повернулся к жене: - Зачем мы сюда прие­хали? Мы думали, нам здесь помогут... Говорил же я... Ладно, идем ловить попутку. Придется самим лечить...

- Не придется, - жестко сказал врач. - Ребенку требуется помощь. Я вас никуда не отпущу, пока не бу­ду знать, что девочка в безопасности.

- Это как же так вы нас не отпустите? - поинтере­совался писатель. - Почему?

- Потому что я - хороший врач, - очень серьезно сказал тот. И начал ловко натягивать на руку резино­вую перчатку:

- Будем смотреть.

Писатель смерил его тяжелым взглядом.

- Если врач - лечи, - наконец сказал он. - А нет - мы уходим.

И добавил, обращаясь к своим:

- Знаете что, девочки, давайте больше никогда не болеть.

- Давайте, - эхом повторила Нина, утирая слезы.

- Подождите в коридоре, - сказал врач. - Вы буде­те только мешать сейчас.

В. молча вернулся на свое место и оттуда вниматель­но наблюдал, как врач смазывает указательный палец и, держа его строго вверх, словно шприц или опасное заряженное ружье, боком, по-паучьи подбирается к ре­бенку... Дальше В. отвернулся и мог лишь слышать, как девочка верещит от страха, как Нина уговаривает ее потерпеть, и короткие, деловые приказания врача:

- Держите крепче... Крепче! Так, еще немного... Вот... Вот и все. А ты боялась.