- Нет.
- Растение?
- Нет.
Изыдор остановился и спросил с тревогой:
- Человек?
Рута не ответила. Отпустила его ладонь.
- Я не пойду, - сказал он и сел на корточки.
- Нет так нет. Я ведь не заставляю.
Она опустилась рядом с ним на колени и рассматривала дорожки больших лесных муравьев.
- Иногда ты такой умный. А иногда такой глупый.
- Но глупый чаще, - сказал он грустно.
- Я хотела показать тебе кое-что странное в лесу. Мама говорит, это центр Правека, а ты не хочешь идти.
- Хорошо, идем.
В лесу не было слышно ветра, зато стало душно. Изыдор видел на шее Руты маленькие капельки пота.
- Давай отдохнем, - отозвался он сзади. - Ляжем тут и отдохнем.
- Сейчас начнется дождь, пошли.
Изыдор лег на траву и положил руки под голову.
- Я не хочу смотреть никаких центров мира. Хочу лежать здесь с тобой. Иди сюда.
Рута заколебалась. Она отошла на несколько шагов, потом вернулась. Изыдор зажмурил глаза, и Рута превратилась в размытое очертание. Очертание приблизилось и село на траву. Изыдор вытянул перед собой руку и наткнулся на ногу Руты. Под пальцами он чувствовал маленькие волоски.
- Я бы хотел быть твоим мужем, Рута. Я хотел бы с тобой заниматься любовью.
Она отдернула ногу. Изыдор открыл глаза и посмотрел Руте прямо в лицо. Оно было каким-то холодным, ожесточенным. Не таким, какое он знал.
- Я никогда не буду этого делать с кем-то, кого люблю. Только с теми, кого ненавижу, - сказала она и встала. - Я пошла. Если хочешь, то идем со мной.
Он торопливо встал и двинулся за ней, как всегда на полшага сзади.
- Ты изменилась, - сказал он тихо.
Она резко повернулась и встала.
- Конечно, изменилась. А ты удивлен? Мир - злой. И ты это знаешь. Что это за Бог, который создал такой мир? Он или сам злой - если разрешает зло, - или у него в голове все помутилось.
- Нельзя так говорить…
- Мне можно, - сказала она и побежала вперед.
Стало очень тихо. Изыдор не слышал ни ветра, ни птиц, ни жужжания насекомых. Было пусто и глухо, словно он попал в пух, в самую середину огромной перины, в снежный сугроб.
- Рута! - крикнул он.
Она мелькнула между деревьями, а потом исчезла. Изыдор помчался в том направлении. Он беспомощно оглядывался по сторонам, потому что понял, что не сумеет без нее вернуться домой.
- Рута! - крикнул он еще громче.
- Я тут, - сказала она и вышла из-за дерева.
- Я хочу увидеть центр Правека.
Она потащила его в какие-то заросли - малина, дикая ежевика. Растения хватали Изыдора за свитер. Перед ними была маленькая полянка посреди огромных дубов. На земле было полно желудей, прошлогодних и новых. Одни рассыпались в пыль, другие прорастали, а третьи блестели свежей зеленью. В самом центре поляны стоял высокий продолговатый камень из белого песчаника. На этом обелиске лежал еще один, более широкий и массивный. Он напоминал шляпу. Изыдор заметил под каменной шляпой очертания лица. Подошел ближе, чтобы приглядеться, и тогда увидел, что такое же лицо было по бокам, с одной и другой стороны. То есть было три лица. И вдруг Изыдор испытал глубокое чувство неполноты, будто нет чего-то необыкновенно важного. У него было впечатление, что все это он откуда-то уже знает, что он видел и поляну, и камень в центре поляны, и три его лица. Он нашел ладонь Руты, но это его не успокоило. Рука Руты потянула его за собой, и они стали обходить поляну вокруг, по желудям. Тогда Изыдор увидел четвертое лицо, такое же, как остальные. Он шел все быстрее, а потом отпустил руку Руты и побежал, вперившись взглядом в камень. Он все время видел одно лицо, обращенное к себе, и два в профиль. И теперь он понял, откуда бралось это ощущение неполноты, эта тоска, лежащая в основе всего, тоска, присутствующая в каждой вещи, каждом явлении, испокон веков, - нельзя одновременно охватить всего.
- Нельзя увидеть четвертого лица, - сказала Рута, словно читая его мысли. - Это и есть центр Правека.
Начался ливень, и когда они дошли до Большака, то были совершенно мокрые. Платье Руты прилипло к ее телу.
- Пойдем к нам. Обсохнешь, - предложил он.
Рута встала прямо против Изыдора. За спиной у нее была вся деревня.
- Изек, я выхожу за Полипу.
- Нет, - сказал Изыдор.
- Я хочу уехать отсюда в город, я хочу путешествовать, хочу иметь сережки и туфли-лодочки.
- Нет, - повторил Изыдор и задрожал. Вода стекала ему по лицу и размывала вид перед глазами.
- Да, - сказала Рута и отступила на несколько шагов назад.
Под Изыдором подкосились ноги. Он боялся, что упадет.
- Я буду в Ташуве. Это недалеко! - крикнула она и повернулась обратно к лесу.
Время Колоски
Злой Человек приходил на Выдымач по вечерам. Он появлялся из-за деревьев в сумерки, и было похоже, будто он отклеивался от стены леса: он был темный, тень древесных крон на его лице никогда не исчезала. В его волосах блестела паутина, по бороде бродили букашки и маленькие хрущи - это вызывало у Колоски отвращение. И пах он иначе. Не как человек, а как дерево, как мох, как шерсть кабана, как мех зайца. Когда она разрешала ему на себя взобраться, то знала, что совокупляется не с человеком. Это был не человек, несмотря на человеческий облик, несмотря на два-три человеческих слова, которые он мог сказать. Когда это доходило до нее, ее охватывал страх, но и восторг, что вот и сама она превращается в лань, в кабаниху, в лосиху, что она не более чем самка, как и миллиарды самок на свете, и внутри нее самец, такой же, как миллиарды самцов на свете. Злой Человек извлекал тогда из себя долгий, пронзительный вой, который, должно быть, слышен был во всем лесу.
Он уходил от нее на рассвете и на дорожку всегда утаскивал что-то из еды. Много раз Колоска пробовала идти за ним по лесу, чтобы выследить его логово. Если бы ей это удалось, она имела бы над ним большую власть, потому что в месте своего укрытия зверь или человек выдает слабые стороны своей натуры.
Ей никогда не удавалось идти по следу Злого Человека дальше большой липы. Когда она на одно только мгновение отводила взгляд от ссутуленной, мелькающей между деревьев спины, Злой Человек пропадал, словно проваливался сквозь землю.
В конце концов Колоска поняла, что ее выдает человеческий, женский запах, и поэтому Злой Человек знает, что за ним следят. Поэтому она набрала грибов, кору деревьев, взяла хвою и листья и все это положила в каменный котел. Залила дождевой водой и несколько дней ждала. А когда к ней пришел Злой Человек и потом на рассвете уходил в лес с куском солонины в зубах, она быстро разделась, намазалась своей мазью и двинулась за ним.
Она видела, как на краю луга он сел на траву и съел солонину. Потом вытер руки о землю и вошел в высокие травы. На открытом пространстве он боязливо озирался и нюхал. Один раз даже припал к земле, и только через минуту Колоска услышала стук телеги на Вольской Дороге.
Злой Человек вошел на Паперню. Колоска бросилась в траву и, пригнувшись к земле, бежала за ним. Когда она уже оказалась на краю леса, то нигде не могла его найти. Пробовала нюхать, как и он, но ничего не чувствовала. Она беспомощно кружила под большим дубом, как вдруг около нее упала веточка, потом другая и третья. Колоска поняла свою ошибку. Она подняла голову. Злой Человек сидел на ветке дуба и скалил зубы. Она испугалась своего ночного любовника. Он не был похож на человека. Он рявкнул на нее предостерегающе, и Колоска поняла, что должна уйти.
Она пошла прямо к реке, где смыла с себя запахи земли и леса.
Время Руты
"Варшава" Полипы заехала настолько далеко, насколько удалось. Но потом Полипа должен был выйти и последние метры идти пешком. Он спотыкался на колеях лесной дороги и чертыхался. Оказавшись наконец перед полуразвалившейся хатой Колоски, он сплюнул от злости.
- Эй, добрая женщина, не изволите-ка выйти, у меня к вам дело! - закричал он.
Колоска вышла из дома и посмотрела прямо в красные глаза Полипы.
- Я не отдам ее тебе.
На мгновение он потерял уверенность, но тут же взял себя в руки.
- Она уже моя, - сказал он спокойно. - Только вот уперлась, что ты должна ее благословить. Мне надо у тебя попросить ее руки.
- Я не отдам ее тебе.
Полипа повернулся в сторону машины и крикнул:
- Рута!
Через минуту дверь открылась, и из машины вышла Рута. Ее волосы были теперь короткие и кудряшками выпадали из-под маленькой шляпки. В узкой юбке и на каблуках она казалась очень худой и очень высокой. Она с трудом шла в этих своих туфлях по песчаной дороге. Колоска жадно смотрела на нее.
Рута остановилась около Полипы и неуверенно взяла его под руку. Этот жест окончательно ободрил Полипу.
- Женщина, благословляй дочь, потому что у нас не так много времени.
Он чуть подтолкнул девушку вперед.
- Идем домой, Рута, - сказала Колоска.
- Нет, мама, я хочу выйти за него замуж.
- Он причинит тебе зло. Я тебя из-за него потеряю. Это оборотень.
Полипа засмеялся.
- Рута, возвращаемся… это бесполезно.
Девушка внезапно повернулась к нему и швырнула ему под ноги сумку.
- Я не пойду, пока она мне не разрешит! - крикнула со злостью.
Подошла к матери. Колоска обняла ее, и они стояли так, пока Полипа не начал терять терпение.
- Возвращаемся, Рута. Нечего ее уговаривать. Нет так нет. Тоже мне барыня.
Тогда Колоска сказала ему над головой дочери:
- Можешь взять ее, но я поставлю тебе одно условие.
- Ну? - заинтересовался Полипа. Он любил торговаться.
- С октября до конца апреля она твоя. От мая до сентября - моя.
Не ожидавший такого оборота, Полипа посмотрел на нее, будто не понимая. Потом начал на пальцах пересчитывать месяцы, и у него получилось, что деление неравное и что он на нем выигрывает. У него было больше месяцев, чем у Колоски. Он хитро улыбнулся:
- Хорошо, будь по-твоему.
Рута взяла руку матери и положила себе на щеку.
- Спасибо, мама. Мне будет хорошо. У меня там есть все, чего я только ни захочу.
Колоска поцеловала ее в лоб. Она даже не посмотрела на Полипу, когда они уходили. Машина, перед тем как тронуться, выпустила клубы серого дыма, и в первый раз в своей жизни деревья на Выдымаче попробовали выхлопного газа.
Время Миси
Для семьи и коллег по работе, для секретарей и адвокатов Павел устраивал по случаю именин приемы, в июне, на Петра и Павла. Но на день рождения приглашал всегда одного Полипу. День рождения - это для друзей, а у Павла был один друг.
Когда дети слышали глухое рычание "Варшавы", то убегали в переполохе в потайное место под лестницей. Полипа, не зная, что будит такой страх, приносил детям большой термос с мороженым, а в картонной коробке - вафли.
Мися в голубом платье для беременных попросила их к столу в комнате, но они не торопились занимать места. Руту остановил в дверях Изыдор.
- У меня новые марки, - сказал он.
- Изыдор, не мучь гостей, - пожурила его Мися.
- Ты красиво выглядишь в этой шубе, прямо как Снежная Королева, - шепнул Изыдор Руте.
Мися стала подавать еду. Были заливные ножки и два вида салата. Была ветчина и фаршированные яйца. На кухне разогревался бигос и скворчали куриные ножки. Павел налил в рюмки водку. Мужчины уселись друг против друга и разговаривали о ценах на кожу в Ташуве и в Кельцах. Потом Полипа рассказал непристойный анекдот. Водка исчезала в горлах, и рюмки казались слишком маленькими, чтобы утолить эту чудовищную жажду тел. А мужчины все еще казались трезвыми, хотя лица у них покраснели и оба расстегнули воротники. Под конец их глаза стали мутными, словно замерзли изнутри. Тогда Рута вышла за Мисей на кухню.
- Я тебе помогу, - сказала она, и Мися дала ей нож. Большие руки Руты резали пирог, а красные ногти мелькали над белизной крема, словно капельки крови.
Мужчины начали петь, и Мися посмотрела на Руту обеспокоенно.
- Мне надо уложить детей. Отнеси им пирог, - попросила она.
- Я тебя подожду. Помою посуду.
- Рута! - заорал вдруг из комнаты пьяный Полипа. - Иди сюда, девка!
- Идем, - быстро сказала Мися и взяла поднос с пирогом.
Рута отложила нож и неохотно пошла за Мисей. Они сели рядом с мужьями.
- Смотри, какой я купил жене лифчик! - крикнул Полипа и рванул на Руте блузку, открывая веснушчатое декольте и белоснежный кружевной бюстгальтер. - Французский!
- Перестань, - тихо сказала Рута.
- Чего - перестань? Мне что - нельзя? Ты принадлежишь мне, вся ты и все, что на тебе. - Полипа посмотрел на развеселившегося Павла и повторил:
- Она принадлежит мне! И все, что на ней! Всю зиму она моя. А летом она выметается к матери.
Павел показал ему наполненную рюмку. Они не обратили внимания, когда женщины опять ушли в кухню. Рута села за стол и закурила. Тогда подкарауливающий ее Изыдор воспользовался возможностью и принес коробочку с марками и открытками.
- Посмотри, - сказал он зазывающе.
Рута взяла в руку открытки и рассматривала каждую в течение нескольких секунд. Она выпускала из красных губ струйки белого дыма, а помада оставляла на сигарете таинственные следы.
- Я могу дать их тебе, - сказал Изыдор.
- Нет. Лучше я буду смотреть их у тебя, Изек.
- Летом у нас будет больше времени, а?
Изыдор увидел, что на жестких от туши ресницах Руты остановилась большая слеза. Мися подала ей рюмку водки.
- Не везет мне, Мися, - сказала Рута, и пойманная в ресницах слеза стекла по щеке.
Время Адельки
Аделька не любила друзей отца, всех этих мужчин, от одежды которых несло сигаретами и пылью. Самым важным из них был Полипа - вероятно потому, что он был такой большой и толстый. Но даже Полипа становился милым и вежливым и говорил тонким голосом, когда к отцу приезжал пан Видына.
Видыну привозил шофер, который ждал потом целый вечер у дома в машине. У Видыны была зеленая охотничья куртка и перо на шляпе. Он хлопал Павла на прощанье по плечу и долго, плотоядно целовал Мисю в руку. Мися наказывала Адельке заняться маленьким Витеком, а сама вытаскивала из кладовки самые лучшие запасы. Нож мелькал в ее руках, когда она резала копченую колбасу и ветчину. Павел говорил о Видыне с гордостью.
- В наши времена хорошо иметь такие знакомства.
Именно эти знакомые отца пристрастились к охоте и приезжали из большого леса, обвешанные зайцами или фазанами. Они клали все это в прихожей на столе и, прежде чем сесть за стол, опрокидывали по полстакана водки. Дом пах бигосом.
Аделька знала, что в такой вечер она должна будет играть. Еще она следила за тем, чтобы под рукой был Антек со своим аккордеоном. Ничего она так не боялась, как отца, когда он злился.
Когда подошло время, мать велела им взять инструменты и идти в комнату. Мужчины закуривали, и наступала тишина. Аделька задавала тональность, и они с Антеком начинали играть. Когда доходила очередь до "Сопок Маньчжурии", Павел брал свою скрипку и присоединялся к дуэту. Мися стояла в дверях и смотрела на них с гордостью.
- А вот этому, малому, я куплю контрабас, - говорил Павел.
Витек прятался за мать, когда на него смотрели.
Во время всей игры Аделька думала о мертвых животных на столе в прихожей.
У них у всех были открытые глаза. Глаза птиц напоминали стеклянные камушки с перстней, но глаза зайцев были какие-то страшные. Адельке казалось, что они следят за каждым ее движением. Птицы лежали связанные за ноги в пучки, как редиска. Зайцы по отдельности. Она искала в их шерсти и перьях раны от пуль. Но ей лишь иногда удавалось найти застывшие круглые струпы. У мертвых зайцев кровь капала с носа на пол. Их мордочки были такие же, как у кошек. Аделька поправляла им головы, чтобы они не свисали со стола.
Однажды среди застреленных фазанов она заметила какую-то другую птицу. Поменьше размерами и с красивыми голубыми перышками. Этот цвет восхитил Адельку. Ей очень захотелось иметь эти перышки. Она еще не знала, что с ними сделает, но знала, что хочет их иметь. Она осторожно выдергивала перья, одно за другим, пока у нее в ладони не появился голубой перистый букет. Она перевязала его белой ленточкой для волос и хотела показать маме. Но на кухне столкнулась с отцом.
- Что это? Что ты наделала! Ты знаешь, что ты наделала?
Аделька отшатнулась к буфету.
- Ты же ощипала сойку пана Видыны! А он ее специально для себя подстрелил.
Мися стояла рядом с Павлом, а в дверях появились головы заинтересовавшихся гостей.
Отец схватил Адельку железной хваткой за плечо и отвел в комнату. Подтолкнул со злостью, так что она очутилась перед разговаривающим с кем-то Видыной.
- Что такое? - спросил тот заплетающимся голосом. У него был мутный взгляд.
- Она ощипала твою сойку! - крикнул Павел.
Аделька вытянула перед собой букет из перьев. Ее руки дрожали.
- Отдай эти перья пану Видыне, - рявкнул ей Павел. - Мися, неси горох. Мы ее накажем, чтоб неповадно было. С детьми нужно строго. И всегда держать их на коротком поводке.
Мися неохотно подала ему кулек с горохом. Павел насыпал горох в углу комнаты и велел дочери встать на колени. Аделька встала, и на минуту сделалось тихо. Она чувствовала, что все на нее смотрят. Она подумала, что сейчас умрет.
- Хрен с ней с сойкой. Павел, наливай, - заклекотал в этой тишине Видына, и шум возобновился опять.