Сентябрь 1919-го. Юный Тристан едет в английскую глубинку, чтобы передать связку писем Уилла, с которым он воевал на Первой Мировой. Но письма - лишь предлог для этой поездки. Его гнетет тайна, которую он уже давно носит в душе. Погружаясь в воспоминания о бессмысленной и жестокой войне, о дружбе с Уиллом, о том, как эта дружба сделала его счастливым и несчастным одновременно, Тристан пытается понять, кем же был Уилл, и кто он сам - предатель, герой или жертва. Чувство вины и стыда тенью маячат на заднем плане этого романа. Джон Бойн чрезвычайно умело ведет читателя по кругам своей истории, показывая, что многие вещи, которых мы стыдимся, не заслуживают этого, а поступки, которыми мы порой гордимся, зачастую являются истинным позором.
Джон Бойн - автор семи романов и его писательский дар чрезвычайно разнообразен. У Бойна очень разные книги, но его писательское кредо неизменно, он не устает нам напоминать, что человеком можно стать, лишь пройдя путем страдания.
Содержание:
Тумлэнд 1
Мы с тобой не такие 9
Дышать и быть живым 18
Щурясь на солнце 27
От непопулярности мнений 35
Шестой 43
Тяжкое бремя позора 50
Примечания 53
Джон Бойн
Абсолютист
Тумлэнд
Норидж, 15–16 сентября 1919 года
Пожилая дама в шали с лисьим мехом сидела напротив меня в купе поезда и предавалась воспоминаниям о совершенных ею убийствах.
- И еще викарий в Лидсе. - Она чуть заметно улыбалась, постукивая указательным пальцем по нижней губе. - И старая дева из Хартлпула. У нее была трагическая тайна, которая ее и погубила. И конечно, та лондонская актриса, что завела шуры-муры с мужем сестры, как только он вернулся из Крыма. Безнравственная была девица, так что тут я не виновата. А вот прислуга за все с Коннахт-сквер - ее мне было жалко убивать. Работящая девушка, крепкой северной породы. Может, она и не заслужила такого конца.
- О, это одна из моих любимых, - отозвался я. - Я считаю, она сама напросилась. Нечего было читать чужие письма.
- Мы ведь знакомы, да? - спросила пожилая дама. Теперь она слегка подалась вперед и разглядывала меня, пытаясь узнать. От нее резко пахло лавандой и кремом для лица. Рот был липкий и кроваво-красный от помады. - Мы где-то встречались.
- Я работаю на мистера Пинтона, издательство "Уисби-пресс". Меня зовут Тристан Сэдлер. Мы с вами виделись на литературном обеде пару месяцев назад.
Я протянул руку. Пожилая дама несколько секунд глядела на нее, словно не понимая, чего я хочу, а потом осторожно пожала, не сомкнув пальцы до конца.
- Вы делали доклад о ядах, не оставляющих следов, - добавил я.
- Теперь помню, - быстро закивала она. - Вы принесли целых пять книг подписать. Меня поразил ваш энтузиазм.
Я улыбнулся - мне было лестно, что она меня вспомнила.
- Я большой поклонник вашего творчества, - сказал я, и она милостиво кивнула - движением, видимо, отточенным за тридцать с хвостиком лет читательских восторгов. - И мистер Пинтон - тоже. Он несколько раз заговаривал о том, что хорошо бы переманить вас в наше издательство.
- Да, я знаю Пинтона. - Ее передернуло. - Мерзкий человечишко. У него жутко воняет изо рта. Как вы только сносите его общество? Впрочем, я догадываюсь, почему он вас нанял.
Я вопросительно поднял бровь. Собеседница ответила кривой улыбкой.
- Пинтон любит окружать себя красивыми вещами, - объяснила она. - Вы наверняка уже поняли по его картинам и затейливым диванам, которым самое место в Париже, в ателье какого-нибудь знаменитого модельера. Вы чем-то похожи на его предыдущего ассистента - того самого, с которым вышел скандал. Но боюсь, у вас нет шансов. Я уже тридцать лет работаю с моими нынешними издателями и всем довольна.
С ледяным выражением лица она откинулась назад, на спинку сиденья. Я понял, что опозорился - превратил приятную светскую беседу в попытку сварганить сделку. Я пристыженно уставился в окно. Потом взглянул на часы и обнаружил, что поезд уже опаздывает примерно на час. Тут поезд еще и остановился - безо всякого объяснения.
- Вот поэтому я больше не езжу в город, - заявила моя попутчица, пытаясь открыть окно, так как в вагоне стало душно. - С нынешними железными дорогами никогда не знаешь, доберешься ли обратно домой.
- Дайте-ка я вам помогу, - вмешался молодой человек, сидевший рядом с ней. Всю дорогу, от самой станции Ливерпуль-стрит, он игривым шепотом беседовал с девицей, которая сидела рядом со мной. Теперь он встал, наклонился вперед, до испарины на лбу налег на окно и хорошенько толкнул раму. Она рывком поднялась, и в купе с теплым воздухом ворвался пар от паровоза.
- Мой Билл с любым механизмом совладает. - Молодая женщина хихикнула от гордости.
- Хватит, Марджи, - он сел на место, едва заметно улыбаясь.
- Он моторы чинил во время войны, правда, Билл?
- Я сказал - хватит, - повторил он уже холоднее.
Наши взгляды встретились, и мы секунду разглядывали друг друга, а потом отвели глаза.
- Это всего лишь окно, дорогая, - фыркнула дама-романистка, выбрав самый подходящий момент.
Поразительно, что всем обитателям нашего купе понадобилось больше часа, чтобы открыто признать существование друг друга. Я вспомнил анекдот про двух англичан, выброшенных на необитаемый остров, - они прожили там пять лет и не обменялись ни единым словом, так как не были друг другу представлены.
Через двадцать минут наш поезд тронулся и возобновил путь, и в конце концов мы прибыли в Норидж - с опозданием на полтора часа. Молодая пара вышла первой, окутанная аурой истерического нетерпения и смущенного хихиканья - им явно не терпелось добраться до постели. Я помог писательнице вынести из поезда чемодан.
- Вы очень любезны, - заметила она, рассеянно оглядывая перрон. - Мой шофер должен быть где-то здесь, дальше он обо мне позаботится.
- Спасибо за беседу. - На этот раз я не пытался пожать ей руку, а лишь неловко кивнул, будто она - английская королева, а я - верноподданный. - Надеюсь, я вас не оскорбил своими неосторожными словами. Я просто хотел сказать, что мистер Пинтон был бы счастлив, если бы с нами сотрудничали писатели вашего калибра.
При этих словах она улыбнулась ("Я важна, я что-то значу!"), а потом исчезла, таща за собой шофера в униформе. Я же остался на месте. Меня окружила толпа, люди бежали на поезд или с поезда, и я растворился среди них, одинокий на людном вокзале.
Я вышел из громадного каменного здания - Торпского вокзала - на неожиданно яркий дневной свет и обнаружил, что улица, где я собирался остановиться, - Рекордер-роуд - расположена совсем близко. Но в пансионе, где я заранее снял комнату, меня постигло разочарование: оказалось, что комната еще не готова.
- О боже! - воскликнула хозяйка, худая, с бледным острым лицом. Я заметил, что она слегка дрожит, несмотря на теплую погоду. И нервно заламывает руки. И еще она была высокая. Такая женщина выделяется в толпе неожиданной гренадерской статью. - Боюсь, мистер Сэдлер, мы должны перед вами извиниться. Мы весь день места себе не находим. Не знаю, как вам и объяснить, что случилось.
- Я вам писал, миссис Кантуэлл, - напомнил я, пытаясь смягчить явственное раздражение в голосе. - Я написал, что буду сразу после пяти часов. А сейчас уже шесть. - И кивнул на большие напольные часы, стоящие в углу за конторкой. - Не хочу показаться навязчивым, но…
- Вы вовсе не навязчивы, сэр, - быстро ответила она. - Комната была бы уже давно готова, если б только не…
Ее голос оборвался, а лоб прорезали глубокие морщины; она прикусила губу и отвернулась; казалось, она не в силах смотреть мне в глаза.
- Понимаете, мистер Сэдлер, сегодня утром у нас вышла большая неприятность. Скажу начистоту. В вашей комнате. Точнее, в комнате, в которую вы должны были вселиться. Наверное, теперь вы не захотите. Я бы не захотела. Ума не приложу, что мне теперь с ней делать, честное слово. Мне не по карману держать ее пустой.
Она была так явно расстроена, что я пожалел ее, хотя такой оборот событий угрожал моим планам на завтра. Я уже собирался спросить, не могу ли чем-нибудь помочь, как вдруг женщина резко повернулась: у нее за спиной открылась дверь. Вошел мальчик лет семнадцати - я решил, что сын хозяйки: глаза и губы у них были похожи, только цвет лица у мальчика подкачал, его портили подростковые прыщи. Мальчик остановился и некоторое время разглядывал меня, а потом обиженно посмотрел на мать.
- Я же тебе велел позвать меня, когда джентльмен прибудет! - Он прожег ее сердитым взглядом.
- Дэвид, но он только сию минуту вошел, - начала оправдываться она.
- Это правда, - подтвердил я. Мне почему-то захотелось за нее заступиться.
- Так или иначе, ты меня не позвала, - не отставал мальчик. - Что ты ему тут наговорила?
- Пока вовсе ничего, - ответила мать. Создалось впечатление, что она расплачется, если он сейчас же не перестанет ее тиранить. Она отвернулась в сторону. - Я не знала, что сказать.
- Мистер Сэдлер, я приношу вам свои извинения. - Он глядел теперь на меня с заговорщической улыбочкой, словно намекающей, что уж мы-то с ним понимаем: в этом мире все всегда будет идти наперекосяк, если мы не отберем бразды правления у женщин и не начнем следить за порядком сами. - Я надеялся сам вас встретить. Я просил мамку предупредить меня, как только вы явитесь. Кажется, мы вас раньше ждали.
- Да, - согласился я и объяснил про опоздавший поезд. - Признаться, я очень устал и надеялся сразу пройти в свою комнату.
- Конечно, сэр.
Он едва заметно сглотнул и покосился на конторку, словно все его будущее было явлено там в узорах древесных волокон: вот эта петелька - девушка, на которой он женится, вот дети, которые у них будут, а это - целая жизнь ссор и свар, которую они друг другу уготовят. Мать тронула мальчика за руку и что-то зашептала ему на ухо; он быстро замотал головой и шикнул на нее.
- Случилось нечто ужасное. - Он внезапно повысил голос, так как снова обращался ко мне. - Понимаете, мы собирались вас поселить в четвертый номер. Но я боюсь, что теперь он не годится для постояльцев.
- Ну, я могу и в другом переночевать.
- О нет, сэр! - Он покачал головой. - К сожалению, они все заняты. Мы оставили за вами четвертый номер. Но он не готов, вот в чем беда. Вот если б вы нам дали еще немножко времени, чтоб его для вас приготовить.
Он вышел из-за конторки, и я разглядел его получше. Он был лишь на несколько лет моложе меня, но походил на ребенка, играющего во взрослого. На нем были мужские брюки - длинноватые для него, штанины подвернуты и заколоты. Рубашка, жилет и галстук вполне уместно смотрелись бы на мужчине гораздо старше. Зачаточные усы на верхней губе были специально взъерошены и всклокочены - я сперва даже не понял, усы это или просто мальчик не слишком прилежно умылся утром. Он явно пытался казаться старше, но столь же явными были его молодость и неопытность. Он не был с нами там - в этом я не сомневался.
- Дэвид Кантуэлл, - представился он наконец, протягивая мне руку.
- Дэвид, это неправильно. - Миссис Кантуэлл покраснела. - Джентльмену лучше сегодня переночевать где-нибудь еще.
- И где же это? - напустился на нее мальчик. Он повысил голос, всячески подчеркивая несообразность ее предложения: - Ты же знаешь, везде все забито. Та к куда я, по-твоему, должен его послать? К Уилсону? У них мест нет! К Демпси? И у них нет! К Разерфорду? И у них то же самое! Мать, у нас обязательства перед джентльменом. У нас обязательства перед мистером Сэдлером, и мы должны их выполнить, иначе опозоримся, а нам, кажется, и без того хватает позора!
Его внезапная вспышка поразила меня. Я представил себе, каково этим двум столь разным людям уживаться в маленькой гостинице. Мальчик и мать - одни вдвоем уже много лет (я решил, что муж этой женщины трагически погиб в результате несчастного случая с молотилкой). Мальчик, конечно, был совсем маленький и отца не помнит, но все равно боготворит и до сих пор не простил мать за то, что она заставляла отца работать каждый божий час. А потом началась война, и мальчика не взяли по возрасту. Он хотел пойти добровольцем, но над ним только посмеялись. Назвали храбрым мальчуганом и велели прийти снова через пару лет, когда у него вырастут волосы на груди. Если к тому времени эта чертова война не кончится. Тогда его возьмут. И он вернулся к матери и сказал ей, что пока никуда не идет, - и презрительно заметил облегчение на ее лице.
Уже тогда я при каждом удобном случае воображал подобные сценарии, продираясь через спутанный подлесок обстоятельств в густом лесу своего воображения.
- Мистер Сэдлер, прошу извинить моего сына. - Миссис Кантуэлл наклонилась вперед и оперлась обеими ладонями о конторку. - Он очень возбудим, вы сами видите.
- Это-то тут при чем? - не сдавался Дэвид. - У нас обязательство.
- И мы бы хотели его выполнить, но…
Я пропустил конец ее речи, так как юный Дэвид взял меня под локоть. Его фамильярность меня удивила, и я отстранился, а он прикусил губу, нервно оглянулся и заговорил вполголоса:
- Мистер Сэдлер! Можно с вами поговорить наедине? Уверяю вас, я совсем не так желал бы вести дела в этом пансионе. Думаю, вы о нас весьма невысокого мнения. Но прошу вас, пройдем в гостиную. Там сейчас никого нет, и…
- Хорошо, - согласился я, ставя саквояж на пол перед конторкой миссис Кантуэлл. - Можно я оставлю вещи тут?
Она закивала, сглотнула и стала снова заламывать свои несчастные руки. Кто угодно догадался бы, что она готова скорее принять мучительную смерть, нежели продолжать беседу со мной. Я последовал за ее сыном в гостиную, частью заинтересованный, частью выбитый из колеи таким явным расстройством хозяев заведения. Я устал с дороги, и, кроме того, меня раздирали противоречивые чувства, вызванные теми самыми причинами, которые привели меня в Норидж. Больше всего на свете я сейчас хотел пойти к себе в номер, закрыть дверь и остаться наедине со своими мыслями.
По правде сказать, я не представлял, смогу ли выполнить намеченное на завтра. Поезда в Лондон отправляются каждые два часа, начиная с десяти минут седьмого утра - это четыре возможности покинуть город до назначенной мне встречи.
- Ужас, что за история, - начал Дэвид Кантуэлл, слегка присвистнув сквозь зубы, когда мы вошли в гостиную и дверь за нами закрылась. - И мамка не то чтобы справляется, а, мистер Сэдлер?
- Послушайте, может быть, вы наконец объясните, в чем дело. Я послал вам деньги с письмом, чтобы забронировать комнату.
- Конечно, сэр, послали, а как же. Я сам зарегистрировал вашу бронь. Мы собирались поселить вас в четвертый номер. Это я решил. В нем тише всего. Тюфяк отчасти комковат, но сетка кровати еще хоть куда, и многие постояльцы отмечают, что в этой постели весьма хорошо спится. Я читал ваше письмо, сэр, и решил, что вы военный. Это так?
Я поколебался, потом отрывисто кивнул:
- Был. Конечно, уже нет. С тех пор как все кончилось.
У мальчика загорелись глаза.
- А вы прямо в самом пекле были? - спросил он.
Я чувствовал, как мое терпение истощается.
- Комната. Дадите вы мне комнату или нет?
- Понимаете, сэр, это от вас зависит. - Мой ответ его явно разочаровал.
- Как так?
- Наша прислуга, Мэри, она сейчас там, дезинфицирует все. Она, ясное дело, заартачилась, не скрою от вас, но я напомнил ей, что над дверью этого заведения - мое имя, а не ее, так что пускай делает что велено, если хочет сохранить место.
- А я думал, это имя вашей матушки. - Я решил его немного подразнить.
- Ну и мое тоже, - с негодованием ответил он, выпучив на меня глаза. - В общем, когда Мэри управится, комната будет как новенькая и даже лучше, обещаю. Мамка не хотела вам ничего говорить, но как вы есть армейский человек…
- Бывший, - поправил я.
- Да, сэр. В общем, я считаю, я должен вам сказать, и чтоб вы сами решали, иначе это будет неуважение.
Я был решительно заинтригован и принялся перебирать в уме возможности. Может быть, убийство? Или самоубийство. Частный детектив застал блудного мужа в объятиях другой женщины. Или что-нибудь заурядное - непотушенная папироса подожгла содержимое корзины для бумаг. Или постоялец сбежал среди ночи, не заплатив. Снова запутанные обстоятельства. Снова свалки и пустыри.
- Я буду счастлив решить сам, но только если вы…
- Он и раньше у нас останавливался, - перебил меня мальчик. Голос его окреп в решимости рассказать мне всю правду, пусть неприглядную. - Мистер Чартерс его зовут. Эдвард Чартерс. Я всегда думал, что он очень респектабельный. Работает в банке в Лондоне, но у него мать где-то в Ипсвиче, и он время от времени ездит ее навещать и на обратном пути задерживается в Норидже на день-другой. И всегда у нас останавливался. Никогда с ним никакой беды не было, сэр. Тихий джентльмен, ни с кем не знался. Хорошо одевался. Всегда просил четвертый номер, потому как это хорошая комната, а я был рад ему услужить. Это я распределяю постояльцев по комнатам, мистер Сэдлер, потому что мамка путается в цифрах и…
- И что этот мистер Чартерс? Он отказался освободить комнату?
Мальчик помотал головой:
- Нет, сэр.
- С ним что-то случилось? Он заболел?
- Нет, ничего такого, сэр. Понимаете, мы дали ему ключ. На случай, если он поздно вернется. Мы даем ключи самым благонадежным гостям. Я разрешаю. Я и вам готов дать ключ, вы же были в армии. Я сам хотел пойти, сэр, но меня не взяли, потому как…
- Прошу вас, - перебил я, - давайте все же…
- Да, сэр, простите. Только это очень некрасивая история, вот и все. Мы ведь с вами знаем свет, правда, мистер Сэдлер? Я могу говорить откровенно?
Я пожал плечами. Наверное. Трудно судить. Если честно, я даже не очень понимал, что означает это выражение.
- Дело в том, что утром у нас вышел некоторый шум. - Мальчик понизил голос и доверительно склонился ко мне. - И конечно, весь дом перебудили к чертям. Простите, сэр. - Он горестно покачал головой. - Оказалось, что мистер Чартерс, которого мы считали тихим, добропорядочным джентльменом, вовсе не таков. Вчера вечером он вышел, а вернулся не один! Конечно, у нас есть правила, которые ничего подобного не допускают.
Я невольно улыбнулся. Какие строгости! Словно этих четырех лет и не было вовсе.
- И это все? - спросил я, вообразив себе одинокого мужчину, заботливого сына ипсвичской старушки. Он нашел себе спутницу на вечер, готовую скрасить его одиночество, - может быть, совершенно неожиданно нашел, и влечение пересилило осторожность. И вовсе незачем из-за этого поднимать такой шум.