"В январе 1980 года ко мне в московскую квартиру явился человек из КГБ и сказал, что Советская власть и советский народ слишком долго меня терпели, а теперь их терпение кончилось, и посему мне предлагается покинуть Советский Союз, и как можно скорее. Я подумал и согласился. Потому что мое терпение тоже было исчерпано. 21 декабря 1980 года, практически в канун неправославного Рождества, я, моя жена и семилетняя дочь оказались в Мюнхене".
Вдогонку Владимира Николаевича лишили советского гражданства.
УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР
О лишении гражданства СССР Войновича В. Н.
Учитывая, что Войнович В. Н. систематически занимается враждебной Союзу ССР деятельностью, наносит своим поведением ущерб престижу СССР, Президиум Верховного Совета СССР постановляет:
На основании статьи 18 Закона СССР от 1 декабря 1978 года "О гражданстве СССР" за действия, порочащие высокое звание гражданина СССР, лишить гражданства СССР Войновича Владимира Николаевича, 1932 года рождения, уроженца гор. Душанбе, временно проживающего в ФРГ.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР
Л. БРЕЖНЕВ
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
М. ГЕОРГАДЗЕ
Москва, Кремль, 16 июня 1981 г. 5075-Х
Владимир Войнович тогда жил в Федеративной Республике Германии, в городе Мюнхене. Я не могу написать просто "в Германии", потому что Германий тогда было две. Передовая, самая-самая лучшая Германская Демократическая Республика, сокращенно - ГДР, оплот немецких коммунистов, и "загнивающая", "раздираемая противоречиями" Федеративная Республика Германия, сокращенно - ФРГ.
Он не мог не откликнуться на проявленное к нему внимание, что выглядело бы очень невежливо, и написал Леониду Брежневу, который тогда правил не только Советским Союзом, но и всем социалистическим миром, письмо.
Оно короткое и, в отличие от Указа, очень хорошо написано, поэтому я приведу его полностью. Вот оно:
"Господин Брежнев!
Вы мою деятельность оценили незаслуженно высоко. Я не подрывал престиж советского государства. У советского государства, благодаря усилиям его руководителей и Вашему личному вкладу, никакого престижа нет. Поэтому по справедливости Вам следовало бы лишить гражданства себя самого.
Я Вашего указа не признаю и считаю его не более чем филькиной грамотой. Юридически он противозаконен, а фактически я как был русским писателем и гражданином, так им и останусь до самой смерти и даже после нее.
Будучи умеренным оптимистом, я не сомневаюсь, что в недолгом времени все Ваши указы, лишающие нашу бедную Родину ее культурного достояния, будут отменены. Моего оптимизма, однако, недостаточно для веры в столь же скорую ликвидацию бумажного дефицита. И моим читателям придется сдавать в макулатуру по двадцать килограммов Ваших сочинений, чтобы получить талон на одну книгу о солдате Чонкине.
Владимир Войнович. Июнь 1981 года, Мюнхен"
Поясню насчет двадцати килограмм макулатуры. В Советском Союзе хорошую книгу купить было трудно. Вся полиграфическая мощь социализма уходила на печатание всякой идеологической и идейно выдержанной белиберды. Но существовала одна лазейка. Тех же "Трех мушкетеров" Дюма или "Повести о Ходже Насреддине" Соловьева можно было купить по специальному талону, для получения которого надо было сдать в пункт приема вторичного сырья двадцать килограмм макулатуры. Короче говоря, сберег дерево - получи книгу! Разумеется, кроме талона за книгу надо было отдавать еще и деньги.
Родился Владимир Николаевич Войнович в городе Сталинабаде - нынешней столице Таджикистана Душанбе.
Отец Владимира Войновича, Николай Павлович Войнович, был журналистом. Работал ответственным секретарем газеты "Коммунист Таджикистана". В 1936 году его арестовали и отправили в лагеря как "врага народа". Преступление Николая Павловича заключалось в том, что он не верил в построение полного коммунизма в одной отдельно взятой стране, считая, что это может случиться только во всех странах одновременно после мировой революции. Этого хватило, чтобы провести за решеткой пять лет.
Должно быть, из далекого тридцать шестого года и идут корни неприятия Владимиром Войновичем Советской власти и любого тоталитаризма вообще.
Сталина он, по собственному признанию, ненавидел лет с четырнадцати. И к тому же в Ленине сомневался.
В Москву Владимир Войнович приехал в 1956 году, отслужив в армии (тогда служба длилась четыре года). В течение пяти лет он работал плотником на стройке, полтора года проучился в Московском областном педагогическом институте имени Н. К. Крупской, а в конце концов устроился на работу в редакцию сатиры и юмора Всесоюзного радио в должности младшего редактора. (И все это время Войнович писал. "Одно время я все бросил, - напишет он позднее. - Только писал. Деньги не зарабатывал. Я был нищий, у меня были одни штаны, стоптанные ботинки, а я писал, писал, писал… Приехал в Москву в 56-м, а начали меня печатать в 61-м. Голодный. Одни брюки, которые я смотрел на просвет: нет ли дырок? Я мог бы чем-нибудь заняться, чтобы жить более или менее сносно и иметь вторые брюки. Но я этого не делал, потому что был весь поглощен работой".
Однажды к концу рабочего дня Войнович заметил, что одна из сотрудниц редакции обзванивает подряд всех известных поэтов-песенников с просьбой написать за две недели песню на космическую тему.
Поэты возмущались - срок в две недели казался им неоправданно коротким.
Войнович набрался смелости и предложил свои услуги.
"- Ты? - она посмотрела на меня с недоверием. - А ты что, пишешь стихи?
- Пописываю, - признался я.
- Но ведь песни ты никогда не писал?
- Не писал, - согласился я, - но могу попробовать.
Она смотрела на меня, долго молчала, думала.
- Ну, хорошо, - произнесла наконец. - А сколько времени тебе нужно?
- Завтра принесу, - сказал я".
Написал и принес.
Известный композитор Оскар Борисович Фельцман, автор многих шлягеров, написал музыку.
Певец Владимир Трошин спел песню.
Песню запустили в эфир.
Песня сразу стала знаменитой.
Заправлены в планшеты космические карты,
И штурман уточняет в последний раз маршрут.
Давайте-ка, ребята, закурим перед стартом,
У нас еще в запасе четырнадцать минут.
Припев:
Я верю, друзья, караваны ракет
Помчат нас вперед от звезды до звезды.
На пыльных тропинках далеких планет
Останутся наши следы.
На пыльных тропинках далеких планет
Останутся наши следы!Когда-нибудь с годами припомним мы с друзьями,
Как по дорогам звездным вели мы первый путь,
Как первыми сумели достичь заветной цели
И на родную Землю со стороны взглянуть.
Припев.
Давно нас ожидают далекие планеты,
Холодные планеты, безмолвные поля.
Но ни одна планета не ждет нас так, как эта,
Планета голубая по имени Земля.
Припев.
Один из редакторов сделал "планету голубую" "планетой дорогой".
"Пыльные тропинки" в музыкальной редакции хотели заменить на "новые" или "первые" - Войнович отстоял.
Правда, "закурим" в итоге поменяли на "споемте" - космонавты пропагандировали здоровый образ жизни.
За полгода Войнович сочиняет еще четыре десятка песен, но самой известной так и останется первая.
"Когда меня начали наказывать за плохое поведение, - вспоминает Войнович, - то мои книги, пьесы и киносценарии сразу запретили. А песни разные, но эту дольше других, продолжали исполнять. Правда, без упоминания имени автора текста. А потом и вовсе убрали слова, оставили только музыку. Лет через двадцать, когда я стал опять разрешенным писателем, на песню эту тоже опала окончилась. Но уже наступили новые времена. И народ запел новые песни".
Осень 1960 года оказалась для Владимира Войновича удачной. И песню его распевала вся страна, и журнал "Новый мир", которым тогда руководил А. Т. Твардовский, принял для публикации его первую повесть "Мы здесь живем".
С 1962 г. Войновича приняли в Союз писателей СССР.
Одной повестью сотрудничество с "Новым миром" не закончилось.
Во втором номере журнала "Новый мир" за 1963 год опубликуют повесть "Хочу быть честным", однако Войновичу не пришлось долго радоваться этому приятному событию - повесть была признана политически вредной, ибо автор дерзнул утверждать, что в Советской стране честному человеку труднее жить, чем нечестному.
В центральных газетах стали появляться гневные статьи, написанные от имени "простых советских людей". Названия этих статей говорят сами за себя: "Точка и кочка зрения", "Литератор с квачом", "Это фальшь!".
Войнович продолжает писать. Пишет он хорошо. Реалистично, проникновенно и с юмором. Официальная критика продолжает поругивать Войновича, но до поры до времени его печатают.
И дернул же черт перспективного талантливого молодого советского писателя! И нашептал этот самый черт советскому писателю на ушко всякую ересь! И ведь самое интересное то, что советский писатель, у которого было все - слава, деньги, писательское звание (а точнее - членство в Союзе писателей СССР, без которого советский писатель превращался в тунеядца), к советам черта прислушался!
Советские писатели вообще-то были людьми умными. Битыми, тертыми, пугаными и поэтому очень сообразительными. Они твердо знали - если писателя ругают, но из заветного Союза писателей не исключают и в тюрьму не сажают, то, значит, - писателю дают шанс.
Шанс осознать свои прегрешения перед Советской властью и исправиться. Предварительно покаявшись в своих грехах публично - на одном из заседаний Союза.
Слова следовало подкрепить делом - в срочном порядке написать что-то идеологически правильное и полезное.
Не обязательно о Ленине, тем более, что писать об отце-основателе разрешалось только доверенным и не раз проверенным кадрам, достаточно написать о передовом рабочем…
Или - о сознательной доярке, болеющей душой за повышение надоев…
Или - о военных подвигах Генерального секретаря (глубочайшая, неисчерпаемая тема).
Владимир Войнович написал о солдате. Тоже, знаете ли, неплохая тема. Произведения о правильных солдатах власти нравились. За такую книгу могли разом списать все грехи, было дело.
Только вот упрямый Войнович написал о плохом солдате. О разгильдяе, недотепе и, можно сказать, дезертире.
А еще - о несознательных колхозниках.
А также - о плохих сотрудниках НКВД.
И даже о партийных работниках написал не так, как полагается.
Что уж там говорить - даже названия подходящего выдумать не мог, а еще писатель! Правильные книги как называются? "Поднятая целина", "Железный поток", "Как закалялась сталь". А Войнович назвал свою книгу "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина". Чувствуете разницу? Да и какая у солдата может быть жизнь, я вас спрашиваю? У солдат вместо жизни - служба. А вместо приключений - подвиги, иногда с летальным исходом. Ведь уже по названию чувствуется, что перед нами роман-анекдот, глумливая пародия на все то, что дорого сердцу советского человека!
В 1970 году первая часть романа была закончена. Рукопись подпольно перепечатывается и распространяется в Советском Союзе.
Войнович прекрасно понимал, что в Советском Союзе такое произведение не напечатают. Разве что в двух-трех экземплярах "для служебного пользования".
В конце концов рукопись первой части "Жизни и необычайных приключений солдата Ивана Чонкина" попала за границу, где роман печатают. Впервые "Чонкин" печатается в издающемся во Франкфурте-на-Майне "антисоветском" журнале "Грани" в 1969 году.
В Москве сразу же "принимают меры".
Войновича вызывают (а точнее - заманивают) на заседание Секретариата Правления Московской писательской организации Союза писателей РСФСР, где он слышит такие слова: "Если бы я даже знал, что эта повесть нигде не напечатана, а просто лежит в столе у автора или даже только задумана, я и тогда считал бы, что автором должны заниматься не мы, а те, кто профессионально борется с врагами нашего строя. И я сам буду ходатайствовать перед компетентными органами, чтобы автор понес заслуженное наказание". Эти слова произнес некий Виктор Тельпугов, писавший только "правильные" книги.
Заседание приходит к следующему решению:
"Секретариат считает необходимым поставить вопрос о невозможности пребывания т. Войновича В. Н. в рядах членов Союза писателей на первом же расширенном заседании Секретариата Правления Московской писательской организации".
Войнович получает строгий выговор с занесением в личное дело и остается в рядах советских писателей.
Войновича исключат из Союза писателей в 1974 году. Поводом станет написание и публикация в очередном "антисоветском" журнале "Посев" открытого письма в защиту Солженицына. На заседание Секретариата Московского отделения Союза писателей, где будет разбираться его вопрос, он не явился. Пошлет открытое письмо, в котором напишет:
"Я не приду на ваше заседание, потому что оно будет происходить при закрытых дверях, втайне от общественности, то есть нелегально, а я ни в какой нелегальной деятельности принимать участия не желаю.
Нам не о чем говорить, не о чем спорить, потому что я выражаю свое мнение, а вы - какое прикажут.
Секретариат в нынешнем его составе не является демократически избранным органом, а навязан Союзу писателей посторонними организациями. Ни весь секретариат в целом, ни каждый из его членов в отдельности не могут быть для меня авторитетами ни в творческом, ни тем более в нравственном отношении. Два-три бывших писателя, а кто остальные? Посмотрите друг на друга - вы же сами не знаете, что пишет сидящий с вами или напротив вас.
Впрочем, про некоторых известно, что они ничего не пишут.
Я готов покинуть организацию, которая при вашем активном содействии превратилась из Союза писателей в союз чиновников, где циркуляры, написанные в виде романов, пьес и поэм, выдаются за литературные образцы, а о качестве их судят по должности, занимаемой автором.
Защитники Отечества и патриоты! Не слишком ли дорого обходится Отечеству ваш патриотизм? Ведь иные из вас за свои серые и скучные сочинения получают столько, сколько воспеваемые вами хлеборобы не всегда могут заработать целым колхозом.
Вы - союз единомышленников… Один ограбил партийную кассу, другой продал казенную дачу, третий положил кооперативные деньги на личную сберкнижку… За двенадцать лет своего пребывания в Союзе я не помню, чтобы хоть один такой был исключен…"
Войновича оставят на свободе, но попытаются "предать полному забвению".
Не забудут о нем только "соответствующие органы", даже наоборот - начнут прямо-таки досаждать своим вниманием. Все закономерно - пишет Войнович "неправильные" книги, да вдобавок активно занимается правозащитной деятельностью.
Тоже неправильной, с точки зрения властей.
Правильные правозащитники выступают в защиту прав коренного населения Африки, североамериканских индейцев, английских шахтеров. Хотя я лично не могу представить, чтобы английские шахтеры нуждались в чьей-то защите. Этих простых парней боятся даже английские футбольные фанаты.
Как вы уже поняли, из Войновича получился неправильный, вредный для общества правозащитник. Он выступал в защиту тех, кого "гневно осудил весь советский народ" - писателей Синявского и Даниэля, поэта-диссидента Галанскова, писателя Солженицына, академика Сахарова. Защищал "антисоветское отребье" и "капитолийских прихвостней".
Войновичу многое сходило с рук, но публикация открытого письма в "Посеве" оказалась последней каплей, переполнившей чашу терпения властей. Собственно говоря, снисходительное отношение к мелким грешкам отдельных, находящихся у всех на виду, граждан было обусловлено стремлением тогдашнего руководства создать Советскому Союзу имидж демократического государства в глазах мировой общественности.
Вот что пишет он о своей жизни в Советском Союзе: "Мое положение резко изменилось. Из самого нижнего социального слоя я передвинулся не в самый высший, но все же довольно высокий: стал членом привилегированной касты советских писателей. Постепенно стало меняться мое мироощущение. Я начал осознавать, что у меня как у личности и члена общества есть какие-то обязанности и какие-то права. Я уже больше разбирался в советских законах и прибегал к их помощи в практической жизни. Но чем скрупулезнее я соблюдал эти законы, тем большими становились мои неприятности. В конце концов я из писательской касты был изгнан и лишился даже тех мизерных возможностей (например, возможности устройства хотя бы на самую низкооплачиваемую работу), которые у меня были, когда я был плотником или студентом. Меня сначала практически, а затем и официальным указом, лишили звания советского человека и объявили врагом советской системы. И совершенно справедливо. Потому что, дойдя умом до того, что законы в Советском Союзе все-таки существуют, я забыл то, что раньше знал инстинктивно: никаких законов в Советском Союзе нет. Важны, как я уже говорил, вовсе не писаные законы, а неписаные правила поведения".
В декабре 1980 года Владимир Войнович с семьей уезжает из Москвы в Мюнхен.
Уезжать не хочется, но писателю недвусмысленно намекнули на то, что в противном случае ему на Родине придется совсем плохо. Правда, в 2004 году Владимир Николаевич скажет: "Когда меня выгоняли, я очень не хотел уезжать, но когда я пожил за границей, то я понял, что мне как писателю этого опыта очень не хватало. Он многое дает, и не только писателю - вообще человеку. Здесь писатель всегда был лицом избалованным, и даже писатель преследуемый, как я. Я был тоже избалован - общественным вниманием, любовью, иногда даже чрезмерной. Даже вниманием власти и КГБ, даже тем, что за мной ездили. Я чувствовал, что я такой важный человек! А туда попал и через некоторое время понял, что я - никто… Человеку это важно для корректировки, чтобы он не думал, что он - пуп земли".
За границей помимо "Чонкина" выйдут другие произведения Владимира Войновича - "Путем взаимной переписки", "Иванькиада", "Шапка", "Москва 2042", "Антисоветский Советский Союз", пьесы "Трибунал" и "Фиктивный брак", и это еще не полный перечень.
На Родине голос писателя будут слушать в буквальном смысле этого слова - в передачах радиостанции "Свобода".
В 1988 году запрет на печатание произведений Владимира Войновича на Родине будет снят. "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина" напечатает журнал "Юность". Публикация вызовет огромный резонанс. "Чонкиным" восхищались, "Чонкина" ругали, но, кажется, никто из читателей не воспринял эту публикацию равнодушно.
В 1990 году Михаил Горбачев возвращает Войновичу советское гражданство. И с тех пор Владимир Николаевич живет и работает как в Мюнхене, так и в Москве.
Книги Владимира Войновича пользуются огромной популярностью. Они переведены более чем на тридцать языков. Владимир Войнович - лауреат ряда российских и международных литературных премий, член Союза писателей Москвы и Российского Пен-клуба, член Сербской академии наук и искусств, член-корреспондент Баварской академии изящных искусств, почетный член американского Общества имени Марка Твена, почетный доктор Ноттингемского университета (Англия) и колледжа Миддлбери (США).