- Почему ты прячешь свою улыбку? Она у тебя такая красивая!
Много, много позже они удалились в подсобку, и Гхош закрыл глаза и, как всегда, постарался представить себе, что перед ним Хема. Самая желанная.
Когда Гхош вышел из бара, над землей клубился туман, принесший с собой кладбищенскую тишину и пронизывающий до костей холод. На обочине дороги Гхош помочился. Раздался смех гиены, непонятно, что ее так развеселило, то ли его действия, то ли мужское хозяйство. Он развернулся и увидел, как меж деревьев возле первой кучки домов блеснули чьи-то глаза. Пытаясь на ходу застегнуться, Гхош бросился бежать, открыл машину, запрыгнул внутрь, запустил мотор и тронулся с места. Писающему человеку есть чего бояться и помимо гиен. Шифта, леба, мажиратмачи и прочие злодеи после полуночи выходили на промысел даже на асфальтированных дорогах в самом центре города. Всего месяц назад двое мужчин ограбили и изнасиловали англичанку, да еще отрезали ей язык, чтобы не сболтнула лишнего. Другой жертве нападения отрезали яйца - распространенная практика, - чтобы недостало храбрости мстить. Этим еще повезло. Остальных просто убивали.
Ворота Миссии оказались распахнуты настежь, что было странно. Гхош подкатил к своему коттеджу, свернул под навес. Фары высветили каменную стену, и Гхош в ужасе ударил по тормозам: перед ним поднялась с корточек и встала во весь рост призрачно-белая фигура, глаза ее отсвечивали красным, будто у гиены. Но это была не гиена, а впавшая в отчаяние заплаканная Алмаз, которая явно дожидалась его.
- Хема, Хема, что ты наделала, - пробормотал Гхош, уверенный, что случилось самое страшное и Хема выскочила в отпуске замуж. Иначе зачем Алмаз допоздна его дожидаться? Все вокруг знают, какие чувства он испытывает к Хеме. Только сама Хема не догадывается.
Призрачная фигура распахнула дверь со стороны пассажира и забралась внутрь. Самым официальным тоном, не глядя в глаза, Алмаз возвестила:
- Мне очень жаль, но у меня для вас дурные вести.
- Это Хема, правда ведь?
- Хема? Нет. Это сестра Мэри Джозеф Прейз.
- Сестра? Что с ней стряслось?
- Она отошла к Господу, да благословит он ее душу.
- Что?
- Да поможет нам Бог. Она умерла, - всхлипнула Алмаз. - Умерла, когда рожала двойню. Приехала доктор Хема, но не успела ее спасти. Доктор Хема спасла близнецов.
Гхош уже не слушал. Она повторяла одно и тоже снова и снова, приводила какие-то подробности, но всякий раз у нее выходило, что сестра умерла. И что-то насчет близнецов.
- А теперь мы не можем найти доктора Стоуна, - рыдала Алмаз. - Он пропал. Мы должны его найти. Так матушка сказала.
- Зачем? - выдавил Гхош, хотя и без того знал. Как-никак они со Стоуном были единственными врачами-мужчинами в больнице. Гхош знал Стоуна лучше, чем кто бы то ни было. За исключением сестры Мэри Джозеф Прейз.
- Зачем? Потому что он больше всех страдает, - сурово произнесла Алмаз. - Так говорит матушка. Мы должны найти его, пока он не натворил глупостей.
Опоздали немножко, подумал Гхош.
Глава вторая
Край земли
Наутро матушка Херст, как обычно, появилась в своем кабинете очень рано. Спала она каких-то пару часов. Накануне они с Гхошем допоздна колесили по окрестностям в поисках Томаса Стоуна, а служанка Стоуна Розина несла дозор у него на квартире. Но доктор исчез.
Матушка поправила бумаги, громоздившиеся на столе. В окно ей были видны больные, выстроившиеся в очередь в поликлинику, - точнее, их разноцветные зонтики. Люди пребывали в убеждении, что солнце обостряет болезни, так что зонтиков было столько же, сколько пациентов.
Матушка сняла трубку телефона.
- Адам? - уточнила она, когда к аппарату подошел рецептурщик. - Передай Гебре, пусть закроет ворота. Отправляй пациентов в русский госпиталь. - Ее амхарский, хоть и окрашенный акцентом, был безупречен. - И обслужи по высшему разряду тех, кто уже в поликлинике. Я попрошу медсестер сделать обходы палат. Сообщи стажеркам, что занятия отменяются.
Благодарение Богу за Адама, подумала матушка. Его образование прервалось на третьем курсе. Такая жалость, из него получился бы неплохой доктор. Он не только умело готовил пятнадцать микстур, мазей и смешанных композиций, которые Миссия предоставляла пациентам, у него еще было и сверхъестественное клиническое чутье. Своим единственным здоровым глазом (второй глаз был закрыт бельмом вследствие перенесенной в детстве инфекции) он быстро распознавал в толпе, кто серьезно болен, в точности отмерял ингредиенты. Как ни печально, самая распространенная жалоба среди амбулаторных больных звучала так: "Расен… Либен… Ходен…" То есть "голова… сердце-живот…", причем к соответствующей части тела прижималась рука. Гхош называл это "синдром РЛХ". Чаще всего от РЛХ страдали либо молоденькие девчонки, либо дамы в летах. Отвечая на вопросы, пациенты могли, конечно, сообщить более конкретные симптомы, но бормотали их себе под нос скороговоркой, ведь на то ты и доктор, чтобы самому разобраться с расен, либен, ходен. Матушке понадобился целый год в Аддис-Абебе, чтобы понять: таким образом в Эфиопии проявляют себя стресс, тревога, супружеские раздоры и депрессия, это чистой воды "соматизация" - так, по словам Гхоша, назвали этот феномен эксперты. Болезни внутренних органов возникали вследствие психических конфликтов. Пациентки не видели связи между дурным обращением мужа, придирками свекрови, недавней смертью ребенка и своим головокружением или судорогами. И все прекрасно знали, что именно излечит их хворь, - укол. То есть их могла успокоить и какая-нибудь микстура (Mistura carminativa, магнезия или белладонна), но по-настоящему действенное средство было одно: марфей - игла. Гхош был категорически против инъекций витамина В в качестве средства от синдрома РЛХ, но матушка убедила его, что пусть лучше больного уколют в Миссии, чем ему вкатит что-нибудь подкожно нестерилизованным шприцем какой-нибудь шарлатан на Меркато. Витамин В стоил недорого, а эффект от инъекции проявлялся немедленно, пациентка улыбалась и вприпрыжку сбегала по склону холма.
Зазвонил телефон, и впервые матушка была рада звонку. Как правило, назойливая трещотка выводила ее из себя. Маленький коммутатор Миссии был еще в новинку. У себя на квартире матушка не стала ставить телефон, но решила, что докторам и приемному покою без него никак не обойтись. Даже аппарат в своем кабинете матушка считала роскошью. Но сейчас она торопливо схватила трубку, надеясь услышать благие вести насчет Стоуна.
- Прошу подождать у аппарата, с вами будет говорить его превосходительство министр печати, - произнес женский голос.
Послышалось легкое цоканье, словно собачка пробежала по паркету дворца. Матушка посмотрела на баррикаду из штабелей Библий у дальней стены.
Заговорил министр, вежливо осведомился о здоровье и присовокупил:
- Его величество скорбит о вашей потере. Примите его глубочайшие соболезнования. - Наверное, министр поклонился. - Его величество лично просил меня позвонить.
- Это очень, очень любезно со стороны его величества, что он не забывает о нас… в такую минуту, - произнесла матушка.
Самым таинственным образом император был в курсе абсолютно всего, что происходило в его государстве. Быстро же дошли сведения до дворца. Доктор Томас Стоун с ассистенткой сестрой Мэри Джозеф Прейз удалили членам царствующего дома пару аппендиксов, а Хема произвела срочное кесарево сечение августейшей внучке, на Швейцарию времени не было. После этого Хема приняла роды еще у нескольких женщин из императорской семьи.
- Если вам что-нибудь нужно, достаточно только попросить, - продолжал министр. Тему смерти сестры Мэри и судьбы двух малюток министр поднимать не стал. - Кстати, матушка… - произнес он, и монахиня насторожилась, почувствовав, что вот она, истинная причина звонка. - Если волей случая к вам в Миссию завтра-послезавтра за помощью обратится военный… старший офицер… лечение, хирургическая операция… то император хотел бы, чтобы его поставили в известность. Позвоните лично мне. - И министр сообщил номер.
- Что за офицер?
Молчание показало, что министр обдумывает ответ.
- Офицер лейб-гвардии. Офицер, которому - так скажем - незачем находиться в Миссии.
- Хирургическая операция, говорите? Это невозможно. Мы закрываем больницу. У нас нет хирурга. Понимаете, доктор Томас Стоун… нездоров. Они работали вдвоем…
- Благодарю вас, матушка. Так прошу дать нам знать.
Монахиня повесила трубку и задумалась. Император Хайле Селассие создал мощные современные вооруженные силы, состоящие из сухопутных войск, флота, военно-воздушных сил и лейб-гвардии. Эта последняя представляла собой целый род войск, эквивалент английской королевской гвардии, стоящей на часах у Букингемского дворца. Лейб-гвардия выполняла не только представительские функции, в ней служили профессиональные солдаты, прошедшие ту же боевую подготовку, что и прочие представители вооруженных сил. Подающие надежды кадеты обучались в Сендхерсте, Вест-Пойнте и Пуне. Но такого рода учебные курсы пробуждали социальное самосознание. Император боялся заговора молодых офицеров. Есть основания гордиться второй или третьей по численности армией на континенте, но она несет с собой и опасность для короны. Император последовательно насаждал дух соперничества между четырьмя родами войск, их штаб-квартиры находились далеко друг от друга, генералы, забравшие чересчур много власти, перетасовывались. Матушка чувствовала здесь интригу именно такого рода - иначе зачем министру печати звонить лично?
Министр и представить себе не может, что значит для Миссии остаться без хирурга, подумала монахиня. Пока не прибыл Томас Стоун, Гхош отвечал за медицину внутренних болезней и педиатрию, а Хема - за акушерство и гинекологию. За прошедшие годы появилось и исчезло немало других специалистов, некоторые из них могли проводить операции. Но до Стоуна опытного полноценного хирурга у них не было. С ним у Миссии появилась возможность лечить сложные переломы, удалять опухоли, пересаживать кожу при ожогах, ликвидировать ущемленные грыжи, удалять увеличенные простаты и раковые груди, производить трепанацию черепа. Работа Стоуна (с такой ассистенткой, как сестра Мэри) подняла Миссию на новый уровень. Без него все изменится.
Через несколько минут телефон опять задребезжал, на этот раз звук был зловещий. Матушка осторожно поднесла трубку к уху.
Прошу тебя, Господи, только бы со Стоуном ничего не случилось.
- Алло? Это Эли Харрис. Конгрегация баптистов Хьюстона… Алло?
Для звонка из Америки связь была кристально чистая. Матушка так удивилась, что лишилась языка.
- Алло? - повторил голос.
- Да? - хрипло произнесла матушка.
- Я говорю из отеля "Гион" в Аддис-Абебе. Могу я говорить с матушкой Херст?
Прикрывая микрофон, матушка в ужасе положила трубку на стол. Она была совершенно сбита с толку. Каким чудом Харриса сюда занесло? Монахиня привыкла общаться с филантропами и благотворительными организациями по почте. Соображать следовало быстро, а голова, как назло, была тяжелая. Сделав над собой усилие, она подняла трубку.
- Я передам, мистер Харрис. Она вам перезвонит…
- А можно узнать, с кем я говорю?
- Понимаете, у нас умер один человек из персонала. Прежде чем она соберется вам позвонить, может пройти несколько дней.
Он собрался сказать еще что-то, но матушка резко нажала на рычаг и сразу же сняла трубку и положила на стол. Пусть теперь звонит!
Баптисты Хьюстона принадлежали к числу самых щедрых и верных Миссии спонсоров. Матушка каждую неделю рассылала написанные от руки письма религиозным организациям Америки и Европы, прося переслать ее просьбу другим благотворителям, если сами не в состоянии помочь. Обнаружив в ответе мало-мальский интерес, она немедленно отправляла адресату книгу Томаса Стоуна "Практикующий хирург. Краткие очерки тропической хирургии". Хотя получалось недешево, это было действеннее любого проспекта. Филантропы, как оказалось, проявляли прямо-таки похотливый интерес к болезням и уродствам, а фотографии и иллюстрации в книге (автор - сестра Мэри Джозеф Прейз) этот интерес удовлетворяли. В главе про аппендицит на картинке изображалось странное мохнатое существо с рылом свиньи и крошечными близорукими глазками, и матушка всегда закладывала эту страницу своим письмом. Подпись под иллюстрацией гласила: "Вомбат - норный, ночной вид сумчатых, встречающийся исключительно в Австралии и упомянутый здесь лишь потому, что кроме человека и обезьян аппендикс есть только у него". В обеспечении финансовой поддержки со стороны хьюстонских баптистов книга сыграла куда большую роль, чем переписка.
Через полчаса прибыл Гхош, качая головой.
- Я был в британском посольстве. Объехал город. Еще раз наведался к нему домой. Розина там, и она его в глаза не видела. Прошелся по территории Миссии…
- Давайте прокатимся, - перебила его матушка. Когда они подъехали к воротам Миссии, их взору предстало одолевающее подъем такси с белым человеком за окном.
- Это, наверное, Эли Харрис, - пролепетала матушка, сползая вниз по пассажирскому сиденью с удивившим Гхоша проворством, и рассказала о звонке Харриса. - Если мне не изменяет память, я получила с него деньги под ваш проект развернуть в городе широкую кампанию против сифилиса и гонореи. Харрис прибыл проконтролировать, как идут дела.
Гхош чуть не съехал в кювет.
- Матушка, но ведь у нас нет такого проекта!
- Разумеется, нет, - вздохнула монахиня.
По утрам Гхош никогда не выглядел особенно презентабельно, даже приняв ванну и побрившись. А сегодня он не мылся и не касался бритвы. Черная щетина проступила на шее, окружила губы и простерлась до самых глаз, налитых кровью.
- Куда мы едем? - спросил он.
- В Гулеле. Нам надо заняться организацией похорон. В машине воцарилось молчание.
Кладбище Гулеле находилось почти за городом. Дорога прорезала лес, под плотным покровом из листьев и веток было сумрачно. Путь неожиданно преградили кованые ворота, врезанные в стену из известняка. Посыпанная гравием дорожка вела к плато, поросшему соснами и эвкалиптами. Во всей Аддис-Абебе не было деревьев выше.
Они брели меж могил, увязая в опавшей листве. Шум большого города сюда не долетал, на землю опустилась тишина леса и безмолвие смерти. Прошел легкий дождик, с веток срывались крупные капли. Матушка не могла отделаться от ощущения, что они вторглись в чужие владения.
Она остановилась у могилы, не превышающей размерами алтарную Библию.
- Младенец, Гхош, - произнесла монахиня, чтобы хоть чей-то живой голос нарушил тишину. - Судя по фамилии, армянин. Господи, да он скончался в прошлом году.
Цветы у надгробия были свежие. Матушка про себя прочла "Аве Мария".
Далее находились могилы молодых итальянских солдат. Nato a Roma или Nato a Napoli, но независимо от места рождения все они были Deceduto ad Addis Ababa. На глаза у матушки навернулись слезы, стоило ей представить, как далеко от дома они погибли.
Лицо Джона Мелли явилось ей, и она услышала гимн Бэньяна, который играли на его похоронах. Порой мелодия приходила к ней, и тогда непрошеные слова срывались с уст.
Монахиня повернулась к Гхошу:
- А вы знаете, что я однажды была влюблена? Гхош, которому и без того было не по себе, застыл.
- В смысле… в мужчину? - еле выдавил он.
- Разумеется, в мужчину, - фыркнула матушка. Гхош немного помолчал.
- Нам кажется, мы все знаем про товарищей по работе, а на самом деле не знаем ничего.
- Я не сознавала, что люблю Мелли, пока он не оказался при смерти. Я была так молода. Влюбиться в умирающего - на свете нет ничего проще.
- А он любил вас?
- По всей видимости. Ведь он умер, спасая меня. - Она смахнула слезинку. - Это было в тысяча девятьсот тридцать пятом. Я только прибыла в Эфиопию, и времена были самые лихие. Император бежал из города, итальянские войска приближались. Бесчинствовали мародеры, грабили, насиловали. Джон Мелли реквизировал машину, чтобы забрать меня. Я добровольно вызвалась работать в больнице, которая сейчас часть Миссии. Он остановился на улице, чтобы помочь раненому, и мародер подстрелил его. Просто так, без причины. - Она пожала плечами. - Десять дней, до самой его смерти, я была при нем сиделкой. Как-нибудь я расскажу вам об этом. - Матушка внезапно опустилась на какую-то скамейку и закрыла лицо руками. - Со мной все хорошо, Гхош. Дайте мне минутку.
Она оплакивала не столько Мелли, сколько пролетевшие годы. Матушка прибыла в Аддис-Абебу, успешно закончив монастырскую школу и поработав в лазарете для слушателей; она приняла должность в суданской Внутренней миссии. В Аддис-Абебе оказалось, что эта должность более не существует, и она прибилась к крошечной больнице, почти покинутой американскими протестантами. На ее глазах прибывали молоденькие итальянские солдаты - некоторых здесь и похоронили, - а также штатские, чтобы заселять новую колонию, - плотники, каменщики, техники. Крестьянин Флорино после пересечения Суэца превращался в дона Флорино, водитель "скорой помощи" преображался во врача. Она умудрялась выживать, как во время оккупации выживали лавочники-индусы, торговцы-армяне, греки-содержатели гостиниц. Матушка оставалась там и в 1941 году, когда страны Оси ринулись искать удачу в Северной Африке вслед за Европой. Позже она с балкона отеля "Белла Наполи" наблюдала, как Уингейт со своими британскими войсками торжественно входит в город вслед за императором Хайле Селассие, вернувшимся после шести лет изгнания. Матушка не сводила глаз с крошечной фигурки императора, а тот вертел туда-сюда головой и, казалось, был поражен произошедшими в городе переменами: кинотеатрами, гостиницами, магазинами, неоновым освещением, многоэтажными домами, замощенными зелеными улицами… Матушка ляпнула тогда корреспонденту агентства "Рейтер", что император, пожалуй, был бы не прочь провести еще пару годков в изгнании. К ее глубокому сожалению, слова эти подхватила чуть ли не каждая иностранная газета (к счастью, ссылаясь на "анонимного наблюдателя"). Воспоминание вызвало у матушки улыбку.
Она поднялась на ноги, вытерла слезы, и они двинулись дальше.
Прошли по одной дорожке между могилами, по другой, вернулись…
- Нет, - вдруг сказала матушка, - этого не будет. Представить себе не могу, что дочь, вверенная моим заботам, будет лежать в таком месте.
Только когда они вышли на солнечный свет, к матушке вернулось дыхание.
- Гхош, если вы похороните меня в Гулеле, я вам никогда не прощу, - проговорила она. Гхош почел за благо промолчать. - Мы, христиане, верим, что во Второе Пришествие Господа мертвые восстанут из могил.
Гхош по рождению был христианином, о чем матушка, казалось, постоянно забывала.