- К Кароль сейчас не подступиться! Не могу понять, что произошло у них с отцом! Но уверяю тебя, это не на шутку. Спят в разных комнатах и физиономии постные! Если я приведу тебя при ней, будет неприятность.
Он сел рядом с Даниэлой и вздохнул, ощущая себя влюбленным клошаром. Какая ужасная судьба для человека, дожившего до восемнадцати лет, - встретить женщину, о которой мечтал, и быть не в состоянии предложить ей обстановку, достойную той страсти, которую она ему внушила! Внезапно все проблемы на свете свелись к одной: крыше над головой, чтобы остаться наедине! А ведь столько площади пропадает в Париже! Пятнадцатикомнатные квартиры, где прозябают по паре каких-нибудь трясущихся предков, пустые комнаты прислуги, свободные служебные конторы… Голова закружилась от мысли об этой жилищной несуразице. Желание Даниэля упиралось в городские камни, в эгоизм родителей, в правила приличия - во все то, что придумали старики, чтобы помешать молодым наслаждаться жизнью. Возвышавшиеся по аллеям белые статуи на фоне зеленеющей листвы прекрасно стояли себе обнаженными под открытом небом. Он позавидовал их мифологической бесцеремонности. Потом крепко обнял Даниэлу за плечи, притянул ее к себе, поцеловал в щеку, в губы. Она слабо защищалась, в смущении от попадающихся встречных прохожих. Но никому не было до них дела. Он прижал ее сильнее и прошептал:
- Дани, моя Дани!
Он называл ее так с тех пор, как они стали близки физически. Она возмущалась:
- Нет, не Дани! Я терпеть этого не могу!
- Ты не права! Это не менее роскошно, чем Даниэла! Дани! Тебе идет! Моя маленькая Дани!
Упали первые капли дождя. Он с досадой пробормотал:
- Ну вот, дождь!
- У меня идея, - сказала Даниэла. - Я пойду домой. А ты придешь минут через десять, как будто бы навестить Лорана. Он будет счастлив, мои родители увидят в этом только проявление внимания…
Даниэль нахмурил брови. Ему было неприятно думать, что Лоран, больной, припишет его визит дружескому порыву, тогда как он придет только лишь ради Даниэлы.
- Не очень-то честен по отношению к Лорану твой трюк, - сказал он.
- Почему?
- Он вообразит себе…
- Да ладно! Брось!.. Он будет счастлив!.. И я тоже, заодно!..
В ее взгляде искрилась радость, невинная и бесовская одновременно. Даниэль почувствовал, что сдается. Женщины так ловко умеют хитрить. Они подгибают мораль под свои желания, как корзинщик - срезанный ивовый прут.
- Согласен? - спросила Даниэла.
- Согласен, - сказал Даниэль с насупленным видом.
И он подумал о своем брате, который в этот момент, наверное, принимал Валерию у себя в комнате: ему-то вот ведь не надо было никому врать, чтобы быть счастливым!
- Лично у меня один шанс из пятидесяти, что меня примут! - пробурчал Даниэль.
- А у меня - один шанс из ста, - переплюнул его Лоран.
- Не очень-то вы веселы! - заметила Даниэла.
Брат строго посмотрел на нее:
- Ты считаешь, что нам есть от чего веселиться?
Он сидел посередине кровати, пижама распахнута на тощей груди, лицо желтоватого цвета, во взгляде присутствие катастрофы.
- Говорят, что на философском экзамены сдаешь одной левой! - вздохнул Даниэль. - Я растолковывал это своему отцу. Он и слышать не хочет. Для него существует только математический.
- Так же, как для моего! - сказал Лоран.
- Твоего я еще могу понять. Он инженер. Но мой-то! Он не способен отличить синус от косинуса, а меня хочет затолкнуть в науку. Это никуда не годится! Во всяком случае, если придется начинать все сначала, я буду заниматься на философском!
- Я тоже.
- Философский - это классно!
Они замолчали, с отсутствующим взглядом погрузившись в метафизическую мечту. Медленно крутился диск, каскадами высвобождая рыдания закупоренной сурдинкой трубы.
- И еще, - продолжил Даниэль, - на математическом очень много логики. Это самое мерзкое!
- Ну, в логике хоть есть интересные вещи. Разные формы рассуждений…
- Да… Но неразбериха в гипотетических, разделительных, соединительных умозаключениях… Для меня это слишком!
Сидящая на корточках около кровати Даниэла была покорена знаниями двух друзей. Даниэлю казалось странным видеть ее в комнате брата, окруженную семейными привычками и словно вернувшуюся к своему девственному состоянию. Неужели Лоран ничего не подозревает? Сколько времени может протянуться эта игра в прятки? Даниэль вдруг пожалел, что пришел. Он почувствовал, как в нем поднималось какое-то стародедовское недоверие парня, приглашенного к родителям подружки. Весь дом, где жила хорошенькая девушка, был похож на ловушку. Встречаться с Дани на нейтральной территории было надежнее.
- Ты по-прежнему рассчитываешь потом учиться журналистике?
- Да, - сказал Лоран.
- Ну, я бы тоже хотел заниматься журналистикой! Но журналистикой активной, понимаешь?
Даниэла бросила на него беспокойный взгляд. Несомненно, она уже вообразила, что он заброшен куда-то на задворки мира, а ее видит лишь между двумя репортажами.
- Журналистика - это не профессия, - заявила она.
Оба друга вскрикнули от возмущения.
- Ты городишь чепуху, старуха! - заявил ей Лоран.
Этот возглас шокировал Даниэля. Он отказывался допустить, что Дани была так же мало интересна для своего брата, как для него Франсуаза. В действительности же, если некоторые девушки бывали только сестрами, как Франсуаза, то другие, как Дани, были прежде всего женщинами. Своей улыбкой она буквально озаряла эту мальчишескую комнату. Не имея возможности сказать в эту минуту о своей любви, Даниэль адресовал ей пламенный взгляд. Лоран перехватил этот взгляд приятеля. Понял ли он что-нибудь? Если нет, то почему нахмурился? Даниэль почувствовал, как у него загорелись щеки.
- А если бы у тебя был способ купить темы экзамена, ты бы купил? - спросил Лоран.
Даниэль успокоился: "Он ничего не видел". Необходимость притворяться измучила его. Он чувствовал себя виноватым, неискренним и даже коварным.
- Нет, - сказал он, - это не годится!
- У тебя мораль отсталого стопоходящего! - сказал Лоран. - Надо быть прагматичным.
- Прагматизм - это не то!
- Ну, прости!..
Они яростно столкнулись, бросаясь философскими терминами как шпагами. В разгар дискуссии Даниэла встала, извинилась и выскользнула из комнаты. Стоило ей выйти, как спор затих. Лишившись публики, оба противника утратили боевой пыл.
- Не знаю, что я съел на днях, - сказал Лоран, - но меня подташнивает!
- До сих пор? - спросил Даниэль.
- Да, или потому что я голоден.
Он зевнул и почесал ногтями свою голую ногу с торчащими вверх пальцами. Даниэль закурил. В комнате Лорана было душновато.
- Да, это, наверно, оттого, что ты голоден, - сказал Даниэль. - Когда ты думаешь вернуться в лицей?
- Послезавтра. Что там нового?
- А, ничего!.. Дебюкер был первым по физике, первым по естест…
- Это как дважды два!
Воцарилось молчание. Даниэль подумал, что до знакомства с Дани ему никогда не бывало скучно с Лораном. Значит ли это, что любовь неизбежно портит дружбу? Оставшись наедине с приятелем, он поражался, до чего долго тянется время, подобно гостю за обедом, который с нетерпением ждет, когда принесут следующее блюдо. К тому же его не покидало чувство двуличия, предательства. Он мечтал о хорошем поступке, который поднял бы его в собственных глазах. Перевести слепого через улицу, уступить в метро место старушке… Воспоминания о бойскаутском движении теснились у него в голове. Глупости! Он уже вырос из таких подвигов. "Если бы противопоказывалось спать с девушками, у которых есть братья, сколько их осталось бы в девственницах!" - подумал он лицемерно.
Дани вернулась вся улыбающаяся.
- Мама спрашивает, не хочешь ли ты остаться у нас сегодня вечером на ужин! - сказала она Даниэлю, останавливаясь на пороге.
Несколько сбитый с толку, он пробормотал:
- Это очень любезно с ее стороны… Не знаю… Да, пожалуй… Только мне нужно позвонить.
Она протянула ему руку:
- Пойдем!
- Постарайся выкрутиться, старик! - сказал Лоран. - Это будет отлично!
Даниэль позволил увести себя к телефону, который помещался в прихожей на маленьком столике. Стоя рядом, Дани щекотала ему согнутым пальчиком впадину уха.
- Перестань, - сказал он, - иначе я уже не сдержусь!
По телефону ему ответила Кароль. Даниэль ожидал некоторых сложностей с ее стороны. Но она сухо сказала: "Ладно" и повесила трубку.
Едва он закончил разговор, как Даниэла быстро поцеловала его в губы. Он испугался и обернулся. Обе двери, ведущие в прихожую, были закрыты. Несомненно, девушки гораздо смелее в родном доме, где им знаком малейший шум.
- Я страшно рада, что ты смог все уладить! - сказала она.
Даниэль сделал вид, что тоже рад, но его сомнения возрастали: теперь, когда брат обманут, предстояло обманывать родителей! Он вернулся с Дани в комнату к Лорану и до обеда мучился оттого, что не мог увязать удовольствие провести вечер в семействе Совло с внутренней потребностью в честности.
Госпожа Совло, которую дети называли просто Марианна, пришла узнать, как дела у сына. Он уверил, что чувствует себя лучше и хочет есть. Но мать не поддалась уговорам - для него будет только овощной бульон с сухариками. Она была высокой, крупной брюнеткой со светлыми, слегка раскосыми, как и у дочери, глазами. Даниэль, совершенно не обративший на нее внимания в прошлом году, когда был представлен ей, теперь таращил на нее глаза - как-никак мать любовницы! Она поинтересовалась его успехами в учебе, Лорану посоветовала надеть халат и причесаться, если он не хочет вызвать недовольство отца, ласково провела рукой по щеке Дани и увела всех в гостиную.
Господин Совло сидел в кресле сбоку у камина и читал детектив. Это был любитель курить трубку и размышлять. Инженер по профессии, он слыл рассеянным человеком. По словам Дани, все серьезные решения в доме принимались Марианной. "Мама - это локомотив!" - говорила она. И действительно, облаченная в черное платье, с пышным бюстом и быстрыми жестами, эта женщина вызывала представление о паре, силе и тяге. В противоположность ей господин Совло, худой, бледный блондин, улыбающийся, изысканный, казалось, всегда пребывал в состоянии насмешливой беззаботности. Даниэль нашел его симпатичным, но вызывающим робость.
Виски, как это было принято у Эглетьеров, здесь не подавали. Гостиная, меньшего размера и не такая богатая, как на рю Бонапарт, была обставлена удобной простой мебелью в английском стиле, из полированного красного дерева с подушками из старой кожи. На стене чисто-зеленого цвета располагалась в ряд серия охотничьих гравюр, изображавшая всадников в красных куртках верхом на скачущих лошадях. Через открытую дверь в столовую Даниэль увидел круглый стол, над ним кожаную люстру с шариками и цепочками. В этот момент служанка, необычайно молодая и суетливая, позвала хозяйку, чтобы обсудить с ней кулинарные затруднения.
Нежданно-негаданно для себя Даниэль очутился посреди семейства Совло перед тарелкой супа. У Эглетьеров никогда не подавали суп, у Совло от него исходил превосходный запах щавеля и сметаны. А какое оживление за столом! Родители были здесь только для того, чтобы задавать вопросы, удивляться и развлекаться. Говорили о занятиях в лицее. Лоран снова пустился в атаку против точных наук. Отец смеялся в ответ:
- Ну и досталось же мне! Если тебе это не нравится, не отбивай охоту у других! Уверяю тебя, что поэзия и даже тайна могут скрываться за самыми сложными расчетами!..
- А вы, Даниэль, тоже гуманитарий, как Лоран? - спросила госпожа Совло.
Под взглядом ее небесно-голубых глаз, устремленных на него, Даниэль смутился.
- Гуманитарий - это громко сказано! - ответил он.
- Доклад, который он написал о своем путешествии в Кот-д’Ивуар, просто за-ме-чательный! - сообщила Дани.
Даниэль скромно отпирался: он лишь подробно, день за днем записывал все свои приключения. Госпожа Совло попросила его что-нибудь рассказать. Он не решался, но ободренный неравнодушными глазами матери и дочери важно пустился в воспоминания о своем африканском опыте. Став центром внимания, Даниэль уже толком и не знал, что ел. Служанка поменяла тарелки. Господин Совло подливал в стаканы вино, а он все говорил без умолку. Никогда еще он так явно не ощущал себя не просто мужчиной, но и сильной личностью. В этой простой и дружной семье он чувствовал себя свободно. Несомненно, Дани стала ему ближе, дороже после того, как он узнал ее родителей.
- Расскажи еще историю о хирургической операции в джунглях! - напомнила Даниэла.
- Это, может быть, не подходящий момент, - сказал он. - Я испорчу вам аппетит!
Супруги Совло заверили, что у них крепкие нервы. "Вот люди, которым как минимум сорок, и, несмотря на это, с ними не чувствуешь дистанции", - заключил Даниэль в порыве воодушевления. И, предоставив овощному рагу остывать в тарелке, начал:
- Это было в окрестностях Бондуку. Наш джип увяз в болоте…
В процессе рассказа он наблюдал за своим окружением. У него возникало смутное предположение, что отец Лорана видел в нем друга сына, а мать - друга дочери. У женщин на самом деле больше интуиции, чем у мужчин. Взгляд госпожи Совло не отпускал его. И в этом взгляде ощущалось тепло и умное расположение. Как если бы она мысленно заняла место дочери и одобрила ее выбор. Одновременно и льстило, и немного смущало то, что тебя так тщательно изучает, оценивает, одобряет особа с приятной внешностью и зрелым умом. Не раз и не два он заметил, как женщины обменивались нежными взглядами. Они понимали друг друга без слов. Ему приходилось сбиваться в своем рассказе. Дани как-то призналась ему, что мать любит ее больше, чем Лорана. В этом не было ничего удивительного: Лоран прямолинеен, грубоват, необаятелен, тогда как Дани!.. "Я обедаю с ней в кругу семьи", - мысленно повторял он в восхищении. И ему представлялось, что он уже свой человек в этом доме, где суп благоухал запахами лета и где мебель предназначалась для того, чтобы ею пользоваться, а не любоваться. На десерт подали охлажденные фрукты. Как раз то, что было ему по душе!
- А вы планируете совершить еще одно путешествие? - спросила его госпожа Совло с интересом, который Даниэль счел очень лестным.
Он сразу догадался о всей тревоге Дани, передававшейся ему через стол. Слабая женщина, она восставала против зова натуры. Это была вечная борьба строительниц гнезд с покорителями горизонтов.
- Не исключено! - сказал Даниэль. - Все будет зависеть от моих занятий, от профессии, которую я выберу…
- Да, - заметила госпожа Совло, - в вашем возрасте планы меняются каждый год…
Было ясно, что она успокаивает своего ребенка. Этот союз матери и дочери растрогал Даниэля: любимый одной женщиной, он покорил обеих!
Кофе в гостиную принесла Дани, маленькая божественная подавальщица с невинным профилем. Один кусочек сахара для мамы, два кусочка для папы… Невозможно было и подумать, что она уже не девственница. И что виноват в этом был он, Даниэль, которого несведущие родители дочери осыпали знаками внимания! Даниэль крутил ложкой в напитке, черном, как его душа. Рассеять его угрызения совести могла только улыбка Дани. Она свернулась калачиком на кожаном канапе, прямо напротив матери, Лоран положил ноги на подлокотник своего кресла и так отдыхал, подняв высоко колени и опустив на сиденье спину, господин Совло, утопая в большом кожаном кресле, курил свою трубку, которая время от времени, засорившись, посвистывала. Даниэль закурил сигарету и принял непринужденную позу.
- Знаешь, папа, - сказал Лоран, - мы с Даниэлем разговаривали целый час: для нас обоих экзамен на бакалавра - это катастрофа!
- Ну и что! Пересдадите в октябре! - успокоил господин Совло.
- В октябре нет сессии! Эти мерзавцы ее отменили! Они уже не соображают, что делают! Каждый год все меняется.
- Тогда пойдете на второй год.
- В математический? О нет! Я не чокнутый! Меня интересует только философия!
Господин Совло не сказал ни слова. Он был добр и покладист. "Образцовый отец", - подумал Даниэль, гася окурок в хрустальной пепельнице.
- А ты, Даниэла? - пробормотал господин Совло, повернувшись к дочери. - Как твой экзамен?
- Но папа, после первого подготовительного года уже нет экзамена!
- В самом деле, я забыл. И что же… ты считаешь, что перейдешь в… в выпускной класс…
- Нет, - сказала она. - У меня не будет среднего балла.
- Для девушки это не имеет такого уж значения! - бойко заявила госпожа Совло.
Она вмешалась, готовая защитить Дани от возможной критики. Даниэль заметил у нее на лице выражение резковатой воинственности, горделивого восхищения своим чадом. Господин Совло глухо рассмеялся:
- Мне и в голову не приходит нападать на Даниэлу! - сказал он.
Из его трубки поднялось легкое облачко дыма. Он щурил глаза и смотрел вдаль. Даниэль предавался блаженству, нагонявшему оцепенение. Вокруг него преодолевали препятствия английские лошади. В сложившейся атмосфере его соблазняло не то, что его окружало, а нечто неопределимое - летучая гармония между людьми и вещами, непринужденность, где у каждого было свое место, нежная и братская анархия… Разговор возобновился, временами чрезвычайно близкий ему, а порой далекий, неясный. Даниэль изо всех сил старался в нем участвовать, охватываемый горячим волнением, когда его взгляд встречался с Дани. Если бы это зависело только от него, он бы остался здесь до рассвета. Однако господином Совло овладела усталость и в конце концов он сказал:
- С вами очень мило, но завтра мне непременно надо быть к половине девятого на работе!
Даниэль нехотя расстался с этой образцовой семьей. На пороге Лоран пожал ему руку, а Дани обожгла взглядом нежной приязни.
Вернувшись домой в половине первого ночи, он был удивлен тишиной, царившей в квартире, и холодной строгостью тщательно расставленной мебели.