- Нет. Но в глубине души я уверена, что она будет счастлива!
- Счастлива, счастлива… меня бы это удивило! Мне восемнадцать лет, у меня нет положения…
- Как это нет положения? Ты студент! Это почти положение! Потом ты будешь зарабатывать на жизнь, как все!
Он подумал о будущем, о котором она говорила. Остаться на всю жизнь с ней - это не вызывало у него протеста. Но его независимость, его журналистская карьера, его путешествия?.. Подумаешь! Нужно просто иметь способ совмещать супружеские обязанности и авантюрный дух. Иначе никогда не женишься. Что касается возраста, то это не самое главное. И чтобы себя успокоить, он мысленно перебрал всех знакомых, которые обзавелись женами до того, как пройти экзамены. Счастливых студенческих семей было полно. Конечно, сам он пока еще не студент. Но приблизительно через год!..
- А что мы будем делать с жильем?
- С жильем все в порядке. Мы будем сначала жить с моими родителями. У меня очень хорошая комната, ты знаешь…
Даниэль кивнул головой, с виду уже наполовину согласившись.
Одновременно он размышлял, не лучше ли действовать через Кароль, чтобы ослабить гнев отца. Нет, слишком очевидно, что она чересчур странно ведет себя сейчас, чтобы можно было рассчитывать на ее поддержку. "Она ничего не сделает для меня". Франсуаза? "Она не имеет никакого влияния в доме". Маду? Он подпрыгнул от этой мысли. Позвонить ей. Лучше поехать к ней!.. В очередной раз Даниэль мысленно вскочил на мотоцикл Дебюкера. И тут же одернул себя. Неверный ход: достаточно Маду сказать: "белое", чтобы его отец сказал: "черное". С какой бы стороны Даниэль ни искал союзников, он оставался один. Только он и никто другой должен был столкнуться с высшей властью. И его не предвещающая ничего хорошего тревога росла с каждым ударом сердца. Одно было несомненно: он не может отказаться жениться на Даниэле теперь, когда она ждет от него ребенка. Это дело чести. Он смотрел на нее с каким-то новым почтением. Как представить, что в этом плоском и нежном животе зародилась новая жизнь? Жизнь, которая отчасти была и его жизнью в ней. "Я продолжаю себя. Я повторяю себя. Появляюсь на свет в другом облике!" Его охватила гордость творца. И внезапно Даниэль почувствовал себя на равных с виновником появления на свете его самого. Надо ли ему бояться своего отца, который сам - отец? "Сегодня вечером, после обеда, я попрошу у него десять минут, чтобы поговорить. Как мужчина с мужчиной. Лучше всего в кабинете. И там с ходу скажу ему: так мол и так, нечего обсуждать…" Даниэль распалялся впрок. Все становилось легко, увлекательно, почти весело. Он снова взял руку Дани и сильно пожал, как бы скрепляя договор.
- Справимся! - сказал он.
Дани обратила на него полный безграничной благодарности взгляд. Молча она назначила его главой их семьи. Он с серьезностью воспринял эту честь. Как они будут счастливы вместе! Уже не нужно будет скрываться. Господин и госпожа Эглетьер. И сын, который должен родиться! Сын или дочь! Нет, сын, сын!
Даниэль вскочил на ноги. От счастья ему не сиделось на месте.
- Я угощу тебя вином, - сказал он. - У меня сейчас денег куры не клюют! Смешно, что я продал свои книжки, гитару, чтобы оплатить паскудство, а теперь потрачу эти деньги, чтобы отпраздновать наш союз! Когда, ты думаешь, он родится?
Она без колебаний ответила:
- В конце января.
- Так поздно?
- Посчитай сам! Май, июнь, июль…
От месяца к месяцу картина становилась более выразительной. Даниэль рос в собственном уважении одновременно с ребенком в животе его матери. В декабре он почувствовал себя невероятно солидным, мужественным, благородным и опытным.
- Да, - сказал он. - Все так!.. Как мы его назовем?
- Я еще об этом не думала!
- Действительно, у нас есть время!
Он удивился своей непоследовательности: четверть часа назад он думал уничтожить этого ребенка, а сейчас выбирал ему имя. От чего зависит судьба человеческого существа!
Дани тоже встала. Они направились к ограде. Даниэль держал ее за плечи.
- А как ты будешь говорить с отцом? - спросила она вдруг.
Призванный к порядку, он весь напрягся. Дрожь пробежала у него по позвоночнику.
- Не беспокойся, - сказал он. - Сегодня вечером все будет улажено! Я знаю, как надо действовать.
Кароль предупредила, что не будет ужинать дома. Не из-за ее ли отсутствия Филипп такой мрачный? Никогда Даниэль не видел у отца такого сурового лица. Сидя друг против друга за семейным столом, они приступили к поданному на десерт бланманже. Аньес обслуживала их в церковном молчании. Иногда слышалось, как хлопала дверь автомобиля во дворе дома. Чтобы перейти к атаке, Даниэль решил подождать, когда будут поданы фрукты. Филипп положил на тарелку грушу, разрезал ее на четыре части и медленно очищал каждую дольку от кожуры. Жесты его были точны, а взгляд неопределенен.
- Что ты делал сегодня днем? - спросил он, не поднимая глаз на сына.
- Ничего, - пролепетал Даниэль.
- Как ничего? Надеюсь, ты повторял программу!
- Конечно!
- У меня такое впечатление, что ты готовишься к экзамену кое-как!
- Ну нет, папа!
- Во всяком случае, организуй все так, чтобы обходиться без своего проигрывателя, пока зубришь лекции! Как ты хочешь хоть что-нибудь запомнить при этом грохоте в ушах?
- Это то, что мне нужно, папа. Я аудиовизуал!
Филипп пожал плечами. Сын раздражал его своими разумными ответами. Внезапно Даниэль почувствовал, что трусит. Хотя первые фразы были готовы у него в голове: "Папа, я должен поставить тебя в известность о серьезной ситуации. Я люблю одну девушку: Даниэлу Совло. Она ждет от меня ребенка. В этих обстоятельствах, думаю, ты будешь согласен…" На этом месте слова путались. Даже в мыслях он не мог продвинуться дальше. Нож отца скользил по четвертинке груши и с элегантностью оголял ее. Невозможно было прервать эту художественную работу. "Попозже, когда будем в гостиной…"
Они перешли в гостиную, и Филипп закурил сигарету. Даниэль сосчитал: один, два, три, глубоко вздохнул и сказал:
- Забавно, ты больше совсем не куришь трубку, папа!
- Нет, - сказал Филипп.
- Отец Даниэлы Совло курит трубку.
- А?!
- Даниэла Совло - сестра моего приятеля Лорана. Они оба очень хорошие. Ты должен был видеть их у нас…
- Возможно, не припоминаю.
Беседа шла плохо. Даниэль, обессиленный, дал задний ход. Сердце сильно билось. Затем, набравшись храбрости, он сделал вторую попытку:
- Я как раз обедал на днях у Совло, когда звонил вам по телефону… ты помнишь?..
- Да.
- Господин Совло инженер… Ты знаешь ФИСАК?
- Нет.
- Кажется, это очень большая фирма…
Молчание. С этой стороны тоже не удалось подступиться! Аньес принесла кофе. Они пили его маленькими глотками. У Даниэля упала на ковер ложка. "Сейчас подниму ее, и все скажу!" - решил он внезапно. Он наклонился, взял ложку большим и указательным пальцами, медленно выпрямился, встретился глазами с отцом и замолчал, ощутив комок в горле.
- Пойдешь работать? - спросил Филипп.
- Да, сейчас же.
- Тогда всего хорошего. Мне нужно идти.
Филипп встал, оставив сына в замешательстве. Что? Ужин закончился? Запутавшись в своих боевых планах, Даниэль подумал было задержать его, но не нашел предлога. Или, скорее, не искал его, слишком обрадовавшись, что испытание откладывается.
С облегчением, смешанным с досадой, он посмотрел, как отец ушел. Собственное малодушие тяжело давило ему на сердце. Все-таки нужно признаться, что момент был выбран неудачно. Лучше уж подождать более благоприятных обстоятельств, чем бросаться в атаку неизвестно когда и неизвестно как, - таковы основы стратегии. Завтра вечером он снова возьмет на себя это бремя. И тогда уже без уверток. Прямиком к цели. Должен же быть этому конец!.. Днем позже или днем раньше! Он захрустел сахаром. Гостиная утопала в мягком свете лампы. Между двумя подушками валялся платок Кароль из набивной вуали. Упавшая ложка оставила на ковре небольшое пятно. Разумеется, Дани будет разочарована. Он скажет ей, что отец не обедал дома. Первая супружеская ложь. За ней последуют и другие. Нет, он хочет создать с ней идеальную семью! Сделать счастье главным условием. Самое легкое - доверять друг другу. "Как я люблю ее! Как мне повезло, что я ее встретил!" - повторял он, чтобы продлить состояние счастья.
Даниэль выпил еще две чашки кофе и вернулся к себе в комнату. Голые стены, полупустые полки - она была неузнаваема. Вещи покинули комнату еще до того, как он сам оставил ее. Все здесь говорило ему о будущем уходе. Он включил проигрыватель, сел за стол и раскрыл тетрадь по физике. "Фактор мощности альтернативной цепи - это отношение между реальной мощностью, измеряемой в ваттах, даваемой ваттметром, и видимой мощностью, измерямой в вольт-амперах". Он ничего не понимал в электричестве. Свет голой лампочки резал глаза. Экзамен на бакалавра, потом свадьба. Провалиться в одном, преуспеть во втором. Неожиданно для себя он почувствовал, что боится и того и другого. "В какую я попал передрягу! Но нет, это очень хорошо! Нужно, чтобы все было очень хорошо! Как она сказала? "Раз Бог посылает нам ребенка…"" Он вздохнул. Тревога росла. Проигрыватель играл старый мотив "Stormy Weather". Он схватил красный карандаш и наугад подчеркнул несколько фраз в своей тетрадке, чтобы создать себе иллюзию понимания.
VI
Филипп нажал на одну кнопку, перемотал магнитофонную ленту, потом на другую, чтобы прослушать. На магнитофоне его собственный голос, измененный, хриплый, почти неузнаваемый, повторял слово в слово письмо, которое он только что надиктовал. Завтра его секретарша перепечатает текст на машинке и даст ему на подпись. Последнее время он отправлялся после ужина к себе в контору, чтобы на свежую голову поработать там в отсутствие сотрудников. Это был лучший момент дня, когда - без визитов, говорильни и телефонных звонков - он обретал свое равновесие. Следующим делом сейчас было предложение о выкупе компанией "Максвелл и Хадсон" патентов, принадлежащих "Французской компании вареных кож". Он подумал минуту, снова включил магнитофон на запись и, шагая взад и вперед, начал излагать текст.
Обычно работа такого типа не требовала у него больших усилий. Но в этот вечер он был уставшим, рассеянным и никак не мог увязать фразы одну с другой. Разумеется, из-за этого магнитофона! На самом деле он все еще предпочитал диктовать темноволосой мадемуазель Бигарро, которая обычно у них все стенографировала - с согнутой спиной, быстрыми руками и блестящими капельками пота на крыльях носа. Он слушал свою речь. Голос глухо отпечатывался в механической памяти. Техническое совершенство аппарата усиливало у него впечатление одиночества. Филипп обводил взглядом бежевые обои, красновато-коричневое покрытие пола, телефон с множеством кнопок, магнитофон, обе бобины-двойняшки которого медленно вращались, и отмечал в сознании, что он единственное живое существо в этом вещественном окружении. В очередной раз он ужинал наедине с Даниэлем. Кароль проводила все вечера вне дома. У нее была своя жизнь, у него своя. Это было результатом договоренности. Когда он завел речь о разводе, Кароль сразу же поставила свои условия. Она не только требовала непомерных алиментов, но к тому же, ссылаясь на то, что они заключили брак на основе общности имущества, претендовала на половину его дела. Если бы Филипп захотел остаться во главе "Кабинета Эглетьера", ему пришлось бы возместить ей убытки. Оценочная стоимость фондов была бы установлена по среднему итогу за три последних финансовых года. Кароль, несомненно, проконсультировалась с юристами. Согласись Филипп на ее условия, он разорился бы. Она держала его крепко, перекрывая кислород. Самой большой глупостью в его жизни было то, что он женился на ней, не заключив брачного контракта. Но в то время она казалась ему такой молодой, беззаботной, уязвимой, что он не мог заподозрить у нее задней мысли.
Теперь он был вынужден согласиться на нынешний modus vivendi, как она и предполагала. Не испытывая неудобств, Кароль наслаждалась всеми правами замужней женщины. Филиппу вообще следовало быть тише воды, ниже травы, если он не хотел, чтобы, поменявшись с ним ролями, развода потребовала она. Поскольку доказательства его неверности у нее были, на этот счет он не сомневался! Она была слишком хитра, чтобы в нужный момент не составить на него свое маленькое досье! Он поймал себя на том, что уже продолжительное время, как умолк. Все еще вращаясь, магнитофонная лента записывала лишь его шаги, вздохи, паузы между ними. На скорую руку он закончил диктовать свой доклад. Завтра надо будет еще раз просмотреть его.
Уже десять минут за полночь Филипп сложил бумаги, миновал комнату машинисток, где дремали под своими чехлами пишущие машинки, пересек пустой холл, выключил везде свет и вышел на темную улицу. Он не спешил вернуться домой. Что он найдет там, на рю Бонапарт? Холодный, пустой дом, где нет души. Уволив Мерседес, Кароль наняла приходящую домработницу, весьма беспомощную, которая усложняла работу Аньес, вместо того чтобы ей помогать. Хозяйство было организовано плохо, часы приема пищи больше не соблюдались, все пошло прахом. Эта дисгармония удручала Филиппа, но ему не хватало решительности бороться с нею. Происходящее казалось ему закономерной победой силы инерции и распада, фатального запустения, в чем виделось неизбежное дополнение к тому внутреннему отвращению, которое он испытывал.
Как только он вошел в квартиру, знакомое чувство беспокойства сжало сердце, как если бы он пробрался в чужой дом. Все здесь, стены и мебель, несло на себе печать присутствия Кароль. Он прошел на цыпочках по коридору, направился в гостиную и всмотрелся в темноту. Ни малейшего лучика света под дверью спальни. Одно из двух: или Кароль спит, или еще не вернулась. Второе предположение казалось более правдоподобным. После той ссоры они встречались только во время еды за столом и обращались друг к другу лишь в случае крайней необходимости. Стоя посреди комнаты, он еще немного послушал. Затем, гонимый безмолвием, вышел из гостиной.
Теперь Филипп спал у себя в кабинете на диване, стоящем у стены с книгами. Постель для молодого человека, узкая и жесткая. На столике под рукой лампа на обтянутой кожей ножке, пепельница, газеты, разрезной нож - все атрибуты холостяцкого комфорта. Он тяжело опустился на край дивана. Внезапно почувствовал тяжесть прожитых лет. Вспомнил своего сотрудника, Зюрелли, у которого был в начале года инфаркт и который с тех пор был уже другой человек, бледный, осторожный, задумчивый, живущий так, словно под ним тлеет медленный огонь… Теперь вот и он тоже болен. Удар, нанесенный Кароль, ошеломил его, привел в угнетенное состояние духа. Энергия через невидимую рану уходила из него.
Он выпрямился, прошел по коридору и вошел в крошечную ванную, примыкающую к бывшей комнате Жан-Марка. Его отражение запечатлелось в зеркале умывальника. Нижняя часть лица заметно расплылась. Снова у него появился второй подбородок!.. И больше не было упорства продолжать диету. "На что мне это к черту?"
Он разделся и пошел под душ. Вода, теплая и живительная, брызгала на плечи, заливала глаза, мочила губы. Кто сейчас любовник Кароль? Есть ли он у нее? Безусловно! Она еще молода, красива, свободна! Ей нужно только появиться, чтобы соблазнить. А он, Филипп? Все его успехи были связаны с деньгами. Ни одна из бабенок не любила его самого по себе. Он всегда так или иначе раскошеливался. Филипп вытерся махровым полотенцем, натянул на себя голубую пижаму и стал чистить зубы. Вкус мяты заполнил рот. Щетка резкими рывками скребла по деснам. Может быть, он слишком стар для Кароль? Женившись на ней, он ринулся в гонку, которая была ему не по силам. Не хватило дыхания. Нет! Она укатала бы даже тридцатипяти- и тридцатилетнего парня. В этой стерве сидит инстинкт разрушения. Радость для нее заключается не столько в том, чтобы нравиться, сколько в том, чтобы губить все, к чему она приближается. Филипп прополоскал рот и с силой плюнул. Розоватая вода потекла в раковину. Не потому, что Кароль любила Жан-Марка, она спала с ним, а потому, что нашла в этом особый случай напакостить, разрушить, довести до отчаяния… Теперь, когда она сделала из этого парня ничтожество, разумеется, он не интересовал ее больше. Филипп закрыл тюбик с зубной пастой. Слова Аньес всплыли у него в памяти: "Но, месье, это было в прошлом году…"
Филипп вернулся в кабинет, скользнул в постель, взял газету, попытался читать. Строчки путались. Нехотя он надел очки. Он стремился как можно дольше ими не пользоваться. Но что можно было поделать против медленного износа организма? Он пробежал несколько заголовков. "А Жан-Марк, где он?" Всякий раз, думая о своем старшем сыне, он натыкался на белую стену. Ни гнева, ни грусти, ни злобы, ни жалости. Ничего. Пустота. Он отложил газету. Книжные стеллажи утопали в желтом свете лампы, словно в каком-то сиропе. Все эти книги, из которых он не прочел и половины! Он сел на подушку, наугад снял с полки книгу: "Ясновидцы" Жерара де Нерваля. Что ему делать с этой изысканной литературой? Глаза перебегали от одной фразы к другой, но мысли не следовали за ними. Показалось, что жарко. Он расстегнул пижаму. Во рту - горечь. Он встал, прошел на кухню и достал из холодильника бутылку минеральной воды.
Пока он наливал воду в стакан, раздался глухой стук входной двери. Кароль! Откуда она возвращалась? Ему было наплевать! Ему было наплевать на все! Он выпил целый стакан, поставил его и вышел из кухни. В коридоре столкнулся с Даниэлем, который шел навстречу, стараясь не шуметь, с тетрадями под мышкой. На какой-то момент придя в замешательство, Филипп проворчал:
- Ты возвращаешься в такой час!
- Еще не поздно! - пролепетал Даниэль.
- Ты откуда идешь?
- От Совло.
- Что ты там делал?
- Повторял математику с Лораном.
- С каким Лораном?
- С Лораном Совло, моим приятелем… Ты же знаешь, папа…
- Ах, да! - сказал Филипп. - Иди ложись спать!
Но Даниэль не шелохнулся. Он наблюдал за отцом со смесью отваги и страха. Кадык у него на шее поднялся и опустился - он проглотил слюну и пробормотал:
- Папа, у тебя есть минута?
- Когда?
- Сейчас. Я хотел бы поговорить с тобой. Это важно!
Филипп заколебался, потом сказал:
- Ну что же, говори!
Взгляд Даниэля пробежал по мрачному ряду дверей стенного шкафа. Похожие одна на другую, серые, квадратные, лакированные, они блестели при ярком свете электрической лампочки.
- Здесь? - прошептал он.
- Идем, - сказал Филипп.
Они вошли в кабинет. Филипп присел на край своего письменного стола. Уголком глаза он с недовольством посмотрел на белеющую напротив книжных стеллажей постель. Смятые простыни, одинокая подушка, какое красноречивое свидетельство! Но Даниэль, казалось, ничего не заметил. Он стоял перед ним прямой, сосредоточенный, словно на кончике трамплина. Внезапно он ринулся в бой:
- Папа, произошла очень серьезная вещь. Даниэла Совло… сестра моего приятеля Лорана… она… она ждет от меня ребенка… Я обязан на ней жениться…