На улице Франсуаза ругала себя за этот уход, который был очень похож на бегство. Охваченная возмущением, она не сумела ответить ему так, как он этого заслуживал. Он слишком складно говорил, слишком пристально на нее смотрел, он ее парализовал. Сейчас, когда его уже не было рядом, пришли в голову все слова, которые она должна была ему сказать. "Для меня, господин Козлов, самоубийство - это болезненное состояние… Я верю в Бога всеми силами души… Несомненно, Его со мной не было, когда я совершала то безумие… Сейчас ко мне снова вернулось хладнокровие… Я знаю, чего хочу, знаю, куда иду…" Злость удесятеряла ее красноречие. Она торжествовала. А он этого не знал. Она была зла на Маду за болтливость. Что он сказал, чтобы ее обмануть? Он был так ловок! Лучше всего было бы больше его не видеть. Перейти в группу к другому ассистенту. Она была бы не первая, кто это сделал. Вдруг у Франсуазы возникло чувство, что за ней кто-то идет. Не он ли преследует ее? Она испугалась и обернулась. Нет, это был не он. Вздохнув с облегчением, она продолжала свою прогулку, без всякой цели кружа по кварталу. Улица за улицей, под шум и городское движение она развеивала свою досаду.
Было уже поздно, когда Франсуаза вернулась домой. Она хотела было пройти прямо в комнату, но выходящая из гостиной Кароль остановила ее:
- Ты знаешь, который час, Франсуаза?
- Половина восьмого.
- Без двадцати восемь. Портниха ждала тебя, чтобы переделать твои блузки, и ушла.
- Я совершенно забыла, - прошептала Франсуаза. - Как глупо!
- Где ты была?
Резкий тон, каким был задан этот вопрос, задел Франсуазу. Но ей нечего было скрывать. Она спокойно ответила:
- Я ходила в кафе с моим преподавателем.
- С каким преподавателем?
- С Александром Козловым.
- Ты выскочила из его постели! - закричала Кароль.
- Что ты придумываешь? - пролепетала потрясенная Франсуаза.
Вначале она яростно отбивалась. Потом вдруг обрела спокойствие. Она уже не раз замечала, что мачеха сердится по пустякам на отца, на Даниэля, на нее, на прислугу. Такая нервозность не была прежде свойственна Кароль. Неужели все дело в том, что ее бросил Жан-Марк? Лишившись его, она потеряла голову. Ее следовало не бояться, а жалеть. Красивое лицо Кароль слегка сморщилось:
- Ты заслуживаешь, чтобы я рассказала об этом твоему отцу! - выкрикнула она глухим голосом.
- Ты не можешь сказать моему отцу о том, чего нет! - ответила Франсуаза, выдержав ее взгляд.
Кароль резко повернулась и быстрыми шагами удалилась. Франсуаза не испытала никакого удовлетворения от того, что на какой-то момент одержала над ней верх. Сегодня у нее были более серьезные заботы, чем отношения с мачехой.
Причесавшись и вернувшись в гостиную, она увидела там отца, Даниэля и Кароль, которые собирались садиться за стол. Обычно по средам и Жан-Марк обедал дома, но в последнюю минуту он отказался от приглашения. Его видели все реже и реже.
Лица у всех были мрачными. Даниэль жаловался, как трудно в лицее заниматься математикой и физикой. Отец отвечал ему, что он ничего не добьется, если не будет больше заниматься дома.
- Но я занимаюсь столько, сколько могу, папа!
- Включая свой проигрыватель?
- Это мне не мешает, наоборот! Только преподаватель, похоже, думает, что все мы вундеркинды! Он читает лекции для нескольких ребят в первом ряду! А нас сорок пять. Так что, если это будет продолжаться, я оттуда сбегу!..
Франсуазе еще не доводилось видеть у брата такое измученное лицо. Может быть, впервые в жизни он тоже ощутил сомнение, страх. Так или иначе, на нее никто не обращал внимания, пока продолжалась эта семейная дискуссия. Она нашла здесь покой, в котором нуждалась, чтобы снова подумать о том, что ей сказал Козлов.
Неожиданно на пороге появилась Мерседес с мертвенно-бледным лицом. Но не для того, чтобы сообщить об ужине. Она хотела поговорить с мадам. Наедине! Раздраженная Кароль пошла вслед за ней в холл. Через оставшуюся открытой дверь Франсуаза услышала голоса:
- Прекрасно, мадам! Я только что была в кабинете месье, а эта вещь все еще там! Но я предупредила мадам этим утром! Я больше не могу выносить эту страшную голову в доме! Она пугает меня, я не могу работать! Это негритянская ведьма. В моей стране говорят…
- Мне наплевать, что говорят в вашей стране! - отрезала Кароль.
- В таком случае, раз голова остается в кабинете месье, пусть мадам не рассчитывает, что я буду убираться в этой комнате. Вот так, мадам…
- Хорошо, - вздохнула Кароль, - мы все сделаем по-другому.
Она вернулась в гостиную; лицо ее было искажено, руки сцеплены в замок.
- Что там за история? - буркнул Филипп. - Ты же не собираешься уступать этой девчонке? Если ей не нравится дом, пусть собирает чемоданы! Кто сказал, что она незаменима?
- Для меня - да, - парировала Кароль. - Я тебе говорила об этом сто раз. Она профессиональная горничная, что становится редкостью!
- Что действительно редкость, так это ее свинский характер! - заметил Даниэль.
- А тебя не спрашивают, - оборвал его Филипп с раздражением.
- В любом случае, ты уж меня извини, - продолжала Кароль, - но если нам придется выбирать между головой и Мерседес, то я предпочту Мерседес!
- Спасибо! - буркнул Даниэль.
Франсуаза посмотрела на него с нежным сочувствием.
- Согласись, что эта голова портит вид в твоем кабинете! - сказала Кароль, поворачиваясь к мужу.
- Куда ты хочешь ее поставить? - спросил он.
Франсуаза вмешалась:
- Я возьму ее в свою комнату!
- Тогда Мерседес откажется входить в твою комнату!
- Подумаешь, я и сама приберусь!
Филипп закатил глаза к потолку:
- Это безумие! Мерседес заставляет нас терпеть что угодно!
- Есть и другие, кто в последнее время делает то же самое! - сказала Кароль, едва разжимая губы.
Ее зрачки светились стальным блеском. В разгар воцарившегося молчания Мерседес вошла и возвестила:
- Кушать подано!
Институтская библиотека была светлой, тихой; тут и там склоненные над книгой головы студентов. Сидя возле окна, Франсуаза разбирала повесть Пушкина "Выстрел", о которой рассказывал этим утром господин Надзорный, преподаватель русской культуры. Поскольку рядом никого не было, она время от времени перечитывала вполголоса какую-нибудь фразу, чтобы научиться произносить ее правильно. При малейшей ошибке в произношении она вспоминала насмешливую улыбку Козлова. Она не видела его после их разговора и не стремилась встретиться снова. Но она и не просила записать ее в группу к другому ассистенту. Говорили, что госпожа Шуйская - блестящая преподавательница, деятельная, жизнерадостная и компетентная. Бесспорно, даже выше Козлова в педагогическом отношении… Франсуаза твердо решила добиться успеха. Потом, если она получит диплом Института восточных языков, то будет участвовать в конкурсе, чтобы поступить на работу переводчицей в Министерство иностранных дел или секретарем университетской администрации в Министерстве образования. Она видела свое будущее только в работе. Самой зарабатывать на жизнь, никого не обременять, по возможности жить одной. Она вернулась к "Выстрелу". Обложку книги украшал портрет Пушкина. Франсуаза знала, что он был убит на дуэли в тридцать семь лет. Какое странное совпадение между смертью этого человека и сюжетом его повести! Несомненно, есть знаки, которые влияют на человеческую судьбу, хотя люди и считают себя свободными в выборе своего пути! Возможно, для ума в высшей степени просветленного никогда ничего случайного не бывает! Неожиданно она почувствовала рядом чье-то присутствие. Козлов сел за ее стол и улыбался точно так, как если бы она произнесла одно русское слово вместо другого.
- Почему вы от меня так внезапно ушли в тот вечер?
Франсуаза вздрогнула:
- Я… я опаздывала… я больше не могла оставаться…
И она сразу же пожалела об этой лжи.
- Это неправда, Франсуаза. Я знаю, что произошло. У меня есть один недостаток: я неловок, нетерпелив, любопытен по отношению к людям, которые мне интересны. В сущности, вы упрекаете меня за то, что я хотел все о вас знать!
- Ничуть не упрекаю!
- Да! Да! Упрекаете! Я иногда забываю, что вы маленькая семнадцатилетняя, простите, девятнадцатилетняя девочка… из хорошей семьи, с католическим воспитанием и так далее… Мне хочется обсуждать с вами некоторые проблемы открыто, излагать свои взгляды на тот или иной вопрос, слышать ваши ответы в надежде, что, может быть, они меня убедят… Но это - игра, для которой вы не созданы. Стоит мне поднять дискуссию на более высокий уровень, как вы напрягаетесь. Вы расцениваете несогласие с вами как обиду!
- Я ушла не потому, что я с вами не согласна.
- А почему?
- Потому что… потому что я чувствовала, что вы хотите завести разговор, который мучителен для меня!
- О добровольной смерти?
- Да, в том числе…
- Надо было мне об этом сказать! Я бы прекратил, моя маленькая Франсуаза!
Он смотрел на нее с большой нежностью… Все стало так просто, после того как он объяснил! Теперь она уже не понимала, почему сердилась. Потому что он говорил с ней о ее самоубийстве? А потом? Он обсуждал этот вопрос на философском уровне. Она должна научиться все обсуждать свободно и остроумно, если хочет подняться до уровня настоящих интеллектуалов, таких как он.
- Могу вам сейчас признаться, - продолжал Козлов, - эта тема одна из тех, которые меня больше всего привлекают. Я даже собирался написать об этом однажды эссе. Но, обещаю вам, мы никогда не коснемся ее даже намеком. Мне нужно вам столько еще сказать, если вы хотите, чтобы мы остались друзьями.
- Да, - ответила она едва слышно.
Некоторые студенты наблюдали за ними, делая вид, что читают.
- Пойдем, - сказал Козлов и властным жестом закрыл перед ней книгу.
Она встала и направилась вслед за ним с ощущением, что уже и сама не знает, что хочет. Но даже эта непоследовательность была для нее расслабляющей после умственного напряжения, которое подпитывалось ее ожесточением.
Светило солнце, холодное, розоватое, затянутое мглой. На рю де Сен-Пьер образовалась пробка из-за трех больших автобусов, зажатых в потоке автомобилей. Козлов повел Франсуазу к набережной. Они спустились к берегу. Обычная их прогулка. Время все выветрило из памяти. И все же это было уже не так, как раньше. Козлов молчал с задумчивым видом.
- Что с вами? - спросила она. - Вы молчите…
- Потому что боюсь.
- Чего?
- Шокировать вас каким-нибудь неосторожным словом! Семь раз я прокручиваю его на языке и на седьмой отказываюсь произнести.
Она засмеялась:
- Вот и глупо! Я все могу понять!
Вряд ли ее слова убедили его. Тогда, собрав все свои силы, словно для того, чтобы преодолеть препятствие где-то внутри себя, она медленно произнесла:
- Я хотела вам сказать, что для меня самоубийство - это нечто вроде болезни, которая внезапно поражает вас… Если я совершила эту глупость, это преступление, то только потому, что Бог отвернулся от меня в ту минуту…
Она остановилась, выдохшаяся и счастливая тем, что договорила свою мысль до конца.
- Это означает, что Бог отвернулся от вас потому, что несколько месяцев назад вы с таким доверием пришли ко мне?
- Нет, - прошептала она, - я так не считаю.
- Но вы в этом не уверены!
- Это так далеко!
- Для меня - нет.
- Я не хочу больше об этом вспоминать.
Они шли молча. Жители квартала выгуливали собак вдоль покрытого травой газона. На скамейке подкреплялся какой-то клошар.
- Что вы намерены делать потом? - спросил Козлов Франсуазу. - Удалиться от мира, уйти в монастырь?
Вот они опять - язвительный тон, сверлящий взгляд, которые ей так не нравились.
- Почему вы так говорите? - прошептала она.
- Потому что, вновь обретя Бога, вы отказываетесь от радостей жизни! Чрезвычайно любопытно, что для некоторых набожных душ вера - это синоним паралича или отсутствия желаний. Они страшатся земного счастья, дабы не оскорбить того, кто, однако, сотворил землю.
- Я не боюсь земного счастья, - сказала она. - Но я хочу, чтобы оно было прочным и чистым.
- Вы требуете невозможного!
- Я не думаю, что для меня невозможно выйти замуж, создать семью, стать матерью…
Разыгравшаяся собака, доставая закатившийся мяч, ткнулась Козлову в ноги. Он отстранил ее и продолжал:
- Вы меня успокоили, моя маленькая Франсуаза. Я боялся, как бы вы не поставили перед собой слишком высокую цель. И каким вы представляете себе этого человека - вашего будущего мужа?
- Не знаю.
- Каким должно быть его главное качество?
- Он должен меня любить.
Козлов задумался.
- А я, Франсуаза? Меня вы любили?
Она сочла делом чести быть искренней.
- Да. Иначе, как вы считаете, я пошла бы на то, что я совершила?
- А сейчас вы меня еще любите?
- Нет.
- Потому что я вас разочаровал?
- Может быть…
- Или же потому что вы меня боитесь?
- Боюсь?.. С чего бы мне вас бояться?..
- Я вам скажу: у вас создалось впечатление обо мне как о человеке, на которого нельзя рассчитывать, который не хочет остановиться, связывать себя, строить…
- Вы мне уже повторяли все это!
- А если бы сегодня я сказал другое?
- Не понимаю.
- Если бы я попросил вас выйти за меня замуж?
Франсуаза потеряла дар речи. Она почувствовала, как в ней сразу перемешались возбужденность и нежность, удивление, испуг и переполненность счастьем. Он не понимает, что говорит, он сошел с ума, от него нужно бежать!..
И поскольку она молчала, Александр тряхнул головой и слегка засмеялся:
- А почему бы и нет? Мне нравится периодически пересматривать свои взгляды! Достоинство человека - в способности время от времени ставить свою жизнь на какую-нибудь карту! Предположим, сегодня я все ставлю на карту брака! Жизнь покажет, что это даст!
- Вы смеетесь надо мной! - сказала она едва слышно.
Он принял серьезный вид.
- Я над собой смеюсь, Франсуаза! - пробормотал он. - Над собой и над своими теориями. Я дошел до того, что признался вам в любви. Я кружу вокруг этого очевидного факта, рыча от ярости. И вместо того, чтобы сделать вас счастливой, оскорбляю вас, причиняю боль… Не думайте больше об этом! Мы не станем мужем и женой, потому что вы этого не хотите. Впрочем, для вас, бесспорно, так будет лучше. У меня в кармане нет ни гроша, очень скромное место в обществе, невыносимый характер… О, вы счастливо отделались! И я в результате - тоже!.. Пойдем! Надо выпить и отметить это!
Он схватил ее за руку и повел на каменную лестницу, которая вела к набережной. Она не понимала, что произошло. Какой поворот на сто восемьдесят градусов! Жонглер, клоун! Но у него был такой несчастный вид. В этом пальто с обтрепанными рукавами! Они вышли к улице.
- Бистро напротив вам подойдет? - спросил он. На перекрестке зажегся красный свет, перекрыв поток автомобилей. Они бегом пересекли набережную Малаке. Перед бистро Франсуаза остановилась, собрала силы и сказала:
- Нет.
- Вы не хотите?
- Нет.
Он грустно улыбнулся, не меняя выражение глаз:
- Тем хуже.
- Я пойду домой, - прошептала Франсуаза.
Он отпустил ее. Ступив три шага, она обернулась и увидела, как он открыл дверь бистро.
VI
- Тебе не надоело? - спросил Жан-Марк, снова закрывая свою тетрадь по административному праву.
- Надоело, - отвечал Дидье Коплен. - Не знаю ничего более нудного! Перейдем к гражданскому?
Жан-Марк посмотрел на часы - четыре. К половине пятого он ждал Валерию де Шарнере. Как раз есть время подготовиться, навести порядок в комнате… Он не мог понять, почему она согласилась к нему прийти по первому звонку. Несомненно, у нее кризис.
- Нет, - сказал он, - у меня свидание. Извинишь меня?
- Если я правильно понял, мне нужно сматываться!
- Пять минут раньше или позже дела не меняют!
- Это девушка с факультета?
- Нет.
- Ты с ней спишь?
- Нет еще!
- Во всяком случае, не забудь сегодня вечером прийти ко мне!
- Да, но поздно, - сказал Жан-Марк. - Отец приглашал на ужин. Я обещал быть.
- Приходи, когда захочешь, но я на тебя рассчитываю. Мне бы хотелось все-таки, чтобы ты познакомился с Жаклин!
Главное слово было произнесено: Жаклин! С тех пор как в Дидье вцепилась эта студентка с медицинского факультета, он стал другим: мечтательным, озабоченным, рассеянным. Разумеется, у него были "серьезные намерения", у дурачка! Жан-Марк стукнул его по плечу кулаком:
- Поклянись, что ты не сделаешь глупость и не женишься на ней!
Дидье покачался на стуле и засмеялся, поднимая стакан:
- Клянусь!
- Даже если она умопомрачительна (а я лично не сомневаюсь, что она такова!), женившись, ты все испортишь. Представляешь себе учебу, когда жена в доме, а может, и малышня? Нет, старик, в нашем возрасте не стоит особенно к кому-то привязываться. Имей смелость быть в любви немного мерзавцем! Иначе тебе конец!
Жан-Марку показалось, что он слышит голос собственного отца. От этой поднимавшейся в нем другой личности ему стало не по себе.
- Мы об этом снова поговорим, когда ты ее увидишь, - пробормотал Дидье, вставая и собираясь уходить.
Он снял свой пиджак со спинки стула и набросил на плечи. Открытое лицо, большие очки в черепаховой оправе излучали уверенность. "Какой хороший парень!" - подумал Жан-Марк. И сразу нахмурил брови. В коридоре приближались шаги. Кто-то постучал в дверь - это Валерия пришла раньше времени. На полу валялись разбросанные книги, у кровати пара ботинок, около умывальника грязное белье… Жан-Марка раздражал этот беспорядок, но ему не хотелось суетиться при Дидье, раскладывая по местам вещи.
- Входи! - сказал он.
Появилась Валерия, белокурая, тонкая, белокожая. На ней был хорошенький желтовато-коричневый костюмчик, отделанный черной тесьмой. Жан-Марку льстила ее элегантность. Но способен ли был Дидье оценить изысканность женского туалета? Он поздоровался с Валерией, сказал напоследок Жан-Марку: "Значит, сегодня вечером, точно, старик, да?" - и быстро ушел.
Валерия окинула взглядом комнату:
- Здесь прелестно! Ты легко ее нашел?
- Да, через одного приятеля.
- А сейчас живешь здесь один?
- Как видишь…
- Я совершенно ничего не вижу! Может, тут целый гарем, за этой ширмой!
- Нет, это душ!
Она со звонким смехом прошла, села на край диван-кровати и откинулась назад, опершись локтями на матрас. Втянув голову в плечи, выставив вперед грудь, Валерия в упор смотрела на Жан-Марка. Но он видел только свои стоптанные башмаки, валявшиеся на полу. Желтая кожа на них деформировалась, истончилась, поизносилась и почернела от чистки. Это старье, уже никуда не годное, с которым он никак не решался расстаться, неожиданно вызвало у него ужас.
- Ну как твое впечатление от Штатов?
Этот вопрос, который ему задавали раз сто, вывел его из себя. Повторяя одно и то же, чтобы объяснить свое восхищение, он в конце концов начал в нем сомневаться. Он чувствовал себя актером, которому надоела его лучшая роль.
- Потрясающе! - сказал он просто. - А ты, кажется, была в Шотландии?
- Да.
- Хорошо?