- Замечательно! Я целыми днями скакала на лошади.
- И все?
- Нет. Хочу еще сообщить тебе, что я уже больше не девственница.
Она произнесла это каким-то развязным тоном, задрав кверху нос, прищурившись и сверкая глазами.
- А! - сказал он. - Мои поздравления.
Он вовсе не удивился. Но эта новость, вместо того чтобы его обрадовать, поскольку избавляла от сложностей, скорее, расстроила. Как если бы Валерия лишила его всякого повода для уважения, как если бы теперь он уже не был свободен в своем выборе! Жан-Марк достал из шкафа бутылку виски, принесенную накануне из отцовского погреба, минеральную воду "перье", стаканы и расставил все на полу перед диваном. Одновременно быстрым движением задвинул башмаки с глаз долой. Но они натолкнулись на ножку дивана и остались стоять на виду.
- Ты не хочешь спросить, как это было? - поинтересовалась Валерия.
- Ну, знаешь, это всегда происходит более или менее одинаково…
- Невинности меня лишил друг моего отца.
Намеренное уточнение не вызвало никакой реакции у Жан-Марка. Он сел по-турецки прямо на коврик и налил виски.
- Потрясающий тип, - продолжала Валерия. - Старик! Сорок пять лет! Но красивый, спортивный, умный. Грек, который читал Верлена, представляешь, что за человек? Он, как и я, был в гостях у Донагов. Ночью пришел ко мне в комнату…
- И сейчас ты его любовница? - спросил Жан-Марк.
- Ты что! У него жена-прилипала, дети-пиявки… Я быстренько отступила!..
- У тебя после этого были другие?
Закинув назад голову, она сделала большой глоток виски.
- Нет.
- Ты сожалеешь?
- Я тебе это скажу чуть позже.
Она настойчиво его изучала. Он делал вид, что не понимает значения ее взгляда, чтобы дать себе время ощутить желание. Но чем больше повторял, что она красива и доступна, тем меньше волнения он испытывал.
- Иди ко мне, - сказала Валерия, поманив его пальчиком.
Он сел рядом с ней на диван. Она дотронулась до его руки. Но Жан-Марк вспомнил другую руку, прикоснувшуюся к нему, когда он держал руль автомобиля. Как он был взволнован тогда и как холоден сейчас! Чего ему не хватало? Кожи Кароль, духов Кароль, музыки ее слегка хрипловатого голоса? Он упорно гнал от себя воспоминания, которые буквально переполняли его, и изо всех сил старался увлечься молодым лицом, медленно к нему приближавшимся. Это лицо было для него неизвестной планетой. Бледной, необъятной, холодной. Их губы встретились. Жан-Марк продлил поцелуй, ощутив какую-то жалкую слабость у себя в паху. Кароль по-прежнему стояла у него перед глазами: ее обнаженный силуэт в полумраке, ее грудь, ее движения, когда она снимала белье. Он откинул назад голову. С минуту они молча смотрели друг другу в глаза. Валерия протянула руку, развязала Жан-Марку галстук, распахнула воротник, расстегнула пуговицы на сорочке, погладила кожу у него на груди. Кароль делала это по-другому. Лучше! А эта маленькая ручка подростка с сухой ладонью, это лицо порочного ребенка, на котором жизнь еще ничего не отметила… Дура набитая! Даже не попросила мужчину задернуть шторы, создать интимную обстановку! Эта уж, наверное, не побоялась бы и при полном свете показаться голой, потому что была уверена в своих бедрах, груди, шее! Ей было нечего скрывать! А значит, и нечего дать! "Да нет, она потрясающая! Любой бы на моем месте…" Жан-Марк весь дрожал, но ничего не мог сделать и готов был расплакаться в тот момент, когда она, с полузакрытыми глазами, с легкой улыбкой на губах, кончиками пальцев гладила его грудь, словно нащупывающий дорогу слепой. Одним прыжком он вскочил, задернул двойные шторы и вернулся к ней. Может, в полумраке все пойдет лучше. Он раздел ее. Она позволяла ему это делать и помогала, шепча:
- Я люблю тебя, люблю…
Он положил ее, уже обнаженную, на диван. Луч света, проникавший через неплотно задернутые шторы, достаточно освещал девушку, чтобы вызвать желание. Наклонившись над ней, он смотрел на нее, вдыхал ее запах. У нее были длинные ноги, плоский живот, маленькие и круглые груди с твердыми сосками, торчащими, как наперстки. И все это, молодое, упругое, ничем не благоухало. Жан-Марк ласкал ее. Она слегка постанывала. А он никак не решался. Он разделся, не переставая смотреть на нее. Белокожая! Блондинка!
- Что-то не так, Жан-Марк? - прошептала она.
Говоря это, она слегка привстала, держа на груди руки с раздвинутыми пальцами, словно морские звезды. Эту позу Кароль часто принимала в постели. Она стеснялась своей груди, которую считала уже немолодой. Это было от избытка кокетства. Временами Валерия была похожа на Кароль. Кароль, перекрасившуюся в блондинку. Смешно! Нелепо! Он бросился на нее, опрокинул, овладел ею - быстро, плохо, грубо и потом отстранился, чувствуя отвращение. Валерия обнимала его, обвивая руки вокруг его шеи и тесно прижимаясь к его бедрам. Несомненно, она была разочарована, но для нее, как и для него, честь была спасена, - сейчас уже можно было изобразить нежность.
- Ты знаешь, так хорошо, - сказала она. - Ты сильный!.. Ты замечательный!..
Он молчал, вдыхая ноздрями воздух. От ее тела, которое только что ничем не благоухало, исходил отчетливый аромат - нежный, сладкий и одновременно терпкий запах напоминал бензойную смолу, нет - ладан…
Кран в раковине капал, издавая легкий хрустальный звук. "Кароль, прости!" Если бы только она была мертва! Не видеть ее больше никогда! А сегодня обед с Дюурионами, Шалузами…
- Ты знаешь, - сказала Валерия, - тот тип в Шотландии, друг моего отца, часами держал меня голую на коленях. Это была какая-то свинья. Я в конце концов ему все сказала. Он ушел в бешенстве. А вот ты мне нравишься… Ты будешь мне верен?.. Лично я тебе ничего не обещаю! Если ты не будешь со мной очень милым…
Она засмеялась, прильнула к нему, приложилась губами к его губам. Потом они закурили. В семь часов Жан-Марк выпроводил ее. Она удалилась сияющая. Для нее это была победа! Вот идиотка! Он открыл окно и вдохнул полными легкими. Наконец-то воздух, холодный, здоровый, свежий, в котором не пахло женщиной! Ему нужно было подготовиться к ужину. Мысленно он уже выбрал галстук - темно-синий в тонкую зеленую полоску.
Это был настоящий театр: все персонажи играли роли, начиная с Кароль и Филиппа, разыгрывавших счастливую семейную пару, и кончая Даниэлем, поглощавшим обед с чисто английской изысканностью, пока преобразившаяся в преданную служанку Мерседес, внимательная и добрая, уходила и приходила, кружила вокруг стола, сверкающего серебром и хрусталем. Даже у Франсуазы лицо было каким-то необычным. Жан-Марк заметил, что она выглядела радостной, загадочной и напряженной. Она была лучше причесана, чем накануне. Он улыбнулся ей через жардиньерку из китайского бело-голубого фарфора и поднял свой бокал. Что за идея возникла у Кароль - пригласить Шалузов и Дюурионов после того, как она поссорилась с ними во время круиза! Светское примирение? Впрочем, Поль Дюурион - крупный клиент конторы Эглетьера!
Разговор был чисто географическим: Греция, Соединенные Штаты, Кот-д’Ивуар. Стоило интересу чуть сникнуть, как хозяйка оживляла беседу каким-нибудь ловким вопросом или забавной репликой. Непринужденность Кароль восхищала Жан-Марка. Он не знал никого, кто мог бы сравниться с ней в шарме и элегантности. Чем более неестественной, деланной она выглядела, тем сильнее нравилась ему. Желание, которое он не мог испытать днем при виде белокожей блондинки Валерии, лежавшей перед ним обнаженной, охватывало его и доводило до дурноты, стоило ему посмотреть всего лишь на руку Кароль, лежавшую спокойно на скатерти. Одержимый этим наваждением, он говорил мало и упорно думал о впечатлении, которое производил на нее. Одетая в черное платье с остроконечным декольте и бриллиантовой застежкой на плече, Кароль просто царила - недоступная, запретная, словно окруженная пуленепробиваемым стеклом. Он готов был бросить салфетку и убежать. Но обед нестерпимо долго тянулся. Даниэль снова попросил мороженого с клубникой, негодяй! А господин Шалуз, который был большим знатоком вин, без конца нюхал и дегустировал поданный к десерту сотерн. К счастью, в этот день у Дидье Коплена была вечеринка. Жан-Марк предупредил Кароль, что сбежит сразу после обеда. Он действительно приходил в себя только за пределами дома.
Наконец все встали из-за стола. Пока Мерседес накрывала в гостиной кофе, Жан-Марк увлек Франсуазу в угол комнаты и прошептал:
- А не пойти ли тебе вместе со мной?
- К Дидье? Но я не приглашена.
- Да это и не обязательно! Там будет очень мило. Он познакомит нас со своей девушкой. Он подумывает о женитьбе…
- Дидье хочет жениться? - воскликнула Франсуаза.
И на ее лице изобразился столь живой интерес, что Жан-Марк раскрыл глаза от удивления: она же едва знала Дидье!
- Да, - сказал он, - это довольно глупо!
- Почему? Если девушка хорошая…
- Даже если хорошая! Брак, знаешь…
- Не всегда!
- О, нет… во всяком случае для нас… Когда надо учиться…
- Да, конечно.
- Так я тебя увожу?
- Мне бы хотелось, но, наверное, это будет не очень вежливо?..
Их прервала перестановка в гостиной: Дюурионы принесли диапозитивы, сделанные во время круиза, и все принадлежности для показа. На комоде поместили проектор, перед зеркалом на камине развернули экран, поставили стулья для зрителей. Господин Дюурион, готовя аппарат к работе, регулировал высоту объектива. Его жена, взявшая на себя художественный комментарий, взволнованная и воодушевленная, суетилась вокруг папки со снимками. Жан-Марк подошел к Кароль и сообщил ей, понизив голос:
- Я собираюсь сматываться.
- Уже? - произнесла она, взглянув на него с недовольным видом.
- Да. Я обещал Дидье прийти не слишком поздно. К тому же я увожу Франсуазу…
- Но… но это невозможно!.. Вы не можете уйти оба!
- Для того чтобы смотреть фотоснимки, мы вам не нужны!..
Жан-Марк говорил быстро, чтобы преодолеть в себе страх - выступать против Кароль было непросто! Как только он вышел из зоны воздействия ее взгляда, ее духов, он вновь обрел уверенность в себе. Дюурионы и Шалузы, когда он выразил сожаление, что они с сестрой не смогут присутствовать на демонстрации диапозитивов, дружно воскликнули, что ни он, ни Франсуаза ничего не потеряют, поскольку в их возрасте имеются занятия и получше.
- Уходите быстро, мои дорогие! - сказала им Кароль со снисходительными нотками в голосе.
- И Франсуаза тоже уходит? - спросил Филипп.
- Ну да, они так договорились, - сухо заметила Кароль.
Даниэль воспользовался случаем, чтобы тоже улизнуть: у него завтра контрольная по физике, а он к ней еще не подготовился.
- Можно уже гасить свет? - спросила госпожа Дюурион.
Кароль безропотно сидела рядом с Моник Шалуз. За время круиза она насмотрелась на Поля Дюуриона, который носился среди руин с фотоаппаратом в руках, щелкал в упор античные храмы и современных крестьян. И вот теперь ей приходится созерцать вереницу этих видов с комментариями Колетт. Лично она ненавидела фотографии. Прежде всего потому, что не считала себя фотогеничной. А еще потому, что эти свидетельства ушедшего времени наводили ее на мысли о старости и смерти. "Придет день, когда от нас уже ничего не останется, кроме маленьких, старомодных, смешных изображений…" Филипп повернул выключатель. Наступила темнота, в которой засветился белый четырехугольник экрана. Кароль услышала, как с глухим звуком закрылась входная дверь: Жан-Марк и Франсуаза ушли. "Это уж слишком, вдвоем!" - подумала она про себя. И со злостью мысленно последовала за ними в их веселое бегство, подальше от взрослых, подальше от скучных обязанностей…
В глубине гостиной неожиданно выросли колонны Парфенона с голубым в белый горошек платьем госпожи Дюурион на первом плане.
- Потрясающе! - запищала Моник Шалуз. - Мрамор, бело-розовый оттенок мрамора! Он красивей, чем в природе!
Потом возник господин Шалуз в шортах и полотняной шляпе перед храмом Нептуна в Пэстуме. Теперь восторгалась Кароль. Казалось, что ее голос звенит под стеклянным колоколом. Этот сговор между братом и сестрой, это радостное соучастие. Жан-Марк, разумеется, сообщил Франсуазе, что порвал с ней. Он гордится тем, что произошло. Еще бы! Его первый мужской успех. А эта маленькая потаскушка с ужимками недотроги, она-то как, наверное, обрадовалась!
- И это, не правда ли, восхитительно?.. Вы помните, Кароль?
- Это… Это Олимпия?
- Нет. Это Дельфы, давайте посмотрим!
- В любом случае, Поль, вы необыкновенный художник! И установка кадра, и чувство объема!
Жан-Марк с сестрой даже сейчас, может быть, говорят о ней. Разумеется, чтобы ее растоптать. В этом отношении можно положиться на Франсуазу. Кароль сцепила руки в замок. Неожиданно над камином возникло крупным планом женское лицо, загорелое, смеющееся, с морщинками, появившимися от солнца. "Боже мой! Неужели это я? Да! Какой ужас!"
- А! Вот и наша восхитительная Кароль! - сообщила Колетт Дюурион.
Игла вонзилась в самое сердце. Кароль содрогнулась. Она никогда не замечала у себя этой фальшивой молодости. А кожа на лице! Тридцать три года! "Самый прекрасный возраст для женщины!" - провозглашали дурацкие модные журналы. Вероятно, Жан-Марк так не считает. Нет, она никогда не простит ему оскорбления, унижения, нанесенного в тот момент, когда ей пришлось впервые засомневаться в своей власти.
- Я прошу вас уничтожить этот снимок! - сказала она.
- О, нет! - воскликнул Поль Дюурион. - Он самый красивый в моей коллекции! Вы на нем такая живая, такая очаровательная…
Шалузы переусердствовали. Кароль опустила голову. Все лгали. Правдой был только уход Жан-Марка. "Что он сейчас делает? С кем танцует? С кем обнимается?"
- Кароль, вы помните?.. Фиакр в Афинах… ночной ужин в Пирее… Старый моряк… Наше купание…
Она почувствовала, как у нее защипало глаза. Косметика! Глубокий вдох, чтобы освободить грудь. Так, теперь легче. Разумеется, снимок был сильно увеличен. Но у молодых именно такой взгляд: они преувеличивают, они изучают, они судят, они убивают.
Просмотр продолжался более часа. Колонны, ступени, барельефы, многочисленные статуи. Когда включили свет, нервы у Кароль были на пределе. А нужно было еще говорить, улыбаться, под конец, как положено, подавать прохладительные напитки, что затягивало вечер.
Наконец все разошлись.
Вернувшись с Филиппом в комнату, Кароль рухнула в кресло и положила ослабевшую руку на лоб:
- Определенно, Колетт уже нельзя приглашать. Чем старше она становится, тем болтливее! Только ее и слышно!
- И все-таки вечер очень удался.
- Ты неприхотлив! Это при том, что Жан-Марк и Франсуаза разбили нам компанию, уйдя из-за стола!
- Но ты мне сказала, что вы так условились!
- Нужно же было сохранить лицо перед гостями!
- Куда они пошли?
- Будто бы к Дидье Коплену.
- Почему "будто бы"?
- Потому что Франсуазе я не доверяю. Это такая актриса!
- Франсуаза?
Он смотрел на нее с изумлением. Воротник рубашки открывал его слегка располневшую шею. Эта родительская слепота ее удивляла и раздражала.
- Да, Франсуаза, - сказала она. - О, она…
- Что?
- Ничего… ничего…
Кароль встала и прошла в ванную, чтобы раздеться. Взгляд в зеркало ее успокоил. Она выглядела лучше, чем на снимке.
VII
- Франсуаза!
Голос отца застал ее в тот момент, когда она входила в коридор. Она вернулась и прошла в гостиную. Филипп был один, он сидел в кресле и держал перед собой раскрытую газету.
- А, ты здесь! Добрый вечер, - сказала она, подходя, чтобы его поцеловать.
Он медленно опустил газету на колени. Его взгляд был так суров, что она в недоумении остановилась.
- Ты идешь с занятий? - спросил он.
- Да, папа.
- Сколько у тебя занятий в неделю?
- Я точно не знаю. Хочешь посмотреть мое расписание?
- Да. Мне бы хотелось быть в курсе того, чем ты занимаешься.
- Но почему, папа?
- Потому что я узнал, что ты часто встречалась с одним из твоих преподавателей.
- Тебе Кароль сказала, - прошептала Франсуаза, улыбнувшись с грустной иронией.
- Неважно, откуда я получаю сведения! Ясно одно - это продолжаться не может!
- Что?
- Твои отношения с этим человеком.
Франсуаза почувствовала внезапную слабость в ногах и села.
- Они совершенно нормальные, эти отношения! - сказала она.
- А, ты так считаешь? Однако ты чуть было не покончила с собой из-за него! Да, это я теперь тоже знаю! Ты едва не убила себя, тебя вытащили, и вот ты снова попадаешь в его лапы!
Франсуаза набрала воздуха и сказала:
- Между нами произошло недоразумение, папа. Прежде всего, господин Козлов очень хороший человек…
- Очень хороший человек, который затащил тебя в свою постель! - резко сказал Филипп.
Кровь бросилась Франсуазе в лицо. Стыд ошеломил ее до слез. Она прошептала:
- Папа, с этим покончено!
- Ты меня принимаешь за дурака?
- Уверяю тебя…
- С этим покончено на сегодня, может быть, но завтра начнется снова. И куда тебя это приведет, ты мне не скажешь?
Она не ответила. У нее за спиной тихонько открылась дверь. Кароль вышла из своей комнаты, не говоря ни слова, проскользнула при свете лампы к дивану и присела в отдалении от мужа и падчерицы.
Ей явно не хотелось вмешиваться в разговор. Она явилась как зритель, посмотреть на падение Франсуазы. Ее лицо выражало спокойствие, которое приобретается опытом. Филипп искоса посмотрел на жену, словно для того, чтобы почерпнуть в ее глазах энергии, и продолжал:
- У этого типа нет никаких серьезных намерений, и ты, Франсуаза, прекрасно это знаешь! Он использует тебя, поскольку ты молода и наивна. И когда он достаточно позабавится, он тебя бросит!
Присутствие Кароль придавало каждому его слову ужасающий смысл. То, что Франсуаза могла бы перенести наедине с отцом, она отказывалась слышать перед этой женщиной, под чьей невозмутимой маской скрывалось ликование. На нее нахлынула обида, что отец несправедлив. Требовалось дать отпор, неважно как, но быстро. В состоянии какой-то сверхъестественной отчужденности она услышала, как сама произнесла:
- Александр Козлов настолько не намерен меня бросить, как ты говоришь, папа, что предложил мне выйти за него замуж.
- Что? - буркнул Филипп, подняв голову. - Ты с ума сошла?
- Однако это правда.
- Сколько ему лет?
- Тридцать три года.
- А тебе - девятнадцать! Ты хотя бы отдаешь себе отчет в этом?
- Но у вас с Кароль такая же разница!
- Совершенно верно! - вмешалась Кароль, грациозно выставляя вперед грудь.
- Во всяком случае, - заметил Филипп, - ты еще маленькая. И я имею право сказать свое слово. И это слово - нет! Ты не выйдешь замуж за этого неудачника!
- Он не неудачник… Он пройдет конкурс… Я сама, если пойду переводчицей в министерство…
- Нет, нет, нет!.. Повторяю тебе, что этот брак невозможен…
Его прервал вкрадчивый голос Кароль:
- Почему невозможен, Филипп? Франсуаза права. Раз этот человек хочет жениться, мы должны говорить обо всем гораздо спокойнее…
Франсуаза посмотрела на мачеху с удивлением.
- Это на самом деле серьезно? - переспросила Кароль.
- Ну да, - ответила Франсуаза.