Максимум, чего добился Акмалов, так это разрешения полежать полчасика на кушетке в приемном отделении. Отдохнуть так сказать, перед возвращением домой. Но стоило только Чарскому подняться к себе в отделение, как появилась санитарка и любезно попросила Акмалова "проваливать поскорее на все четыре стороны", напомнив ему, что здесь не гостиница, а больница. Оценив суровое выражение лица санитарки и ее боевую позу (левая рука упирается в бок, правая держит швабру наперевес, ноги расставлены на ширине плеч), Акмалов спорить не стал, а встал и пошел. Выйдя на улицу, ошибся в направлении и вместо того чтобы свернуть налево, свернул направо. Миновал автостоянку, обогнул девятый "психический" корпус и вышел к приемному отделению терапии, возле которого вдруг сильно закружилась голова. По стеночке Акмалов добрел до охранника и поинтересовался, нельзя ли измерить давление. Акмалов был образованным человеком с дипломом инженера-мелиоратора и знал, что трезвая голова чаще всего кружится по причине подъема давления.
Охранник отправил Акмалова в смотровую, к доктору Боткину. Боткин намерил двести на сто десять (и это еще на фоне инъекции но-шпы, которая расширяет сосуды и тем самым снижает давление) и госпитализировал Акмалова в терапию. Он пытался вызвать на консультацию уролога, но нарвался на Чарского, который сказал, что посмотрит пациента уже в терапии, госпитализируйте, мол, а дальше мы разберемся. При вызове на консультацию фамилий пациентов не называют, поэтому Чарский не понял, что речь идет о недавно "отфутболенном" им Акмалове.
В отделении так в отделении. Алексей Иванович оформил историю болезни и "поднял" Акмалова в терапию.
Дело было в одиннадцатом часу дня. В терапии Акмалова быстренько обследовали (это отделение, в некотором роде являвшееся больничным "отстойником", славилось быстротой обследования пациентов) и пригласили на консультацию Чарского. Для решения вопроса о переводе в урологическое отделение для дальнейшего лечения.
Снова увидев Акмалова, да еще на больничной койке, Чарский немного удивился. Даже не немного, а довольно сильно удивился. Забирать Акмалова к себе он по-прежнему не хотел, снова завел старую песню о практически купированной колике, отсутствии показаний и т. п. Однако то, что годилось для Акмалова, совершенно не убедило заведующую терапией Маранину по прозвищу Спичка.
- Двух мнений тут быть не может, Олег Евгеньевич, больной ваш, и только ваш! - Тоном, не допускающим возражений, сказала Спичка.
- Но причина гипертонии… - заикнулся было Чарский, но был ткнут носом (в переносном смысле, конечно) в запись совместного обхода заведующей терапевтическим отделением и доцента кафедры внутренних болезней Камышовой. - Ну да, конечно, почечный генез наиболее вероятен…
Спичка кивнула - именно так и есть, артериальная гипертония почечного происхождения.
- …а нефрологам вы его не показывали?
- Чтобы они меня послали, Олег Евгеньевич?
- Ну почему сразу "послали"? - вздохнул Чарский. - Ладно, переводите, чего уж там. Будем лечить.
В глазах Акмалова засветилось торжество человека, настоявшего на своем не мытьем, так катаньем.
Действия доктора Боткина были правильными и официальному оспариванию не подлежали. Это Чарский упорол два косяка подряд - вначале необоснованно отказал в госпитализации, а затем не проконсультировал пациента сразу в терапевтическом приемном отделении. Поэтому Олег Евгеньевич пошел со своей душевной болью не в административный корпус, а к Боткину. Поговорить по душам, как мужик с мужиком, точнее - как коллега с коллегой.
Разговор не заладился сразу. Чарский думал, что, увидев его, Алексей Иванович начнет оправдываться или хотя бы виновато потупит взор, понимая, что поступил не самым лучшим образом. Но Алексей Иванович приветливо улыбнулся и спросил:
- Ну как там наш Акмалов? Вы его уже видели?
- Видел, - ответил Чарский, косясь на присутствовавшую в смотровой медсестру Алину.
Та поняла, что ее присутствие при разговоре нежелательно, и вышла.
- Я, собственно, по поводу Акмалова и пришел, - продолжил Чарский.
- Что-то с ним не так? - встревожился Боткин.
- С ним-то все так, - успокоил Чарский, делая ударение на "с ним-то", - а вот у нас с вами неладно как-то вышло.
- Я вас не понимаю, Олег Евгеньевич. - Поняв, что разговор планируется долгий, Боткин сел на свой стул и жестом предложил Чарскому сесть за стол медсестры. - Что может быть неладного у нас с вами?
Чарский сел, выдержал небольшую паузу и продолжил:
- Вот мы с вами, Алексей Иванович, врачи, коллеги. Как это там? "Клянусь Аполлоном врачом, Асклепием, Гигией, Панакеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению…"
- "…следующую присягу и письменное обязательство, - подхватил Боткин, - считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками и в случае надобности помогать ему в его нуждах; его потомство считать своими братьями…"
- Братьями, - уцепился за подходящее слово Чарский, чувствуя, что разговор рискует заехать совсем не в ту степь. - Вот-вот! Мы тут все, можно сказать, не просто коллеги, а братья и сестры, одна большая семья…
- Да-да, - закивал Боткин, - именно так - большая семья. Вы не представляете, Олег Евгеньевич, насколько я счастлив, что работаю здесь! Мне, как человеку иногороднему, оторванному в некотором смысле от корней, выпавшему из привычного круга общения…
У Чарского заломило в висках. Тяжело общаться с идиотами, особенно с такими классическими, как доктор Мышкин. Был бы жив Достоевский, он бы про этого фрукта не один роман написал бы, а целых двенадцать.
- …очень важно, очень ценно попасть на работу вот в такое славное место. Вы знаете, я же явился сюда, к Виктории Васильевне, совершенно случайно. Мог бы и в сороковую больницу прийти…
К боли в висках добавилось жжение в затылке. Проклятое давление. Чарский достал из кармана халата блистер с таблетками, выдавил одну на ладонь и закинул в рот, под язык, чтобы быстрее подействовало. Заодно и подумал о том, что лучше бы Боткин устроился на работу в сороковую больницу.
- Давление? - спросил Боткин, углядев название препарата на блистере. - Давайте-ка измерим.
- Не надо, - попытался отказаться Чарский, но Боткин уже стоял около него и обертывал руку манжетой.
Пришлось подчиниться.
Намерив сто шестьдесят на сто, Алексей Иванович вознамерился снять кардиограмму, но от этого удовольствия Чарский наотрез отказался. Совсем не за этим он пришел.
За этим - не за этим, а подробные рекомендации выслушать пришлось.
- Знаю я вас, хирургов, - говорил Боткин, - работаете на износ, себя не жалеете. Кардиограмму и эхокардиографию непременно, плюс суточное мониторирование давления…
В висках заломило еще сильнее, но вторую таблетку Чарский пить поостерегся. Хотелось поскорее высказать то, ради чего пришел, и уйти к себе в отделение, чтобы "полечиться", то есть снять напряжение традиционным образом, отымев в кабинете "боевую подругу" - процедурную медсестру Свету Юханчикову. Полечиться хотелось настолько, что появилась эрекция.
- Давайте вернемся к нашему разговору, - попросил Чарский. - А то, знаете ли, в отделении дел невпроворот. Скажите, Алексей Иванович, вы знали, что я отказался госпитализировать Акмалова?
- Знал, - не стал отрицать Боткин. - Он мне все рассказал, как и что, что привезли его к вам, что вы его смотрели… В общем, все как было. А в чем, собственно, проблема, Олег Евгеньевич?
- Проблема, Алексей Иванович, в том, что отделение у меня не безразмерное, - многозначительно ответил Чарский. - Хотя в отделе госпитализации уверены в обратном, потому что очень часто после закрытия отделения на прием из-за перегрузки еще пяток больных подкидывают. Но мы-то с вами понимаем…
- Понимаем, - кивнул Боткин.
- И потому я стараюсь не закладывать все, что мне везут, - продолжал Чарский. - Произвожу отбор, исходя из принципов целесообразности. Вы меня понимаете?
- Понимаю, - снова кивнул Боткин. - Многие иностранцы не склонны оперироваться на чужбине, норовят домой уехать, дома, и ухаживать есть кому, да и стены, как говорится, помогают. Вот у нас в Мышкине был случай…
Чарскому пришлось выслушать историю о нигерийце с аппендицитом, который дотерпел до разлитого перитонита, не желая оперироваться в России. Что этот нигериец делал в Мышкине, когда ему было положено лететь на родину, к родным хирургам, Чарский уточнять не стал.
- Но Акмалов не такой, он намерен серьезно лечиться, раз уж вышла такая петрушка…
- Если он намерен серьезно лечиться, - перебил Чарский, - то должен покупать полис добровольного страхования и лечиться! А не норовить забесплатно…
- Так зачем же тратиться, если можно так? - искренне удивился Алексей Иванович. - Тем более что у него показания для экстренной госпитализации налицо. Не знаю, как с вашей стороны, а с нашей с гипертоническим кризом положено класть. Особенно если человек до этого не обследовался и не лечился толком.
- "Зачем же тратиться"? - в свою очередь удивился Чарский. - Это если рассуждать с позиции больного, исходить из его интересов…
- А из чьих же еще интересов мы с вами можем исходить? - развел руками Боткин.
Удивление с обеих сторон нарастало в темпе prestissimo, то есть в высшей степени быстро. Спустя несколько минут Чарский понял две вещи. Первое - говорить с Боткиным намеками бессмысленно, потому что намеков он не понимает. Второе - говорить с Боткиным откровенно, начистоту, тоже бессмысленно, потому что он и этого не понимает. Есть у человека определенное представление о том, как что должно быть, вот он и пытается уместить все в рамки этого представления. Святая простота она кого хочешь с ума сведет. Как говорится: "У косого Егорки взгляд шибко зоркий, да одна беда - глядит не туда".
"Скорая помощь" привезла больного, и никчемный разговор закончился сам собой. Алексей Иванович так и не понял, зачем к нему приходил заведующий урологией, а Олег Евгеньевич пожалел о том, что зря потратил время. Вот уж действительно, проще было бы госпитализировать этого Акмалова сразу, чтобы не убивать из-за него добрых полдня!
Но невысказанное просилось наружу, поэтому, выйдя из смотровой, Чарский зашел в кабинет к Ольге Борисовне, где ярко и образно, то есть нисколько не стесняясь в выражениях, рассказал о случившемся. Он надеялся на понимание, но понимания не нашел. И совсем не потому, что Ольга Борисовна пожелала заступиться за Боткина, а потому, что Ольга Борисовна, подобно большинству компетентных руководителей, терпеть не могла постороннего вмешательства в дела своего отделения. Чарскому надо было преподнести историю с Акмаловым как некий анекдот, а он начал словами: "Ну что вы творите, а?" За что и был принят холодно, без сочувствия, скорее даже наоборот - с порицанием.
- Ты, Олег Евгеньич, совсем зарвался, - сказала Ольга Борисовна. - Я все понимаю, конечно, но этот твой Камалов…
- Акмалов.
- Пусть будет Акмалов, неважно. Важно то, что он мог прямо из приемного позвонить в департамент, на горячую линию…
- Да ты о чем, Борисовна! Эта публика даже слов таких не знает - "горячая линия"! - запальчиво возразил Чарский. - Они жаловаться не привыкли. Это Мышкин ваш гудит…
- И не Мышкин Алексей Иванович, а Боткин. Мышкин - это город, откуда он приехал…
- Да хоть Склифосовский!
- Напрасно ты так думаешь, - покачала головой Ольга Борисовна. - Полтора месяца назад в седьмом роддоме попытались отказать в госпитализации гражданке Таджикистана, собравшейся рожать. Так муж сразу же позвонил в департамент, и закончилось все очень плачевно для дежурного врача. Ее уволили. Главному врачу тоже досталось. А ты говоришь…
- Я уже ничего не говорю. - Чарский демонстративно зажал рот руками, но тут же поднял руки вверх и патетически воскликнул: - Куда мы катимся?!
- Куда катимся, туда и катимся, - пожала плечами Ольга Борисовна. - Главное - катиться комфортно и без проблем.
Чарский фыркнул и не прощаясь ушел.
В отделении его ждал новый удар - мало того, что у медсестры Юханчиковой оказались месячные, так она еще и вышла на работу простуженной, с острым ларингофарингитом. Подобное несчастливое сочетание исключало возможность снятия напряжения привычным способом. Пришлось выплескивать накопившееся в крике. Олег Евгеньевич сначала наорал на Юханчикову, посмевшую выйти на работу больной.
- Пришла мне тут инфекцию распространять! Совсем уже того… - Последовало вращение указательным пальцем около виска. - Тебе больничный брать неохота, чтобы премию не терять, а на то, что у меня в отделении процент гнойно-септических осложнений подскочит, тебе наплевать!
- Так я же в маске, Олег Евгеньевич! - попыталась оправдаться Юханчикова.
- Да хоть в каске! - туманно ответил Чарский и, громко хлопнув дверью, вышел из процедурного кабинета.
Минутой позже он распекал у себя в кабинете старшую медсестру, которая обязана следить за тем, в каком состоянии подчиненные ей медсестры выходят на работу. Старшая медсестра, хорошо знавшая характер своего заведующего, не оправдывалась и не перечила, чтобы скорее отвязаться. Закончив разнос, Чарский проглотил очередную таблетку от давления и отправился на обход. Хорошо еще, что день у него был не операционный, а то после такой встряски ни скальпеля толком в дрожащих руках не удержишь, ни узла не завяжешь.
Ольга Борисовна не отказала себе в удовольствии спросить у Боткина, зачем приходил к нему заведующий урологией.
- Честно говоря, я и сам не понял, - ответил Алексей Иванович. - Наверное, он решил, что пациент симулирует. Такое случается даже с очень опытными врачами, иногда симулянта примешь за больного, а иногда больного за симулянта. Тем более что Акмалов этот сдержанный такой, не кричит, что ему плохо, жалуется скупо, как будто нехотя. Некоторые с насморком такой концерт устроят, что хоть стой, хоть падай…
Взгляд при этом у доктора Боткина был немного не такой, как обычно. Чувствовалась в нем некоторая напряженность, потаенный вопрос.
- Я все помню, - сказала Ольга Борисовна. - Завтра в четыре часа на "Китай-городе" у головы. Если ночь будет беспокойной, можно перенести.
- Ничего переносить не надо! - испугался Алексей Иванович. - Я после "сдачи" посплю три часика и буду как огурец!
Ласточки на меню
- Поэт Евгений Баратынский сорока четырех лет от роду, в одна тысяча восемьсот сорок четвертом году отправился с семейством в Европу. В Неаполе он внезапно заболел лихорадкой и скоропостижно скончался. В Петербурге в том году была эпидемия тифа, а вот что за лихорадка унесла Баратынского, не совсем понятно. Неаполь, город портовый, мало ли что туда могли занести корабли… Как бы я хотел побывать в Неаполе! Может, удастся когда…
- Неаполь не советую. - Ольга Борисовна пару лет назад побывала в Неаполе, и при воспоминании об этом грязнейшем из итальянских (а может, и не только итальянских) городов ее до сих пор передергивало. - Большая вонючая помойка, я не преувеличиваю - реально кучи мусора навалены на улицах, как будто так и надо, да еще и опасная для жизни.
- Мафия? - понимающе уточнил Боткин.
- Водители, - усмехнулась Ольга Борисовна. - Водители-мудители. В Неаполе принято ездить как вздумается, без правил, не обращая внимание на знаки, светофоры, другие автомобили и пешеходов. Даже на тротуаре можно попасть под машину. Короче говоря, если надо поиметь от Италии приятные впечатления, то можно ехать куда угодно, но только не в Неаполь!
- А в Венеции вы были?
- Мы вроде как перешли на "ты" во внеслужебной обстановке, - напомнила Ольга Борисовна. - Была, но неудачно - в самый пик туристического сезона. Сказать, что туристы ходили толпами, это еще ничего не сказать. Ясное дело - самый туристический город Италии, самой туристической европейской страны.
- Искренне завидую, - признался Боткин. - Одно дело читать, другое дело увидеть своими глазами.
- Признаюсь честно - ни один из виденных мною городов не сравнился с заочным представлением о нем. Предвкушение удовольствия зачастую лучше самого удовольствия. Кстати, знаешь, что пишут в итальянских автобусах рядом с кабиной водителя? "Запрещено разговаривать с водителем - руки ему нужны для вождения!"
- В самом деле? - рассмеялся Боткин.
- Шутка! - призналась Ольга Борисовна. - Но очень правдивая. А вообще-то я больше всего люблю не туристический, а морской отдых. Будь моя воля, то я все время от рассвета до заката проводила бы на пляже, точнее - в воде, млея от восторга. Нигде так хорошо не отдыхается.
- Я тоже люблю воду, - ответил Боткин. - Правда, на море давно уже не был, все больше в Волге да в Волге. Но какая у нас в Мышкине Волга! Взглянешь, аж дух захватывает! Вот как бы ни было грустно и тоскливо, а посидишь на берегу полчасика, посмотришь на воду, и все проходит. И купаться хорошо. Я купаюсь круглый год.
- И зимой? - не поверила Ольга Борисовна. - В лютые морозы?
- Ну, лютых морозов у нас почти не бывает, - улыбнулся Боткин. - Не Заполярье же. А так и зимой тоже в прорубь прыгаю. Но зимой недолго, нырнул - и вылезай, а летом могу часами в воде сидеть, не надоедает. Особенно если место безлюдное, то слышно, как птицы поют, а по воде водомерки бегают…
На столбе, мимо которого они проходили, висело большое броское объявление, отпечатанное красным по белому. "Молодые, веселые и общительные юноши и девушки с презентабельной внешностью приглашаются на сезонную работу для проведения промо-акций в магазинах и торговых центрах. Оплата от 1000 рублей в день".
- Москва, - мгновенно переключился на другую тему Боткин. - Столица. Работы всякой много, только и видишь - приглашаются, приглашаются, приглашаются…
- Это всякой работы много, - с упором на слово "всякой" сказала Ольга Борисовна, - а приличную днем с огнем не найдешь.
- Разве тысяча рублей в день - это плохо? - изумился Боткин. - Особенно для студента? У нас в Мышкине, например, десять тысяч в месяц считается очень хорошей зарплатой. А тут - от тысячи в день. Значит, и больше можно заработать, например, полторы или даже две. Плохо ли?
- Ну, во-первых, "от тысячи" реально может означать рублей пятьсот-семьсот, да и то при условии отработки полной смены. Во-вторых, могут вычесть за запачканный костюм или придраться еще к чему-нибудь. Да и работать промоутером тяжело, это только на первый взгляд кажется, что легче легкого - стой, улыбайся, слоганы скандируй и листовки раздавай. Я как-то раз попробовала в студенческие годы поработать на промо на строительной выставке, подруга соблазнила. Три дня кое-как вытерпела и больше никогда-никогда в эти игры не играла! Вообще не люблю толпу…
Боткин принял сказанное как руководство к действию и тут же попытался свернуть с оживленной Маросейки в переулок.
- Мы просто гуляем или у нас есть конкретная цель? - поинтересовалась Ольга Борисовна.