Боря, очень длинный и очень худой, в отличие от своего телесно мощного друга, начал членистоного выкарабкиваться из-за стола, отпихиваясь рукой от супруги, которая, хмельно прищурив один глаз, предупредительно говорила:
– Боря! Боря! Боря!
Лукьянов мужественно стоял на месте.
– Если у моего сына что с руками будет, я тебя урою! – гаркнул Сергей, подойдя.
Однако дожидаться, когда у Серого будет что-то с руками не стал, и помощи Бори тоже не дождался, он и позвал-то его, наверно, не для подмоги, а чтобы товарищ чувствовал свою нужность и полезность, если что. Оказавшись в финале своей фразы перед Лукьяновым, Сергей тут же его и урыл, то есть так ударил кулаком в лоб (пожалев более мягкие и ломкие места), что Лукьянов упал как подкошенный и потерял сознание.
Вряд ли он был в беспамятстве долго – потому что, когда начал подниматься, одурело мотая головой и скребя по земле ногами, Борис был еще на пути к забору. Подошел, когда Лукьянов уже встал. Спросил Сергея:
– Добавить?
– Ему хватит. Твари, заняли нашу землю, да еще наших детей калечат! Убью!
И Сергей опять занес кулак, но было видно, что на этот раз не ударит.
– Ну что ж, – сказал Лукьянов. – Теперь вашему сыну ясно, что за любой проступок ему не только ничего не будет, а его даже защитят. Человека убьет, вы адвоката наймете, всеми силами отмазывать от тюрьмы будете. И отмажете. Чтобы он еще кого-нибудь убил.
– Ты че мелешь, орясина? – закричала мать Серого. – Беги отсюда, пока тебе башку не отшибли!
– Естественно, я уйду, не драться же мне с вами. Но то, что я сказал, вы запомните.
– Минутку! Ты грозишь, что ли? – Сергей, утоливший первую жажду мщения, начал разгораться опять.
– Никому я не грожу. Я констатирую.
– Они все такие, – с крайней гадливостью сказал Боря. – Живут там, ё, как эти, ничего не делают, просрали всю страну и только, б., кон-стан-тируют! И на детей от жиру бросаются!
– До свидания, – сказал Лукьянов, поняв бесполезность дальнейшего диалога.
И пошел прочь.
Он ценил в себе это умение вовремя остановиться, вовремя понять, что оппоненты глухи к аргументам и нет смысла тратить время на то, чтобы их переубедить.
– Вали, вали! – напутствовал его Сергей. – И чтобы я тебя больше не видел!
Лукьянов и сам не хотел больше видеть ни Сергея, ни Серого, никого вообще. Он хотел одного – добраться до дачи, до раскладушки, лечь и дождаться, когда в голове утихнет звон, а перед глазами перестанут плыть блеклые разноцветные круги.
Шел устало, экономя силы, как солдат с войны.
Но война, как вскоре выяснилось, не кончилась.
Он уже миновал сосновую рощицу, когда рядом что-то упало. Остановился посмотреть – камень. Обернулся, и тут ударило в плечо. Посмотрел и увидел: Серый стоит среди деревьев, в руках у него пластиковый тазик. Не поленился, набрал где-то камней, догнал – и вот кидает.
– Тебе мало, что тебе ничего не было? – спросил Лукьянов.
– Мало!
– Чего ты хочешь?
– Убью тебя, придурка!
– Прямо до смерти? – попытался шутить Лукьянов, хотя ему стало вдруг как-то не по себе.
– Само собой!
И Серый кинул камень.
Кидал он метко, камень пролетел возле головы.
А ведь действительно, подумал Лукьянов, так недолго и убить.
Он стал отступать задом, не сводя глаз с пацана. Споткнулся, чуть не упал. Серый прицелился.
Лукьянов резко развернулся и побежал.
Под горку было бежать легко, но и опасно – слишком быстро получалось, он еле успевал за собственными ногами. Но зато и Серому, наверное, непросто бежать с грузом да еще при этом кидать. Дачный поселок близко, там спасение. Вот уже первые заборы и строения.
Лукьянов вбежал в дачную улицу, остановился, посмотрел назад.
Серый несся к нему во всю прыть, обнимая одной рукой тазик, а второй замахиваясь. Кинул с разбега. Недобросил. Лукьянов прикинул: впереди улица, где негде скрыться, по сторонам высокие заборы. До своей дачи довольно далеко. Этот бешеный пацан, достойное отродье пьяных папаши с мамашей, пожалуй, догонит его. И прикончит, забьет камнями.
Лукьянов в отчаянье вскрикнул:
– Ты так? Ладно! Тогда иди ко мне!
И побежал вперед, на Серого. Он не боялся камней, то есть боялся, но не трусливо, а расчетливо, он хотел одного: добраться до этого негодяя и расправиться с ним. Хотя расстояние быстро сокращалось и Серый бросал не на бегу, а стоя, он мазал. Вернее, Лукьянов ловко маневрировал, бежал не по прямой, а зигзагами.
И все же один камень угодил Лукьянову в лицо, камень небольшой, но острый, Лукьянов ощутил на щеке теплое жжение, это прибавило ему силы и злости.
Серый не выдержал, бросил тазик, пустился наутек. Не к лесу, не по дороге, а по скосу холма, длинной дугой. Лукьянов же, как в фильмах ВВС о дикой природе (он любил эти фильмы), помчался наперерез длинными львиными махами.
И настиг. В прыжке повалил, подмял под себя. Урча, перевернул с живота на спину, чтобы видеть испуганную рожу подлеца, и стал отвешивать ему пощечины.
– Не надо! Хорош! Всё! Завязал! – кричал Серый.
– Я тебе завяжу! Я тебя узлом завяжу так, что никто не развяжет! Сучонок мерзкий!
– Слезь, раздавил!
Лукьянов вспомнил, что весит в самом деле прилично, а пацаненок под ним совсем тощенький, как бы не поувечить. Приподнялся, встал, очистил колени.
– В следующий раз будешь знать.
Хотелось еще что-то веское добавить, но больше ничего на ум не приходило.
Лукьянов пошел к своей даче – уже, как ни странно, не настолько уставший, даже, пожалуй, посвежевший, взбодрившийся. С удовольствием вспомнил о бутылке водки, что стоит в холодильнике. Славно сейчас выпить с устатку, да и закусить не мешает.
И вдруг все померкло.
Провалилось.
Исчезло.
Очнувшись, он потер глаза – с ними что-то случилось, все вокруг стало серым.
Нет, это просто вечер незаметно подкрался, солнце ушло за горизонт, да еще и тучи наползли.
Серый сидел у забора, на коленях у него лежал увесистый обломок доски.
Лукьянов пощупал зудящий затылок, посмотрел на пальцы.
Кровь.
– Ты этим меня? – кивнул он на доску.
– Ну.
– И зачем?
– Я сказал – убью.
– И что это тебе даст?
Серый не понял вопроса. Сплюнув в сторону, он встал и поднял доску.
Лукьянов хотел подняться с земли и понял, что не может. Будто кости вынули из тела, какой-то вялый неуправляемый студень остался.
"Растяжимость костей", вспомнил он и невольно усмехнулся.
– Ты че лыбишься? – подозрительно спросил Серый и оглянулся.
Никого вокруг не было, он успокоился. Высоко поднял доску, примериваясь.
– Дурачок, ты же пожалеешь, – сказал Лукьянов. – Я тебе по ночам сниться буду.
– Да щас прям!
И Серый ударил.
Но у Лукьянова откуда-то взялись силы, он рывком отбросил тело в сторону, доска вскользь ударила по плечу. Лукьянов вскочил, оперся о забор, а потом оттолкнулся от него, упал всей массой на Серого. Вырвал у него доску, а потом обхватил пальцами тощую воробьиную шею. Сдавил. Лицо Серого побурело, он хрипел, глаза выкатились.
– Будешь еще? Будешь? Будешь? – спрашивал Лукьянов, но понял, что Серый просто не может ответить.
Ослабил хватку.
– Бу… кхе… кха… Буду!
– Я же убью тебя, идиот! Я не шучу! Ты мне выбора не оставляешь! Ведь если я тебя не придушу, гаденыш, ты же не отстанешь, ведь так?
– Ладно…
– Что?
– Я пошутил.
– Это шутки? Ты мне череп, наверно, проломил!
– Я не хотел.
– Как не хотел? Ты именно хотел меня убить, сам сказал.
– Я пошутил.
– Не ври! Хотел убить!
– Ну хотел. Теперь не хочу. Хватит, больно. Отпусти.
– Отпущу, а ты опять нападешь? С какой-нибудь доской, а то вообще топор из дома притащишь.
– Ничего я не притащу. Дышать нечем, отпусти.
Лукьянов убрал руки, но не вставал.
– И что делать? – спросил он.
– Ничего. Я домой пойду.
– А если не пойдешь? У тебя телефона нет, случайно?
– Дома.
– Скажи номера отца и матери. Позвоню, чтобы тебя забрали.
– Не помню я. Там номера длинные, у меня в телефоне просто забито – мама, папа.
И у всех так же, подумал Лукьянов. Никто не помнит ничьих номеров.
– Может, тебе денег дать, чтобы ты отстал?
– Не надо. Я домой хочу.
– Какой бескорыстный. Я ведь не шучу. Тысячу дам.
– Правда, что ли?
– Серьезно.
– Ладно.
Вот на что они все покупаются, подумал Лукьянов. На элементарное. На деньги. Как я раньше не догадался!
Они пошли к даче Лукьянова.
Вошли в небольшой дачный домик, одноэтажный, состоящий из веранды и двух комнаток. Сколько помнит Лукьянов, отец всегда что-то доделывал, достраивал. И по сию пору сохраняется вид незаконченной стройки – в углу стоят планки плинтусов, на подоконнике рулоны обоев, у посудного шкафа – ящик с инструментами: дрель, ножовка, гвоздодер, молоток, топор, бумажные кульки с гвоздями и шурупами.
Лукьянов взял в пиджаке ключи от машины, которая стояла перед воротами здесь же, на участке. В машине были документы и деньги.
Коротко пискнула и щелкнула сигнализация, Лукьянов открыл дверцу, потянулся к сумке.
И что-то почувствовал.
Осторожно повернул голову.
Серый стоял перед машиной, пряча руки за спиной. Встретившись с Лукьяновым взглядом, он презрительно сказал:
– Че мне тыща, мне это мало!
– Сколько же тебе? И вообще, дружочек, странно все получается. Это ведь ты ко мне воровать залез. Но хорошо, хорошо, не буду на эту тему. Что у тебя там? Что ты там прячешь, покажи?
– Ничего я не прячу. Вылезай давай.
Серый переступил ногами, расставляя их для устойчивости.
– Ты вылезешь или нет? Мне домой пора.
Хроника. Май
Из новостей
* * *
3 – 19 мая – 77-й чемпионат мира по хоккею с шайбой (Стокгольм, Швеция и Хельсинки, Финляндия). Сборная Швеции выиграла чемпионат мира в девятый раз.
(Смотрел, вспоминал, как девчонки из моего класса в тетрадках линовали турнирную таблицу. И вклеивали газетные фотографии хоккеистов – Харламова, Мальцева, Якушева… Вспомнил еще: две подруги-болельщицы были на матче знаменитостей в ледовом дворце "Кристалл". Стояли у самого бортика. В перерыве подъехал Сам Такой-То и сказал: "Девушки, встретимся вечером для любви". Они ответили: "Мы еще именно девушки". Он сказал: "Рано или поздно это должно случиться. Со мной – неплохой вариант!". Они не согласились, но охотно об этом всем рассказывали. Я слушал и не верил, что мои одноклассницы могут вести такие разговоры. Мир слегка перевернулся.)
Из журнала
* * *
Умер кинорежиссер Алексей Балабанов. Был в движении, искал… И находил. И еще больше нашел бы, уверен… Не только там, где искал прежде. Большая потеря, очень.
* * *
Почти во всех фильмах Балабанова – подъезды, лестницы, двери, двери, лестницы, подъезды. Бесконечное путешествие по чужим людям. Бесприютность. Поиски утраченного дома. (Реального Дома, теплого, жилого, любящего, нет, кажется, нигде…) Виды из окон на безлюдные улицы… И герои Виктора Сухорукова, говорящие во всех фильмах и со всеми очень громко, будто с глухими…
Да и герой Бодрова тоже не столько говорит, сколько втолковывает. Как слабослышащим…
Последний фильм Балабанова – "Я тоже хочу". Очень личное кино, даже как бы не совсем кино. Словно письмо, подобно предсмертным стихам Есенина, которые Маяковский обозвал слабыми, сделав вид, что не понимает (или на самом деле не понимал тогда – покуда сам не написал предсмертного письма, прозой, но на деле стихотворно): есть вещи, в которых содержится не чистое художество, мастеровитость и т. п., а художество, нестерпимо крепко настоянное на судьбе. И без этого понимания судить нельзя. В этом фильме все строится на простых словах. Убил. Выпить. Ехать. Петь. Счастье. Смерть. И на простых кадрах. Убил. Выпил. Лечат. Едут. Ищут. Поют. Умирают. Или улетают.
* * *
Жанр литературной пародии исчез. Почему? Потому что пародируемого автора должно знать хоть какое-то количество людей. Сейчас никто не знает никого.
Заранее скажу тем, кто тут же не преминет злорадно сообщить, что нынешних авторов друг от друга не отличишь, поэтому, дескать, нечего пародировать: это неправда.
* * *
Получил в личку письмо:
"Здравствуйте, дорогие, как вы сегодня также и как ваша работа? Я надеюсь, что хорошо, я был фактически пленен ваш профиль, и я не мог не написать вам комплименты вам в этом. Я хотел бы дружить с вами, если вы не возражаете, может быть, мы попробовать и узнать друг друга больше, обмениваться идеями и причина, люди созрели. Также помните, что возраст, культуру или цвет не имеет значения в дружбу отношения. Счастья, радости, любви и доверия, и я надеюсь, что вы чувствуете то же самое, что я чувствую. Я Дилан, одна молодая девушка, не совершенна, но я стараюсь изо всех сил, чтобы быть лучшими. Может быть, вы можете помочь в достижении моей цели, и я буду в надежде услышать от Вас. Напишите мне".
Нет, Дилан, не напишу. Но смешно, правда?
* * *
Почему Н. Толоконниковой отказали в УДО. Цитата:
"Незадолго до назначения даты рассмотрения ходатайства об УДО администрация наложила на нее взыскание. Она обвинялась в том, что не поздоровалась с сотрудником ФСИН, находясь в медчасти. В суде представители колонии рассказали о своих претензиях к участнице панк-группы еще подробнее. По их словам, госпожа Толоконникова отказывалась социализироваться в колонии: например, не участвовала в конкурсах "Быть добру" и "Мисс Очарование", проводившихся в колонии".
И т. д. в том же духе.
Из дневника
* * *
Второй день не могу взяться за работу, т. е. за 10-ю серию. А надо, кроме нее, еще две. И предыдущие 9 дорабатывать.
* * *
"Октябрь" берет два рассказа. И "Новый мир" – один.
* * *
Андрей Волчанский одобрил "Бумажный самолет", напечатают в этом году.
* * *
Насчет сериала зреет мысль: а не предложить ли кончить все 10-й серией?
* * *
06.05.13. Подсчитал: чтобы успеть к концу мая (очень хочется!), нужно писать по 10 страниц сценарного текста в день. Я сумею. Нужен бухучет.
06.05.13. Опережение на 7 стр.
07.05.13. + 5,5
08.05.13. + 10
09.05.13. + 8
10.05.13. + 3
11.05.13. 0. Пока в графике.
12.05.13. +3
13.05.13. –7. Правил рассказы для "Октября". Наверстать: 17 страниц.
14.05.13. 17 и еще 6!
15.05.13. +5.
16.05.13. 0.
Закончил 11 серию. В графике.
* * *
Сегодня первый день, когда мне не надо писать 10 страниц. И вообще ничего не надо. Если бы не звон в правом ухе, живи да радуйся. Но и звон пройдет. А нет – привыкну. К шуму в левом ухе привык же: 33 года с ним живу.
* * *
Похоже, съемки сериала откладываются до следующего сезона. Меня это очень радует.
Лучший
Санжаров был известным спортсменом, лыжником, постоянно занимал призовые места, но ни разу не стал первым, лучшим. Не повезло.
Закончив институт физкультуры, работал преподавателем в детско-юношеской спортивной школе, ДЮСШ они назывались сокращенно. Преподавал умело, по науке, однако его воспитанники, будто заколдованные, тоже не поднимались выше третьих и вторых мест.
Женился, но жена его бросила, ушла к другому, то есть и здесь он проиграл.
И жил себе дальше, работая в одной и той же спортшколе, которая меняла вывески, становилась то муниципальной, то при Олимпийском комитете, то вообще ОАО, то опять государственной.
Вышел на пенсию, гордясь тем, что долг свой выполнил, уважая себя, но с тлеющим угольком в душе оттого, что ни в работе, ни в семейной жизни, ни в каком-то увлечении (которого у него, впрочем, и не было) так и не стал лучшим, а ведь каждый человек, Санжаров понимал это, должен быть хоть в чем-то лучшим.
Но именно выйдя на пенсию, он и стал лучшим – почти случайно, не ставя перед собой такой цели.
Вот как это вышло.
Он получил первые свои пенсионные деньги. Вполне обычные для московского заслуженного пенсионера, а если рассматривать на фоне остального государства, то даже очень неплохие: 12 550 рублей.
Но Санжаров огорчился: все-таки рассчитывал на более высокую оценку своих заслуг. Он обиделся.
Разве можно прожить по-человечески на такие деньги? – спросил он себя.
И решил ответить конкретно самой жизнью.
Серьезных сбережений у него не было. Все имущество – двухкомнатная квартирка и старая машина, на которой он не ездил из-за появившихся года два назад внезапных головокружений, чреватых непредсказуемыми дорожно-транспортными последствиями. К тому же, она требовала ремонта, народ в таких случаях говорит: чем красить, легче бросить.
Хорошо, сказал он себе. Я буду жить так, как привык, и посмотрим, что выйдет.
Он отложил сразу 4 тысячи на коммунальные платы, а также за телефон, электричество и кабельное телевидение.
Еще 1 500 на необходимые лекарства: у него были хроническая язва, хронический простатит и периодическая тахикардия. О головокружениях мы уже упоминали.
Осталось 7 050 рублей.
Он начал жить на эти деньги. Покупал те продукты, которые употреблял и до этого, не отказывая себе во фруктах и овощах, в различных творожках, выбирал хорошее мясо, диетическое преимущественно, без жира, а также и рыбу. И чай, который любил. Кофе не покупал – не пил его никогда. Чай с лимоном, самое то.
Когда понадобилось, купил новые носки, хорошие, хлопковые, две пары.
Больше из вещей ничего. Не потому, что экономил, а просто ничего не требовалось.
Деньги кончились через 18 дней.
Вот вам ваша пенсия, мысленно сказал Санжаров кому-то.
Пошел и снял с книжки энную сумму, на которую и дожил месяц.
Так не пойдет, подумал он. Книжка кончится, и что тогда? Надо как-то укладываться в бюджет.
Но, конечно, без ущерба для организма.
Тут ему, как нарочно, в киоске попалась брошюра "Здоровое питание" (80 руб.), он ее купил и нашел полезный раздел: "Месячная норма потребления продуктов питания". Там было сказано, что взрослому человеку необходимо в месяц около 7 кг мяса, включая птицу, 35 л молока, 24 яйца, 2 кг морепродуктов и рыбы, 0,8 л растительного масла, 3,5 кг сахара, 8 кг картофеля, 12 кг овощей и бахчевых культур (свекла, редька и т. п.), 10 кг фруктов и ягод.
Санжаров удивился, что не упомянуто масло сливочное, нет творога, нет круп и макарон, да много чего нет. Даже хлеба. Наверное, творог и масло пересчитаны на молоко – его как-то многовато.