…Перво-наперво, не искал бы себе напарника. Заложит. Лучше бы сделал все сам. Итак, когда выводной погонит меня на работу, совсем не трудно при явной его тупости заманить его за угол губы, откуда нас с ним не будет видно часовому с вышки. Потом - лопатой по башке, благо часовые в пилотках, а не в касках. Потом взять автомат, передернуть затвор и переложить в свой карман второй рожок из подсумка часового. А вот теперь надо все делать очень быстро. Выскочить из-за угла и постараться свалить часового на вышке одной очередью, одновременно двигаясь к коридору губы. Когда часовой начнет падать, быстро ворваться в коридор и застрелить часового, который стоит там, пока он не сообразил, в чем дело. Между этим коридором с камерами и помещениями для приема пищи и для отдыха караула есть решетчатая дверь на замке. Надо подбежать к ней, спрятаться в открытых дверях столовой и гасить попеременно в выбегающих из караулки солдат - естественно, они будут, как обычно, выбегать беспорядочной толпой, осоловевшие от сна и со своим тупорылым начкаром во главе, - и в замок на решетке.
Если все проделать толково, то потом останется только поставить в караулке мордой к стене нескольких оставшихся в живых и обосравшихся от страха караульных (трусы всегда остаются живы, потому что выбегают на опасность последними) и собрать с убитых и раненых боеприпасы. Когда это будет сделано (а из комендатуры никто не прибежит: они всегда уверены, что многочисленный караул справится со всеми проблемами сам), можно уже будет открывать камеры снятыми с иачкара ключами, выпускать из особых камер подследственных и осужденных - им все равно терять нечего - и занимать оборону, заодно поставив на уши и соседнюю комендатуру (там всегда куча офицеров, больших и маленьких, которых хорошо бы взять заложниками). Миша тяжело вздохнул. Пострелять очень хотелось.
На следующее утро развод на работы начался необычно. Вместе с начкаром зашел дородный старший прапорщик в полевой форме.
- Колесников! - повелительно позвал он.
Че? - без всякого почтения вопросил Серый. С' вещами на выход,
- Че за шутки, товарищ старший прапорщик? Мне еще
шесть суток сидеть.
Базаришь много. Все, пошли. Батальон на учения катит. Ты тоже.
- Вот мля… - Серый пробежался глазами по камере, словно проверяя, не забыл ли чего, потом пожал Мише руку. - Все, пока, зема. Если что, инженерно-саперный батальон, вторая рота. Счастливо.
Он вышел. Старший прапорщик забухал сапожищами следом. Начкар вытащил список и начал развод.
Перед обедом в камеру посадили свеженьких - двух эдоровенньк азеров. Они явно чувствовали себя как дома: громко разговаривали, то и дело весело ржали, а потом начали задевать Урсу, тощего, бледного солобона из самоходного дивизиона. Они несколько раз пнули его, потом сшибли с ног и, счастливо гогоча, заставили вытирать своей пилоткой их сапоги. Губари предусмотрительно рас-тасовались по углам, предпочитая не сталкиваться с крепышами азерами, и делали вид, что все происходящее их нимало не касается. Потом азеры, весело переговариваясь по-своему, заставили беднягу молдаванина отжиматься от пола. Потом долго выспрашивали у него, через какую, дыру своей матери он - такой урод - родился. Урс. у покраснел, поджал губы - на что уж вялый, а и его, кажется, проняло - и дернулся в сторону, в дальний угол, подальше от двух этих козлов. Но не тут-то было. Азеры явно только начали развлекаться. Они тормознули Урсу, закатили ему в балабас и поставили перед собой. Урсу снова дернулся и опять получил в балабас, Урсу задергался, разозлился, матернулся по-молдавански. Азеры, кажется, только обрадовались этому. Быстро переговариваясь по азербайджански, они скова сшибли его с ног, снова попинали, а потом рывком поставили - уже почти не сопротивляющегося - на ноги, и один азер рванул вниз его штаны, а другой - вверх - его хзбэшку. Потом они сложили Урсу вдвое, замотав ему голову хэбэшкой, спустили его штаны почти до колен. Обнажилась тощая, прыщеватая задница. Один азер зажал голову молдаванина между ног и обхватил его под живот, другой зашел сзади и обхватил Урсу за ляжки. Урсу дергался и хрипел, но они держали его крепко. Губари со страхом и отвращением воротили рожи на сторону. Потом азер - тот, что был сзади, - нарочито медленно расстегнул ширинку и стал хозяйственно моститься к вихляющей тощей заднице. Его харю перекосило дикой торжествующей ухмылкой, и он дернул бедрами. Без вазелина входило туго, сложенное здвое тело корчилось в истерических судорогах. Из-под кэбэшки уже ничего не было слышно. Азер дергал задницей вперед-назад и, закатив глаза, торжествующе рычал. Второй скалил зубы и бормотал по-азербайджански. Потом они отпустили Урсу, он упал на пол и, всхлипывая, отполз в угол. Азер застегнул штаны и гордо оглядел камеру. Лицо Миши ему явно не понравилось.
- Че уставился, урод?
Миша даже не успел подумать, как уже выстрелил в ответ: - Люблю смотреть вблизи на таких пидаров, как ты! Азеры встрепенулись.
- Иди сюда, бурий! Сейчас ти тоже будешь с фитиль
в жопа, как и этот чухан!
Они действительно были очень здоровыми. Мише стало не по себе. Он огляделся. Губари отводили глаза. "Ладно, уроды, - подумал Миша, - еще повоюем". Он встал. Азеры тотчас шагнули к нему, и он почувствовал резкую боль в животе и, через мгновение, в щеке. Миша тут же нанес несколько коротких ударов и сместился в сторону. Аэерский кулак разрезал воздух у его уха, другой бахнул в плечо. "Слишком мало места". Миша снова нанес несколько ударов и начал уходить в сторону, но вдруг страш-иый удар поразил его в лоб, и все закрутилось хороводом в его глазах. Когда он пришел в себя, то увидел свое тело раскрытым, словно книга. Азеры держали его за руки, а навстречу неслась стена "медвежья шкура". Миша невольно зажмурился.
Когда он очухался, то обнаружил себя сидящим на полу возле ведра с водой. Голова горела. Что-то горячими струйками стекало по щекам. Кто-то из губарей прикладывал ему к голове намоченную подшиву, наспех оторванную от воротника. Азеры стояли у противоположной стены и негромко переговаривались по-своему. Вдруг заскрипел ключ в замке, и дверь открылась. Зам начкар. Он остановился у входа и внимательно посмотрел на Мишу,
- Что это?
Все молчали.
Начкар повысил голос:
- Что это, я спрашиваю? Здесь была драка?
- Никак нет, - ответил Миша, вставая. - Хотел по пить воды, поскользнулся, ну и хлопнулся башкой об стену.
- А-а, ну ладно, - кивнул начкар. - Сейчас пришлю санинструктора, и он тебе это забинтует. - Начкар огляделся. - Э, губари, зашлите пару человек в столовую наобед накрывать.
И вышел из камеры.
Ти - настоящий мужик, - пробасил азер, протягивая Мише руку.
Миша отвернулся. Сидеть еще было шесть суток…
…"Урал" забуксовал в разъезженной колее и заглох. Арестованный расслышал раскатистый мат, приглушенный переборками, потом движок взревел опять. Несколько раз еще машина дергалась вперед-назад, бешено вращая колесами в жидкой грязи, но безуспешно. Хлопнула дверца кабины, офицер зычно выругался, потом, дверца куша распахнулась.
- Выходи, военный! Надо машину толкнуть.
Дождь все лил, не переставая. Арестованный и его конвоир изо всех сил налегали на равнодушную, грязную громаду куша, движок, захлебываясь от натуги, ревел на повышенных, колеса швыряли в людей липкую грязь. Упираясь плечом в неподатливое дерево, арестованный краем глаза смотрел на обочину, туда, где за крутым, покрытым коричневой размокшей жижей скатом простирался мокрый травянистый луг., грубо заштрихованный серыми линиями дождя. Кое-где на лугу торчали черные голые деревья, а дальше, у горизонта, виднелись лес и сопки и - свобода. Можно было убежать сейчас. Можно. Этот дурень наверняка промахнется, да и вообще можно его вырубить для начала, забрать пушку, потом взять в заложники, заставить водилу ехать в… Куда? И зачем? И бегать, и прятаться, и скрываться, и за тобой, будут охотиться, как за паршивым, зайцем, и поздно или рано все равно найдут и словят. Что же делать? Арестованный мотнул головой, как будто стряхивая с бровей холодные капли. Он очень устал. Сил бороться не было. Наверное, он их слишком мною потратил раньше. Теперь он уже не мог сопротивляться. Может быть, так бывает с танком, когда его броня уже разбита и не держит снарядов. Сейчас он был таким топком. Броня его разбита, боезапас вышел, экипаж - погиб, и on съезжает с высоченного склона в болото под собственной тяжестью. Ему очень хочется остановиться, нет, не очень - на это тоже не хватает сил, а так, хорошо бы, но сила инерции неудержимо тянет его е жадный чавкающий мрак, где он будет проваливаться все глубже и глубже - никто не знает, сколько, - пока не достигнет самого дна. Медленно, с натугой, машина выехала из лужи. Арестанта снова заперли в куше, и "Урал" пополз дальше, сквозь саван падающей воды, в Слободу.
ГЛАВА 6
- Ну че, положил? - спросил мосел, завидя Мишу в дверях штаба. Миша без энтузиазма кивнул.
- Положил. Месяца через полтора надо будет за этим штымпом ехать и транспортировать его домой.
- Ты повезешь? - спросил мосел, протягивая Мише сигарету.
- Наверное. Хоть Питер посмотрю, - он устало махнул рукой и пошел к своей комнате. Жутко болела нога. Трепаться с мослом не хотелось.
- Эй! - вдруг встрепенулся мосел. - Эй, Коханович! А тебя здесь один кадр спрашивал.
- Кто такой?
- Батя азера Джебраилова из пятой роты.
- Спасибо, - ответил Миша без выражения и пошел дальше.
- Эй! - крикнул ему вслед мосел. - Он обещал завтра зайти!
Миша молча открыл дверь своей комнаты, зашел, закрыл дверь на замок и лег на диван. Вот уж обрадовал мосел, нечего сказать. Как говорится, ''и с каждым днем все радостнее жить". Джебраилов был Мише отлично известен и уже успел осточертеть до Страшного суда. Дело в том, что этот азер жутко не хотел служить в армии. Он испробовал все средства протеста - от истерик до побегов. Однажды в наряде по роте он даже хотел зарезаться штык-ножом, но не решился, и дежурный по роте обнаружил его сидящим на подоконнике в туалете, со штык-ножом, приставленным к животу, плачущего от жалости к себе. В конце концов, с солнечных просторов юга приехал его отец - грузный мужчина средних лет с широкими усами, толстыми пальцами и тугой мошной - и попытался решить этот вопрос с другой стороны. Комбат, замполит и пропагандист части получили чудесные столовые наборы (бутылка коньяка не ниже "капитана", бутылка "Столичной", бутылка "Кагора", балык, сухая колбаса и отличная рыба), они же плюс командир роты и старшина были подогреты известными суммами денег. Устояли против натиска только экш (он боялся: замполит с пропагандистом то и дело стучали на него в особый отдел) и Мишин шеф-начмед (о, он из принципа: не любил богатых, но глупых). Комбат и иже с ним положили Джебраилова-младшего "на дурку" (ни под каким другим видом положить было нельзя - молодой Джебраилов был здоров как бык). Миша лично возил его в госпиталь. Однако долго Джебраилов там не задерживался: врачи, конечно, признавали, что он туп, аки полено, но не более того. После того как злосчастный сын вернулся в часть, заботливый отец зашел на второй круг. Снова пошла в ход похлебка из крупных купюр, обильно приправленная заглядыванием в глаза, изгибами жирной спины, дрожащими нотками в голосе. Словом, Джебрамлова-сына положили "на дурку" во второй раз. Уже в другой госпиталь. Он задержался там ровно столько же, сколько и в предыдущем. Миша публично поражался его психологической выносливости: в госпитале при желании за неделю-другую из самых что ни на есть здоровых и крутых остроумцев делали законченных дебилов и даунов. Джебраилову это явно не грозило. Джебраилов-отец был обескуражен, но отнюдь не выбит из седла. Он удвоил свои старания, и Джебраилова-сына определили "на дурку" в третий раз. Один Аллах ведает, во сколько это обошлось Джебраилову-старшем у. Однако, хотя и говорится, что Бог Троицу любит, Джебраилова-младшего и в третий раз отправили в часть с диагнозом "здоров". Помнится, Миша, доставив незадачливого азера из госпиталя в штаб, плакался мослу, что вот, мол, понабирали в армию уродов, которые даже "косить" как следует не умеют, а ты тут, дурак дураком, мотайся по госпиталям, как вошь под утюгом… Итак, сейчас, кажется, джебраиловский папик шел на приступ в четвертый раз. "Сдается мне, что и на мою долю теперь чего-то перепадет, - равнодушно думал Миша, стараясь не обращать внимания на боль в ноге. - Интересно, чем этот пузатый черт меня порадует?"
Пузатый черт порадовал. Выставляя на стол бутылки с благородными жидкостями, выкладывая балык, колбасу и рыбу, он монотонно гнусавил что-то с жутким акцентом, не сводя с Миши горящего взгляда. Миша почти ничего не понимал.
- Садитесь, уважаемый, - указал он радушным жестом на стул. И подумал: "А то трясешь здесь мясом, аж ягодицы хлопают". Азер сел.
- Вы не волнуйтесь, - Миша широко улыбнулся. - Все будет хорошо.
"Как бы тебя на полштучки раскрутить, брюхана?"
- Послюшай, товарищ сержант, виручай, а? Сын очень болен, лечит, надо, сложит не надо, - уже достаточно членораздельно произнес азер.
- Я здесь маленький человек, - пожал плечами Миша. - Вам бы с комбатом поговорить надо.
"Заплатишь, милый. Куда ж ты денешься?"
- Зашем с комбат? Не надо с комбат. С тобой говору. Помоги, дорогой! - азер экспрессивно привстал. Пахнуло несвежим потом.
Вы поймите, уважаемый, я только санинструктор, только выполняю приказания.
"Все они такие. Как духов дрочить, так всегда пожалуйста, а как службу тащить, так папики с толстой мошной приезжают".
- Слюшай, дорогой, помоги. Син один только, больной совсем, мать по ночам плачет…
- Пятьсот, - негромко щелкнул Миша и замер. "А ку-ка…"
У азера отвалилась челюсть.
- Сколько?'
- Пятьсот, - Миша был абсолютно хладнокровен.
"Если сразу от такой суммы не помер - заплатит".
- Не согласны? До свидания.
Азер с ненавистью посмотрел на Мишу, медленно встал, повернулся было к двери, потом полувопросительно сказал: Четыреста? Миша молча протянул руку. Азер тут же сел и потянул из кармана пухлый бумажник: - Когда положишь? - деловито спросил он, хрустя купюрами.
- Хоть завтра.
- Хорошо, я завтра еще зайду, - сказал азер и вышел. Миша задумчиво поставил в холодильник бутылки, положил продукты. "Конечно, кто ж его положит с диагнозом "маниакально-депрессивный психоз", - думал он. - Непохоже, Напишу ка я ему "олигофрению". С этим-то и маршала Соколова положат. Положат". Зашел комбат.
- Что с Джебраиловым, Коханович?
- Если вы не против, то завтра будем класть. Комбат понимающе улыбнулся.
- Сколько дал?
- Двести, - соврал Миша,
- Давай, - он протянул руку.
Миша вытащил из кармана сотку и двумя пальцами подал ее комбату.
- Смотри у меня, - сказал комбат, пряча бумажку в карман, потом деловито оглянулся по сторонам и вышел.
"Мало я у азера взял, - 'подумал Миша. - А комбат-то - лопух лопухом: даже в холодильник не заглянул".
На следующий день Джебраилов уже лежал в госпитале с твердой гарантией через месяц быть комиссованным. Да - и правда: чтоб не комиссоваться по статье "олигофрения" - надо быть полным дебилом…
… - А ты ведь плохо кончишь, Коханович, - устало резюмировал ротный, откидываясь на спинку стула и суя в рот сигаретный фильтр. Он чиркнул спичкой, подкурил.
- Как минимум, дисбатом.
Миша молчал, не сводя тупого взгляда с портрета Владимира Ильича на стене, над головой ротного.
"Хрен тебе. И не таких раздолбаев не сажали".
Ты говорил сослуживцам, что на губе сидеть не так уж плохо…
"Сука, застучали. Интересно, кто?.. Впрочем, там действительно не так уж плохо. Безысходности нет, как здесь".
- …Отказ выполнять приказание замкомвзвода…
"Конечно. Джумаев, урод, приказал очки драить. Своих черномазых небось не посылает. Западло потому что".
- Просто жалко твоих родителей…
"Опять "парашу" запускает. Начхать ему на всех родителей на свете. Если только они бакшиш не привозят". Посажу…
"Елду тебе на воротник. Ты слишком хочешь стать эншем батальона, тебе ЧП не нужно. Не посадишь".
- Комбат уже дал принципиальное согласие…
"О, вот это может быть. Комбату терять нечего: без Академии выше майора никак не прыгнуть. Этот посадит за нефиг",
Неожиданно ротный встал, Миша невольно перевел на него взгляд с Владимира Ильича. Ротный выпятил грудь, приложил руку к козырьку и сказал официальным тоном:
- Товарищ солдат, приказываю вам произвести уборку в туалете. Даю вам час времени. Время пошло, - лотом он опустил руку, сел и сказал уже по-обычному:
- А теперь пошел вон, урод. И только попробуй забить на мое приказание. Шиздец тогда тебе приснится, придурок.
- Есть! - швырнул руку к пилотке Миша. - Разрешите исполнять?
- Пшел нах отсюда, - устало ответил ротный, отворачиваясь.
Миша клацнул каблуками, четко - как на строевом смотре - выполнил команду "кругом" и вышел из канцелярии.
В умывальнике он сел на подоконник и закурил. "Что же в самом-то деле делать?.. Плюнуть на это все?" Сослуживцы, которые проходили мимо него в туалет и обратно, упрямо делали вид, что подоконник абсолютно пуст. Казалось, еще немного, и какой-нибудь черт разложит на этом подоконнике мокрые штаны для стирки. "А что, если…" Миша привстал с подоконника и словил за рукав пробегавшего мимо своего однопризывника Мишу Суздалева.
- Короче, Суздалев, сейчас идешь в туалет и наводишь там порядок! - тоном, не терпящим возражений, заявил он.
- Да ты че, Коханович? - дернулся Суздалев. - В дембеля записался? Скажи, где, я тоже схожу запишусь…