- Нет, это он заманил меня, Элис! Делал вид, будто он мужчина, а он всего-навсего мозгляк! Выродок! Слабоумный! Он баба, такого слюнтяя, как он, днем с огнем не сыщешь…
- Уиллард! - воскликнула Берта.
Папа Уилл стоял над телефоном, прямо за ее спиной.
- Не смей, - бросила она через плечо. - Отойди!
Но он опустил руку на рычаг.
- Ты понимаешь, что ты делаешь? - закричала Люси. - Весь мир рушится! Весь мир в огне!
- Люси, голубушка, сейчас четыре часа утра.
- Но разве ты не слышал, что я говорила? Разве ты не слышал, как они хотят поступить со мной? Разве тебе не понятно, что они на самом деле собой представляют? Эти милые, уважаемые люди? Я беременна! Выходит, это ни для кого ничего не значит? Я беременна, а мой муж отказывается от меня!
- Люси, - сказал он мягко, - милая, если это на самом деле так, утром…
- Я не собираюсь ждать утра. Утром… - она попыталась вырвать у него аппарат.
- Нет, детка, нет. На сегодня хватит.
- Но ложь растет как снежный ком! Они уже говорят, будто я хитростью женила его на себе. А ведь это он совратил меня! Он затащил меня на заднее сиденье автомобиля и все приставал, приставал, пока наконец я просто не смогла больше сопротивляться… Мне было всего семнадцать, а теперь они говорят, что это я его заманила! Как будто он мне был нужен! Да на что он мне сдался! Чтоб он сдох - вот чего я хочу! Чтоб он никогда не родился! - Она свирепо посмотрела на Уилларда. - Дай мне телефон.
- Нет.
- Если ты не дашь мне телефон, папа Уилл, я приму свои меры. Либо ты позволишь мне позвонить его отцу… потому что мне надо сказать мистеру Бассарту, что если он не прекратит это безобразие, ему придется распроститься с репутацией столпа общества. Или ты отдашь мне телефон…
- Нет, Люси.
- Но ведь это он соблазнил меня! Разве тебе не понятно? А теперь они говорят, будто я соблазнила его! Потому что они не остановятся ни перед чем. Они пойдут на все, лишь бы расправиться со мной. Джулиан Сауэрби ни перед чем не остановится… Разве тебе не понятно? Он ненавидит женщин! Ненавидит меня! Он хочет разрушить мою жизнь, потому что я знаю о нем всю правду! Но я этого не допущу!
- Вызови доктора, Уиллард. Позвони доктору, - сказала Берта.
- Кого вызвать? - закричала Люси.
- Берта, утром.
- Уиллард, сейчас.
- Ну да, конечно, - Люси повернулась к бабушке. - Конечно, давно пора! Я тебя вижу насквозь - все эти годы ты только того и ждала! Ты эгоистка, ты старая карга! Доктора? - Она размахивала перед ними кулаками. - Я беременна! Мне нужен муж, а не доктор, мне нужен человек, который будет мужем мне и отцом моему ребенку…
- Позвони доктору, - сказала Берта.
Но он все не выпускал телефон.
- Люси, - сказал Уиллард, - а может, тебе все-таки лучше лечь?
- Ну как до тебя не дойдет - этот развратник Джулиан Сауэрби украл Эдварда! И все знают, кто он такой. И всем на это наплевать! Ты понимаешь, что я говорю?
- Да, детка.
- Ну и что ты собираешься делать? В мире одни злодеи и чудовища, а ты даже не пытаешься что-то сделать. Ты слушаешь ее, - она показала на бабушку. - Но от меня этого не жди!
Она пошла к двери, но Берта загородила ей дорогу.
- Пожалуйста, дай мне пройти.
- Куда это ты собралась? - спросила бабушка.
- В полицию.
- Нет, - сказал папа Уилл, - нет, Люси.
- Пусти меня, бабушка, миленькая. Папа Уилл, если у тебя есть какая-то власть над твоей женой, скажи ей, чтобы она меня пропустила. Я поднимусь к себе за пальто и ботиками и пойду в полицию. Им это так не пройдет. И если полицейские арестуют их всех до одного - Роя, Джулиана и этого знаменитого праведника Ллойда Бассарта, они просто выполнят свой долг. Потому что никто им не позволит красть ребенка! Никто не позволит разрушать мою жизнь, посягать на брак и семью! Бабушка, пожалуйста, дай мне пройти, я схожу за пальто.
- Берта, - сказал Уиллард, - дай ей пройти.
- И если ты позовешь доктора, как только я выйду, папа Уилл, значит ты такой же, как они, так и знай.
- Берта, пусти ее.
- Уиллард…
- Я позвоню, - кивнул он.
- Ладно, - сказала Люси. - Черт с ней, с правдой, не так ли, папа Уилл? А я-то всегда надеялась на тебя, если хочешь знать, но я жестоко ошиблась! Слишком жестоко. - Она вышла из кухни и поднялась по лестнице. Дверь в комнату матери была закрыта. Конечно, она не спала - просто, как всегда, пыталась спрятаться от того, что происходит в ее собственном доме.
Одевшись, Люси не сразу отправилась в полицию, а вышла в холл и помедлила у двери в комнату матери. Разве может она уйти, ничего не сказав матери? Разве может она не ответить на брошенные матерью обвинения? Ведь это последние слова, которыми они обменялись. Потому что, как только она предотвратит эту катастрофу, как только полиция вернет Эдди, она никогда больше не переступит порог этого дома.
Она слышала, как внизу, в гостиной, разговаривали бабушка с дедушкой, но не разбирала слов. Да и какое это имело значение? И без этого достаточно ясно, чью сторону они приняли. Когда папа Уилл вез ее сюда через темный город, она со слезами рассказала ему обо всем, что случилось, - она уже полностью обессилела. И он утешил ее. Уложил в постель, закутал одеялом до самого подбородка и сказал, что ей надо отдохнуть, а утром он сам всем займется… А она, будто у ней за плечами не было тяжелого прошлого, поддалась его уговорам и, как дурочка, сбежала от своего отчаяния в мечты об ином мире, нездешнем и нетленном, о сладчайшем Иисусе, отце Дамроше, сестре Анджелике… А проснувшись, обнаружила, что он тоже против нее.
До чего же дико все это! До чего бессмысленно! Ну зачем они всегда доводят ее до крайности? Зачем они устраивают эту унизительную возню, когда есть такое простое и достойное решение? Пусть только каждый выполняет свой долг! О, если бы люди могли быть людьми!
Доктора. Вот кого они поджидали внизу в гостиной. Доктора Эглунда! Чтобы он дал ей таблетку и утром она увидела мир сквозь розовые очки. А доктор, их старый семейный доктор поучит ее уму-разуму, что же они думают - доктор Эглунд слепец? Или через какое-то время ей сделают спасительный аборт и все вздохнут с облегчением? Да, все, что угодно, что угодно, как бы это ни было оскорбительно и унизительно для нее, лишь бы избавить этих достойных людей от каких бы то ни было неудобств и публичного позора. Но им не уйти от позора: всем станет известно, как Люси на полицейской машине подъехала к дому Сауэрби, чтобы вернуть то, что они хотели украсть, сломать и разрушить.
Другого выхода они не оставили ей. Не может быть и речи о том, чтобы она вернулась в Форт Кин и бросила Эдварда здесь, где ее враги наговаривают мальчику на нее, восстанавливают ребенка против собственной матери. Разумеется, она не такая дура, чтобы судиться с мистером Сауэрби или с его адвокатом. Она не поставит свои гроши против джулиановских миллионов, свои нравственные принципы против беззастенчивых уловок его поверенных, чтобы они стали таскать дело из суда в суд, пока издержки растут, а одна ложь наслаивается на другую. О, она представляет себе, как они рассказывают суду, что Люси - семнадцатилетняя невинная школьница - совратила и заставила жениться на себе мужчину на три года старше ее и уже отслужившего в армии! Ну нет, она не станет ждать этого… не станет ждать, когда Элли Сауэрби, эта знаменитая специалистка по душевным болезням, заливаясь слезами, будет уверять суд, что, по ее компетентному мнению, Люси Бассарт - ненормальная и всегда такой была. Нет, она не станет молча слушать, когда ее бедного дедушку вызовут свидетелем и он расскажет судье, что, на его взгляд, для Люси лучше всего было бы поговорить по душам с их доктором… Нет, Люси не даст себя запугать, хоть они и загнали ее в тупик, она спасет себя и своих детей, рожденных и нерожденных!
Она открыла дверь в комнату матери. Уже почти рассвело.
- Я ухожу, мама.
Тело под одеялом не двигалось. Мать лежала, отвернувшись к окну, свернувшись клубком и загораживая рукой лицо. Люси натянула перчатки. На ее левой руке виднелась отметина - след от зубов Роя.
- Я знаю, ты не спишь, мама. Ты слышала все, что мы говорили внизу.
Тело под одеялом не шелохнулось.
- Я пришла что-то сказать тебе, мама. Можешь не отзываться, но я все равно скажу. Конечно, было бы легче, если бы ты села и открыла лицо. Это было бы куда более достойно, мама.
Но о каком достоинстве тут говорить. Мать всегда вела себя так, и ни разу, ни разу… Вот и сейчас она уткнулась лицом в подушку.
- Мама, то, что ты мне сказала сегодня - то есть это было уже вчера - насчет отца… в общем, это расстроило меня. Это я и хотела тебе сказать. Когда мы ехали отсюда, я все думала над твоими словами. Если ты помнишь, мама, ты сказала, что я всегда желала ему туда попасть. Ты сказала, что теперь я могу быть счастлива. И я уехала в Форт Кин с мыслью: "Какая же я ужасная женщина. Может, если бы не я, с ним бы ничего не случилось". Я думала: "Вот уже четыре года, как он ушел из дому - а почему? Он боялся показаться сюда. Писал ей до востребования - и все из-за меня". Я пыталась убедить себя - нет, нет, дело вовсе не во мне… Но знаешь, что я хочу сказать тебе, мама? Дело все-таки во мне! Это правда - он не смел показаться сюда от страха передо мной. Его пугало, что я его осуждаю. И знаешь что? Это единственный человеческий поступок за всю его жизнь, мама. Он только одно и сумел - уйти из дому и больше не возвращаться.
Люси слышала, как плачет мать. Солнечный луч внезапно проник в комнату и осветил лежащее на одеяле письмо. Конверт пригрелся в складке, как в колыбели. Должно быть, выпал у нее из рук - мать взяла его с собой в постель. Боже мой, этому нет конца!
Люси бросилась к кровати, и тут мать обернулась посмотреть, что произошло. Испуганные глаза, искаженное горем лицо - да тут есть от чего прийти в отчаянье.
- Ведь это он исковеркал нашу жизнь, мама! - она схватила письмо. - Он! - закричала Люси, потрясая конвертом у нее над головой. - Разве ты не понимаешь!
И она ринулась из комнаты, потому что в дверях показался папа Уилл, он был уже в рубашке и брюках.
- Люси… - он ухватил ее за пальто, она рванулась, услышала треск рвущейся материи и помчалась вниз по лестнице. Теперь наперерез ей, через гостиную, двигалась бабушка Берта.
- Не смей! - крикнула Люси. - Ты, эгоистка… - и, когда бабушка отшатнулась, распахнула дверь и выскочила на крыльцо.
- Постой, - крикнула Берта, - Остановите же ее!
Но улица была пустынна - теперь она могла беспрепятственно добраться до самого центра города и вызвать полицию.
Вдруг земля словно выскользнула у нее из-под ног. Со всего размаха локти её ударились об обледеневшую мостовую, и в то же мгновение боль обожгла подбородок. Казалось, она вот-вот потеряет сознание, но Люси тут же вскочила на ноги и рванулась через улицу к Бродвею. Расчищенные с вечера дорожки за ночь покрылись тонким слоем снега, скрывавшего наледи, Люси знала - упади она еще раз, ей уже не подняться, но, несмотря на тяжелое пальто и ботики, мчалась изо всех сил; она должна добежать до полиции, прежде чем ее успеют остановить. Обернувшись назад, Люси увидела, что папа Уилл уже вышел на крыльцо. В одной рубашке он спускался по лестнице к машине, которая только что подкатила к дому. Доктор Эглунд! Они хотят догнать ее на автомобиле! Да они догонят ее в несколько секунд! А потом из окон станут высовываться разбуженные люди, затем распахнутся двери, и все побегут помогать двум старикам и ей не дадут добиться справедливости!
Люси быстро свернула с мостовой и, проскользнув между автомобилем и домом, нырнула в чей-то двор, занесенный снегом. Залаяла собака. Люси споткнулась о низенький проволочный заборчик, утонувший в сугробе, и растянулась. Но тут же вскочила и кинулась бежать. В рассеянном голубоватом свете утра только один звук нарушал тишину - это ее ботики проваливались в снег, а она все бежала и бежала к оврагу.
Но ведь они будут поджидать ее около участка! Потеряв Люси из виду, они сразу отправятся в полицию. Два старика, ничего не понимающие в том, что происходит, не понимающие, что сейчас все поставлено на карту, предупредят полицию о ее приходе. А что сделают в полиции? Позвонят Рою! Вот она бежит через весь город к оврагу, чтобы потом по берегу реки пробраться к Бродвею, а муж уже поджидает ее в полиции. И Джулиан! И Ллойд Бассарт! А она явится туда самой последней, вся в снегу, взмокшая, красная, запыхавшаяся, выбившаяся из сил, словно ребенок, убежавший из дому, - и так они и станут с ней обращаться. Конечно! Ее враги настолько извратят факты, что полиция, вместо того чтобы прийти ей на помощь, выдаст ее на руки дедушке и доктору Эглунду…
Но неужели все на этом успокоятся? Такому мерзавцу, как Джулиан Сауэрби, важно одно - настоять на своем. Его жене, дочери да и вообще всем известно, что он собой представляет, но, пока у него есть деньги, им на все наплевать. Вот она слышит его голос, слышит их голоса - они обещают ей и то и это, просят прощения, но потом все остается по-прежнему. Да, они не хотят ничего менять! Не хотят становиться лучше! Наоборот, они становятся только хуже. Ну почему они объединяются против матери и ребенка? Против супружества и любви? Против достойной, красивой жизни? Почему им нравится это безобразное существование? Почему они борются против нее, отрекаются от нее, почему они так ужасно с ней обращаются - ведь она всегда хотела поступать по справедливости!
Но куда бежать? Люси знала, что произойдет, если она все же придет в полицию, она знала, что Джулиан Сауэрби ни перед чем не остановится. Он ухватится за это и воспользуется случаем, чтобы расправиться с ней раз и навсегда. Потому что Люси понимает, где истина и где ложь, потому что она сознает и выполняет свой долг, потому что она говорит правду, потому что она не терпит предательства и вероломства, потому что она не допустит, чтобы он украл ее мальчика и сбил с пути истинного взрослого мужчину, не даст им уничтожить ту жизнь, которая только что зародилась в ее теле… Они пытаются представить все так, будто это она виновата, будто она - преступница!
…Куда же идти? Повернуть обратно - бессмысленно. Назад пути нет. Но попасть в руки своих врагов - очутиться во власти этих лживых, вероломных людей? Люси снова выскочила на мостовую, с которой свернула во двор. Она кидалась из стороны в сторону - к Бродвею, от Бродвея и снова на улицу… Она торопливо огибала дом за домом… Прижималась к стенам… Проваливалась в сугробы. Снежная пыль запорошила лицо. Люси прислонила лоб к водосточной трубе, обросшей льдом. Земля кружилась и выскальзывала из-под ног. Кожа горела. Над ее головой распахнулось окно, Люси кинулась бежать. Голубой свет сменился серым. Она начала натыкаться на следы, которые оставила на снегу всего несколько минут назад.
Через какое-то время взгляд Люси уперся в окно, кухни Бланшарда Мюллера, выходившее во двор. Люси толкнула плечом дверь гаража, проскользнула внутрь и закрыла за собой дверь. Прислонилась к автомобилю, схватилась за бок, уронила голову и закрыла глаза. Поплыли разноцветные пятна. Она старалась ни о чем не думать. "Почему он ненавидит меня? Нет, нет! Не может быть. Нет, нет, Рой врет!"
Она судорожно глотала воздух, и странное чувство, будто все существующие звуки вырываются в мир из ее головы, начало проходить. Ей стало холодно, вид предметов у противоположной стены гаража почему-то успокоил ее: виток садового шланга… лопата… полмешка цемента… сплющенный обод колеса… пара стоптанных башмаков…
Оглушительный скрежет. Люси подскочила, потом огляделась кругом - никого. Через окно гаража отлично видна кухня, даже шкафчики, выбранные ее матерью для мистера Мюллера. Опять послышался скрежет - и тут Люси увидела, как с крыши летит глыба льда. Она забралась в автомобиль.
А дальше что? Наступило утро… Если в кухне загорится свет, успеет ли она вовремя выбраться из гаража? Может, он уже заметил ее следы и, не выходя во двор, подкрадывается от парадной двери? Как она объяснит ему свое присутствие? Что бы такое сочинить, чему он поверит? Да нет, она расскажет ему правду - она просто не в состоянии ничего сочинять.
Ну и что потом? Она расскажет ему обо всем, о том, как они с ней поступили и какие у них планы, а он распахнет двери гаража, выведет автомобиль на дорогу и поедет с ней к Сауэрби. Вместе с Люси он подождет на крыльце, пока кто-нибудь выйдет на его звонок. Он разъяснит Айрин Сауэрби, почему они здесь… Но если мистер Мюллер неожиданно войдет в гараж и увидит, как она, скорчившись, прячется на заднем сиденье его автомобиля, он неминуемо придет к заключению, что она сама во всем виновата. Ей надо немедленно пойти к черному ходу - нет, прямо к парадному, позвонить и сказать, что она извиняется за такой ранний визит, она никогда бы себе этого не позволила, если бы не ее отчаянное положение… Но поверит ли он? Они ведут себя до того чудовищно, что он просто может не поверить, будто такое возможно. И может, он будет слушать ее, а сам думать: "Конечно, но ведь это она так говорит". А может быть, он выслушает ее, а потом для проверки позвонит матери. В конце концов, ну кто такая ему Люси Бассарт? Никто! Кто с ней станет считаться при таких-то отце и матери! "Извините, - ответит он, - но, по-моему, это не мое дело". Естественно! С какой стати будет он ей помогать, если даже близкие люди против нее? Нет, в мире есть только один человек, на которого она может положиться. Так было всегда, так будет и сейчас - спасти ее может только она сама.
Ей нужно спрятаться. Найти укромное местечко где-нибудь неподалеку, а потом, как только подвернется подходящий случай, схватить Эдварда и скрыться.
Но куда? А туда, где их никогда не отыщут. Туда, где у нее родится второй ребенок и они все, втроем, смогут начать новую жизнь. Никто больше им не нужен. Люси не будет такой глупой и легковерной фантазеркой, чтобы вверить свое благополучие и благополучие своих детей кому-то еще, кроме себя. Она будет им и матерью и отцом, и они все трое - Люси, ее мальчик, а потом и маленькая девочка - будут жить, не зная жестокости, вероломства и предательства, да, да, они будут жить без мужчин.
А вдруг Эдвард не пойдет с ней? Она позовет его, а он побежит прочь? "Уходи! У тебя все лицо черное!"
В перчатке она все еще сжимала письмо, которое выхватила у матери. Она по пояс проваливалась в сугробы, перелезала через заснеженные изгороди, падала, потом распахнула дверь гаража и забралась в автомобиль - и все это, не выпуская из рук письма, адресованного матери.
Надо уходить. Сейчас самый благоприятный момент - пока все они в участке. Вскоре они разойдутся и начнут искать ее. Нельзя терять ни секунды - просто смешно тратить время на его письмо. С тех пор как родился Эдвард, Люси почти не думала о нем, она изгнала этого человека сначала из их жизни, а потом и из своей памяти. Надо порвать это письмо, что с ним еще делать? Да, да, именно так! Сжечь, а пепел развеять - очень подходящая церемония. Да, всего вам хорошего, прощайте, храбрые и стойкие мужчины. Прощайте, защитники и покровители, спасители и герои. В вас больше не нуждаются, с вами не хотят иметь никакого дела - увы, я вас давно раскусила. Прощайте, прощайте, бабники и мошенники, трусы и плаксы, негодяи и лжецы. Отцы и мужья, прощайте!
В конверте был лишь один убористо исписанный лист. Наверху - печатный штамп с заполненными от руки пробелами, внизу - само послание. Лист был исписан с обеих сторон; на бумаге, разлинованной синими полосами, строчки бежали ровно от одного поля к другому.