- Нет, нет, - сказал Рой.
- Рой, скажи им сам.
- Но, Люси…
- Рой Бассарт, в ту снежную ночь говорил ты мне это или нет? Я не могу поверить, что ты теперь будешь врать. Ты или не ты стоял у окна? Ты или не ты говорил мне о Линде, Рой, о Линде Сью?
- Но, Люси… господи! Мы ведь только так говорили…
- Ах вот как!
Он сел на верхнюю ступеньку и обхватил голову руками.
- Да, - простонал он.
- Просто говорил! Рой, ты серьезно думаешь…
- Папа, - крикнула Элли, - сделай же что-нибудь!
Но Джулиан уже и сам двинулся к Люси, чтобы помешать ей подняться по лестнице.
Люси стремительно повернулась:
- Не смей ко мне прикасаться! Не то ты об этом пожалеешь, развратник!
- Ну-ка осади. Не то получишь под зад! - сказал он свирепо.
- Я женщина, мистер Сауэрби. Может, вы думаете, что я шлюшка вроде вашей дочери, но это не так! Я не допущу, чтобы вы обращались со мной, как с каким-то ничтожеством! Ни вы и никто другой! У меня будет ребенок, нравится вам это или нет! И я защищаю свою семью, нравится вам это или нет. Рой! - она повернулась к нему и ступила на первую ступеньку.
- Нет, нет, - он сидел, все так же обхватив голову руками. - Я больше не выдержу. Правда, не выдержу.
- Тебе придется выдержать, Рой. Потому что ты опять сделал мне ребенка.
- Рой! - крикнул Джулиан, когда Люси бросилась вверх по лестнице. - Останови ее!
- Рой! - закричала она. - Берем Эдварда и уходим!
Он поднял голову - лицо его было мокрым от слез.
- Но Эдди спит.
- Рой, идем…
И тут Джулиан снова схватил ее. Люси пнула его ногой, и он ухватил ее за лодыжку. А Рой тем временем встал перед ней, он загораживал ей дорогу! И это ее муж, который должен защищать ее! Беречь! Охранять! Он становится между ней и ребенком, между ней и ее домом, между ней и жизнью, для которой рождена женщина!
- Держи ее! - кричал Джулиан. - Рой!
- Нет, - крикнула Люси. Теперь ей не оставалось ничего другого - она закрыла глаза, развернулась и изо всех сил выбросила руку вперед.
И опять возникло видение:
Не виновен.
Когда она открыла глаза, над ней стоял Рой, рукой он зажимал рот. Сама она лежала поперек лестницы.
Затем на верхней площадке Люси увидела сына - в трусиках и рубашке. Одной рукой он волочил за собой одеяло. Эдди смотрел вниз.
При виде крови - то ли на руке матери, то ли на лице отца - он пронзительно закричал. Элинор перешагнула через Люси, взбежала по ступенькам, подхватила кричащего ребенка и унесла прочь.
Люси не смогли оторвать от перил, она так и осталась лежать па лестнице, а Джулиан стоял ступенькой ниже, крепко ухватив ее за пальто, пока Айрин звонила папе Уиллу.
Уиллард приехал, провел ее по ступенькам и через холл к двери. У Сауэрби свет горел во всех окнах, когда Уиллард вывел автомобиль и повез Люси домой.
Отец Дамрош.
В какой стороне стена? Где окно? Она лежала под одеялом. Она вытянула руку в темноту. "Я учусь на первом курсе". Она лежит в постели. В своей спальне. Она в Либерти-Сентре. Сколько же она проспала?
Папа Уилл помог ей подняться по лестнице и накрыл одеялом. Она плакала… Он сел в кресло рядом с кроватью… И тогда она, должно быть, заснула.
Но она не может терять ни минуты - этим воспользуются ее враги. Нужно действовать!
Отец Дамрош!
Но что от него ждать? Отец Дамрош, почему вы не можете ничего сделать? Вот он стоит перед ней как живой - черные волосы - он расчесывал их пятерней, мощная челюсть и такая размашистая, красивая походка, что даже протестантские девочки обмирали, завидев, как он в белом воротничке появляется из-за угла. "Отец Дамрош! - окликает его кто-нибудь из девочек. - Отец Дамрош!" Он машет рукой: "Привет!" - и исчезает, а они со стоном падают друг к другу в объятия…
И вот в автобусе подпрыгивает, раскачивается, подлетает со своего сиденья Люси - она впервые едет в монастырь. Отец Дамрош тоже раскачивается над огромным рулевым колесом, и другие девочки, держась за руки, подскакивают на своих сиденьях и тут же плюхаются обратно, словно скованные кандалами арестанты, которых везут к месту казни. Они глазеют на черные деревья, проносящиеся за окном. Кто-то сзади заводит: "Спрячь-ка заботы в вещевой мешок…", но подхватывают песню всего один-два голоса, и снова громыхает старый приходский автобус. Придавленный низким зимним небом, подпрыгивая и тяжело приземляясь, он скачками движется дальше, к полоске света, дрожащей на горизонте, и ей кажется, что они убегают от какой-то грозящей им катастрофы. Птица, освещенная снизу красными отблесками, проносится мимо окна, и Люси выворачивается, провожая птицу глазами, как вдруг ее пронзают слова святой Терезы: "Господи наш! Овечка твоя заблудшая!"
"Тпру!" - ревет отец Дамрош: его армейские ботинки жмут на педаль тормоза. "Тпру!" - их мотает так, что ноги подлетают и головы сталкиваются. "Тпру, приехали, Нелли", - и девочки хихикают.
Следом за Китти, уцепившись за пояс ее пальто, Люси шаркает расстегнутыми ботиками по темному проходу автобуса. Словно с крутого обрыва, через открытую дверцу она прыгает на монастырский двор, и ей кажется, что она сейчас увидит горящие огни.
Одна-одинешенька Люси стоит у автобуса, крепко прижав к себе охотничью сумку паны Уилла. Она слышит, как Китти зовет ее, и быстро ныряет за темный кузов. Здесь ее никто не увидит. Люси глотает холодные сумерки - воздух хрустит, словно крепкое яблоко, она чувствует на зубах его ясные, чистые кристаллы и глотает, глотает… О, как это трудно - ждать своего первого причастия! Только бы сразу не проглотить облатку. Нет, нет! Пусть она растворится у нее во рту и растечется по жилам. Его тело. Его кровь… И тогда произойдет…
Но, может быть, об этом она и молила втайне от себя самой? "Нет!" Люси по-прежнему стоит за автобусом, ее увлажненные глаза выхватывают из темноты неясные тени и силуэты - священники, монахини, девочки, которые выстраиваются в шеренгу и скрываются во тьме; грузовики, автобусы, легковые машины мигают фарами и, громыхая, уносятся прочь… Она слышит хруст шин по гравию. На что это похоже? На кость, ломающуюся под колесами? Внутри все люди не более чем скелеты. Внутри все одинаковы. На занятиях по биологии Люси выучила названия всех человеческих костей - лопаточная, бедренная, большая берцовая… О, почему в людях нет места добру! Сплошные кости, жилы, кровь, почки, мозги, гланды, зубы, вены, артерии… Почему, почему в людях нет места добру?
- Отец Дамрош!
- Кто здесь?
- …Люси.
Он обходит автобус.
- Что с тобой? Это ты, Люси Нельсон?
- Да.
- Что случилось? Тебя укачало? Тогда тебя проводят в твою комнату. Так что случилось?
Она протягивает руку и натыкается на колесо.
- Отец Дамрош… - Но стоит ли говорить ему? Она ведь даже Китти ничего не сказала. Даже самой святой Терезе. Ведь никто не знает, какое чудовищное желание живет в ней. - Отец Дамрош. - Люси засовывает варежку в ребристую выемку шины и, уткнувшись в капюшон своего плаща, бормочет то, что она не в силах больше скрывать: -…убьет моего отца.
- Говори так, чтобы я мог тебя слышать, Люси! Ты хочешь…
- Нет! Нет! Я молю Иисуса! Пусть он умрет в аварии! Пусть попадет под автомобиль! Когда он пьяный, когда от него несет виски! - Люси плачет. - О отец Дамрош, - продолжает она, - я понимаю, что это ужасный грех. Я знаю, но ничего не могу с собой поделать.
Она прижимается лицом к его сутане. Отец Дамрош ждет, что она скажет дальше.
- О отец, скажи мне, скажи, это действительно грех? Он такой испорченный, такой плохой человек.
- Люси, ты не подозреваешь, каким духом ты одержима.
- …Да? Тогда, пожалуйста, отец, скажите каким?
И вот она среди сестер. Окруженная шелестящими плащами, Люси движется к церкви. Колышется пламя бессчетных свечей, и надо всем - над нею, над свечами и над монахинями - страдающий господь. О боже! Овечка твоя заблудшая! О милосердный Иисусе! Утешитель скорбящих! Спаситель наш! Искупивший страданиями грехи наши! О Святый, Сладчайший, Всесветлый, Милосердный Иисусе, раз ты не караешь - сделай моего отца ОТЦОМ!
К воскресному вечеру Люси так изнурена молитвами, что едва может говорить. Остальные девочки тараторят на ступеньках храма святой Марии, поджидая, когда за ними придут и заберут домой. В кармане Люси сжимает черную накидку, подаренную ей сестрой Анджеликой.
"Терпение. Вера. Страдание. Вот путь Терезы, запомни, Люси…" - сказала сестра Анджелика. "Я понимаю. Я запомню…" - сказала Люси. "Чтобы разрушать, не нужно терпения", - продолжает сестра Анджелика. "Понимаю, понимаю", - сказала Люси. "Разрушать может всякий. Даже последний бродяга". - "Понимаю…" - "Чтобы спастись…" - "Да, да. Спасибо вам, сестра…"
- Эй, Люси Нельсон! - Отец машет ей рукой из машины. Вокруг открываются и захлопываются дверцы, раздаются гудки, девочки с криком разбегаются по машинам. И такие все гордые, такие счастливые! Такие оживленные! Поздний воскресный вечер, холодное, чистое, сверкающее небо, и девочки в теплых машинах разъезжаются по теплым домам, к теплым ваннам, теплому молоку, теплым постелям. "Пожалуйста, пожалуйста!" - в последний раз молит она. И вместе со всеми, как все, бросается к дверце, распахнутой отцом.
В лучах фар возникает черная фигура отца Дамроша, регулирующего движение.
- До свидания, Люси.
- До свидания, до свидания.
Приветствуя священника, отец поднимает кепку. Священник машет в ответ.
- Доброй ночи.
Люси захлопывает дверцу.
- Пока! - кричит она отцу Дамрошу, и машина срывается с места.
- Поздравляю с возвращением в цивилизацию, - говорит отец.
"Господи, прости его, грешного! Сделай его хорошим! О Иисусе, ведь он только сбился с пути истинного. Направь его!"
- И вовсе не смешно, - говорит она вслух.
- Ну, знаешь ли, я не умею шутить с ходу. - Молчание. - Ну, как провели времечко - возродились душой?
- Перестань.
Они едут молча.
- Надеюсь, ты не простудилась. У тебя голос какой-то простуженный.
- О нас заботились, отец. Это ведь монастырь. Там очень тепло и очень красиво. Так что не беспокойся.
Она не желает ссориться. "О Иисусе, я не хочу быть вредной. Удержи меня!"
- Папа, пойдем со мной в следующее воскресенье.
- Куда, Гуся?
- К мессе. Ну пойдем. Пожалуйста.
Он не может сдержать улыбки.
- Не смейся надо мной, - кричит она. - Это серьезно.
- Ну, Люси, я ведь такой старозаветный лютеранин…
- Но ты ведь не ходишь в свою церковь.
- Ходил мальчишкой. В твоем возрасте ходил.
- Папа, ты не подозреваешь, каким духом ты одержим!
Он отрывает глаза от дороги.
- Кто же это сказал, Гуся? Твой дружок священник?
- Иисус!
- Ну, - говорит он, пожимая плечами, - конечно, никто про себя не знает всего… - И опять улыбается.
- Ведь завтра… Не шути со мной! Не дразнись!.. Завтра ты будешь опять не в себе. Сам знаешь.
- Ну, это не твоя забота.
- Ты опять напьешься.
- Попридержи-ка язык, барышня…
- Но ты не хочешь спастись! Ты отворачиваешься от искупления!
- Ну, хватит, ты, может быть, и очень важная особа в этой церкви, но, знаешь ли, не для меня.
- Ты грешник!
- Хватит, - повторяет он, - слышишь? Хватит! - и сворачивает на дорожку перед домом. - Знаешь, что я тебе скажу? Коли ты вот так себя ведешь после монастыря, тогда, наверное, нам придется крепко подумать, прежде чем пускать тебя туда, несмотря на то, что у нас свобода вероисповедания.
- Но если ты не исправишься, я постригусь в монахини. Клянусь тебе!
- Ах вот как?
- Да!
- Ну, во-первых, я что-то не слышал, чтобы в монахини брали школьниц…
- Как только мне исполнится восемнадцать, я смогу делать все, что угодно! По закону!
- Если в восемнадцать лет, дружок, ты все еще будешь наряжаться, как на святки, ходить с постной физиономией и прятаться от мира, как делают все монахини, насколько мне известно…
Ничего тебе не известно! Сестра Анджелика не прячется от мира. Да и все остальные сестры. Я пойду в монахини, и ничего меня не остановит.
Он вытаскивает ключ от зажигания.
- Ну, должен сказать, они время даром не теряли, сделали из тебя убежденную католичку. За этот месяц они тебе преподали весь курс премудрости, не так ли? Раз ты обрела веру, ты считаешь, что весь мир должен последовать твоему примеру, так ты понимаешь религиозную свободу, на которую, по-твоему, имеешь право. Ну, знаете ли! - восклицает он и распахивает дверцу.
- Я стану монахиней. Клянусь.
- Ну, если уж тебе так хочется спрятаться от мира - валяй.
Она смотрит, как он пересекает лужайку и поднимается на веранду. Стряхивает снег с ботинок и входит в дом.
"Иисус! Святая Тереза! Кто-нибудь!"
Проходят зимние месяцы. Один. Другой. Она обо всем рассказывает отцу Дамрошу. "Мир несовершенен", - отвечает тот. "Но почему?" - "Потому что мы слабы, испорчены. Потому что мы погрязли в грехах. Зло в природе человека". - "Любого? Всех и каждого?" - "Каждый творит зло". - "Ну, а как же вы, отец Дамрош? Ведь вы же не…" - "И я грешен. Конечно, грешен". В чем? Разве она вправе спросить? "Но когда люди перестанут грешить? Когда мир избавится от зла?" - "Когда вновь придет на землю господь". - "Но ведь к тому времени…" - "Что, Люси?" - "Ну, я говорю не только о себе, отец, не только я, но каждый ныне живущий… в общем, все мы умрем. Разве нет?" - "Это не настоящая жизнь, Люси. Это лишь преддверие истинной жизни". - "Я знаю отец, и не то чтобы я не верила…" Но она не в силах продолжать: слишком тесно она связана с этой здешней, теперешней жизнью. Сестра Анджелика права. В этом ее грех.
И воскресенье за воскресеньем она дважды в день выстаивает с Китти мессу. И молит: "Сделай его отцом!" - а потом бежит домой посмотреть, помогла ли молитва. Но воскресенье за воскресеньем повторяется одно и то же: баранья нога, бобы, печеный картофель, мятное желе, булочки, пирог, молоко. Никаких перемен. Никаких, никогда. Когда, когда же это случится? И как же это произойдет? Его дух вселится… Но в кого? И как?
И вот настал вечер пятницы. Она делает уроки за обеденным столом, мать, опустив ноги в ванночку с теплой водой, читает журнал. Дверь распахивается настежь. Он срывает штору, и карниз падает. Люси вскакивает, но мать сидит неподвижно. А он говорит такие ужасные, кошмарные вещи! Что делать? Она слишком связана со здешней, теперешней жизнью. Это лишь преддверие истинной жизни. "Зло в природе человека. Христос вновь придет на землю…" - думает Люси, а в это время отец выхватывает из-под ног матери ванночку и выплескивает ее на ковер. "Зло в природе человека. Христос вновь придет на землю…" Но она не в силах больше терпеть! Ведь этот человек калечит им жизнь. Ведь он мучает их всех. О Иисус, приди! Приди сейчас! Ты должен услышать! Святая Тереза! А потом она бросается к телефону: "Пришлите полицию! Да, прямо к нам домой". И через несколько минут они уже здесь. Только скажешь: "Пришлите полицию", - и они тут как тут. Да еще с револьверами. И она смотрит, как его уводят в то место, откуда он не сможет причинить им вреда.
Она набирала номер Бассартов, когда папа Уилл вошел в кухню.
- Люси, - сказал он, - голубушка, сейчас всего полчетвертого. Зачем ты встала? Что ты тут делаешь?
- Оставь меня в покое.
- Люси, нельзя же звонить людям…
- Я знаю, что делаю.
На другом конце провода ее свекор произнес:
- Алло?
- Ллойд, это Люси.
Уиллард присел за кухонный стол.
- Люси, - умолял он.
- Ллойд, ваш сын Рой похитил Эдварда и бросил меня. Он прячется у Сауэрби. Он отказывается возвратиться в Форт Кин. Он целиком под влиянием Джулиана, и мы должны немедленно что-то предпринять, чтобы его остановить. Они сплели целую сеть лжи и теперь собираются подавать в суд. Они хотят пойти к судье и заявить, будто я никудышная мать, а Рой - распрекрасный отец, и ваш сын хочет возбудить дело о разводе и добиваться, чтобы ребенка отдали ему. Они мне все это совершенно прямо объявили, и их необходимо остановить, пока они еще не успели ничего предпринять. Они начали восстанавливать Эдварда против меня. Это совершенно ясно, и, если не вмешаться, они так задурят голову беззащитному малышу всего трех с половиной лет от роду, что он предстанет перед судом и скажет, что ненавидит свою собственную мать. Но вы-то знаете, Ллойд, даже если они это и отрицают, вы-то знаете, что, если б не я, он бы никогда не появился на свет - другая избавилась бы от него, сдала бы в приют, подкинула чужим людям или пустила бродить по миру. А теперь они хотят доказать в суде, что моему ребенку лучше жить с отцом, чем со мной, тогда как это просто нелепо, немыслимо и невозможно. Так нельзя, и вы должны вмешаться, Ллойд. Немедленно. Вы - отец Роя…
Папа Уилл положил руку ей на спину.
- Оставь меня в покое! - сказала она. - Ллойд?
Тот повесил трубку.
- Пожалуйста, - сказала она дедушке, - пожалуйста, не вмешивайся не в свое дело. Ты не в состоянии понять, что происходит. Ты каким был беспомощным, таким и остался. Если бы не ты, ничего бы этого не произошло. Поэтому, будь добр, не вмешивайся!
Она еще раз набрала номер Бассартов. Теперь в дверях появилась бабушка.
- Что вытворяет девочка, Уиллард? Что это за звонки посреди ночи?
- Ллойд, - сказала Люси в трубку, - это опять Люси. Нас прервали.
- Слушай, - сказал ее свекор, - ложись спать.
- Разве вы не слышали, что я сказала?
- Я слышал, Люси. Но тебе лучше пойти поспать.
- Нечего отправлять меня спать! Какой может быть сон, когда такое происходит! Скажите, что вы намерены делать, чтобы помешать планам вашего сына и свояка?
- Ничего я тебе не скажу, - ответил мистер Бассарт. - Я бы лучше послушал, что ты скажешь. Я не в восторге от этого разговора, Люси. Совсем не в восторге, - добавил он угрожающе.
- А что я должна сказать? И кому? Я беременна! Вам это известно? Вот и все, что я могу сказать: я бе-ре-мен-на!
- К сожалению, я вынужден прекратить разговор, раз ты в таком состоянии.
- Но вы слышали, что я только что сказала? Я беременна, вот в каком я состоянии! У меня будет второй ребенок!
- Я уже сказал, что слушал тебя очень внимательно. И наслушался предостаточно.
- Но они все врут! Все до последнего слова! Ллойд, я говорю вам правду, чистую правду. Я беременна! Он не может бросить меня в таком положении.
- Спокойной ночи, Люси!
- Не смейте вешать трубку, Ллойд! Вас считают таким хорошим, честным, таким порядочным! Не вздумайте класть трубку! Ллойд, опять повторяется то, что было четыре года назад. Мне едва минуло восемнадцать, а он хотел бросить меня. И тогда вы ему этого не позволили, Ллойд. Сейчас я в таком же положении, как и тогда!
- Вот как? - сказал он.
- Да!
- Слушай ее больше, - это была уже миссис Бассарт.
- Элис, отойди, - сказал Ллойд.
- Ты обманщица, бесстыжая обманщица, ты заманила нашего сына! А теперь опять!
- Элис, я сам займусь этим.
- Я заманила? - спросила Люси.
- Заманила, опутала, взяла хитростью! Мисс Совратительница! Мисс Язва! Мисс Ехидна!
- Элис!