Жертва маккартизма
По временам мне необходимо закрыть глаза и мысленно возвратиться на охваченный пламенем маяк. Всё равно что расчёсывать подживающую рану: она свербит, и ты знаешь - это из-за того, что она заживает, однако не скрести не можешь. Вскоре рана опять начинает сочиться кровью, и процесс заживления приходится начинать заново. На собак надевают пластиковые конусы, чтобы они не чесались. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь заключил всего меня во что-то вроде такого конуса, потому что в тот день, когда руки Алека прилепились к его волосам, я никак не мог избавиться от "зуда". Я отправился на берег, куда нас с Тайсоном вынесло в тот непогожий октябрьский вечер. Здесь по-прежнему оставалось немало свидетельств недавней драмы - как, например, полузанесённые песком почерневшие брёвна. Запах обгорелой древесины мешался с солоноватым духом гниющих водорослей. Грохот разбивающихся о скалы волн и плеск пены тоже служили напоминанием о тех событиях. Шум моря, кажущийся некоторым людям таким мирным и успокоительным, для меня звучал угрозой.
Я бродил по берегу до самого вечера, высматривал обгоревший плавник, прислушивался к тревожным отзвукам окружающего мира, эхом отдающимся в раковинах - словом, ковырялся в ране.
Глубоко погрузившись в собственные мысли, я не замечал, что уже не один на берегу, пока не налетел на двух мальчишек, идущих мне навстречу.
- О, извините, - сказал я, и только через несколько мгновений сообразил, на кого напоролся - это был не кто иной, как Бретт Уотли в сопровождении самого громадного парня в школе, Лосяры Сан-Джорджио. После нашей схватки на прошлой неделе Бретт был последним человеком, которого мне хотелось бы видеть. Что касается Лосяры, то он служил... как бы это выразиться... усилителем вкуса, что ли, только в человеческом виде. Сейчас поясню. Сам собой он мало что представлял, но его лайнбэкерская фигура словно бы многократно усиливала значимость той персоны, за которой он в данный момент влачился. Таким образом, Бретт сейчас из мелкого хулигана превратился в мирового чемпиона среди мелких хулиганов.
- У нас к тебе сообщение от Алека Смартца, - сказал Бретт и попытался двинуть меня под дых. Должно быть, слишком много боевиков насмотрелся, потому что сделал это вроде как в замедленной съёмке. Я перехватил его кулак открытой ладонью и сжал так, что у него костяшки хрустнули - с таким звуком лопается поп-корн в микроволновке.
- А-а-ай!
Скорчив гримасу, он выдернул руку; колени его подкосились.
- Больно, наверно? - посочувствовал Лосяра.
Лосяра, в общем, был неглупым парнем, когда находился в обществе неглупых людей, но сегодня он взял себе в предводители чувака с консервированной тушёнкой вместо мозгов. И всё же я попытался воззвать к его разуму.
- Эй, Лосяра, что за дела? Алек что - и вправду отрядил вас набить мне морду?
- Он нанял нас в качестве телохранителей, - жизнерадостно ответил Лосяра. - Набить тебе морду - это уже Бретт придумал сам.
Его шеф что-то буркнул, тряся пострадавшей рукой.
- Сколько Алек платит вам? - спросил я Лосяру.
- Он сказал, что даст нам посты в своём кабинете, когда его изберут президентом класса.
- Лучше потребуйте наличными, - посоветовал я.
- Да надо бы подумать над этим...
Бретт, оправившись от травмы, уставился на меня горящим взором.
- Мы пришли сказать тебе, чтобы ты держался от Алека подальше, иначе нам придётся предпринять шаги!
- О-о, заковыристо! Ну-ка, ну-ка... - отозвался я и быстренько поворошил в памяти в поисках фильма, из которого Бретт слямзил реплику. - А! Нашёл! Майкл Бин, "Бездна". Я прав?
- Заткнись!
Стрелка моего дуромера уже зашкаливала на красное - вынести больше я был не в состоянии.
- Слушайте, если вы, парни, хотите изображать из себя службу тайного сыска при Алеке, мне начхать, но пока вы не схватили меня с поличным - убедительно прошу покинуть моё воздушное пространство!
- По-моему, справедливо, - согласился Лосяра и отошёл в сторону.
Я оттолкнул Бретта плечом - мол, прочь с дороги! - и хотя он таки швырнул мне в спину ком мокрого песка, я не позволил себе поддаться на провокацию.
- Это всего лишь вопрос времени, Мерсер! - прокричал он мне вслед. - Истина где-то рядом!
* * *
На следующее утро, пока я ещё не ушёл в школу, папа загнал меня в угол на кухне.
- Нам надо поговорить о сообщении, которое я получил накануне от вашего завуча.
- Так ведь мы уже говорили о нём вчера.
Вообще-то я тогда вывернулся, избежал неприятной дискуссии, попросив отца помочь мне с математикой. Помощь мне действительно требовалась, а папа так обрадовался моей просьбе, что позабыл об оставленном на автоответчике сообщении от мистера Грина (к счастью, в нём ничего не говорилось о причинах звонка). Хотите верьте, хотите нет, но мы с отцом славно провели время, решая вместе задачки по алгебре. А потом, мне кажется, у отца просто не хватило духу заговорить о Грине. Правда, позже, ночью, я слышал их с мамой встревоженные голоса - они думали, что я сплю.
Папа насыпал хлопьев в мисочку.
- Приду на работу и сразу позвоню ему.
- Хорошо. Он любит, когда люди реагируют немедленно.
Вытаскивая вафлю из тостера, я обжёгся, скривился и затряс рукой. Мама уже ушла на работу, так что на её поддержку папе рассчитывать не приходилось, но он отлично справился самостоятельно.
- У тебя какие-нибудь неприятности, Джаред? Как вообще дела в школе? Ты ничего не натворил такого, о чём нам с мамой следовало бы знать?
На уроках обществоведения мы учили про маккартизм - вам, наверно, эта история знакома. В пятидесятых годах прошлого века некоторые сенаторы, не знавшие, на каком суку повеситься от безделья, решили, что любой, кто чем-то им не угодил - коммунист, образовали комитет и начали задавать людям вопросы типа: "Являетесь ли вы сейчас или являлись ли когда-либо в прошлом коммунистом?" Вот что-то вроде этого и спрашивал сейчас у меня папа. Есть люди - просто доки по части не-отвечания на подобные вопросы.
- Джаред, признайся - ты что-то натворил?
- Насколько я помню - нет.
- У мистера Грина есть причины звонить нам?
- Насколько мне известно - нет.
- А как насчёт твоих друзей? Они ничего не наделали?
- Назвать конкретные имена?
Папа смотрел на меня в упор, как это с ним часто бывало, когда на него находил воспитательный стих и мои ответы ставили его в тупик.
Помощь явилась в лице Тайсона.
- Мистер Грин, наверно, звонил насчёт меня, - сказал он, заходя на кухню. - Он предупреждал, что будет справляться, как идут мои дела в новой приёмной семье. - Тайсон захапал себе мою вафлю. - И как у меня дела?
Папа расслабился. В последнее время он гораздо свободнее чувствовал себя с Тайсоном, чем со мной.
- Если не считать, что на тебя еды не напасёшься, то в остальном дела у тебя что надо. - После чего папа попрощался и ушёл.
- Ух, как я не люблю врать родителям! - пожаловался я Тайсону, оставшись с ним наедине.
- Ну а какой же из меня тогда друг, если я не научу тебя чему-нибудь плохому, - хмыкнул он.
- А, всё равно, - сказал я, - сколько верёвочке ни виться... Отец позвонит Грину, а потом даст мне под зад так, что буду лететь отсюда до Китая.
- Не-а, - возразил Тайсон. - Твой папа не из тех, кто даёт под зад, к тому же он не станет наказывать тебя за то, чего ты не делал.
А вот это ещё вопрос. Что было, то было: родители верили мне, а я их обманул. Кого они послушают на этот раз - меня или моих обвинителей? Когда Теневому клубу пришлось платить по долгам, у меня забрали все привилегии: телевизор, видеоигры, общение с друзьями; я вообще никуда не мог пойти без надзора. Постепенно режим смягчился, но родители пока так и не вернули мне самое важное - своё доверие. А я-то по недомыслию всегда думал, что родительское доверие - это право, а не привилегия.
Пока я размышлял, какой реакции ждать от папы с мамой, в дверь постучали. Я открыл и увидел на пороге какого-то парня. С причёской ёжиком. Прошло несколько секунд, прежде чем я узнал в парне Алека. Таковы были последствия его близкого знакомства с "Лунным клеем". Я сделал поспешный шаг назад, почти что ожидая удара, но у гостя было на уме что-то другое. Да и выражение лица у него тоже изменилось. Наряду с гневом и ненавистью на нём явственно читалось кое-что ещё. Страх.
- Я хочу знать, что мне нужно сделать, чтобы ты прекратил свои издевательства, - промолвил он.
Из кухни вышел Тайсон, поглазел несколько мгновений на эту картину, оценил ситуацию и шмыгнул в заднюю дверь, предоставив нам с Алеком самим разрешать свои конфликты.
- Может, зайдёшь? - пригласил я.
- Зачем? Ты, наверно, наковальню над дверью подвесил?
Я отступил и открыл дверь настежь - пусть убедится, что на голову ему ничего не свалится. Тогда он переступил порог. Я заторопился на кухню.
- Вафлю будешь? - спросил я, достав из холодильника пакет замороженных вафель.
- Не голоден.
- Вообще-то эта причёска тебе вроде как даже идёт, - брякнул я и скривился, поняв, какую глупость сморозил.
- Неправда, - возразил он. - У меня щёки слишком толстые. С короткой стрижкой я как хомяк. Так что нужно сделать, чтобы остановить тебя? - снова задал он тот же вопрос.
Значит, он выбрасывает белый флаг; и хотя самонадеянность Алека мне претила, видеть его на лопатках нравилось мне ещё меньше.
- Ты глубоко заблуждаешься, Алек. Твой враг - не я.
- А ты тогда кто? - поинтересовался он. - Потому что ты явно мне и не друг.
Я сунул руки в карманы. Он прав, я ему не друг, но ведь это не моя вина.
- У тебя нет друзей, Алек, - произнёс я. - У тебя есть подданные и прислужники.
- Да-а, уж как бы тебе хотелось заполучить хотя бы десятую часть уважения, которое оказывают мне! Но не выходит, и поэтому ты меня ненавидишь. И ещё из-за Шерил.
- Не впутывай в это Шерил.
Я опёрся на стол и глубоко втянул в себя воздух. Мой визитёр явно провоцировал меня, пытался разозлить. Напрасно.
- Слушай, - сказал я, - может, это была последняя проделка. Может быть - допустим на одно мгновение - человек, который творит всё это, понял, что зашёл слишком далеко, и раскаивается.
Алек пристально следил за мной холодными, враждебными глазами.
- А может и нет.
Как я ни старался сдерживаться, но его гневная подозрительность вызвала во мне ответную волну неприязни.
- Поживём - увидим.
Горькая пилюля
После ланча меня вызвали на ковёр к мистеру Грину.
В его кабинете стояло несколько кресел: одно мягкое и приятное - чтобы создать у собеседника чувство удобства и безопасности; другое - кресло-мешок для неформальных воспитательных бесед; третье... Это был старый, обшарпанный монстр тёмного дерева с высокой спинкой и широкими подлокотниками, в обиходе называемый "электрическим стулом". Именно его мистер Грин и поставил напротив своего стола, когда в то утро меня препроводили в его кабинет.
- Заходи, Джаред. Присаживайся.
Я опустился на "электрический стул" и приготовился выслушать старую песню про то, что я - средоточие всего городского зла, но завуч всего лишь произнёс:
- Мне нравится твоя рубашка.
Я глянул на себя - речь шла о той же самой рубашке, на счёт которой прохаживался Алек.
- А мне нравится ваш галстук, - ответил я. - Вы уже говорили с моими родителями?
- Не получилось пока.
Больше он ничего не сказал, лишь сидел и молча пялился на меня.
- Простите, у вас ко мне что-то важное? Потому что я опаздываю на английский.
- Только один вопрос, Джаред, - проговорил он, - и я ожидаю, что ты дашь мне правдивый ответ.
- Само собой.
- Это ты подсунул скунса в фургон Алека?
- Нет, не я, - твёрдо сказал я.
Он откинулся на спинку стула с едва заметным выражением удовлетворения на лице.
- Тебе, возможно, захочется пересмотреть свой ответ. - Он сунул руку в ящик стола, вытащил оттуда крохотный пластиковый пакетик и бросил его на стол перед собой. Сначала мне показалось, что пакет пуст, но потом я увидел: в нём что-то лежит. Что-то маленькое. Круглое и голубое. Пуговица, очень знакомая на вид. Я глянул на свою рубашку - на ней красовались точно такие же. Схватившись за воротник, я обнаружил, что на нём пуговицы не хватает. "Электрический стул" подо мной сделался внезапно страшно жёстким, и я понял, что означает это выражение удовлетворения на лице мистера Грина. Так выглядит палач, собирающийся перекинуть рубильник.
- Ты знаешь, где была найдена эта пуговица? - спросил он.
Я помотал головой.
- Её нашли на подъездной аллее у дома Алека Смартца, как раз на том самом месте, где тем вечером стоял их фургон. - Он забрал у меня пакетик с пуговицей. - Так как, может, теперь ты дашь мне другой ответ?
Но я лишь промычал что-то невразумительное - ведь чтó бы я ни сказал, он всё воспримет как враньё.
- Тебе нечего сказать в свою защиту?
- Это не моя пуговица, - пробормотал я, но мы оба знали, что она конечно же моя. Вопрос в том, как она туда попала? Я никогда и близко не подходил к дому Алека Смартца.
- Я дам тебе ещё один, последний шанс, Джаред, - сказал завуч с терпением человека, полностью уверенного в своей правоте. - Мне бы хотелось прояснить ситуацию ещё до наступления завтрашнего утра. В противном случае, последствия будут очень серьёзными.
Но я его больше не слушал. Я думал о пуговице. Одно из двух: либо Алек врёт о том, где нашёл её, либо... кто-то подкинул её намеренно.
Но кто? У кого была возможность спереть мою пуговицу?
И тут меня озарило, хотя поверить в это я не мог. Во всей школе был только один человек, который имел свободный доступ к моим рубашкам.
* * *
Когда я после уроков примчался домой, Тайсон уже сидел в гостиной с наушниками, в которых гремел один из моих CD. Я сорвал с него наушники; он распахнул глаза.
- Эй, ты чего? - возмутился он.
Меня так и подмывало схватить его и встряхнуть как следует. Я бы с места в карьер обвинил его и осудил, как Грин обвинил и осудил меня, но... один раз я уже поступил так с Тайсоном - решив, что все убийственные выходки прошлой осени были его рук делом, я сделал из него отбивную котлету. Я оказался в корне неправ. Пусть Грин включает свой рубильник, но я с Тайсоном так не поступлю. Как бы ни были сильны мои подозрения, он заслуживает, чтобы его выслушали.
Я набрал в грудь воздуха, медленно выпустил его и сказал по возможности спокойно:
- Тебе моя рубашка нравится?
Он вылупился на меня так, будто я сбежал из психушки.
- Нормальная рубашка, - буркнул он.
- А ничего ненормального не замечаешь?
Он ткнул пальцем во что-то у меня на груди.
- А, вот - тут у тебя горчица. - Я глянул вниз, и Тайсон ухватил меня за нос. - Опять прокатило! - воскликнул он. - Вечно все олухи ловятся!
Я отвёл его руку в сторону, и он наконец сообразил, что мне не до шуток.
- Да что с тобой сегодня такое?
- Помнишь, ты сказал, что ненавидишь меня?
Тайсон закатил глаза.
- Тьфу ты, опять завёлся!
- И сильно ненавидишь? Настолько, что готов сделать всё, чтобы меня выгнали из школы?
Он выпрямился и ответил мне так же прямо, как я ответил мистеру Грину:
- Нет. Не настолько. Я ненавижу тебя до такой степени, чтобы стянуть за обедом последний гамбургер, лишь бы он не достался тебе.
- Ты ненавидишь меня до того, что готов подкинуть улику на подъездную дорожку Алека?
- Ты меня в чём-то обвиняешь? - Лицо его начало багроветь, как случалось всегда, когда кто-то подпаливал чересчур короткий фитиль его взрывного нрава.
- Нет, просто спрашиваю. - Я не сводил с него глаз, пытаясь определить, правду он говорит или врёт.
- Ничего я не подкидывал. - Он мгновение помолчал, затем добавил: - Было время, я ненавидел тебя больше всего на свете; и мне до сих пор иногда очень хочется тебя возненавидеть, но не получается... И если ты не выкинешь какой-нибудь действительно адский номер, то никогда и не получится. - Он вскочил, кинулся в дальний конец гостиной и снова повернулся ко мне. - Ты мой лучший друг, окей? Ну вот, я это и сказал. Чувак, испортивший мне всю жизнь, теперь мой лучший друг. Во даю, а? Ну не дурак?
- Нет, не дурак. - Если кто-то здесь и дурак, то это я. В искренности Тайсона сомневаться не приходилось.
- Дурак, дурак, - настаивал он, - потому что знаю - ты мне вовсе никакой не друг.
- Что?!
- Тебе просто жалко меня! Ты чувствуешь себя виноватым, но на самом деле я тебе совсем не нравлюсь.
- Это неправда!
- Докажи! - потребовал он.
Я открыл рот и... закрыл его. Я не мог доказать Тайсону, что я ему друг, так же как не мог доказать Грину, что ни в чём не виноват.
- Мы никогда с тобой не расквитаемся, - проговорил Тайсон. - Разве что я испорчу тебе жизнь, а потом спасу её, как ты. Вот только тогда, если ты скажешь, что мы друзья - только тогда я тебе поверю.