Мистер Джарвис несколько секунд молча смотрел на присяжных, потом задал следующий вопрос:
- А какую прибыль вы получили в течение первого года?
В суде наступила тишина. Все восемь дней, пока длился этот процесс, зал умолкал всякий раз, когда Кенни обдумывал свой ответ.
- Один миллион четыреста двенадцать тысяч фунтов, - наконец ответил он.
- А в этом году? - тихо спросил мистер Джарвис.
- Немного меньше. Полагаю, из-за экономического спада.
- Сколько? - настаивал мистер Джарвис.
- Чуть больше одного миллиона двухсот тысяч фунтов.
- Больше вопросов нет, ваша честь.
И обвинитель, и защитник выступили с блистательными заключительными речами, но Кенни чувствовал, что присяжные хотят услышать напутственное слово судьи, прежде чем вынести свой вердикт.
Судье Торнтону потребовалось немало времени, чтобы подвести итоги этого дела. Он обратил внимание жюри на то, что обязан разъяснить им, как применяется закон в данном деле.
- Мы, безусловно, имеем дело с человеком, который досконально изучил формальный смысл закона. И это его право. Законы издают парламентарии, и суд не обязан выяснять, что они имели в виду, принимая тот или иной закон.
Таким образом, я должен вам сказать, что обвинение мистера Мерчанта состоит из семи пунктов, и по шести из них я рекомендую вам признать его невиновным, потому что в этих случаях он не преступил закон.
По седьмому пункту - на основании этого пункта он обвиняется в том, что не отправил свой журнал "Деловое предприятие Великобритании" тем клиентам, которые оплатили рекламу и потребовали прислать им номер журнала - он признался, что в некоторых случаях этого не сделал. Присяжные, вы можете считать, что здесь он, безусловно, нарушил закон, несмотря на то, что год спустя исправил ситуацию - и то, думаю, только потому, что число требований оказалось меньше ста. Члены жюри, вероятно, помнят данную статью Закона о защите данных и её значение.
Гладя на двенадцать ничего не выражающих лиц, можно было с уверенностью утверждать, что они понятия не имеют, о чём идёт речь.
В заключение судья сказал:
- Я надеюсь, вы серьёзно обдумаете своё окончательное решение, потому что ещё несколько сторон за пределами этого суда будут ждать вашего вердикта.
Подсудимый вынужден был признать справедливость этого заявления, глядя, как присяжные гуськом покидают зал суда в сопровождении судебных приставов. Его отвели назад в камеру. Он отказался от обеда и больше часа пролежал на койке в ожидании решения своей судьбы. Наконец его снова вызвали в зал суда.
Кенни поднялся по ступенькам и сел на скамью подсудимых. Ему оставалось только ждать, пока присяжные рассядутся по своим местам.
Судья сел за стол, посмотрел на секретаря суда и кивнул. Секретарь повернулся к старшине присяжных и зачитал каждый из семи пунктов обвинения.
По первым шести пунктам обвинения в мошенничестве и обмане старшина, следуя указаниям судьи, объявил, что присяжные вынесли вердикт "не виновен".
Затем секретарь зачитал седьмой пункт: невыполнение требования о доставке номера журнала тем компаниям, которые, заплатив за рекламу в упомянутом журнале и запросив номер упомянутого журнала, так его и не получили.
- Каков ваш вердикт по этому пункту - виновен или не виновен? - спросил секретарь.
- Виновен, - объявил старшина присяжных и вернулся на своё место.
Судья повернулся к Кенни, который стоял и внимательно слушал.
- Я, как и вы, мистер Мерчант, - начал он, - долго и тщательно изучал Закон о защите данных, принятый в тысяча девятьсот девяносто втором году, и в особенности меры наказания за невыполнение требований пункта один статьи восемьдесят четыре. Я решил, что у меня не остаётся выбора, кроме как применить к вам высшую меру наказания, которую Закон предусматривает в данном случае.
Он пристально посмотрел на Кенни - так, словно собирался вынести ему смертный приговор.
- Вы будете оштрафованы на тысячу фунтов.
Мистер Дювин даже глазом не моргнул. Он не обратился к суду за разрешением на подачу апелляции, не стал уточнять срок выплаты штрафа, потому что именно такой приговор предсказал Кенни ещё до начала процесса. Он совершил только одну ошибку за эти два года и был готов заплатить за неё. Кенни покинул скамью подсудимых, выписал чек на требуемую сумму и отдал секретарю суда.
Поблагодарив своих юристов, он взглянул на часы и быстро вышел из зала суда. В коридоре его ждал старший инспектор.
- Ну что, накрылось ваше деловое предприятие, - сказал Трэвис и зашагал рядом.
- С чего вы взяли? - сказал Кенни, ускоряя шаг.
- Теперь парламенту придётся изменить Закон, - пояснил старший инспектор, - и на этот раз, можете не сомневаться, они прикроют все ваши лазейки.
- Уверен, это произойдёт нескоро, - сказал Кенни, выходя из здания и сбегая вниз по ступенькам. - Парламент вот-вот уйдет на летние каникулы, и я не думаю, что у них появится время для обсуждения новых поправок к Закону о защите данных раньше февраля или марта следующего года.
- Но если вы попытаетесь снова прокрутить свою аферу, я арестую вас прямо в аэропорту, - пообещал Трэвис, когда Кенни остановился на тротуаре.
- Вряд ли, старший инспектор.
- Почему это?
- Не думаю, что Служба уголовного преследования станет затевать ещё один дорогостоящий процесс, если в результате они получат какую-то тысячу фунтов. Подумайте об этом, старший инспектор.
- Ну тогда я возьму вас в следующем году, - не унимался Трэвис.
- Сомневаюсь. Видите ли, к тому времени Гонконг уже не будет колонией Короны, и я займусь другим делом, - сообщил Кенни, садясь в такси.
- Другим делом? - озадаченно пробормотал старший инспектор.
Кенни опустил стекло и с улыбкой сказал Трэвису:
- Если вам нечем заняться, старший инспектор, советую изучить новый Закон о финансовом обеспечении. Вы не поверите, сколько там лазеек. Прощайте, старший инспектор.
- Куда едем, приятель? - спросил водитель такси.
- В Хитроу. Но не могли бы мы по пути заехать в "Харродс"? Мне нужно захватить там пару запонок.
Ничего общего
- Какой одарённый ребёнок, - восхищалась мать Робина, наливая сестре вторую чашку чая. - На выпускном вечере директор сказал, что он самый талантливый ученик, когда-либо вышедший из стен этой школы.
- Ты, наверное, очень им гордишься, - заметила Мириам, сделав глоток чая.
- Не стану скрывать, это так, - призналась счастливая миссис Саммерс. - Конечно, все знали, что он выиграет премию основателя, но даже его учитель живописи был удивлён, когда ему предложили поступить в школу Слейда без вступительных экзаменов. Как грустно, что его отец не дожил до этой счастливой минуты.
- А как дела у Джона? - поинтересовалась Мириам и взяла фруктовое пирожное.
Миссис Саммерс вздохнула, вспомнив о старшем сыне.
- Джон летом заканчивает учёбу на курсе управления бизнесом в Манчестере, но, похоже, он так и не решил, чем хочет заняться. - Помолчав, она бросила ещё один кусочек сахара себе в чай. - Одному Богу известно, что из него получится. Он говорит, что займётся бизнесом.
- Он всегда так старался в школе, - заметила Мириам.
- Да, но никогда не добивался успеха и уж конечно не получал никаких наград. Я говорила тебе, что Робину предложили устроить в октябре персональную выставку? Правда, это всего лишь местная галерея, но, как он утверждает, каждому художнику приходится с чего-то начинать.
Джон Саммерс приехал в Питерборо на первую персональную выставку своего брата. Мать ни за что не простила бы, если бы он не пришёл. Он только что узнал результаты экзамена по менеджменту. Ему присвоили степень 2.1 - неплохой результат, если учесть, что он был вице-президентом студенческого союза, а сам президент почти не появлялся на собраниях после своего избрания, и Джону приходилось отдуваться за двоих. Он не станет рассказывать матери о получении степени - ведь сегодня день Робина.
Мать много лет твердила, что его брат - одарённый художник, и теперь он пришёл к мысли о том, что пройдёт совсем немного времени, прежде чем весь остальной мир признает этот факт. Он часто размышлял о том, какие они разные; но, с другой стороны, разве кто-нибудь знает, сколько братьев было у Пикассо? Наверняка один из них занимался бизнесом.
Джон не сразу нашёл закоулок, где располагалась галерея, но когда он всё-таки до неё добрался, то очень обрадовался, увидев толпу друзей и поклонников. Робин стоял рядом с матерью, а та советовала репортёру из "Эхо Питерборо" использовать слова "великолепный", "выдающийся", "поистине талантливый" и даже "гениальный".
- Ой, смотрите, Джон приехал, - воскликнула она и, оставив на минутку свою свиту, подошла к старшему сыну.
- Отличное начало для карьеры Робина, - сказал Джон, целуя мать в щёку.
- Да, полностью с тобой согласна, - кивнула мать. - И я уверена, что скоро ты будешь купаться в лучах его славы. Ты сможешь всем говорить, что ты - старший брат Робина Саммерса.
Миссис Саммерс оставила его, чтобы ещё раз сфотографироваться с Робином, дав Джону возможность пройтись по залу и рассмотреть полотна брата. В основном, это были картины, которые он написал в течение последнего года учёбы в школе. Джон охотно признавал, что ничего не смыслит в искусстве. Считая, что из-за своего невежества не способен оценить талант брата, он чувствовал себя виноватым от мысли, что никогда не хотел бы иметь такие картины у себя в доме. Джон остановился перед портретом матери, рядом с которым стояла красная точка, означавшая, что он продан. Он улыбнулся, точно зная, кто покупатель.
- Тебе не кажется, что он отражает самую сущность её души? - произнёс голос за его спиной.
- Бесспорно, - ответил Джон, поворачиваясь лицом к брату. - Прекрасная работа. Я тобой горжусь.
- Вот что меня в тебе восхищает, - сказал Робин. - Ты совсем не завидуешь моему таланту.
- Конечно, нет, - улыбнулся Джон. - Я им наслаждаюсь.
- Тогда будем надеяться, что хотя бы часть моего успеха достанется и тебе - на той стезе, которую ты выберешь.
- Будем надеяться, - согласился Джон, не зная, что ещё сказать.
Робин наклонился к нему и понизил голос.
- Ты не одолжишь мне один фунт? Конечно, я потом верну.
- Конечно.
Джон улыбнулся - по крайней мере, некоторые вещи никогда не меняются. Всё началось несколько лет назад с шестипенсовика на детской площадке и закончилось десятью шиллингами на выпускном вечере. Теперь он попросил фунт. В одном Джон был твёрдо уверен: Робин никогда не вернёт ни пенса. Не то чтобы Джон жалел денег для младшего брата - в конце концов, скоро они наверняка поменяются ролями. Джон достал бумажник, в котором лежали две банкноты по одному фунту и обратный билет на поезд в Манчестер. Он вытащил одну банкноту и отдал Робину.
Джон хотел задать ему вопрос о другой картине - полотне маслом под названием "Бараббас в аду", - но брат уже отвернулся и направился к матери и восхищённым поклонникам.
После окончания Манчестерского университета Джона сразу же пригласили стажёром в фирму "Рейнолдс и К", а Робин к тому времени переселился в Челси. Его мать говорила Мириам, что квартира небольшая, но зато в самом фешенебельном районе города. Правда, она умолчала, что ему приходится делить её с пятью другими студентами.
- А Джон? - поинтересовалась Мириам.
- Он работает в Бирмингеме, в компании, которая производит автомобильные покрышки, ну или что-то в этом роде, - ответила она.
Джон жил в меблированных комнатах на окраине Солихалла, в самом убогом районе города. Ему было там удобно, потому что дом находился рядом с заводом, куда он должен был приходить ровно в восемь утра каждый день с понедельника по субботу, пока работал стажёром.
Джон не докучал матери подробностями работы компании - ведь производство покрышек для автомобильного завода в соседнем Лонгбридже не идёт ни в какое сравнение с яркой, насыщенной жизнью художника-авангардиста, обитающего в богемном Челси.
Хотя он редко встречался с Робином, когда тот учился в школе Слейда, он всегда приезжал в Лондон на выставки, которые устраивались в конце года.
На первом курсе студентам предложили выставить две свои работы, и Джон признался - только самому себе, - что картины брата ничуть его не трогают. Однако он понимал, что почти не разбирается в искусстве. Когда критики разделяли мнение Джона, мать объясняла это тем, что Робин опережает своё время, и уверяла, что скоро его ждёт мировое признание. Она также обратила внимание, что обе картины были проданы в день открытия выставки, и предположила, что их приобрёл известный коллекционер, которому достаточно одного взгляда, чтобы понять - перед ним работа талантливого художника.
Джон перекинулся с братом лишь несколькими словами, так как Робин постоянно общался со своей компанией. Однако когда Джон в тот вечер возвращался в Бирмингем, в его кошельке недоставало двух фунтов.
В конце второго курса Робин выставил две новые картины на ежегодной выставке - "Вилка и нож в пространстве" и "Муки смерти". Джон стоял в нескольких шагах от полотен и по выражениям лиц тех, кто остановился посмотреть на работы его брата, с облегчением понял, что они испытывают такое же недоумение и бросают не менее озадаченные взгляды на две красные точки, которые в первый же день появились рядом с его картинами.
Мать он обнаружил в дальнем углу зала. Она объясняла Мириам, почему Робин не получил приз за второй курс. Хотя её восхищение работами Робина не угасло, Джону показалось, что с тех пор, как он видел её в последний раз, она сильно постарела.
- Как у тебя дела, Джон? - заметив его, поинтересовалась Мириам.
- Меня назначили стажёром управляющего, тётя Мириам, - ответил он, и в этот момент к ним подошёл Робин.
- Поужинаешь с нами? - предложил Робин. - Познакомишься с моими друзьями.
Джон был тронут, пока перед ним не положили счёт за всех семерых.
- Совсем скоро у меня будет достаточно денег, и я поведу тебя в "Ритц", - заявил Робин после шестой бутылки вина.
Возвращаясь домой в Бирмингем в вагоне третьего класса, Джон радовался, что купил обратный билет заранее, потому что после того как он одолжил брату пять фунтов, в его кошельке было пусто.
В следующий раз Джон встретился с Робином только на церемонии вручения дипломов. Мать настоятельно просила его приехать, так как должны были объявить всех призёров, и до неё дошли слухи, что среди них - Робин.
Когда Джон приехал, выставка уже началась. Он медленно прошёлся по залу, восхищаясь некоторыми полотнами. Он долго стоял перед последними работами Робина. Не было никаких указаний на то, что он завоевал один из первых призов - он не был даже "особо отмечен". Но в этот раз - и, возможно, это было самое важное - красных точек тоже не было видно. Джон подумал, что ежемесячное пособие матери больше не поспевает за инфляцией.
- У судей свои любимчики, - пояснила мать, когда он подошёл к ней. Она сидела в одиночестве и, казалось, постарела ещё больше с их последней встречи. Джон кивнул, чувствуя, что сейчас неподходящий момент сообщать ей о своём новом повышении.
- Тёрнер не получил ни одной награды, когда был студентом, - только и сказала она и больше не касалась этой темы.
- И что теперь собирается делать Робин? - поинтересовался Джон.
- Он переезжает в мастерскую в Пимлико. Там он будет вращаться в своём кругу - это очень важно, когда делаешь себе имя.
Джон не стал спрашивать, кто будет оплачивать квартиру, пока Робин "делает себе имя".
Когда Робин пригласил Джона поужинать вместе со всей компанией, он отказался под предлогом, что ему нужно возвращаться в Бирмингем. Прихлебатели сникли, но быстро приободрились, когда Джон вытащил из бумажника десятифунтовую купюру.
После окончания колледжа братья редко встречались.
Однажды, лет через пять, Джона пригласили в Лондон выступить на съезде Конфедерации британской промышленности, посвящённом проблемам автомобилестроения. Он решил сделать сюрприз брату и пригласить его на ужин.
После закрытия конференции Джон взял такси и отправился в Пимлико. Внезапно его охватило беспокойство от того, что он не предупредил брата о своём приезде.
Когда он поднимался по лестнице на последний этаж, его беспокойство усилилось. Он долго жал на кнопку звонка, и наконец дверь открылась. Прошло несколько мгновений, прежде чем Джон понял, что перед ним - его брат. Он не мог поверить, что Робин так изменился всего за пять лет.
Волосы его поседели. Под глазами появились мешки, одутловатое лицо было покрыто пятнами, к тому же он поправился как минимум килограмм на двадцать.
- Джон, - произнёс он. - Какой сюрприз. Не знал, что ты в городе. Проходи же.
В квартире стоял невыносимый запах. Сначала Джон подумал, что это краска, но, оглядевшись, заметил, что недописанных картин гораздо меньше, чем пустых винных бутылок.
- Готовишься к выставке? - спросил Джон, глядя на одну из незаконченных работ.
- Нет, сейчас ничего, - ответил Робин. - Интерес, конечно, огромный, но конкретных предложений нет. Ты же знаешь лондонских арт-дилеров…
- Если честно, не знаю, - покачал головой Джон.
- Ну, надо быть либо модным, либо знаменитым. Тогда они ещё могут предложить тебе место в галерее. Ты знаешь, что Ван Гог при жизни не продал ни одной картины?
За ужином в ближайшем ресторане Джон узнал и о других тяготах жизни художника, а также мнение некоторых критиков о работах Робина. Он с радостью обнаружил, что брат не растерял своей самоуверенности и всё так же верил, что когда-нибудь станет знаменитым.
Во время ужина Робин не умолкал ни на минуту, и Джону удалось вставить слово, только когда они вернулись домой: он рассказал, что влюбился в девушку по имени Сьюзан и собирается жениться. Робин, разумеется, не поинтересовался его успехами в "Рейнолдс и К", где Джон теперь занимал должность помощника управляющего.
Перед отъездом на вокзал Джон оплатил счета Робина за продукты и оставил брату чек на сто фунтов, причём ни один из них не удосужился произнести слово "взаймы". Когда Джон садился в такси, Робин на прощание сказал:
- Я недавно представил две картины для летней выставки в Королевской Академии искусств. Уверен, комиссия их примет, и тогда ты должен приехать на открытие.
На вокзале Юстон Джон зашёл в магазин "Мингис" купить вечернюю газету и среди книг, продающихся по сниженной цене, заметил том под названием "Первая встреча с миром искусства - от Фра Анджелико до Пикассо". Когда поезд тронулся, он открыл первую страницу и очнулся уже в Бирмингеме, дойдя до Караваджо.
Он услышал стук в окно и увидел улыбающуюся Сьюзан.