- Да нет, жива она! Звонили из "Двадцать пятого Октября": ваша, спрашивают… Бросилась под машину, под грузовик. Перелом голени.
- Всего-то?!
- Да уж, легко отделалась… Обожди, или бедра? Чего-то я путаю. Анна Семеновна, вы же разговаривали, что они?
- Перелом бедра, Ирина Владимировна, я записала в журнал телефонограмм.
- Ну, бедра. Видишь, хотела сказать тебе приятнее, да не получилось. Ну ничего, главное - жива! Передать нам они ее не могут, потому что кладут на вытяжение. А от нас теперь нужен туда пост. Ну вот. Главный еще не знает, но сейчас узнает. Так что готовься, пиши докладную.
Худшего не случилось, Виталий немного успокоился - и главным его чувством стал стыд. Стыдно было перед Ирой и особенно перед пожилой величественной Анной Семеновной. Стыдно было идти в отделение - небось, все уже знают. Потом будут говорить на больничной конференции перед всеми врачами. Стыд - он гораздо хуже неизбежного выговора. Надо же было быть таким чувствительным идиотом! Провела как первокурсника! Блокадница, вид благородный…
Виталий обреченно пошел к себе в отделение. Из ординаторской расходились сестры - кончилась пятиминутка. Все здоровались с Виталием, а ему казалось, смотрят кто насмешливо, кто пренебрежительно.
Капитолина встретила его вся озабоченная:
- Виталий Сергеевич, мне уже звонили с третьего, что, мол, эта исчезнувшая больная - забыла, как ее - числится за ними, а они ее в глаза не видели, из приемного она к ним не поступала, а потому, мол, давать от себя к ней пост не согласны. Говорят, ваш доктор ее отпустил, так пусть от вас и пост к ней ходит. А я говорю, больная по району ваша - значит, и должна числиться за вами, и быть там, в "Двадцать пятом Октября", с вашим постом. Ведь правда? Правда! Они говорят, мол, будут жаловаться главному, что у них и так персонала не хватает, чтобы еще на посты отряжать. Как будто у нас персонал лишний! Нет, я буду стоять твердо: раз теперь кладем по районам - значит, все по районам! А кто в приемном дежурил, значения не имеет! Ведь правда? Правда!
Виталию в голову не приходило, что происшествие имеет и такой аспект. Деловой тон Капитолины подействовал благотворно, даже стыд уменьшился.
- Вы, Виталий Сергеевич, сразу объяснительную пишите, чтобы была готова, как главный позовет, а потом я вас отпущу, сходите туда, в "Двадцать пятого Октября", сделайте назначения. Может быть, на этом помиримся с третьим: что вы будете ходить, а пост от них. А то говорят: оформляйте перевод к себе на девятое! А зачем нам такая больная - и не по району, и ослабленная она будет после вытяжения. Ведь правда? Правда! Нет, я буду стоять стеной! А в приемном когда дежурите, и думать не нужно, вот в чем все дело: привезли больного, оформить - и все. Я когда-то в молодости тоже такую глупость сделала: поверила больному, отпустила, еще возмутилась, помню: мол, как оклеветали здравого человека! А он пошел и поджег сарай с сеном - на сколько-то тысяч! Тогдашний главный меня защитил, Георгий Владимирович, наш профессор, он был тогда главным, вы, небось, и не знали: объяснил, где надо, сложности нашей профессии, а то ведь могли и на вредительство повернуть, очень даже просто: сарай-то с сеном колхозный! Страху натерпелась - и зареклась на всю жизнь. А вы легко отделались: подумаешь, перелом! Вы в истории-то все правильно записали? Что суицидных тенденций нет?
- Я-то записал, что нет, а в направлении они есть..
- Это плохо. Ну хоть вы написали - видно, что обратили внимание: халатность - одно дело, а недооценка состояния - совсем другое.
Появилась Люда, как всегда опаздывающая и запыхавшаяся.
- Привет! Ну, чего? Я уже Ирку внизу встретила. Ну, господи, с кем не бывает! Будешь теперь туда, в травму, в рабочее время ходить - приятно прогуляться по хорошей погоде. Вот только как бы знамя наше не того, а, Капитолина Харитоновна?
- А причем здесь знамя? Не у нас же в отделении че-пэ!
- Виталий-то наш, мы от него не отречемся. А Элеонора спит и видит, как бы это знамя себе. Особенно теперь, когда ее прочат в начмеды.
Вот еще один аспект происшествия, о котором Виталий даже не мог помыслить.
И тут легка на помине - появилась Элеонора. Возникло некоторое замешательство: всем показалось, что та слышала разговор, хотя это было абсолютно исключено: не могла же Элеонора стоять в кабинетике Анжеллы Степановны и подслушивать!
- Можно к вам?
- Заходите, Элеонора Яковлевна! Давно у нас не были! Сейчас скажу, чтобы принесли чаю!
Капитолина вся сияла. Рядом со стройной Элеонорой она казалась совершенно круглой, хотя вне этого контраста смотрелась просто полноватой женщиной.
- Нет-нет, какой чай! Я на минутку. И по делу. У нас уходит на пенсию Нина Павловна, сестричка, она тридцать шесть лет проработала в больнице, так что многие ее знают, и, я надеюсь, внесут что-нибудь ей на подарок.
- Слышите, Анжелла Степановна? Скажите персоналу, пусть собирают на Нину Павловну!
- Добровольно, только добровольно. И врачи тоже могут, почему только персонал?
Виталий ждал, не заговорит ли Элеонора про вчерашнее ЧП, вернее, про его вчерашнюю глупость?
Он помнил рассказ Иры Дрягиной о том, как Элеонора отпустила больного встречать Новый год с семьей, и потому ждал от нее понимания и сочувствия. Но Элеонора ничего об этом не сказала.
- Так я пошла, не буду вам мешать. Так вы потом пришлете, Анжелла Степановна?
Элеонора вышла. Капитолина за ней.
- Мода пошла: всем на подарки собирать, - сказала Люда. - Когда врачам собирают, сестры не участвуют, а этой Нине Павловне, - пожалуйста, и врачи вносите! Я лично не буду. С какой стати?! Я ее не знаю. А Элеонора могла бы свою старшую послать - нет, сама ходит: популярность зарабатывает среди персонала! Дескать, какая демократка! А Капитолина уже побежала вслед будущему начальству подольститься.
Под аккомпанемент всех этих разговоров Виталий писал объяснительную: "больная производила впечатление адекватной, речь логически правильная, эмоционально лабильна, но суицидных тенденций не выявлялось…" Что еще напишешь? Надо покаянное заключение: "недооценил… не учел… впредь учту…". Не хотелось, очень не хотелось. Но надо.
Возвратилась Капитолина.
- Что делается, девочки и мальчики! Собирают той самой Нине Павловне, которая прошлой ночью от меня босиком убегала. Надо было рассказать Элеоноре.
- Надо было?! Я была уверена, что рассказали! - возмутилась Люда.
- Нет, ну чего настроение портить. Тем более, спящей я ее не застала. Босиком - это еще не доказательство.
Виталий закончил объяснительную, а главный все не звонил.
- Капитолина Харитоновна, я пойду посмотрю своих, пока не зовут.
- Пойдите, Виталий Сергеевич, пойдите, а мы уж попозже. По смене передавали, ваша новенькая несколько раз возбуждалась. Наверное, нужно дозу прибавить.
Виталий за всеми переживаниями и забыл про Веру Сахарову! Он взял ее историю - совсем тоненькая пока… Ого: даже Иру Дрягину вызывали ночью! Что пишет? "Кричала, что трудно дышать, что воздух сгустился!" Хорошо всегда читать Иру: другой бы от избытка учености обозвал бы состояние одним каким-нибудь ученым словом - а Ира попросту: что увидела, то и написала. Вот только, действительно ли Вере было трудно дышать? Чистый бред или что-то вроде припадка астмы? Если припадок, могла быть аллергия на аминазин. Из истории не понятно. А что назначила? Тот же аминазин! Шесть кубиков вместо трех - и больная заснула.
Виталий пошел прямо в надзорку. По дороге, конечно, его пытались осаждать обычными просьбами:
- Виталий Сергеевич, выпишите меня!
- Виталий Сергеевич, когда вы мне дозу снизите?
Но Виталий, не останавливаясь, всем говорил:
- Подождите, с вами потом поговорим.
Ирина Федоровна, оценив ситуацию, закричала:
- Виталька, сукин сын, к новой красуле бежишь? А забыл, что у меня в Колтушах Витька Лавров, тридцатидвухлетний сын?
Вера Сахарова лежала на ближайшей ко входу кровати - самая поднадзорная во всей надзорной палате! В надзорке опять сидела Маргарита Львовна.
- Слышали, Виталий Сергеевич, что Сахарова учинила? Нелли Викторовне миску с кашей на голову!
Это как раз Виталия мало беспокоило - что был за припадок с удушьем, вот что важно понять! но Маргариту Львовну, напротив, беспокоила миска с кашей:
- Вы же не написали, чтобы ограничивать руки, вот Нелли Викторовна и хотела ей самой доверить прием пищи.
Маргарита Львовна уже, конечно, знала, про ошибку Виталия (глупость! идиотство!), вот и позволяла себе разговаривать в таком тоне. Нужно было ее оборвать сразу.
- За риск получить миску с кашей на голову Нелли Викторовна получает тридцатипроцентную прибавку, имеет укороченную рабочую неделю и удлиненный отпуск. И вы тоже, Маргарита Львовна.
- Ну если так подходить…
- Да, так!
Виталий подошел к Вере. Увидев его, Вера натянула одеяло на голову. Он присел к ней на кровать.
- Вера!
Ни звука, ни шевеления.
- Вера, давайте поговорим!
То же самое.
Он попытался мягко откинуть одеяло с головы Веры, но та вцепилась и не пускала.
- Давайте мы сдернем! - предложила Маргарита Львовна.
Сдернуть одеяло легко, но невозможно насильно заставить разговаривать.
- Нет-нет, не нужно… Вера, я же хочу вам помочь. Но для этого мне нужно поговорить с вами, узнать, что вы чувствуете.
Снова осторожно потянул одеяло - нет, держит по-прежнему.
Ну что ж, значит, сегодня им не поговорить. А с чего он решил, что она так сразу разговорится?
- Так как нам с ней, Виталий Сергеевич? Завязать или мне тоже получить миску с кашей на голову за надбавку?
- Завязывать не нужно: она не опасна ни себе, ни другим. А чтобы не получить миску с кашей на голову, будьте внимательны.
Вот так приходится сегодня! А расслабишься - начнешь получать выговоры от Маргариты Львовны, а это примерно то же, что миска с кашей на голове.
Виталий перешел через коридор в инсулиновую. Тут больные еще недавно получили свои дозы, так что только начинали потеть.
- Как вы, Корделия Никифоровна? - Виталий подошел к Костиной.
Родители смотрят Шекспира, а дети потом расплачиваются. Костина и бред свой связала со своим странным именем: дескать, она вслед за шекспировской Корделией должна посвятить себя отцу, а она плохая дочь, губит отца тем, что занимается математикой и выводит формулу отцовской смерти - бред чисто шизофренический, но красивый, довольно небанальный. Но бедным родителям никак не доказать, что имя ни при чем, что она заболела бы, если бы называлась Машей или Наташей, они казнятся тем, что выбрали ей в свое время неудачное имя и тем виноваты в ее болезни.
- Хорошо, Виталий Сергеевич. Толстею вот только.
Ну, это неизбежно при инсулине: десятки кубиков глюкозы каждый день в вену, и каши, каши, каши.
- Это ничего, толстые женщины всегда ценятся, - не очень искренне утешил Виталий, потому что сам толстых женщин отнюдь не ценил. - Что-то вы и не вспотели пока.
- А мне сегодня не делали еще. Что еще такое?!
- Мария Андреевна, почему Костиной не сделали инсулин?
- Я у вас хотела уточнить, Виталий Сергеевич, - Мария Андреевна отошла к окну и заговорила, понижая голос: - Вы вчера в назначениях снизили дозу на четыре единицы, но у нее и так только оглушения.
Так! Еще одно следствие вчерашнего конфуза: Мария Андреевна думает, что Виталий со стыда станет покладистей. И действительно, особенно трудно было спорить с Марией Андреевной именно сегодня, но обязательно нужно было настоять на своем: и ради Костиной, и для того, чтобы спасти свой авторитет - если сегодня отступить перед Марией Андреевной, потом уже ее своевольства не остановишь!
- У нее вчера была кома, Мария Андреевна, я сам прекрасно видел. Так что попрошу вас ввести столько, сколько я назначил, и вовремя купировать.
- Интересные нынче комы пошли, - проворчала Мария Андреевна.
Проворчала она как бы про себя, можно было сделать вид, что не расслышал, ведь прямо она не возразила, в другой день Виталий так бы и поступил, но сегодня он заставил себя сказать:
- Мария Андреевна, мы с вами специально побеседуем о клинических признаках комы, чтобы установить единую трактовку.
И на этот раз Мария Андреевна ничего не проворчала. Победил! Но и устал от этого короткого разговора - будто написал штук пять эпикризов.
В инсулиновую заглянула симпатичная Алла:
- Виталий Сергеевич, вас заведующая зовет!
Ну вот, начинаются разбирательства! Виталий пошел в ординаторскую.
Капитолина Харитоновна была в несколько нервном оживлении:
- Ну вот, звонил главный, зовет вас вниз. Я тоже пойду, чтобы не оставлять без защиты. И чтобы пост на наше отделение не навесили.
- Ты только не спорь! Пусть он говорит, а ты кивай! - сказала Люда.
Игорь Борисович был в обычном мрачном настроении.
- Ну, что же вы прячетесь? Натворили, понимаете ли, и прячетесь! Почему я должен вас звать? Должны были сами прийти и доложить!
- Я уже все подготовил, - Виталий взмахнул листами докладной, - только не знал, свободны ли вы.
- Пришли бы и узнали. И подождали бы в случае чего. Ничего страшного, могли бы и подождать. Да-а… Я не удивлен, что это случилось в ваше дежурство, доктор Капустин. Вы часто слишком много на себя берете. Начинаете рассуждать там, где существуют незыблемые психиатрические правила. И вообще вы склонны к иронии, а это всегда вот так кончается. Ну-ка, покажите, что вы там написали.
Игорь Борисович сесть им не предложил, так они и стояли с Капитолиной. Но пока главный читал, Капитолина осмелилась и уселась сама. Ну, а Виталий продолжал стоять, конечно.
- Так-так… Вот вы и пишете так же: оправдываетесь. Вместо того чтобы чистосердечно признать ошибку.
- Я признаю! Но должен же я объяснить, почему… Не могу же я написать: видел, что она намерена совершить суицидную попытку, и поэтому отпустил! - Виталий забыл совет Люды.
- Вот и опять оправдываетесь. Ну хорошо, эл-ка-ка во всем этом разберется. Что вы намерены предпринять сейчас?
- Пойду в больницу "Двадцать пятого Октября", осмотрю больную, назначу наше психиатрическое лечение.
- Так-так. Только постарайтесь снова не ошибиться. И обязательно пост наш установите! Прямо с собой захватите сестру на пост.
- Вот об этом я и хотела с вами поговорить, Игорь Борисович, - вступила Капитолина, - Бородулина по району принадлежит к третьему отделению, туда ее и поместил Виталий Сергеевич. Потому я считаю, что и пост должен быть от них. Сам Виталий Сергеевич будет к ней ходить, чтобы не загружать тамошних врачей, ну а пост должен быть по району. Особенно при нашем напряженном положении с персоналом…
Игорь Борисович, слушая, все больше закипал. И, наконец, не выдержал:
- "Поместил"! В том-то и дело, что Виталий Сергеевич ее туда недопоместил! Мне уже третье звонило. С какой стати? Ваши грехи, вы и замаливайте! А положение с персоналом у всех напряженное, Капитолина Харитоновна! Третье согласно своего ординатора посылать, только чтобы от вас пост. И слушать об этом не буду! Идите, и чтобы с сегодняшнего дня пост. Прямо с сегодняшнего! Идите-идите! А вы, Виталий Сергеевич, отправляйтесь туда немедленно. Странно, что вы не там с семи утра. Мне уже звонил главврач оттуда: они не знают, что делать с больной, боятся, что и там что-нибудь выкинет. Все!
В коридоре Капитолина стала выговаривать:
- Ну зачем вы полезли ему возражать, Виталий Сергеевич?! Вас и Люда предупреждала. Стали возражать, он и взвился, а то бы я уговорила. Ну кого я пошлю на пост, скажите на милость? Когда начальство распекает, нужно молчать и соглашаться. Ведь правда? Правда!
Виталий применил этот совет и не стал возражать Капитолине. Она приутихла, подумала и сказала:
- Пошлю Дору. А то сестру им! Обойдутся санитаркой. Наш только надзор, а инъекции пусть сами.
Пришлось Виталию до больницы имени Двадцать пятого Октября идти с неприятной ему Дорой. Хорошая погода, и идти приятно по Фонтанке, но теперь дорога была испорчена. Виталий молчал, а Дора всю дорогу не закрывала рта:
- Первое дело везде дисциплина. Как их распустишь, на голову сядут! Они у нас дуры-дуры, а понимают, с кем можно хулиганничать, а с кем - нет. Ирка эта толстая, что хвастает, будто на врача училась - врет, наверное, - тоже сначала только плясать, да драться, а теперь у меня пол моет за папироску. А что мне жалко папироски?..
И говорила, и говорила. Виталий не возражал: он уже сегодня навозражался - и Маргарите Львовне, и Марии Андреевне, и главному - не хватало еще спорить с Дорой. А сказать можно было многое: и то, что не хулиганят все-таки больные, а если становятся спокойнее, то это от лечения; и то, что правду говорит Ирина Федоровна: училась она в Первом ЛМИ, два года училась, а уж про курево… Год назад третье отделение объявило себя некурящим, и сразу это пошло по всем женским отделения как почин: вывесили таблички "В отделении не курят!", перестали принимать сигареты в передачах. То и другое легче всего, по как отучить старых курильщиц?! Вот и процветает неофициальное курение: сердобольные сестры угощают из жалости, робкие - чтобы успокоить расшумевшуюся больную, такие, как Дора, сделали папиросы рычагом власти. Виталий сам не курил и курильщицам не сочувствовал, но бороться таким способом - смешно. Но и Доре все это говорить так же смешно… (А началась антикурительная кампания в больнице с анекдота: Ира Дрягина на врачебной конференции но обыкновению своему бурно говорила о том, что новые больные начинают курить здесь в отделениях, учат их старые курильщицы и курильщики, и сказанула: "Приходят к нам невинные девушки, а уходят курящие женщины!". Хохот, конечно, был гомерический, а, отхохотавшись, Игорь Борисович - по контрасту со своей всегдашней мрачностью изредка он смеялся заразительно и хорошо - сказал, снова впадая в обычную мрачность: "Так чего ж напрасно разлагольствовать. Решайте вопрос!". Тут третье отделение и выскочило.)
В больнице на Виталия, как водится, посмотрели с любопытством и даже некоторым почтением: психиатр! Завотделением сам его проводил в палату - честь, кто понимает в медицинской иерархии.
Бородулина лежала в маленькой, трехместной всего палате: вот преимущество больных с Пряжки, в других больницах их всегда хорошо устраивают из опасения. Увидев Виталия, помахала ему рукой. Виталия поразила естественность этого жеста: больные в глубокой депрессии с тягой к самоубийству так себя не ведут.
- Здравствуйте, Екатерина Павловна. Подвели, значит, все-таки меня. Помните, я вам говорил о громадных неприятностях, которые меня ожидают?
Виталий все это сразу выложил, потому что наболело. Но и с расчетом: посмотреть на реакцию Бородулиной. Реакция оказалась самой естественной, адекватной, как выражаются на психиатрическом жаргоне.
- Ой, Виталий Сергеевич, не говорите: лежу и казнюсь! Человек мне поверил, а я его подвела! Просто места себе не нахожу. А ведь хотела, как лучше. Торопилась. Вот и доторопилась!
- Куда торопились? Под колеса?
- Получилось, что так. И ведь пишут все время, и по радио: "не переходите в неустановленных местах, не появляйтесь внезапно на проезжей части, посмотрите сначала налево…". Для меня, значит, и писалось, а я все мимо ушей. Торопилась!