Олег освоился, охотно вступал в разговор и был в хорошем настроении. Не думал, не гадал он, что жизнь его так быстро и круто развернется в неожиданном направлении. Планировал поездки в Саратов, Астрахань, а там и в Нижний Новгород и другие города России. Частные издательства теперь во всех больших городах, деньги у него есть, - всюду начнет издавать книгу.
Свет потушили, но не спалось. Косте понравился земляк, - немногословный, надежный. Все силы кладет на церковь, а семья с хлеба на квас перебивается.
- Скажи, Олег, как ты живешь, как семью умудряешься содержать, ведь от церкви-то, как я понимаю, доход невелик.
И, не дождавшись ответа:
- Не возражаешь, на "ты" перейдем. Земляки мы, да и возраст почти один.
- Попытаюсь, не знаю только, получится ли?.. Слава Богу, живем - не тужим. Как все. В зиму на работу ходил, - свиней выращивал. Огород у нас. Нынче семьдесят тыкв уродилось, помидоры, огурцы, картофель. И сад опять же. Земля - кормилица, власть ее велика, спасительна. Как вы-то тут, в больших городах?
- О нас речи нет, мы, Олег, живем на особицу, вот народ бедствует. Боюсь, голодать начнет.
Неожиданно спросил:
- А скажи, Олег, что бы ты делал, если б в руки твои большие деньги попали?
- Купил бы завод кирпичный.
- Кирпичный? Но разве продают их, кирпичные заводы?
- У нас в трех километрах от станицы продают. Полмиллиона стоит, а если за доллары - две тысячи пятьсот. Недавно он к акционерам перешел - к рабочим завода. Я тоже совладелец, - купил тысячерублевую акцию. Но все мы бедны и не можем модернизировать две поточные линии. Едва концы с концами сводим.
- Ну а если нам удастся книгу Аннину запустить во многих городах и от нее деньги большие пойдут, куда бы ты посоветовал Анюте их употребить? Не складывать же их под подушку?
- Нет, конечно. Я недавно в лесопильный цех заходил, - так там, грех сказать, пила со стареньким мотором, два работника, и те пьяные вдрабадан. А в Волгограде линии немецкие продают, на рубли - по два миллиона каждая. Купить бы такую линию, а то и две, толковых бы ребят набрать - такое дело можно заварить!
Костю все больше увлекали идеи Олега. И то, что Олег не говорил ему о деньгах, уже полученных им от Анны, - тоже оценил. Обещал ей молчать и слово держит. Спросят - скажет, а нет - так и говорить не о чем.
Кроме того, Костя знал: деньги дадены на церковь. И уж такой мужик будет верен слову, ни на что другое их не потратит.
Все нравилось Косте в Олеге. И подполковник сказал:
- На лесопилку и кирпичный завод найдем деньги. Я знаю, ты теперь будешь разворачивать работы в церкви. Но найми прораба, дай деньги ему, пусть он всем руководит.
- Я хотел расписать простенки, иконостас. Сам, по своим задумкам. Я ведь художник.
- Расписывай, но в свободное время. Купи завод, лесопилку. И там организуй работы, не торчи сам. Завод и лесопилка - вложение денег; пусть они на людей работают и нам доход приносят. За большой прибылью гнаться не будем, а маленький навар не помешает.
Минуту или две они лежали молча, и каждый был взволнован неожиданно возникшим грандиозным планом. Костя нашел канал, по которому он хотя бы часть денег пустит на благо людям, облегчит жизнь земляков, украсит, облагородит землю отцов. Для этого он и драгоценностей не пожалеет. И даже диадему, если это будет необходимо, он пустит в дело!
От радостных волнений и внезапных озарений не мог спокойно лежать, - поднялся на подушках.
- Ты не спишь, Олег?
- Нет. Где тут уснуть!
- Ну! И что ты мне скажешь?
- Я - за. Положу все силы. Но справлюсь ли? Никогда не имел я больших денег, - как бы не обмишуриться.
- Наймешь юриста.
- А платы мне не надо. Если для земляков, для станичников, - живота не пожалею.
- Выплачу тебе за полгода вперед. Заработок положу сто долларов в месяц.
- Сто долларов? Постойте, сколько же это рублей? Больше двадцати тысяч!.. Ой-ей, не надо!
- Будешь получать сто долларов!
Костя поднялся и включил свет. Подошел к столу, взял ручку и лист бумаги. Стал считать. На все расходы по кирпичному заводу и лесопилке хватит пятнадцать тысяч долларов, да еще пять "сверху", как говорят дельцы. И еще пять тысяч для всяких маневров.
- Слышишь, Олег! Рабочих толковых нанимай, мастера, контору оборудуй, вывеску, рекламу в газете, - все как у людей. Приеду инспектировать, смотри у меня!
Повернулся к Олегу, а тот заломил руки за голову, смотрит в потолок, словно аршин проглотил.
- Ты что, никак на попятную?
Казак повернул бородатую голову, грустно улыбнулся.
- Бросил бы ты свою работу, опасна она.
- Опасна - да, но и благородна. Деньги-то, изъятые у мерзавцев, я не проем, не пропью и остров в Тихом океане на них не куплю. Чай, не еврей я, а русский. А мы, русские, так природой заквашены: о России больше печемся, о народе. Вот и тебя возьми…
Олег поднялся, с чувством проговорил:
- Планы твои принимаю. Вместе мы таких дел наворочаем!
- У тебя транспорт есть?
- Есть старенький "жигуленок". Заменю мотор, поставлю колеса, - будет как новый.
- Договорились. Получай тридцать тысяч долларов и пятьдесят тысяч рублей. Завтра отвезу тебя на аэродром.
- Напишу расписку.
- Никаких расписок. Сразу установим принцип отношений: слово дороже любой расписки. Учет заведешь на предприятиях, а я, когда надо, посмотрю бухгалтерские книги. За прибылью особо не гонись, пусть у нас всем будет хорошо - и рабочим, и тем, для кого мы трудимся. Подыщи двух надежных парней, и на кирпичный завод, и на лесопилку. Управляющими их назначим, хороший оклад положим, - лишь бы дело двинули. Я сам приеду, помогу наладить производство, да так, чтобы землякам на пользу - чтобы и кирпич, и лес по божеской цене продавались. И по возможности в рассрочку за небольшой процент. Можем мы такое дело провернуть?
- Можем, но деньги большие нужны.
- Деньги?
Костя достал из ящика стола пачку долларов.
- Вот… Бери. Тут пятьдесят тысяч. Ставь дело на нашей родной земле, да так, чтобы небу было жарко!
В одиннадцатом часу утра поехали с Олегом в аэропорт. В дипломате Костя вез диадему. Проводив гостя, позвонил знакомому ювелиру.
Геннадий Тимофеевич Носов, известный в Петербурге мастер ювелирных дел, ожидал подполковника у метро "Черная речка". С ним Костя был знаком давно, последние два или три раза они виделись на квартире дяди. Геннадий Тимофеевич изготовлял для Амалии несколько сложных украшений.
Встретились по-родственному: обнялись, сели на лавочку.
- Геннадий Тимофеевич, хотелось бы с вами заключить деловой союз, - надолго и, по возможности, негласный, известный только нам двоим.
- Готов служить Отечеству, - и с удовольствием! - мастер склонился покорно, давая понять, что дело имеет с представителем власти.
- Для начала хотел бы показать вам вещь, но не здесь…
Подполковник бросил взгляд на снующих во все стороны прохожих.
- Может, в машине…
- Как будет угодно.
Они сели в автомобиль, и Костя отъехал в пустынное место. Здесь показал диадему.
Геннадий Тимофеевич оглядел со всех сторон футляр, покачал головой, произнес "Да-а…" Вынул из кармана маленькую и тоже в чехле лупу. Зажал ее у правого глаза и осмотрел футляр диадемы. Видно, и футляр говорил ему о многом.
Мастер ловко открыл замок, вынул диадему. Медленно поворачивал перед глазами и отдалял от себя, и приближал, потом стал разглядывать бриллианты, трогал их руками, снимал пыль замшей. И вновь, закрепив у глаза лупу, подолгу и с разных сторон осматривал камни.
Еще раз оглядев диадему с расстояния вытянутой руки, бережно вложил ее в чехол и вернул хозяину.
- Не стану спрашивать, как попала в ваши руки эта вещь, но замечу: цены ей нет.
Ювелир достал из портфеля свежий номер журнала "Молодая гвардия", открыл нужную страницу и протянул Косте.
- Тут есть место, как раз к нашему случаю. Вот, читайте.
Подполковник читал: "…В прежние времена колье из двадцати восьми или тридцати трех сверкающих горошин жаждали к круглой дате лишь державные супруги… А каждая обработанная по граням горошинка стоит "Жигулей"… На днях Галина Леонидовна собственной персоной в кабинет ввалилась со свитой. Прослышала дама: готов к отправке набор украшений к бальному платью королеве Дании. Поступил такой заказ русским умельцам. Уже оплачен: триста семьдесят тысяч долларов… Дочь Брежнева не превозмогла любопытства: что позволяют себе короли? Примерила… и не сняла с себя… Филигранная работа целого коллектива мастеров принесла заводу не прибыль, а громадный убыток".
Мастер взял журнал и сунул его в портфель. Показав рукой на "дипломат", сказал:
- Ваша диадема многих таких колье стоит.
- Продать ее можно?
- О-о! В день эту операцию обкрутим. Только вот… Если наличными - многовато будет.
- В "дипломат" уместятся?
- Нет, небольшой чемоданчик нужен. Для долларов.
- А сколько комиссионных возьмут?
- Мой человек надежный, много не берет. Десять процентов.
- Он же и оценивать будет?
- Ну нет, цену назначаю я сам. Однако он тоже знает подлинную стоимость. На том и наш союз с ним держится.
- Какую же цену вы назначите?
Ювелир молчал. Он ждал этого вопроса, готовился к нему и теперь, когда он прозвучал, ответил не сразу. Смолоду связав свою судьбу с золотом и бриллиантами, усвоил правило, которое никогда не нарушал: не лгал и никого не обманывал. Даже в мелочах! И чем крупнее была сделка, тем тщательнее он оценивал, просчитывал. Боялся ошибиться.
Наконец сказал:
- Миллион двести тысяч долларов.
- Так много? А если будут давать меньше?
- Не отдам. Но уверен: он отсчитает названную сумму. Сто тысяч ему отвалится от этой сделки, - какой дурак откажется от таких комиссионных!
- Ну, а вы? Что вы будете иметь от сделки?
- Я себя в этих расчетах не числю. Я за кадром.
- Все понял. Оплата вашего труда за мной. Договорились?
Поехали на канал Грибоедова. У старинного трехэтажного особняка остановились. Геннадий Тимофеевич бережно взял футляр с диадемой…
- Здесь меня ждите. Хоть и час, и два, - ждите. Мастер прошел несколько домов и свернул к подъезду, но в этот момент Костя его окликнул:
- Стойте! Подбежал к нему.
- Не надо! Я передумал.
Сели в машину, Костя повез мастера домой.
- Нет, нет, - качал головой Костя. - Нельзя, не имею права. Не могу допустить, чтобы наше национальное достояние уплыло за границу.
Ювелир, прощаясь с подполковником, говорил:
- Я вас понимаю. Понимаю.
Поблагодарив мастера и оплатив его труды, Костя отвез его домой и устремился за город, к дяде Васе. Здесь он вырыл в трех местах клады, достал сверток из тайника, собрал все, что привез из музея, и поехал в город. Тут он заехал в гараж, взял остальные сокровища и вскоре был дома. В квартире отыскал ключи от дядиного сейфа и заложил туда все ценности. Положил на них лист бумаги со словами:
"Эти ценности изъяты у преступников и принадлежат России.
Подполковник милиции К. Воронин"
Спрятал ключи. И облегченно, с радостью и охватившим его воодушевлением вздохнул. Он теперь свободен, он чист перед людьми и совестью.
Прилег на диван и скоро уснул.
Серебристый "форд" катил по Приморскому шоссе из Репино, где Анна, как обычно, покупала продукты. Накрапывал мелкий, почти невидимый дождь, и тучи, плывшие от Кронштадта, словно бы валились с неба, грозя поглотить и берег Финского залива, бежавший с правой стороны, и по-ночному чернеющий массив леса, плывущий куда-то в сторону по левую руку. Начало сентября выпало сырым и пасмурным, осень хотя еще и хранила тепло жаркого лета, но датские проливы уж посылали на берега Невы первые вестники осенней непогоды.
Страстно влюбленная в автомобиль, Анна в то же время любила езду нескорую. И опасностей меньше, и подумать можно. А думать ей было о чем. Странная метаморфоза приключилась с ней после успешного дебюта ее второй книги - повести, в которую заключила она печальную историю своей любви. И хотя там нет Анюты как таковой, не обозначен Олег, но история схожая и чувства те же самые, что вот уже третий год терзают ее сердце. Писалось ей легко: не надо было ничего придумывать, и чувства, и все переживания главной героини до боли ей знакомы, - может, тем и тронула повесть читателя, что все там от жизни и от ее собственной судьбы. Но вот парадокс: ей-то самой не принесла радости повесть, и то, что книга хорошо раскупается, тоже ее не тронуло. Что-то ушло из ее сердца с этой повестью, отболело, отгорело, словно рукопись и была тем костром, где она сжигала свою любовь к Олегу. Явился он здесь, на пороге дома дедушки, - и она его встречает, но для нее он теперь будто бы просто знакомый. Не встрепенулось, не зашлось девичье сердце сладкой истомой, - обрадовалась, да, но как-то так, не очень и сильно. А когда о повести заговорил, о необычайном ее успехе, - и вовсе далекой показалась любовь, еще вчера томившая и терзавшая душу. И даже страшновато стало, - как же это так? Ждать и страдать перестала!
Впрочем, может и такое быть: блажь все это, девичьи капризы. Сегодня любовь отлетает, а завтра вновь навалится камнем, и начнет она сладко задыхаться в незримых ее объятиях…
Может быть, может быть, а только пусто стало.
У обочины дороги стояла старушка, в платочке, с палочкой. И - в брюках. "Странная бабушка, - подумалось Анне, - никогда не видела бабушек в брюках".
А старушка подняла руку. Просит подвезти.
Остановилась Анна. Вышла из автомобиля, хотела помочь старушке войти в салон, а та вдруг распрямилась и схватила Анну за руки, скрутила их за спиной. В мгновение все произошло, только и успела заметить Анна дико сверкнувшие черные молодые глаза. И почувствовала железную хватку насильника. И тут же словно из-под земли выросли еще два кавказца. Втолкнули Анну на заднее сиденье, стиснули ее с обеих сторон, а тот, что нарядился старухой, уж сидел за рулем.
- Что вам от меня надо? - выкрикнула Анна и рванулась к дверце, но двое дюжих парней водворили ее на место.
Сердце сжалось от леденящего страха, голова кружилась, - вот-вот потеряет сознание. Но силы жизни ее не покинули, вначале слабо, потом все отчетливее билась мысль: "Положение почти безвыходное, почти, почти… Шансы все равно остаются. Спокойно, ты должна быть спокойна и искать выход".
Проехав метров двести, они свернули в лес на проселочную дорогу.
На опушке, на невысоком взгорке, показался большой дом с постройками. Заборы сломаны, сад и огород заброшены.
"Нет хозяев!" - подумала Анна. А сидевший слева от нее самый старший, лет пятидесяти грузин, большой, как медведь, и толстый, распахнул дверцу, сказал:
- Выходи, красавица, здесь будешь жить.
Повели в дом. Большой и толстый показал пистолет.
- Не вздумай бежать!
Тот, что шел впереди и будто был у них главный, кинул на него недовольный взгляд, поморщился.
На первом этаже в большой комнате царил беспорядок. Посредине - круглый стол, на нем - объедки, пустые бутылки, стаканы. Главный прошел наверх и скоро вернулся. Кивнул Анне:
- Иди за мной!
- Вы мне скажите, что вы от меня хотите?
Главный взял стул и сел напротив. Смотрел на пленницу без зла, - будто даже с интересом и симпатией. Ему было лет тридцать, взгляд сливово-черных глаз нетверд, суетлив, - он или трусил, или стыдился своего поступка и говорил нехотя. Казалось, он не по своей воле творил преступление.
Это был знакомец Кости - Бидзина, но Анне он своего имени не раскрывал. На правой щеке под глазом у него чернело родимое пятно. "Преступников, - вспомнила Анюта чьи-то слова, - Бог метит".
- Так скажите же, что вам надо?
- Мы возьмем автомобиль, и ты должна нам еще сто тысяч долларов.
- Сто тысяч! Но где я возьму такие деньги?
- Деньги есть у вашего друга - подполковника Воронина Константина.
- А-а-а…
Девушка закивала.
- Ну так знайте: денег у нас нет, и автомобиль я не отдам.
- Отдашь, - сказал Бидзина. - Немного будешь думать, а потом отдашь.
И поднялся:
- Пойдем, твою комнату покажу.
Проходя по лестнице, Анна видела, как старый грузин разливал по стаканам водку, резал хлеб и рыбу. Самый молодой, худой и все время молчавший парень испуганным взглядом провожал Анну.
Темным коридором прошли к двери, и за нею открылась небольшая с маленьким окном комната, заваленная матрацами, подушками, старыми коврами и разным хламом, от которого пахло сырой плесенью. У маленького окна к углу комнаты прилепился старенький диван, и на нем громоздились узлы какого-то тряпья, ковровые дорожки, подушки без наволочек.
Страх с новой силой сдавил сердце. Анюта машинально, повинуясь инстинкту жизни, искала предметы, которыми могла бы защищаться от врагов, вздумавших совершить над нею насилие. Таких предметов в комнате не было, и тогда она подумала: "Живой я им не дамся".
Прошла к дивану и села на свободный уголок у самого окна. Посмотрела на Бидзину: тот отворачивал голову в сторону, боялся смотреть на девушку. Это воодушевило Анюту.
- Ну и что дальше? Долго вы намерены меня тут держать?
- Посмотрим, - сказал он тихим голосом. И вышел. И закрыл дверь с той стороны на внутренний замок.
Мысли являлись одна другой страшнее: "Убьют. Изнасилуют. Будут пытать".
Но потом, придя в себя, немного успокоившись, думала и так: "Положим, мы с Костей найдем деньги, но как они их получат? Как мне с ними мирно разойтись?"
Очевидно, эти же вопросы занимали и трех кавказцев, решившихся на такой дерзкий, рискованный шаг. Ведь они знают, что Костя - подполковник милиции, что он сегодня же вечером, не дождавшись Анны, станет ее разыскивать.
Ближе к вечеру в комнату вошел самый молодой грузин, - тихий и робкий, совсем еще мальчик, - сказал:
- Пойдемте вниз обедать.
- Я не пойду обедать!
- Мне сказали, чтобы вы шли.
- А я сказала, - не пойду!
Парень ушел, а через несколько минут вернулся, принес ведро воды, таз, мыло, полотенце. Поставил у двери, вышел. И долго, неумело закрывал дверь на замок с той стороны. Еще через полчаса снова пришел, принес еду. Хлеб, свежепросоленные огурцы, колбасу, рыбу горячего копчения, сахар, печенье и бутылку вина. И так же молча вышел.
Темнело. Света в комнате не было. Анюта прислушивалась к каждому шороху, страх леденил душу, она боялась темноты, вновь и вновь искала предметы, которые могла бы пустить в ход в случае насилия. В складках ковра увидела какой-то большой, покрытый серебристой краской и похожий на огромный светильник с раструбом предмет. Вытащила его на свет, стала разглядывать. Прочла надпись: "Корабельный электрогорн Сирена". От него тянулись два провода с обнаженными концами. Видно, хозяин - а он, наверное, был моряк, может быть, капитан - вставлял концы в розетку, пробовал сирену. И Анюта тут же потеряла к ней интерес. Ее, конечно, можно поднять, но размахивать ею, обороняться не будешь, - слишком тяжела.