Так вот, в первый вечер, когда они с друзьями собрались на только что отстроенной даче, Боб вытащил откуда-то небольшую книжку стихов, на суперобложке которой была нарисована птица, стрелою падающая вниз. "Я открыл прекрасного поэта, - сказал Боб торжественно, когда все разомлели, - Николай Рубцов, вологодский поэт". Боб раскрыл книжку и прочитал великолепные стихи:
Проснись с утра,
со свежестью во взоре
Навстречу морю окна отвори!
Взгляни туда, где в ветреном просторе
Играют волны в отблесках зари.
Это было начало стихотворения, и Боб тогда немного замешкался, сделал паузу. Потом читал дальше:
Пусть не заметишь в море перемены,
Но ты поймешь, что празднично оно.
Бурлит прибой под шапкой белой пены,
Как дорогое красное вино!А на скале у самого обрыва,
Роняя в море призрачную тень,
Так и застыл в восторге молчаливом
Настороженный северный олень.
И Боб снова замер. Он сам был похож на застывшего оленя, крепкий, стройный и чуть коренастый. В сером ладном пиджаке с накладными карманами.
Боб читал еще и еще. Все были покорены и восхищены дотоле им неизвестным поэтом. И Боб все перелистывал, перелистывал книжку с птицей, стрелой летящей головою вниз. Но вдруг он запнулся. Пробежал какие-то стихи быстрыми зрачками, и лицо его из восторженного сделалось суровым и строгим. Он на мгновение задумался и вырвал из книги какой-то листок. Скомкал его и засунул в карман пиджака. Напоследок он прочел свои стихи, стихи о пользе раздвоенности, о том, что все в мире поделено надвое, у каждого явления есть оборотная сторона и что, может быть, даже бессмысленно и грешно требовать от человека и от жизни вообще единства и цельности. Последние две строчки этого знаменитого в кругу друзей стихотворения были таковы:
Те, кто не может жить раздвоенно,
Нас за раздвоенность бранят!
Потом, недели через две, Татьяна, собирая Боба куда-то на заседание, принялась гладить его серый пиджак и нашла в кармане тот скомканный листок из книги стихов. Она разгладила его и прочла. Медленно, с удивлением и все нарастающей какой-то враждебностью, с сопротивлением прочла эти стихи целиком, не останавливаясь:
Я уеду из этой деревни…
Будет льдом покрываться река,
Будут ночью поскрипывать двери,
Будет грязь на дворе глубока.Мать придет и уснет без улыбки…
И в затерянном сером краю
В эту ночь у берестяной зыбки
Ты оплачешь измену мою.
……Так зачем же, прищурив ресницы,
У глухого болотного пня
Спелой клюквой, как добрую птицу,
Ты с ладони кормила меня?Мы с тобою как разные птицы,
Что ж нам ждать на одном берегу?
Может быть, я смогу возвратиться,
Может быть, никогда не смогу…Но однажды я вспомню про клюкву,
Про любовь твою в сером краю -
И пошлю вам чудесную куклу,
Как последнюю сказку свою.
…Татьяна почти не слышала, как раздался звонок. Она только заметила, что ребята оживились. И отпустила их с урока. У нее перед глазами почему-то все время маячила розовая упитанная кукла, которая мигала и мигала пушистыми черными ресницами. Но в глазах у куклы блестели слезы.
Собирая свою сумку и портфель, Татьяна подумала о том, как не хочется возвращаться домой. Дома было пустынно. Боб вчера на пару дней уехал на своих "Жигулях" в область, там были у него какие-то дела. А детей у них пока что не было. Получилось так, что она все не рожала. То не решалась, то не донашивала, а теперь уже, видимо, поздно. Между тем в деревне у Боба остался мальчик. Жена его, говорят, так и живет одинокой. Никаких отношений с Бобом не поддерживает, даже отказалась от алиментов. За окнами густел снегопад. По ту сторону площади стояли на автобусной остановке несколько пассажиров. И подошел автобус, это был рейсовый загородный автобус, который ходил как раз до того поселка, в котором несколько лет назад Татьяна и Боб возвели себе дачу. Они, как маленькие юркие птички, крепили и склеивали это уютное гнездо в два невысоких этажа, то есть с крошечным и уютным мезонином. Там стояла дощатая постель Боба и деревянный стол, за которым он читал вечерами. А над всею постройкой на длинном шесте был устроен флагшток. Когда Боб приезжал на дачу, он поднимал вымпел - оторванный рукав от старой тельняшки: в юности Боб служил на флоте. Это было смешно, весело и так мило.
Татьяне страсть как захотелось на дачу. Хотя бы на часок, а может быть, и на весь вечер. Даже с ночевкой. Все равно Боб сегодня не вернется, а если и вернется, пусть поволнуется, ему это полезно. А то он последнее время стал какой-то чрезмерно ровный и слишком вежливый. И так Татьяне захотелось уехать из города, что она даже забеспокоилась: уж не отойдет ли раньше времени автобус? Она глянула на часы, оставалось до отхода три минуты. С портфелем, набитым школьными тетрадками, Татьяна заспешила через площадь к автобусу.
Дачный поселок весь колыхался в сумерках густого снегопада. Настоящих сумерек еще не было. Были только густые слои медлительно колышущихся хлопьев повисшего в воздухе снега. Поселок казался сказочным и бесконечно уютным. Воздух был чист и тонок, он навевал какие-то неопределенные, но приятные мысли, особенно приятные из-за своей неопределенности.
Татьяна шла по приснеженной дороге вдоль дач, вдыхала этот воздух, и какие-то медленные и бесшумные крылья, казалось ей, распрямлялись у нее в груди. Там, на втором этаже дома, в мезонине, всегда лежала книга, которую очень любил Боб. И Татьяна ее очень любила. И вот теперь Татьяна думала, как она одна в полусумраке поднимется по деревянным ступеням в мезонин, растопит железную печку на коротких железных ножках и сядет у бушующей ласковым огнем дверцы на положенную боком табуретку. Печка нагревается быстро. Татьяна пока не будет раскрывать книгу, она просто положит ее на колени и будет ждать тепла. Потом она зажжет свечу и сядет у окна.
Она медленно шагала вдоль улицы дачного поселка по присыпанной снегом колее недавно проехавшей здесь машины. И вокруг почти не было огней; зимой на дачи никто не заглядывал, только на окраине поселка горел огонь в домике сторожихи. Вот показалась невдалеке и их теперь уже такая родная дача. Когда эту дачу строили, Боб так любил поднять Татьяну на руки и прямо при всех бегать с нею вокруг дачи или по дорожке! Иногда взволнованная Татьяна для приличия начинала отбиваться и вскрикивать: "Боб, отпусти меня сейчас же! На нас же смотрят люди!" "Пусть смотрят, - посмеиваясь, отвечал Боб, - пусть смотрят и завидуют…"
Теперь дача была пустынна. Однако присыпанный снегом след легковой машины вел туда. И машина стояла во дворе, но огней в окнах не было, Татьяна даже обрадовалась. Она совсем не ожидала встретить здесь Боба, а это был подарок судьбы. "Все-таки близкие люди действительно чувствуют друг друга на расстоянии", - подумала Татьяна.
Она быстро прошла к крыльцу, поднялась по ступенькам и дернула дверь. Дверь была заперта. Татьяна полезла в сумку и достала ключ, который она всегда носила с собой так же, как второй ключ всегда носил с собой Боб. Она хотела вставить ключ в скважину, но это у нее не получилось. Что-то мешало там, в скважине, мешало с той стороны.
Татьяна спрятала ключ в сумочку и постучала в дверь. Ответа не было. Татьяна постучала еще. И больше стучать не стала. Она потопталась на крыльце и пошла назад, на автобусную остановку. Она шла неторопливо, потому что торопиться было некуда. Обратный автобус должен был прийти через полтора часа. И Татьяна подумала, что совсем неплохо побродить это время по сосняку вокруг поселка: там такие тихие и такие уютные дорожки. Бродя по ним, начинаешь чувствовать себя девочкой.
Бродя по этим дорожкам сосняка, Татьяна все время думала о том, какое двойственное выражение лица бывает порою у Боба. Она это заметила еще при первой встрече с ним. С одной стороны, лицо его очень красивое, как бы озаренное отблеском не то ума, не то радости. Но рядом с этим постоянно чувствовалось другое лицо, туповатое, приплюснутое и какое-то напряженно ко всему враждебное. И на уме у нее вертелись две строки того знаменитого стихотворения Боба, которое так любил он читать в компании сам и которое так часто просили читать его, особенно почему-то женщины и даже она сама. Это были две последние строки:
Те, кто не может жить раздвоенно,
Нас за раздвоенность бранят.
Но в конце концов перед глазами Татьяны опять появилась та упитанная кукла с несчастным и растерянным выражением лица. Кукла медленно моргала мохнатыми черными ресницами и попискивала мышиным голоском: "Ma-ма".
Глава VII
О супружеской верности
Никакой любви, никакого супружества и никакой крепкой семьи не может быть там, где нет настоящей человеческой верности. А как же иначе? Для чего же мы женимся или выходим замуж, если собираемся продолжать свою жизнь строить только на своих интересах? В противном случае вместо взаимопомощи, вместо взаимной выручки и взаимопожертвования супруги приобретают постоянную тотальную и страшную в своей повседневной беспощадности битву. Ничто так не унижает и не обескровливает человека - мужчину или женщину, не так уж важно, - как взаимная неверность или неверность хотя бы с одной стороны.
Как правило, нормальному человеку очень трудно поверить, что ему изменяют. Человек может прочитать согни книг, тысячи стихов о супружеской неверности, пройти сквозь тьму слухов, басен, побасенок и анекдотов, но, когда он женится сам или выходит замуж, ему кажется, что уж этого-то с ним не случится. Очень важно в супружестве предъявлять к мужу или жене те требования, которые ты предъявляешь к себе. Только тогда ты поймешь, что нельзя, с одной стороны, верить каждому досужему слуху по адресу человека, с которым ты соединил жизнь, а с другой стороны, к самому-то себе нужно быть строгим в первую очередь.
Жизнь многообразна и невообразимо сложна для каждого человека в отдельности, но когда двое становятся одним, то для каждого опасностей становится вдвое меньше, но сложностей вдвое увеличивается, да еще и с лихвой. Если мы, женясь или выходя замуж, берем на себя обязательства, то нам не нужно забывать, что мы живем в двадцатом веке и в таком обществе, где принудительных браков давно нет. Нас никто не может заставить жениться против своей воли либо против своего желания выйти замуж. Так чего же бунтовать? Кому предъявлять претензии? Кто виноват, если вдруг не все и не сразу ладится в молодой семье? Ничто не делается сразу.
Молодые люди редко отдают себе отчет в том, что, как правило, они соединяют свои судьбы, почти не располагая никакими возможностями жить вдвоем, в них еще не воспитаны соответствующие привычки, они просто-напросто совсем не знают, что же такое семья. Особенно если парень или девушка были единственными. Не случайно семьи, которые складывались в суровых или в полных опасностей и лишений условиях, оказывались в большинстве своем наиболее крепкими. В таких обстоятельствах один человек беспрекословно нуждается в другом, у него просто нет времени на блажь да кураж, ему нужно бороться, выстоять, он знает, что такое одиночество и как в нем бывает беззащитен любой. Но в современных городских да теперь уже и сельских условиях семья состоит из одного-двух наследников. Да и наследники-то они не в полном смысле слова. Все, что заработали их родители порою таким нелегким трудом, ценить им не дано: они не видели, как это достается. Современные родители к тому же всегда менее строги, чем сентиментальны. Делом семейного престижа стало у нас ублажать своих детей и освобождать их от трудностей. Растут наши дети здесь и там капризными: прав у них больше, чем обязанностей. И вот эту укоренившуюся привычку знать не столько обязанности, сколько права наши молодые люди приносят в юную свою семью. И тут они вдруг видят, что в новой ситуации права их не признаются, как это было только что перед папой и мамой, а признаются лишь обязанности, да еще и в повышенном, капризном требовании. Конфликты начинаются сразу, на первых еще не очень-то умелых шагах. Ситуацию, в которой оказываются молодые супруги, вообще супруги молодые второй половины двадцатого столетия в развитых странах, я бы сравнил с ситуацией, в которой оказался бы младенец, еле-еле научившийся ходить, посаженный на хорошего скакуна.
На первых же порах своей семейной жизни, никак к ней нами не подготовленные, наши дочери и сыновья совершают самую тяжелую оплошность, которую до того совершили и мы в подавляющем большинстве случаев. Они с ходу бросаются переделывать друг друга, устанавливать свои законы, ломать вышедшего с открытым сердцем ему или ей навстречу человека. Дело в том, что предварительное знакомство, каким бы длительным оно ни было до свадьбы, фактически еще ничего не значит. Человек не раскрывается до того решительного момента, когда он остается с другим человеком один на один, и никто из них еще сам о себе практически ничего не знает. Перемена происходит враз, порою за несколько дней, но сам человек, вступивший в семейную жизнь, с удивлением смотрит на себя самого и не узнает. Недаром в старину брак назвали таинством. Психологические преломления, их мотивировки, последствия - все происходит на поверхностный взгляд как бы без участия их главного персонажа.
Особенно это свойственно женской половине нашей планеты, особенно тем, кто еще не состоял в браке, и особенно разительно это в сути молодых людей, сохранивших цельность своей натуры и совершенную неоскверненность ее случайными впечатлениями и поступками. Эти, последние, начинают жизнь как бы с самого начала, все для них внове, все впервые, все неожиданно, захватывающе, благорасположительно. Они начинают свое столь важное и решительное формирование уже не только для себя, но и для другого, для его родителей, для будущих детей своих на новом этапе жизни, отличающемся от всего, что они знали до этого. В этой новой, необычайно обостренной атмосфере взаимоотношений, необычайно отзывчивой впечатлительности они естественно, как бы сами собой совершают самое главное - добровольно идут в своих поступках и привычках друг другу навстречу, освещенные и воспетые друг в друге своими чистыми сердцами.
Вот для чего так важно все, что мы определяем прекрасным, но столь скучным для некоторых словом "целомудрие".
Вот почему мы бывали свидетелями страшных ситуаций, когда два любящих друг друга человека, любящих искренне, порою никак не могут сжиться, никак не в состоянии пребывать в единении друг с другом и целыми годами, а то и десятилетиями пребывают в смятении и мятеже друг против друга. Они сами не могут понять, почему, в чем дело. Они готовы обвинять вся и всех, но не задумываются о том, что же было в их жизни, в их прекрасной юной поре, когда только и надобно беречь свою честь и нетронутость, что они сами своею спесью, капризом, неосторожностью завели в себе червоточину, которая не уймется до самой смерти, если к ней не отнестись со всею опасливой серьезностью, с решительным желанием от нее избавиться. Но тут без помощи окружающих, помощи так называемых внешних обстоятельств, без решительного, порою хирургического вмешательства, безжалостно отсекающего больные и уже сгнивающие центры сознания, ничего не сделать. Обстоятельства, их последствия нужно уметь предвидеть заблаговременно. А эта-то заблаговременность лежит как раз в нас, в людях старшего поколения, уже на своей шкуре испытавших многое из того, что способно навредить нашим детям. Это - родители, ясли, детский сад, школа, место работы, коллектив, общество в целом. И одно из главных, самых главных положительных напутствий для семьи вообще, а для молодой в частности, мы можем и должны предложить супругам - общий, объединяющий их, их возвышающий и укрепляющий труд. В этом случае все так называемые конфликтные ситуации, разница в характере, возрасте, социальном положении, национальные различия - все становится второстепенным.
Столь многотрудная идиллия
Когда выдавался действительно свободный от многих повседневных и не всегда повседневных забот вечер, вся семья собиралась в большой комнате. А семья была большая. Одних только детей в этом доме росло более двух десятков, а точнее говоря - двадцать один человек. В комнате возжигались свечи. Отец брал в руки скрипку, за необычайную певучесть, близость к человеческому голосу он любил ее с самого детства. Он играл вместе со старшим сыном Вильгельмом Фридеманом. Этот мальчик был необычайно талантлив, он прекрасно импровизировал, играл на органе и клавире. Жена Анна Магдалина вместе со старшей дочерью от первой жены Катариной пела дуэты из кантат главы семейства.
Надо сказать, что Иоганн Себастьян Бах сам писал музыку для обучения сыновей. Он старался писать так, чтобы она была интересной и действительно поучительной. Нотная тетрадь старшего сына наполнялась все новыми пьесами для домашнего исполнения. Свою молодую жену, которой на шестнадцать лет он был старше, Бах начал обучать таким же образом. Младшая дочь войскового трубача Иоганна Вюлькена занималась пением с детства. Но, став женой, эта очаровательная белокурая горожанка стала обучаться игре на клавире и даже композиции.
Расставлялись пюпитры, и семья начинала домашний концерт. Многие пьесы Иоганн Себастьян писал просто для ансамбля своей семьи, но впоследствии, с веками, они стали признанными шедеврами мировой музыкальной культуры. Под окнами и вокруг небольшого уютного домика Бахов появлялись не только любители музыки: музыку вообще любили в городке, как, впрочем, и по всей Германии того времени.
В "Нотной тетради" Анны Магдалины сохранилось много пьес, по которым молодая хозяйка дома обучалась музыкальной культуре, начиная с простеньких менуэтов, переходя к прелестным песням о верности, о чистоте, о любви - "Подари мне свое сердце" и "Если ты рядом", - приобщаясь к сложным и обширным танцевальным сюитам. Воспитывая двадцать одного ребенка - причем старший, Вильгельм Фридеман, был юношей буйного и не совсем возвышенного нрава, он кончил жизнь бродягой, - Анна Магдалина находила время внимательно и скромно следить за своей внешностью, быть ровной, приветливой со всеми. Она старалась быть не просто трудолюбивой, но исполнять свои обязанности так, чтобы они никому не бросались в глаза и ею самой не воспринимались как обязанности. Быть женой и матерью стало для очаровательной и верной подруги великого музыканта призванием. За всей своей занятостью она усидчиво и с вдохновением переписывала многочисленнейшие сочинения своего супруга, размножала хоровые голоса и сложные оркестровые партии. Натура Анны Магдалины так слилась с натурой мужа, так вся она стала пронизана и освещена его интересами, делами, характером, что со временем ее почерк было нельзя отличить от почерка великого композитора.