- Производит всякую всячину: фильмы, музыку, устраивает театральные контракты, организует соглашения, вытаскивает из цилиндров кроликов. Сам он из Бруклина. Родители - евреи-иммигранты. Лео окончил медицинскую школу, получил диплом, а потом занялся юриспруденцией. Он рассказывал, что все еврейские мамочки очень любят, чтобы их сынули были сынулями-докторами или сынулями-юристами. А поскольку сам он, даже по кошерным стандартам, был таким огромным, жирным и страшным, то боялся, что его не пустят домой, если он не станет одновременно "сынулей-и-доктором-и-юристом". Он сделал деньги, большие деньги, на видео. Стал одним из первых, кто увидел в нем реальную перспективу. А состояние сколотил на порнографии. Один из пяти продающихся в Штатах порнофильмов - это его фильм. А самая замечательная вещь насчет секса - то, что он никогда не стареет и не подводит.
- Вот и меня тоже.
- И тебя тоже.
Каспер принес плавки.
- Я не могу их надеть! Они ужасны. - Джон держал в руке оранжевый сомнительный мешочек. - Никакого зада. Почему каждый раз, когда я с тобой, мэтры предлагают такие страшные веши?
- Похоже, у тебя нет выбора, приятель, - рассмеялась Ли. - Пошли пожуем.
Они миновали сад. На Джоне был махровый халат, и он чувствовал себя преглупо, пока не увидел бассейн, который заставил его сразу забыть о себе. Огромный, искривленный, протянувшийся до самого края отрога. Внизу маячили крыши Сен-Тропеза и раскинулась бухта со множеством яхт. А дальше - Прованс, небо, облачка: обзор на сто восемьдесят градусов, от которого захватывало дух до самых печенок.
До этого они видели только тылы дома. Фасад представлял собой помесь замешенной на высоких вечнозеленых дубах Альгамбры и Малого Трианона в обрамлении королевских пальм. Из полудюжины хитроумно запрятанных динамиков гундосил голос Лео.
- Пожалуйте в кабинет. - Он расположился под зонтом на устланной подушками дневной раскладной кровати и походил на разгоряченного в пылу работы еврейского моржа: весь в бумагах, факсах и мобильных телефонах. - Любите музыку? Помнишь тот номер в Рио? Как вспомню, сразу в глазах обнаженные тела. Что будете пить? У меня "Морской бриз". Ну-ка, искупайтесь. Джон, тебе принесли плавки?
- Спасибо.
- Сам выбирал из своей коллекции, - рассмеялся Лео.
Джон скинул с плеч халат, нырнул в бассейн, проплыл под водой, а голос Ли по-прежнему будоражаще отдавался вверху. Она стояла на берегу и смеялась. Потом распахнула саронг, предстала голой, окунулась в воду и осторожно, чтобы не намочить прическу, поплыла. Повисла у него на плече. Холодные, твердые соски уперлись Джону в грудь. Они поцеловались. Джон сучил ногами по воде за двоих. В первый раз он был способен что-то для нее сделать. Он смотрел, слушал, пробовал на вкус, обонял, осязал, обдумывал, медлил и не находил никакого изъяна.
- Ну-ка, стаскивай эту ужасную тряпку. - Ли потянулась и сняла с него плавки. - Не смущайся. Лео видел вещи и похуже… или получше. В любом случае ему нравится смотреть.
- Ленч. Нет нужды переодеваться. Красивые люди.
Потом Джон лежал на припеке и размышлял, какая привилегия солнце, если человек богат. Лучи льются на него, как Божий нектар, и все вокруг становится мягким и шелковистым. Вот он нежится в тепле, словно невиданный пудинг, пахнет кокосами и бергамотом и от кончиков пальцев на ногах до макушки наслаждается солнцем богатых. Ничто так не шикарно, не размягчающе, не комфортно и не изящно, как жаркий день какого-нибудь мультимиллионера. Не надо думать, будто солнце одно и то же для всех и каждого. В сотне ярдов внизу на дороге рабочие укладывали дренажные трубы, водитель парился в такси, служанка надрывалась с коробкой маленьких баклажанов. Им солнце светило совсем по-другому: резко, колко, безжалостно, ослепительно, иссушающе - нейлоновый товар массового производства с предупреждением о вреде для здоровья, на которое приходится не обращать внимания. Отличаются не богатые, а элементы, в которых они обитают: солнце добрее, вода прохладнее, воздух душистее, земля мягче. Состояние создает лучший, более совершенный, сделанный на заказ мир. Обладая преобразующим все на свете таймшером на солнце, Лео нисколько им не пользовался. Как пылящейся в гараже парой "роллс-ройсов" или незаметным Моне в холле. Удовольствие в том, чтобы всем этим пользовались гости. Лео не отличался от других несказанно богатых людей. Когда все куплено по два раза, наслаждение в том, чтобы созерцать.
Ли тоже не пользовалась солнцем. Она обогнула пол-мира, чтобы с ним побыть, ворчала, если его не "включали" по утрам, но загар - совсем иное дело: он для служанок, жиголо и актрисочек из дневных мыльных опер. Темный оттенок кожи совсем не шик, он говорит о том, что у тебя нет работы и тебя не заботит, что через пять лет кожа станет шершавее, чем у крокодила. Но Джон не был богат и не стремился стать знаменитостью. Он просто лежал, и ему это нравилось; хотел набрать багаж на всю оставшуюся жизнь.
Днем Джон и Ли ездили в Сен-Тропез покупать одежду: широкие брюки типа еврошик, васильково-голубые рубашки, мягкие кожаные мокасины, кашемировый джемпер и патентованный ремень. Ни одну из этих вещей Джон не подумал бы купить и надеть и через миллион лет. Перед обедом он посмотрел на себя в зеркало: джемпер, обволакивающий плечи, тонкие хлопчатобумажные брюки, рубашка с закатанными рукавами - и подумал: если бы я встретил этого человека, я бы его не полюбил и обдал презрением. Такой хмырь мешает прекрасную "Кровавую Мэри", знает, сколько стоят автомобили; его любимый фильм - "Крестный отец", любимый художник - Сальвадор Дали, любимая книга - собственная записная книжка. Он слушает Блонди в машине и способен сбацать макараму. Самый запоминающийся сексуальный опыт у него состоялся в баре в Таиланде с девушкой, оказавшейся на самом деле парнем. Он хороший гость, но плохой хозяин, отличный компаньон, но бездарный друг. У него манеры калифорнийского предпринимателя и душа торговца овечьей шерстью.
- Вот это да, малыш. - Ли показалась из ванной. - Какая трансформация! - Она похлопала его по заду. - Голубой - это твой цвет. Не постричь ли тебя? А теперь хватит пялиться в зеркало.
Обед давали для трех пар гомиков: антиквара, директора звукозаписи и торговца аэропланами и их безмолвных сфинктерогубых дружков - тонких смуглых мальчуганов, взятых то ли надолго, то ли на один сезон. Они поднимали вещи, чтобы взглянуть на их задки, и не подозревали, что с ними поступают таким же образом. На всех были аккуратные хлопчатобумажные брюки, васильково-голубые рубашки, мокасины и патентованные ремни. Джон заметил, но не стал пестовать в себе гнев. Разговор струился в анекдотично-подкорковом духе и голубом ворковании, а кульминацией вечера стала экскурсия по дому.
Безобразный и в высшей степени организованный Лео поманил их рукой и показал, на что способны серьезные деньги. Снаружи дом являл лишь слабый намек на царившие внутри миазмы. Единственный принцип дизайна заключался в том, чтобы любая вещь стоила больше миллиона и была создана человеком по имени Луи. Джон решил: это для того, чтобы Лео приходилось запоминать одно-единственное имя. Он протопал мимо позолоты, мрамора, инкрустаций по дереву, херувимов с ямочками на щеках, Луи Четырнадцатого, Луи Пятнадцатого, Луи Десятого и Луи-хрен-знает-какого.
Они поели цыплят и салат и устроились в библиотеке пить кофе без кофеина из маленьких чашечек Луи. Библиотека оказалась обалденно огромным помещением, естественно, Луи, которое было изъято из недр французского замка.
- Чтобы ее выдрать, пришлось начисто снести чертово здание.
На полках стояли тысячи томов - все в одинаковых кожаных тисненых переплетах. С профессиональным интересом Джон взял в руки одну из книг. Но она оказалась не книгой, а коробкой видеокассеты. Он рассмеялся.
- Мы продаем это сотнями тысяч.
- Взрослые развлечения? Порно? - Джон вспомнил свою каморку, сосредоточенные в ней основы мировой культуры и захохотал.
- Примерно три унции жидкого удовольствия. Три удовольствия за один просмотр. К концу кассеты молофейки хватает на целый бассейн. - Лео покосился на Джона. - Вот почему порно считается хорошим вложением денег. Мы сидим во дворце из застывшей спермы, а построил его Луи.
Точно в двадцать минут двенадцатого богатые гомики и их глянцевообразные куколки отправились домой, и Лео распластался на диване.
- Слава Богу, все позади. Со встречами гомосексуалистов на этот сезон покончено. Извращение - это вопрос генетики. И судьба выбрала меня. Теперь я отправляюсь в кровать, а вы занимайтесь чем хотите.
- Кто такая Петра? - Ли никак не могла восстановить дыхание; грудь судорожно вздымалась и опускалась, бедра блестели от пота и семени. На этот раз секс был совсем не таким, каким Джон запомнил его с прошлого раза - не уютный, не трогательный, не забавный. Они ввалились в комнату и тут же все совершили - яростно, агрессивно, самозабвенно и молча, а за окном в это время пели цикады. Комнату наполнял аромат левкоев и олеандра. Они ворчали, фыркали, дышали друг в друга, грызлись, жали друг друга, по-собачьи кусались, щипались и шлепались. Ли разевала рот, но звук тонул в простыне и его спине. Джон лежал наполовину на ней, потрясенный и изумленный, а она в полузабытьи спросила: - Кто такая Петра?
- Моя девушка.
- Ты ее любишь?
- Нет. А почему ты спрашиваешь?
- Слышала, как ты говорил о ней со своим приятелем, и заинтересовалась.
- Ты первый раз спрашиваешь о моей жизни.
- Извини. Хочешь о ней поговорить?
- Да нет. Хотя да. Мы должны об этом поговорить.
Ли столкнула его с себя и пошла в ванную.
- Говори.
- М-м… Не знаю… Я немного стесняюсь. Мы провели с тобой уик-энд. Все было прекрасно. Потом ты вернулась к своей жизни, а я к своей. Но вот ты снова объявилась из сказки, и мы оказались во Франции в Зазеркалье у Луи.
- Ты недоволен? - Ли вернулась в комнату и поцеловала Джона в грудь.
- Нет-нет. Дело не в этом.
- А в чем?
- Ты вернулась в свою жизнь, а я не сумел. Хотя старался. Но ничего не получилось. Там все превратилось в хлам. Я не могу жить, как жил, а ты можешь.
- Могу.
- Твоя связь со мной - развлечение, забава или что там еще. А моя с тобой - опустошение.
Ли провела ладонью Джону по лбу и ничего не ответила.
- Я не жалуюсь. Я хочу быть с тобой, но желаю знать, что получу взамен своей прежней жизни. Скажи, почему ты вернулась?
- Я вернулась, потому что оказалась в Европе. Потому что мы с тобой здорово проводили время, потому что с тобой легко, и я решила, что это будет приятно. Джон, что ты мне хочешь сказать? - Ли закурила и подошла к окну. Джон заметил небольшой просвет между ее бедрами. - Ты поэт и работаешь в книжном магазине. А я кинозвезда - одна из самых знаменитых женщин в мире. Итог не одинаковый, баланс не сходится. И так всю жизнь: одноклассники, однокашники по колледжу и остальные приятели никогда не были мне ровней. Каким бы человек ни выставлялся и как бы мы ни сделались близки. Как ты думаешь, почему знаменитые люди женятся друг на друге? Совсем не обязательно случайность, что звезды находят спутника в мире звезд - это поиски равного. Но ничего хорошего в этом нет. Один из двоих всегда весомее, значимее, популярнее. А если есть значительная разница в весе, это раздражает больше всего. Когда супруги в одном и том же бизнесе, возникает ревность, улыбчивое состязание, появляется ощущение вины, человек потакает своим чувствам, наконец, уходит в скорлупу, и ситуация становится невыносимой. Знаешь, я чуть не вышла замуж за Карлоса. Его отец был президентом, и он сам готовился к президентству. Его дом был единственным из всех мест, где я бывала, где висело больше фотографий моего дружка в кафешках, чем меня. Я думала: у него армия, он вздрючивает людей - это весомо, может составить равенство. Но ошиблась. За пределами Эль-Пайнэпл-Кэнери он оставался моим придатком и оказался полным кретином. Мне стоило бы выйти замуж за папу римского. Понимаю, что ты ждал не такого ответа, но не могу застраховать твою жизнь от падающих звезд.
- Ты будешь обо мне вспоминать, когда уйдешь? Извини, не хочу показаться настырным, но если это фильм, пропала какая-то страница сценария.
- Да, я буду о тебе вспоминать. - Сигарета мелькнула в темноте, Ли подошла и легла сверху, оперлась на локоть, их лица сблизились. - Я вспоминала о тебе, скучала и не могла понять, почему ты не звонил.
- У меня не было твоего номера телефона. И потом, знаешь, продавцы не звонят кинозвездам.
- Понимаю, чего ты хочешь. - Ли поцеловала Джона. - Констатации намерений, договора. Но я не могу тебя удовлетворить. Да это было бы бессмысленно. Тем не менее, со своей стороны, готова сказать тебе две вещи. Возможно, они тебя немного ублажат. Первая: я умею ладить с очень немногими людьми. Это звучит дико - ведь я Задница года в четырнадцати странах, самая кассовая в мире актриса. Но большинство мужиков - нетрахабельные: охотятся за моими деньгами, за моей славой или просто пестуют собственное эго. Тебе ничего из этого не нужно. Может быть, я ошибаюсь, но думаю, что права. Так вот, я знаменита, а ты редкий экземпляр. А редкость - та же звездность.
- А вторая вещь?
- Вот тебе и вторая. Мне было с тобой хорошо, как в последнее время ни с кем другим. Я хочу тебя еще и еще, хотя не стоило бы так говорить. А это тоже большая редкость.
- Я тоже.
- Естественно. Покажи мне мужчину, который не запал бы на меня.
- Нет. Они возбуждаются на кинозвезду. А я вожделею тебя - такую, какая ты есть, реальную.
- Голливудский сироп. Нет никакой другой Ли Монтаны. Не ищи во мне ничего скрытого - меня, тихую, любящую дом, шьющую, моющую посуду. Это все миф, выдумки моих пиаровцев. Закрой глаза. - Она поцеловала его два раза. - Ну вот, а теперь отгадай, которая была кинозвезда? А которая простая домашняя девушка?
- Запросто. А теперь ты закрой глаза. - Джон тоже поцеловал ее два раза. - Который был поэт, а который продавец?
- А не желает ли твой поэт опять потрахать мою кинозвезду?
Джон проснулся словно от толчка. Где, черт побери, он находится? Он же опоздает на работу. И тут увидел льющееся сквозь открытое окно солнце, и его озарило, что он на юге Франции с кинозвездой и парой новых, с иголочки плавок. Он тихонько поднялся и спустился в ванную. День выдался ясным, тихим и теплым. Джон лежал на спине и думал: сколько бы барахла ни навалила на него судьба, надо постараться, чтобы этот миг врезался в его память. Потому что он того стоил. Он вернулся через сад, сорвал китайскую розу и отправился завтракать.
- Доброе утро, мистер Дарт, - поприветствовал его аккуратный и отутюженный Каспер-все-уже-в-порядке и проинформировал по поводу буфета: - Натуральные соки: апельсиновый, грейпфрутовый, манго; разнообразные хлебцы, свежие фрукты: гуава, папайя, дыня; тосты, бриоши, круассаны, датские пирожные, кофейный торт, сливочный сыр, джемы: земляничный, абрикосовый, малиновый; мармелад, мед, кофе, чай, настойки.
- "Стоп, стоп! - раздался голос Молли".
- Что?
- Извините. Шутка. "Ветер в ивняке". Рэтти описывает пикник.
- Я напоминаю вам Рэтти?
- Нет-нет, нисколько. Не обращайте внимания. - Но было ясно, раз он это сказал, у него определенно возникли мысли о Рэтти.
- Что-нибудь приготовить?
- Нет. И так все божественно.
- Яйцо? Может быть, омлет?
- Пожалуй.
Пара десятков газет со всего света лежали на приставном столике. Джон взял "Таймс" и налил себе кофе. Он никогда не читал дома "Таймс", но за границей почувствовал, что вроде как обязан это делать. Вышла позевывающая Ли.
- Привет. Тебя не было рядом, когда я проснулась. Я уж решила, что ты меня бросил.
- Доброе утро, мисс Монтана. Надеюсь, вы хорошо спали. В качестве буфета у нас натуральные соки: апельсиновый, грейпфрутовый, манго; разнообразные хлебцы, свежие фрукты: гуава, папайя…
- Угомонись, Каспер. Не надо полного списка.
- Разумеется, мадам. Хотите что-нибудь с кухни?
- Да. Нож. Буду тебя колоть. Подай мне кофе.
- Ваш Федеральный экспресс, мадам.
Ли с закрытыми глазами отхлебнула кофе, затем разорвала пакет. Рядом лежало много других свертков, факсов и упаковок с ленточками.
- Хорошо. Это тебе. Подарок. - Она перебросила пакет Джону.
- Подарок? Мне?
- Для образов Ширли Темпл слишком ранний час. Разверни.
Внутри оказалось портмоне - из крокодиловой кожи, темно-коричневое, почти черное. Бока блестели, как французская полировка.
- Ли, восхитительно! Как любезно с твоей стороны и предусмотрительно.
Внутри оказалась визитка магазина на виа Монте Наполеоне в Милане и платиновая карточка "Америкэн-экспресс". Джон вынул ее из кармашка.
"Джон Дарт, эсквайр".
- Не понимаю. - Он провел пальцем по выпуклым буквам. - Это неудобно. Я не могу… Не хочу.
- Джон, перестань. Я хочу, чтобы ты взял. В этом нет ничего дурного. Тебя не покупают. Просто будет проще, если ты сможешь сам платить за покупки. И тебе приятнее. Дело пустячное. Свою карточку я постоянно теряю. А так мне не придется думать. Пойми правильно.
- Ли, я в самом деле не могу.
- Джон, это всего лишь деньги. Как бы ни сложились между нами отношения, наша связь обойдется тебе куда дороже, чем мне. Там кое-что еще.
Он пошарил в кармашке и обнаружил черно-белую фотографию: они целовались с Ли во всполохе вспышки - его рука на ее затылке, ее у него на груди.
- Рядом с отелем. Это тот папарацци. Ты видела этот снимок в газете.
- Естественно. Лучший кадр из всех, где я с кем-то целуюсь.
- А было много?
- А что, римский папа, по-твоему, гадит в лесу?
- Постой-ка, если ты просматривала газеты, то должна знать, кто такая Петра?
- Ужасная, вредная маленькая бестия. "Он бросил силиконовую девку, чтобы остаться со мной". Я чуть было не прилетела обратно, чтобы выцарапать ее крысиные глазки.
- Значит, ты обо мне думала.
- Я же тебе говорила.
- И была недовольна Петрой.
- Конечно. Она интригующая сучонка.
- О ком это вы рассуждаете? Тащите ее сюда. Мне кажется, она принадлежит к моему типу людей. - Явление Лео оторвало бы от завтрака целый лагерь беженцев: мокрый и явно разгоряченный, в кафтане от Версаче, который то прилипал к телу, то обнаруживал множественные выпуклости и расщелины. Он походил на прачечный мешок Луи Тридцать Первого.
- Это моя девушка.
- У него еще и девушка! Бесчленный поэт, у которого с одного боку девушка, с другого Ли Монтана! Ты умеешь устраиваться.