Глава шестая
1
Суд должен был начаться в десять утра, пригласили по повестке и Виктора как свидетеля. Нина вдруг занервничала, словно судить должны были не Владимира Сольцева, а ее. Прежде ей никогда не приходилось бывать на судебных заседаниях. Но Виктор заглядывал в суд из любопытства, когда слушали разные дела, связанные с событиями в городе, о которых так много шумели, особенно о деле бывшего председателя исполкома Шумилова, снискавшего себе славу хорошего и доброго человека, радевшего за красоту и благоустройство города, но вдруг оказавшегося взяточником, да еще замешанным в торговых делах фирмы "Океан".
Вспоминая, как шел процесс, Виктор говорил Нине: это такая тягомотина, что порой от нее тошнит. Зачитываются какие-то справки, длинные документы, и лишь очень знающий человек способен их понять. Это только когда само событие описывается в газете, читать бывает интересно, а слушать - не лучше какого-нибудь занудного профсоюзного собрания. Но Нина подумала, он говорит все это ей, чтобы она успокоилась, ведь ей самой ничего не грозит. Да если бы он знал, что она так будет беспокоиться, то можно было бы найти представителя, который бы давал за нее ответы, то есть представлял бы на суде интересы потерпевшей. Уверенная речь Виктора все же не погасила волнения, ей вдруг начало казаться: там, в суде, может случиться нечто противное, непредвиденное.
На улице шел дождь, нужно было ехать в куртке, брать зонт, до автобусной остановки не так уж близко, и она собиралась вяло. Виктор терпеливо ждал.
- Надо наконец с этим покончить, - неожиданно резко сказал он. - А то уже все осточертело!
Она удивилась его тону, спросила:
- Ты перестал ненавидеть этого министерского сынка?
- Просто он мне стал безразличен, - ответил он, и на лице его вдруг вздулись желваки. - Столько всего сплелось. А я хочу… честное слово, я хочу простой, нормальной жизни.
- У нас она и так нормальная.
- Нет. И ты это знаешь… Я хочу, чтобы ты перестала жить в беспокойстве и занималась бы своим делом как хотела.
- Я становлюсь тебе в тягость? - ахнула она.
Он посмотрел на нее сузившимися глазами, быстро шагнул к ней, обнял.
- Дурочка, - прошептал. - Ты ничего не поняла… Я ведь люблю тебя и хочу, чтоб все наконец отсеклось, что мешает нам быть вместе.
Но в ней внезапно вспыхнула злость, она была неожиданна для нее самой, скорее всего, родилась из-за нервозности, и потому она чуть не отпихнула его.
- Не надо меня жалеть… Не надо! Мне становится противна вся эта жалость!
Он некоторое время смотрел на нее, но вдруг рассмеялся, да так громко, и тоненькие складки образовались у его рта. Смех его обескуражил ее, она растерянно спросила:
- Ну, что ты?
- А ничего, - сказал он весело. - Понравилось, как ты ругаешься. Прежде не видел… Ну, хватит суетиться, собирайся, и поехали.
И она сразу успокоилась от его властного тона, мельком подумала: а он умеет ее укрощать - и тут же стала надевать куртку, он ей помог. Но чтобы показать свою непокорность - хоть и сама понимала, что делать это вовсе ни к чему, - пробурчала:
- Ишь, диктатор нашелся.
Это еще больше его развеселило.
Они вышли под дождь, направились к автобусной остановке, надо было двигаться ближе к домам - проносившиеся мимо машины невольно выбрасывали на тротуар струи мутной воды, скопившейся на проезжей части. Серые мятые облака низко висели над пролеском и высокими домами, стекало с листьев, из водосточных труб, пахло гнилым деревом. Было неуютно и противно, и все сильнее возникало желание вернуться назад, домой, бог с ним, с этим судом, нужен он ей сейчас!.. Слишком уж все круто сплелось в последнее время в ее жизни, судьба словно не давала передышки, обрушивая одну беду за другой, и пока не было никакой ясности, как не было просвета в этом набухшем влагой, опустившемся к земле небе. Мутный поток событий увлекал ее за собой вопреки желаниям, и не стало возможности сопротивляться ему.
Нина все еще не пришла в себя от смерти Слюсаренко и Климовой, смерти, похожей на слепое самоубийство. Все это жило в ней и не отпускало, а теперь этот суд, где ей предстоит встреча с человеком, из-за которого она ходит до сих пор с палочкой, встреча с каким-то министерским избалованным сынком. Ее заставят заново мысленно переживать ту тяжелую ночь, когда она чуть не рассталась с жизнью… Зачем это все? Чтобы восторжествовало правосудие? А она-то кто на этом торжестве? Человек, обуянный жаждой расплаты, отмщения?.. Но после смерти Слюсаренко что-то изменилось, она сама еще не могла осознать, что именно.
Когда они подходили к зданию суда, то издали Нина увидела оранжевую "Волгу". Вот в этой машине приезжал к ней Слюсаренко и надменная мать насильника, уверенная в себе, в своей правоте. Наталья Карловна тогда ничего не добилась, в Нине только усилился протест, она и схлестнулась из-за этого со Слюсаренко, сказала, что не будет вытаскивать его кореша, а потом оказалось - Слюсаренко этого и не нужно было… Его страшные слова "мы живем в мертвой зоне" вошли в нее как заноза и после его гибели оттеснили все на второй план. А если в самом деле Слюсаренко прав? Если прав, то зачем, зачем все эти битвы, вся эта направленность на торжество справедливости? Ведь в пустоте ее и быть не может… И все же в ней не было уверенности в правоте Слюсаренко. Он был одинок, этот сын полицая, не признающий никаких моральных принципов. Однажды он так и ляпнул: "Да ее нет, вашей морали, ее и быть не может среди глобальной лжи!" Тогда она просто не воспринимала его слов и только сейчас задумалась над ними. Как же он мог жить вообще на этом свете, талантливый человек, с такой зияющей раной в душе?
Виктор ввел ее в небольшую комнату, где стояло несколько скамей, стол на возвышении. Пахло мокрой одеждой, люди или сидели в ней, или, сняв с себя, положили на свободную скамью, стоящую в углу.
Из-за стола поднялась совсем юная девушка в красной шерстяной кофточке.
- Вы Самарина? - спросила она чуть шепелявым голосом.
- Да.
- Ну хорошо. - Она что-то пометила в папке и сразу же направилась к двери, обитой коричневым дерматином.
Едва она вышла, а Нина села, как за спиной ее послышался гул голосов, но оборачиваться она не стала. Впереди за столиком сидел круглолицый человек в дорогой замшевой коричневой куртке, разложив перед собой множество бумаг, а напротив него в форме неподвижно застыл прокурор - это Нина поняла сразу - со щетинкой усов под плоским носом и желтенькими волосиками на голове, неопределенного возраста.
Едва она успела это разглядеть, как коричневая дверь отворилась, через нее под охраной двух милиционеров вошел Сольцев, он шагнул решительно к загородке, худощавое его лицо мало изменилось, глаза были жесткими. Никто и опомниться не успел, как к нему метнулась тонкая, гибкая женщина - Наталья Карловна, и Сольцев сразу же склонился к ней, а она звучно его поцеловала.
- Назад, гражданка! - зло окликнул ее милиционер.
И тут же раздался тонкий голосок девчушки в красной кофте:
- Встать! Суд идет!
Все поднялись, поднялась и Нина, опираясь на палку. На председательское место села простоватая женщина, ее лицо выглядело безразличным и усталым, а справа и слева от нее - двое мужчин, один пожилой, со множеством орденских планок, другой молодой, спокойный, с конопатым лицом.
Дальше все пошло так, как Нина не раз видела по телевидению в передаче "Человек и закон". Председательствующая, окая, сообщила, что слушается дело гражданина Сольцева Владимира Николаевича о нанесении тяжких телесных повреждений гражданке Самариной Нине Васильевне. Бесстрастным голосом судья разъяснила права каждого, спросила, нет ли отводов составу суда. Нина никого из этих людей не знала и ответила: "Нет". Потом попросили выйти из зала свидетелей, и Виктор, пожав Нине руку, встал и пошел к выходу.
Она почувствовала себя одинокой, беспомощной, вспомнила, что в словах судьи не было слова "насилие", и ей подумалось, что так и надо, так даже лучше, а то слово это вызывает скверные ассоциации у тех, кто сидит в зале. Оно все равно пятном прилипает к женщине.
Когда начался допрос свидетелей, первым вызвали Виктора. Он стоял невысокий, плотный, чуть сутуловатый. Нина сразу же почувствовала, как он пытается освободиться от напряжения. Судья монотонным голосом произнесла заученные слова предупреждения об ответственности за дачу ложных показаний, а потом попросила рассказать, как Виктор обнаружил потерпевшую, - ведь это он вызвал "скорую".
Виктор покусал губы, потом спокойно начал рассказывать, как обнаружил окровавленную Нину и все, что происходило дальше. Его слушали, не перебивая, а когда он закончил, адвокат в замшевой куртке приподнял карандаш, судья согласно кивнула ему.
- Почему вы в такой час поднялись с постели?.. Вас кто-то позвал?
- Да. Это сделал Поздняк, автослесарь. Он донес Самарину до моего дома.
- Почему до вашего?
Виктор усмехнулся, ответил просто:
- А вы спросите это у него.
Пухлое лицо адвоката расплылось в улыбке, он весь был повернут к Виктору благожелательностью.
- Но я бы хотел это услышать от вас, - мягко сказал он. - Ведь Самарина ехала из Москвы к вам. Не так ли?
- Именно так.
- Как же Поздняк об этом узнал, если Самарина находилась в беспамятстве?
- Поздняк видел Нину у меня и раньше, как видели ее и другие. Это непонятно?
- Вот-вот, - почмокал приятно губами адвокат и прищурил глаза, словно прицелился. - Нина Васильевна Самарина жена вам или…
Виктор одернул куртку и с подчеркнутым спокойствием сказал:
- Я не понял, что вы имеете в виду под словом "или"?
- Я ничего не имею в виду. Я спрашиваю.
- А я отвечаю: невеста. Нина Васильевна Самарина - моя невеста, и мы намеревались с ней вступить в брак. Но все это приостановилось из-за того, что ее изувечил Сольцев.
Судья хотела, видимо, его прервать, но он не дал и, чуть повысив голос, сказал:
- Намерения наши не изменились. Мы подали заявление в загс.
Адвокат развел руками и с приторно вежливой улыбкой сказал:
- Примите мои поздравления.
Судья спросила, есть ли еще вопросы, адвокат и прокурор ответили, что нет, и тогда Виктор сел рядом с Ниной. Она сразу почувствовала себя бодрее, ощущала уверенность Виктора. Он улыбнулся ей. И эта его улыбка показалась сейчас важнее всего. Ей все сейчас в нем нравилось: как он держался, как сумел с достоинством ответить адвокату, оградив Нину от какой-либо двусмысленности. "Все-таки он надежный. По-настоящему надежный".
В это время вызвали Поздняка, невысокого человечка, который смотрел на всех испуганно, то и дело приглаживая волосы, и рассказывал, заикаясь, о том, как обнаружил Нину. Ему тоже задавали вопросы, но Нина не вникала в их суть. Затем появилась заправщица автоколонки Клава, бойкая, напористая. А потом и кассир. Но Нина, пока их допрашивали, словно отрешилась от происходящего, словно все, кто находился в этом зале, пахнущем мокрой одеждой, ее вовсе не касались. Она была зрительницей, а может быть, невольной участницей какого-то запланированного, предусмотренного заранее действа, и надо было только ждать, когда оно закончится. И так длилось долго, пока ее не вывел из этого состояния голос адвоката:
- У меня вопрос к потерпевшей.
Нина повернулась к нему, судья показала ей жестом, чтобы она поднялась. Нина и сделала это, опираясь на палку.
- Будьте любезны, - потеребив пальцем губу, спросил адвокат. - Вы сами попросились в машину Сольцева?
- Конечно.
- Он предупредил вас, что ему придется сделать круг, чтобы подвезти вас?
- Да.
- А ведь можно было ехать автобусом. А это для вас удобней. Не так ли?
- Автобуса не было… К этой электричке почему-то никогда не приходит автобус.
- Да, конечно, - согласился адвокат, - но через десять минут автобус бывает. Он идет из Володькова. И как мне сообщили на автостанции, рассчитан, чтобы взять пассажиров с последней электрички.
- Такого автобуса нет.
- Прошу прощения, - приподнялся адвокат, - вот официальная справка о расписании автобусов из Володькова. Кроме того, время его прибытия на станцию указано на таблице, прикрепленной к столбу. Но дело не в этом. Я понимаю, вам хотелось добраться быстрее. И если вы попросились к Сольцеву в машину, то, видимо, он вызвал у вас доверие?
- Вызвал. Иначе я бы к нему и не села.
- Тогда все-таки что же произошло в машине, если вы решились выпрыгнуть на ходу?
- То, что случилось, я показала на следствии. Могу подтвердить и сейчас. Он не только стал ко мне приставать, но когда я оказала сопротивление, вытолкнул меня на ходу. А дальше…
- Вы плохо помните. Не так ли? - помог ей адвокат.
- Да… Я ударилась головой, а потом - нога… Но все это я уже говорила, все это есть в деле… Вы что, не знаете, сколько я пролежала в больнице?
- Видите ли, Нина Васильевна, - мягко улыбаясь, проговорил адвокат, сейчас он ей напомнил мурлыкающего кота. - Экспертиза не подтверждает, что к вам применено было насилие… Более того, есть заключение, что все травмы вы получили в результате падения. Ну, еще машина задним колесом проехала по вашей ноге, а этого водитель мог и не видеть… Если вам тяжело стоять, то, я надеюсь, суд разрешит сесть. Ну, так вот. Нет, подождите, я еще не сформулировал вопроса: не выставили ли вы Сольцеву какого-нибудь требования, а он с ним не согласился, и тогда вы…
Но она не дослушала его вопроса, внезапно все в ней взбунтовалось, она сказала резко:
- Я не видела актов экспертизы! Кто ее проводил? Когда? Я вообще не видела никаких документов. Почему я должна вам верить?
- Мы ведь начали с обвинительного заключения, - сказала судья.
- Значит, я этого не поняла. Вы что-то там читали, но… - Теперь голос ее набрал силу, она явно чувствовала, происходит что-то не то. Сольцев сидел неподвижно и смотрел на нее немигающими глазами, словно внутренне удивлялся ее крику. Она передохнула и выпалила: - Я требую, чтобы меня ознакомили с нужными документами.
Судья склонилась сначала к одному из заседателей, потом к другому и объявила:
- Суд, посовещавшись на месте, решил сделать перерыв, чтобы дать возможность гражданке Самариной ознакомиться с обвинительным заключением.
- И актами экспертизы! - выкрикнула Нина.
- Они будут зачитаны. Перерыв.
Судьи поднялись, и в это же время милиционеры поспешно увели Сольцева. Нину подозвала девушка в красной кофточке, предложила сесть радом и подала ей несколько листков бумаги. Они были подписаны следователем. Нина вспомнила этого человека с унылым, безразличным лицом в очках, стала читать. Написано все было каким-то корявым языком, Нина с трудом понимала, о чем идет речь, потом, когда вчиталась в эти казенные строки, то сообразила: поначалу подробно описывалось, что в таком-то часу, в таком-то месте гр. Сольцев, подвозивший от электрички гр. Самарину, решил сократить путь к месту доставки пассажира, свернул на проселок, и в это время гр. Самарина, решив, что гр. Сольцев сделал это со злым умыслом, вцепилась в руль автомобиля, завязалась борьба, в результате которой гр. Самарина сначала выбросила свою сумку, а затем выпрыгнула на ходу из машины. Гр. Сольцев не оказал помощи пострадавшей, уехал, что является отягчающим его вину обстоятельством, однако гр. Сольцев находился в нервном возбуждении, не мог видеть, по его уверению, какие травмы нанес потерпевшей. Тут же, как бы мимоходом, упоминалось о том, что Нина высказывает другую версию, что гр. Сольцев пытался применить к ней насилие, но расследование на месте преступления, медицинское заключение, обследование машины не подтверждают этой версии. Медицинская экспертиза указывает: в результате сильного сотрясения мозга гр. Самарина могла потерять память и события, изложенные ею, являются плодом этой искаженной памяти.
А во второй части бумаги указывалось, что гр. Сольцев является серьезным научным работником, никогда к суду не привлекался, характеризуется по месту работы с абсолютно положительной стороны, такую же характеристику дали ему соседи по жилью и институт, который он закончил. Исходя из всего этого, ему предъявлено обвинение по статье сто четырнадцатой УК РСФСР, часть первая, что означает неосторожное тяжкое телесное повреждение.
"Вот это да!" - ахнула Нина. Получалось, во всей этой истории виновата она сама, что вовсе и не кидался на нее этот узколицый зверюга, вовсе не он сильным ударом вышиб ее из машины, и она едва увернулась, чтобы не быть раздавленной. "Да он ведь убить меня хотел, сволочь!" Кто составлял эту бумагу? Ах, да, этот самый следователь с потертыми обшлагами пиджака, с вялыми губами и безразличным лицом. Он и приходил-то к ней в больницу раза два, давал подписывать бумаги… Ведь однажды Нина уж задумалась, что Наталья Карловна вполне могла сломать такого простофилю. Да не простофиля он! Обычная суконная рожа, которая, конечно же, может клюнуть на деньги.
Но Нина тут же заставила себя успокоиться, ведь все же следователь не отрицает вину Сольцева, он обвиняет его в нанесении тяжких телесных повреждений… Ну и что? Разве в этом он должен обвинять? А врачи? Как могли они утверждать, столько раз осматривая ее, что на ней не было следов насилия? А синяки от удара кулаком, а исцарапанное лицо?.. Вежливые, серьезные врачи. Они могли ошибаться, но так… Ведь они специалисты. К черту их! Никому нельзя верить! Судья читала бумагу торопливо, проборматывая слова. Почему? Нине, в конце концов, плевать на Сольцева. Пусть он живет как хочет, пусть хоть выйдет с автоматом на дорогу и перестреляет первых попавшихся, если ему это так нужно. Но ведь сейчас вовсе не в нем дело, а в откровенной лжи. "Глобальной лжи", как сказал Слюсаренко. Что же, она должна примириться с нею?
- Вы закончили? - спросила девушка в красном, взяла бумагу и вышла.
"Надо было нанять адвоката", - подумала Нина. Но она шла на суд, где должны были по справедливости разобраться во всем и осудить виновного. А сейчас?.. Она сама, выходит, виновата перед собой? Экая мерзость! Какой чудовищный подлог!
Опять прозвучало: "Встать, суд идет", и Нина увидела, что зал уж заполнен, Сольцев сидит на своем месте с тем же уверенным, неколебимым видом, и женщина-судья спросила уныло:
- Гражданка Самарина, ознакомились?
- Да, - сказала Нина и взорвалась: - Все, что там написано, - неправда, все подтасовано!
Судья тут же твердо произнесла:
- Сядьте. Я не дала вам слова…
- А я от вас его и не прошу! Если все пойдет так дальше, я покину зал. Судите вашего обвиняемого без меня.
- Сядьте и успокойтесь, - уже мягче сказала судья. - Ваши интересы защищает государственный обвинитель. А он еще не сказал своего слова. Следственное обвинение - это не приговор. Мы ищем истину и должны ее найти.
- Ищите, - согласилась Нина и села.
Она словно оглохла на какое-то время, однако услышала, как адвокат попросил зачитать акты экспертизы. Их стал читать низенький человечек, который несколько раз приходил к ней в палату, осматривал. Читал он нудно и длинно, в бумаге говорилось, что им были исследованы медицинские документы, исследованы нанесенные телесные повреждения. Он произносил много непонятных слов, однако вывод Нине был ясен: ей нанесены тяжкие телесные повреждения, но невольно.
- И вам не стыдно, доктор?! - выкрикнула Нина.