- Алекс… - нерешительно начала я. - Помнишь, я говорила тебе, что у моих родителей была пекарня?
Это единственное, что я ему рассказывала, когда он расспрашивал обо мне. Единственную безопасную деталь, которую я могла сообщить. Алекс кивнул, подняв лицо к солнцу.
- Ты помогала готовить меренгу, - сказал он.
Я сглотнула.
- А еще я помогала маме подняться с пола каждый раз, когда она находилась в отключке. - Я не сводила глаз с лица Алекса, чтобы точно знать, какое впечатление производят на него мои слова. - Она была алкоголичка, - продолжала я, - южная красавица до кончиков ногтей, но алкоголичка.
Он смотрел прямо на меня, но я не могла ничего прочесть по его лицу.
- А твой отец?
Я пожала плечами.
- Он велел мне о ней заботиться.
Его рука медленно приблизилась к моей щеке, его прикосновение было даже горячее моего стыда.
- Зачем ты мне об этом рассказываешь?
- А ты зачем мне о себе рассказал? - прошептала я.
Алекс заключил меня в объятия и так крепко прижал к себе, что наши сердцебиения слились в одно.
- Потому что мы два сапога пара, - сказал он. - Ты создана для того, чтобы заботиться обо мне, а я стану заботиться о тебе.
Сначала я противилась этой мысли, но потом погрузилась в утешение, которое он предлагал. Было приятно хотя бы ненадолго почувствовать чью-то заботу. Было приятно, когда тебя защищают, и самой все оберегать.
Услышав раскаты грома, мы быстро сели. На небе не было ни облачка. Неожиданно рядом с нами материализовался Джума с биноклем.
- Вон там, - показал он пальцем туда, где на горизонте образовалось серое облако во плоти и крови.
Слоны двигались с ленцой, один тяжелый шаг перетекал в другой. Их шкуры выглядели древнее, чем пергамент, их уставшие глаза моргали от пыли. Время от времени один из слонов поднимал хобот и ревел - высокий трубный звук размером в две четверти.
Несколько минут спустя появилась группа жирафов. Их уши, казалось, едва не касались низких белых облаков. Я слышала, как Алекс затаил дыхание, когда один жираф отделился от стада и зашагал в нашу сторону. Его ноги чуть сгибались в коленях и выпрямлялись, издали напоминая ходули. Он был цвета карибского песка, с пятнами на спине и боках. Жираф потянулся к растущему над нами дереву и начал срывать с него листья.
Слоны стали трубить энергичнее и выстраиваться, как для канкана. Жирафы на своих ногах-ходулях пересекли долину. Когда остался только шелест травы, я безошибочно различила рев льва.
Он двигался с ленивой грацией победителя, и его грива топорщилась вокруг морды подобно кольцу огня. Немного позади, держась в тени самца, шла львица - похудее и не такая лохматая. Она подняла глаза, напоминающие морскую лазурь, и, не издав ни звука, обнажила клыки. Алекс сжал мою руку.
Львы остановились лишь на секунду, почуяв наш запах. Они медленно пересекали равнину, теперь уже рядом. Интересно, а эти животные связаны на всю жизнь? Но вот воздух, казалось, раздвинулся, и они исчезли так же тихо, как и появились. Мгновение я смотрела на место, где они стояли, пытаясь представить, как такие прекрасные создания могут быть столь жестокими.
- Давай останемся здесь, - негромко предложил Алекс, - построим хижину на краю долины и будем смотреть, как у нас на заднем дворе бегают львы.
Я улыбнулась.
- Давай, - согласилась я. - А своего "Оскара" получишь по спутниковой связи.
Мы сложили одеяло и забрались в машину. Нога Алекса прижималась к моей ноге. Джума завел мотор, и, подскакивая на колдобинах, мы поехали домой.
На съемочной площадке Джон оставил для нас джип и корзинку для пикника с жареным цыпленком и свежим хлебом. Мы с Алексом полчаса сидели в молчании у палатки, глядя, как заходящее солнце тает за воротом наших рубашек и нагревает землю между нами. Стояло начало сентября, невыносимая жара.
- Знаешь, чего мне не хватает? - спросила я. - Почему я скучаю по родине?
Алекс покачал головой.
- Мне не хватает смены времен года. Не хватает снега.
Я закрыла глаза, пытаясь в этой удушающей жаре представить свои синеющие от холода пальцы и ресницы, на которые падают первые снежинки.
- Один из моих домов находится в Колорадо, - сказал Алекс. - Возле Аспена. Поедем туда зимой. Я повезу тебя посмотреть на снег.
Я повернулась к нему. Неужели мы будем вместе этой зимой? Мысленно я вернулась ко льву, молча бредущему по колючей траве, за которым следует его львица.
- Да, мне бы хотелось поехать.
Я знала, что он тоже думает о львах, о других животных, под ногами которых содрогалась земля. Когда солнце закатилось за край далеких холмов, Алекс нагнулся и поцеловал меня.
Совсем не так, как раньше, - никакой нежности, никакого спокойствия, никакого смакования. Он страстно прижался ко мне губами, навалился на меня всем телом - дико, примитивно, запретно. Он расстегнул на мне рубашку и просунул под нее руку. Провел ладонью по бюстгальтеру, сжал грудь.
- Все в порядке? - прошептал он.
Я знала, что к этому все идет; знала с той минуты, как он распрощался со мной у двери гостиницы в первый вечер. И хотя у меня не хватало опыта, как он мог бы ожидать, хотя я не владела ни хитростями, ни уловками, как другие женщины, остановить его я уже не могла, как не могла заставить свою кровь течь в обратном направлении.
Я кивнула и ощутила, как он снимает через голову рубашку, при этом одна его рука оставалась на моем теле, поглаживала мою спину, расстегивала лифчик, убирала волосы с лица. Он поднял меня на руки, понес в палатку и уложил на узкую койку. Опустившись на колени на голый деревянный пол, он снял с меня кроссовки и носки, потом стянул с меня шорты и белье.
Щеки у меня горели. Я потянулась за одеялом, чтобы прикрыться, но мы находились на съемочной площадке и никакого одеяла здесь не было. Я попыталась закрыться руками, но Алекс обвил моими руками свою шею и поцеловал.
- Ты прекрасна, - прошептал он.
Алекс нежно провел по моему телу кончиками пальцев, так незрячий человек изучает лицо собеседника. Я едва не задохнулась от его прикосновений и почти поверила, что на самом деле так красива, как ему кажется.
Я не знала, как к нему прикоснуться, как вообще себя вести, но, похоже, Алексу это не мешало. Он разделся, мой взгляд был прикован к его телу. Я поняла, что смотреть на Алекса - это как смотреть на солнце: этого делать не следует, потому что, отвернувшись, ты уже ничего вокруг не видишь.
Когда его рот прильнул к моей груди, я услышала звук собственного голоса, или это поднялся ветер? В палатку вползла темнота, окутывая нас, и я могла только различить серебро тела Алекса, залитого лунным светом, почувствовать, как его кожа прилипает к моей. Его рука двигалась у меня между ног, слова падали мне на лицо, и я закрыла глаза.
Я увидела Серенгети, где обитали животные, жившие там много лет назад. Они чирикали, свистели и кричали по ночам; они двигались размеренным парадом. Над головой - мириады звезд, которые проникали мне под кожу, раздувались, горели и рвались на свободу, которая наступала лишь тогда, когда Алекс входил в меня еще глубже.
Когда я наконец перестала дрожать, дрожь стала бить Алекса. Он выкрикнул мое имя и взглянул на меня глазами льва.
- У тебя это в первый раз… ну, понимаешь? - прошептал он.
Я обиженно отвернулась.
- А разве не понятно?
Алекс улыбнулся.
- Ты на меня смотришь так, как будто я только что закончил создавать небо и землю.
Я пыталась оттолкнуть его, чтобы между нами образовалось хоть немного пространства. Теперь, когда все случилось, я уже не была уверена, что следовало это допускать.
- Прости, - пробормотала я. - У меня было не очень много мужчин.
Алекс, продолжая меня обнимать, повернулся на бок.
- Знаю, - ответил он.
Я зарделась, думая о женщинах, с которыми он, должно быть, переспал; о том, насколько они интуитивно лучше знали, что делать. Он приподнял мой подбородок, заставляя посмотреть на него.
- Я не то хотел сказать. Я хотел сказать, что чувствую, что ты моя. - Он нежно меня поцеловал. - В конце концов, ты не будешь заниматься этим со многими мужчинами.
Он улыбался, произнося эти слова, но еще крепче властно сжал губы, как будто я собиралась куда-то сбежать. Я нерешительно провела пальцем по его груди и почувствовала, как он зашевелился внутри меня. Я крепче сжала бедра и услышала, как он застонал.
- Господи, - прошептал он, - что ты со мной делаешь…
Я сделала вид, что отстраняюсь от него.
- Откуда мне знать, что ты не играешь? - спросила я.
Алекс усмехнулся.
- Касси, - ответил он, - когда я играю, у меня никогда настолько хорошо не получается.
Если бы Свен, каскадер, не свалился с гриппом, мы бы с Алексом не поссорились. Но утром в понедельник - утром после случившегося - я пришла на съемочную площадку, изо всех сил пытаясь вести себя как ни в чем не бывало, и обнаружила, что поменяли сцену, которую должны были снимать. Вместо сцены, в которой герой прыгает с невысокого утеса с печально известной черной веревкой, Алекс и Джанет Эггар играли одну из любовных. Джанет Эггар - молодая актриса, по словам Алекса, играла свою самую первую любовную рабочую сцену. Берни сказал мне, что роль Джанет в этом фильме совершенно несущественна; ее вписали в сценарий только для того, чтобы она могла продемонстрировать свою грудь, многие пойдут в кино только ради этого. Я наблюдала, как она металась от костюмера к гримеру. Она стояла ко мне спиной в распахнутом халате, чтобы ей наложили на тело основной тон.
Я пыталась поймать взгляд Алекса. Он уехал на съемочную площадку намного раньше меня, поэтому я не успела узнать об изменениях в плане съемок, иначе не стала бы приезжать сюда и пытаться понять, что он думает о минувшей ночи. Он отвез меня назад в гостиницу и простился у двери моего номера, нежно поцеловав на прощание, так что у меня внутри все запело. Чтобы не давать пищу слухам, он отправился в свой номер, а я всю ночь пролежала без сна, обнаженная, под вентилятором на потолке, касаясь своего тела в тех местах, где несколько часов назад касался его Алекс.
Когда встало солнце, я в очередной раз сказала себе, что не стоит чего-то ожидать. Насколько я знала, на съемках каждого фильма кто-то из членов съемочной группы приударял за кем-то. Я могла убеждать себя сколько влезет, но поняла, что мне не суждено было сдержать данные себе самой обещания.
Алекс был в джинсах, с голым торсом, и настроение у него было отвратительное. Он рявкал на реквизиторов и орал на Чарли, осветителя, за то, что тот путается у него под ногами. Когда Дженнифер принесла ему сценарий, извинившись за пятно - на страницу пролили кофе, - я думала, он ей голову оторвет.
Но когда Алекс посмотрел на бледную, дрожащую перед камерой Дженнифер, то, казалось, подобрел. Я видела, как его взгляд скользнул по ее распахнутому халату, потом возвратился к лицу. Он подошел к Берни и что-то пробормотал. Режиссер поднял вверх руки, призывая к тишине.
- Это будет закрытая съемка, - объявил он. - Все, кто непосредственно не задействован в этой сцене, могут возвращаться в гостиницу, встретимся там после обеда.
Я видела, как Берни вел Джанет к палатке, к кровати, на которой прошлой ночью мы с Алексом занимались любовью. Он что-то говорил ей, оживленно жестикулируя. Она кивнула и задала пару вопросов. Я услышала, как отъезжает последний джип, и поняла, что здесь осталась всего горстка людей.
Я никаким образом не была задействована в этой сцене - любые технические советы, которые я могла бы дать, ничем не могли помочь такой, как Джанет Эггар. Но я увидела, как она ложится на узкую кровать… Потом ее черты превратились в мои собственные, и я поняла, что ни за что не уйду.
Берни подошел ко мне.
- Вы еще здесь? - удивился он. - Неужели вы не слышали, что я сказал?
Я не успела даже рта открыть, как Алекс оказался рядом и положил руку мне на плечо.
- Она остается, - просто произнес он.
Берни занял свое место у камеры и прогнал с Алекс и Джанет всю сцену в костюмах. Если бы меня так не смущало место съемок, я наверняка бы рассмеялась: не могла себе представить, что можно по команде поворачиваться в нужную сторону, когда целуешься; слушать, куда класть, а куда нет руки, как дышать. У Джанет и Алекса, у каждого под подушкой, лежал освежитель для рта, и, когда Берни наконец остался доволен поставленной сценой, они брызнули немного освежителя в рот и профессионально повернулись к кровати.
Джанет сняла халат за белой простыней, которой Алекс, как рыцарь, прикрывал ее от объектива камер. Затем, как будто он всегда этим занимался, Алекс сбросил джинсы и совершенно голый забрался на кровать.
Дубль получился ужасным. Голос Джанет треснул на середине фразы; она целовала Алекса так, как будто лежала в постели с трупом. Когда Алекс, вопреки указаниям Берни, стянул с Джанет простыню до талии, актриса замерла и села, сцепив руки перед грудью.
- Простите, - смущенно сказала она. - Можно еще раз?
После еще двух ужасных дублей Алекс провел рукой по лицу и встал. Он обернулся, и все на площадке заметили, что он возбудился. Я опустила глаза и не сводила взгляда с отворота своих шортов. Он уверял, что со мной не играл. Он должен был играть с ней.
- Ладно, - произнес Алекс. - Все раздеваются.
Берни стал что-то бормотать на идиш, но Алекс продолжал говорить, заглушая голос режиссера:
- Будет честно, раз мы с Джанет разделись донага, если вы разденетесь до белья.
Он оглянулся через плечо на улыбающуюся Джанет.
Первым просьбу Алекса исполнил один из операторов: снял футболку и штаны, открыв миру огромное пузо, свисающее над трусами фирмы "Джоки". Ли-Энн, ассистентка Джанет, тоже сбросила одежду и осталась в одном лифчике и трусиках.
- Это как в бикини, - пояснила она, ни к кому конкретно не обращаясь.
Одежда громоздилась на краю съемочной площадки, и теперь Джанет Эггар громко смеялась. Вздохнув, Берни расстегнул шорты, под которыми обнаружились пурпурные шелковые трусы. Осталась я одна.
Все недоуменно уставились на меня: нужно особое приглашение? Поэтому, долго не раздумывая, я потянулась, чтобы снять рубашку. Алекс поймал мой взгляд и едва заметно покачал головой, но я только улыбнулась. Сняла рубашку через голову, потом стянула шорты, ощущая, что он не сводит с меня глаз.
Когда вновь приступили к съемке, оказалось, что Джанет чувствует себя раскованнее. Я смотрела, как она откинулась на кровати, как ее волосы разметались по подушке. Смотрела, как дыхание Алекса скользит по ее коже. И задавалась вопросом: в скольких местах он ее касается? Как долго придется снимать эту сцену? Пахнут ли простыни нашими телами?
После шестого дубля, когда Алекс и Джанет уже смеялись, как будто целую вечность только этим и занимались, я заметила, что мои ногти впились в гладкие деревянные подлокотники кресла. В удушающей жаре разыгрывающаяся перед глазами сцена заставляла меня постоянно мысленно переживать минувший вечер. В горле пересохло, я не могла глотать. Я смотрела на Алекса с другой женщиной, которую он обнимал, как должен был обнимать меня. И тогда я поняла, что влюбилась.
Я знала, что Алекс станет меня искать, как только съемка закончится, но я не хотела его видеть. Я больше никогда не хочу его видеть. Я попыталась - на самом деле попыталась! - но мимолетная интрижка не для меня.
Я всю ночь готовилась посмотреть правде в лицо, но от этого боль меньше не была. Алекс не чувствовал, что от одного моего прикосновения открывается целый мир. Алекс не лежал под вращающимся вентилятором и не молил, чтобы время остановилось. Для Алекса это была всего лишь очередная репетиция.
Я уже была на полпути к джипам, намереваясь сесть в одну из машин и уехать подальше от этих съемок, когда Алекс догнал меня и схватил за руку.
- Подожди! Ты должна дать мне шанс.
Я обернулась и бросила на него сердитый взгляд.
- У тебя одна минута, - сказала я.
- Касси, я не знал, что мы сегодня будем снимать. Это ужасное совпадение. Если бы я знал, то никогда бы не привел тебя сюда вчера. Я не хотел, чтобы ты это видела, с другой стороны, я не хотел, чтобы ты подумала, что я тебя отсылаю.
- Тебе же понравилось, - возразила я. - Я сама видела.
- При чем тут "понравилось"! - воскликнул он. - Это моя работа.
- Да какая, собственно, для тебя разница? - закричала я в ответ. - Ты уже поимел меня. А сейчас Джанет Эггар кипит от негодования. Почему бы тебе не вернуться и не закончить то, что начал, пока все будут обедать?
Алекс отступил.
- Значит, вот что ты обо мне думаешь? - сухо спросил он, сжимая побелевшие кулаки.
Его глаза сверкали, и на секунду мне показалось, что он ударит или толкнет меня, прежде чем вернуться на съемочную площадку.
Я помолчала, напуганная силой сдерживаемой Алексом ярости.
- А что мне думать? - прошептала я. - У меня перед глазами стоим мы. В этой же палатке, Алекс. На этой же кровати. Все то же самое, только на этот раз с тобой не я. - Его лицо поплыло у меня перед глазами, и я отвернулась. - Прошу тебя, не заставляй меня больше на это смотреть! - попросила я и бросилась прочь.
Я бежала, пока не перестала слышать его голос, заглушающий биение моего сердца. И продолжала говорить себе, что следует понимать: если человек может так страстно и так сильно любить, то так же сильно он может и ненавидеть, так же глубоко ранить.
Ему было двенадцать, и он уже несколько лет воровал в магазинах, поэтому теоретически не мог настолько сглупить, чтобы дать себя поймать. Но в последнее время девушки чрезвычайно его интересовали, а блондинка на кассе с сиськами размером с манго строила ему глазки, поэтому не успел он опустить банку с "Пепси" в карман, как крепкая рука схватила его за запястье и развернула на сто восемьдесят градусов. Уже второй раз за эту неделю Алекс оказался лицом к лицу с рябым охранником. А скосив глаза, понял, что девушка на кассе вовсе на него и не смотрела.
- Ты совсем дурак? - удивился охранник. - Или ты вернулся в этот магазин по какой-то другой причине?
Алекс открыл было рот, чтобы ответить, но не успел - его вытащили через автоматически открывающиеся двери и доставили в полицейский участок.
В "обезьяннике" было полно сутенеров, наркоторговцев и уголовников, и у дежурного не хватило терпения на пацана, которого поймали на краже в магазине. Сержант перевел взгляд с Алекса на охранника.
- Я не стану тратить время на то, чтобы запереть его в камере, - сказал он и просто пристегнул Алекса наручниками к стулу, стоящему перед столом.
У него сняли отпечатки пальцев, записали данные, но было понятно, что все это делается только для того, чтобы как следует его напугать: Алекс был несовершеннолетним, и в Новом Орлеане за кражу в магазине таким могли только надавать по рукам.
Алекс сидел тихо, подтянув колени к груди и свободной рукой обхватив лодыжки. Он закрыл глаза и представил, что находится в камере смертников за несколько секунд до казни.
Через некоторое время сержант вспомнил о нем.
- Черт! - выругался он. - Неужели за тобой до сих пор никто не пришел?