Микаэла сидела в кресле напротив него с таким видом, словно спешить ей некуда. Над головой жужжал вентилятор.
- Ладно, - протянула она, барабаня пальцами по животу. - Что, черт возьми, происходит?
Алекс опустил глаза, не желая раскрывать всю правду и используя эффект неожиданности от признания, которое собирался сделать. Такого они услышать не ожидали.
- Касси ушла от меня, - пробормотал он и выплеснул всю боль, которую скрывал в душе, на поверхность.
Остовы парилен из плетеных ивовых веток напоминали косматых мамонтов, словно животные вышли на равнину, чтобы умереть здесь.
Касси опустилась на холодную землю, открыла тетрадь, которую купила месяц назад, и достала из кармана куртки карандаш. Пока искала чистую страницу, просмотрела наброски, которые сделала, чтобы убить время, когда только приехала сюда: размеры черепа, трехмерное изображение руки, многослойная модель австралопитека, которую она планировала использовать в курсе лекций. Но за недели, проведенные в резервации, ее рисунки изменились. Она больше не рисовала скелеты из своих исследований. В тетради появился портрет спящей в кресле-качалке Доротеи, набросок стада быков, которое она воссоздала по рассказам Сайреса. И был еще один рисунок - воспоминание, оставшееся после сна, в котором она видела лицо своего ребенка.
Возможно, сказалась бесхитростная атмосфера Пайн-Ридж. В Лос-Анджелесе было столько роскоши и блеска, что возвращение к истокам внесло в восприятие Касси свежую струю. Здесь, практически в спартанских условиях, под открытым небом каждое произнесенное слово, каждая нарисованная картина становились чем-то осязаемым.
Касси сунула карандаш за ухо и критически оценила своего мамонта, а потом взглянула на голый ивовый остов, вдохновивший ее на этот рисунок. Какое странное чувство - смотреть на предмет и, вместо того чтобы раскладывать его на отдельные фрагменты, как ее учили, видеть гораздо больше, чем открывается взору.
Она настолько погрузилась в свои мысли, что не услышала шаги за спиной.
- Если это ta-táήka, - сказал Сайрес, - то ты нарисовала неправильно.
Касси подняла голову.
- Это мамонт, - объяснила она, - а не бык.
Сайрес прищурился.
- Мамонт… - пробормотал он. - Как скажешь. - Он помахал журналом с кроссвордами. - Ты мне карандаш вернешь?
Касси смутилась.
- Я не хотела вас ограбить. Просто другого не нашла.
Сайрес что-то пробормотал и протянул ей руку.
- Вставай, - вздохнул он. - Ребенка простудишь.
Касси отмахнулась.
- Только дорисую, я почти закончила. Готово, - сказала она и протянула тетрадь Сайресу. Он долго смотрел на изображение парильни, у которой появилось туловище, а из пола выросли бивни. - Что скажете?
Сайрес провел рукой по лицу, скрывая улыбку.
- Скажу, что это похоже на парильню, - ответил он, протянул руку и помог Касси встать.
- Никакого воображения! - заключила Касси.
- Не в этом дело, - возразил Сайрес. - Как могут белые люди смотреть на лужу и уверять, что это океан?
- Может быть, мне стоит посмотреть, как парятся? - тут же предложила Касси, надеясь, что если ее голос прозвучит равнодушно, то Сайрес, вероятнее всего, согласится.
Она уверяла себя, что интересуется этим только как антрополог, но на самом деле ей очень хотелось узнать, что происходит внутри парильни. Для мальчиков это было испытание, которое они проходили под опекой шамана, чтобы познать себя. Она видела, с каким трепетом старший сын Линды Смеющейся Собаки готовился к ритуалу. Вернулся он истощенным и усталым, но буквально светился изнутри, как будто знал теперь, как собрать воедино кусочки, из которых состоит его жизнь.
Ах, если бы все было так просто!
- Ecúή picášni yelú, - ответил Сайрес. - Это невозможно.
- Но это было бы увлекательным исследованием…
- Нет! - отрезал Сайрес.
- Я села бы…
- Нет!
Касси улыбнулась, и на мгновение Сайрес забыл, что она видит доисторических животных в остове парильни, что прибегает к любым уловкам, лишь бы ее допустили к ритуалу просвещения лакота. И не в первый раз он задумался над тем, что Касси, которая теперь влилась в их семью, попала сюда благодаря Уиллу, который всегда хотел вырваться из этих мест.
Покачав головой, Сайрес потянулся, положил журнал с кроссвордами на землю и зашагал к гребню горы к востоку от дома.
- Léci u wo, - позвал он. - Иди сюда. - Дойдя до небольшой рощицы у подножия холма, он остановился. - Вот здесь построил свою парильню Уилл, - сказал он.
- Уилл? - удивилась Касси. - Вот уж никогда бы не подумала, что он увлекался подобными вещами!
Сайрес пожал плечами.
- Тогда он был еще юным.
- Он мне никогда не рассказывал, - призналась Касси, осознавая, что, хотя Уиллу были известны самые сокровенные подробности ее личной жизни, о самом Уилле Быстром Коне она практически ничего не знала. Касси попыталась представить Уилла ровесником сына Линды Смеющейся Собаки, с густой черной косой, лежащей на спине. - У него получилось?
Сайрес кивнул.
- Только он в этом не признается. Мой внук считает, что можно сбросить свое происхождение, как старую куртку.
Он стоял, повернувшись лицом к ветру, и Касси видела, как он обхватил воздух ладонями, словно хотел, чтобы ветер не проносился так быстро.
- Поэтому он уехал?
Сайрес окинул ее пронзительным взглядом.
- Ты не думаешь, что об этом тебе должен рассказать сам Уилл?
- Мне кажется, Уилл всячески избегает подобных разговоров, - осторожно ответила Касси.
Сайрес кивнул, признавая ее правоту.
- Ты знаешь, что мать Уилла была wasicuή wínyan, как и ты, - сказал он, - и то, что Уилл работал в полиции племени, пока не переехал. - Он шагнул вперед, желая поделиться с Касси тайнами своего внука, но при этом не решаясь смотреть ей в глаза. - Полиция племени - это как любое другое полицейское подразделение. Обычная работа: улаживать семейные скандалы, развозить пьяных по домам, следить, чтобы дети не пили пиво у озера… Словом, приходить на помощь, если это не противоречит закону. Понимаешь, они не хотят, чтобы у соплеменников были неприятности, поэтому предпочитают предупредить, а не выписывать штраф. Уилл был хорошим полицейским и прослужил в полиции около пяти лет. Его все любили, а такие вещи очень важны. - Касси кивнула, что понимает. - Пять месяцев назад в Пайн-Ридж случилась серьезная авария. Пьяный за рулем. Какой-то парень вылетел с дороги, сбил насмерть семью из четырех человек и въехал в телефонный столб перед универсамом. А на нем самом не было даже царапины.
Сайрес закрыл глаза, вспоминая вой сирен стареньких патрульных автомобилей, которые услышал сквозь сон, и кровь на форменной рубашке внука, когда он вернулся вечером домой.
- Много лет назад родители Уилла погибли в автомобильной аварии, их сбил пьяный wasicuή коммивояжер. Поэтому Уилла воспитывали мы. Думаю, в нем что-то щелкнуло, когда он увидел, как преступник выходит из машины. Уилл избил его до полусмерти. Трое полицейских не могли его оттащить. Через неделю Уилла уволили из полиции.
Возмущенная Касси повернулась к Сайресу:
- Но это же ужасно! Он мог подать на руководство в суд!
Сайрес покачал головой.
- Слишком многие хотели, чтобы Уилл ушел. Понимаешь, погибшие были в родстве с одним из учителей младшей школы, белыми. А пьяный водитель, которого Уилл чуть не убил, лакота. - Сайрес присвистнул. - Гибель семьи - это трагедия, и, можешь быть уверена, никто не оспаривал того, что пьяный водитель - все равно, бледнолицый ли, краснокожий - должен предстать перед судом. Но поступок Уилла - то, что он сорвался, - был ошибкой. Сложилось впечатление, что у Уилла другая система ценностей. Все неожиданно вспомнили, что он iyeska, наполовину белый, и решили, что именно это всему виной, поскольку настоящий индеец никогда бы не стал избивать пьяного.
- Как можно было найти в случившемся расовый подтекст? - удивилась Касси. - Представляю, что ваши соседи думают обо мне!
- Ты им нравишься, - ответил Сайрес. - Ты влилась в Народ. И не потому, что очень хотела, а потому, что совершенно не пыталась этого сделать. Уилл… Что ж, Уилл всегда держался немного в стороне.
Касси думала о жизни Уилла в Лос-Анджелесе, о том, что там он так же выделяется на общем фоне, как и здесь, в Пайн-Ридж. Она вспомнила красивые, украшенные перьями мокасины и рисунки на оленьей коже, сложенные в коробки в квартире в Резеде. Представила, как Уилл избивает пьяного водителя, пока кровь не заливает его форму, пока уже невозможно различить, лакота это или бледнолицый.
Касси думала о том, что сказала бы ему сейчас, ведь она на собственном опыте поняла, что нельзя просто закрывать глаза и делать вид, что этой части твоей жизни не существует.
Она нагнулась и подняла ветку, которую отломило ветром от молодого ивового деревца. Согнула веточку напополам, испытывая ее на прочность и размышляя над тем, что рассказал Сайрес. И когда ветка, не выдержав давления, сломалась, Касси совершенно не удивилась.
Уиллу никак не удавалось избавиться от Алекса Риверса. Его имя было в каждой газете, в каждом журнале, лежащем на полках супермаркета. Он настолько часто видел его снимки, что мог побиться о заклад, что знает черты лица Алекса лучше, чем сама Касси. Он даже начал жалеть этого парня - после заявления отца Касси поползли разные слухи. Касси превратилась, в некотором смысле, в таинственно исчезнувшего Джимми Хоффа, а Алекс страдал от последствий.
В статье, которую Уилл только что прочел, говорилось о том, что японские фирмы, спонсирующие "Макбета", отозвали свою помощь, оставив Алекса единоличным заемщиком кредита на съемки провального фильма с бюджетом в сорок миллионов, и, вероятнее всего, ему придется продать свои апартаменты в Малибу. А также прервались договоренности на съемки следующих двух фильмов. Его молчание относительно исчезновения Касси порицал весь мир: это указывало либо на его вину, либо на болезненную зацикленность на собственной карьере, застилавшую все остальное. Где-то даже неприлично намекнули, что такой оскароносный актер, как Алекс Риверс, остался не у дел потому, что не может оторваться от бутылки, чтобы найти подходящий сценарий.
Уилл сложил журнал и заткнул его за козырек патрульной машины.
- Сколько еще? - спросил он у Рамона, который продолжал оставаться его напарником.
Рамон сунул в рот остатки бутерброда с яичницей и взглянул на часы.
- Десять минут, - ответил он. - Потом начнется.
Сегодня они дежурили на благотворительном балу. Имя организатора Уилл не запомнил, но знал, что собранные средства будут направлены на благое дело - благоустройство ранчо для детей-инвалидов в Южной Калифорнии. И все же Уилл не считал, что служба в полиции - это то, чем он должен зарабатывать себе на жизнь.
Главной изюминкой вечера должны были стать семь стареющих светских львиц в расшитых бисером вечерних платьях и полутораметровых головных уборах из цветов, которые соорудили флористы - участники турнира "Парад роз".
Уилл с Рамоном были призваны поддерживать здесь видимость порядка.
Но больше всего поражало то, что полиция действительно понадобилась. За три часа до начала вечера костлявый низкорослый флорист с бейджем, на котором было написано "Морис", обвинил другого в краже райских птичек. Уиллу пришлось буквально отрывать их друг от друга.
- Идем, - велел Рамон, вылезая из машины.
Уилл поглубже натянул фуражку и направился к "Беверли-Уилшер", говоря себе, что не просто работает охранником. Скоро он станет детективом.
Рамон прошелся вдоль одной стороны подиума, Уилл - вдоль другой. Погас свет, раздалась глухая барабанная дробь, и появилась первая модель.
Ее головной убор состоял из гвоздик, которыми было выложено "1993". Было заметно, что передвигается она с трудом. На экране за ее спиной улыбались беззубые лысые дети на лошадях, на кадрах-вставках плыли изображения болезненных подростков.
Женщина-распорядитель подошла к Уиллу и протянула ему несколько небольших, обернутых в бумагу пакетов.
- Это вам, - проворковала она и лучезарно улыбнулась, глядя на сцену. - Будем надеяться, что в следующем году выберут меня. В качестве модели, понимаете?
На подиум вышла вторая модель и запела "Ура, Голливуд!". Фиалки, растущие, казалось, прямо у нее из головы, были собраны в форме камеры "Полароид", а с плеча, словно плющ, свисала кинопленка.
Уилл подумал о Касси. Интересно, они с Алексом посещали подобные мероприятия? Чувствовала ли она себя так же неуютно, как и он? Он незаметно развернул три пакета. Флакон дизайнерских духов, солнцезащитные очки, съедобное массажное масло.
Стоящий напротив Рамон хлопал в такт музыке. Уилл обвел глазами лица над атласными платьями и туго затянутыми галстуками-бабочками. Их складывали, лепили, красили, прихорашивали, придавали им форму и какое-то выражение. Они становились искусно упакованными подарками, они изо всех сил старались вести себя естественно.
И все остальные жители Лос-Анджелеса выглядели так же.
На Уилла словно озарение снизошло, и он понял, что не должен здесь находиться. Он вспомнил свою службу в полиции племени, вспомнил, как арестовывал мужей-тунеядцев и отбирал пиво у подростков, постоянно думая о том, что существует другая жизнь. Наверное, она и была - но даже сейчас, даже уехав из Южной Дакоты, он ни на йоту к ней не приблизился.
Он засмотрелся на собравшихся и не понял, что произошло. Четвертая модель, зацепившись каблуком за дерн, расстеленный на подиуме, неосторожно дернула головой, от чего повыскакивали шпильки и отошел клей, на котором держались цветы. Уилла засыпало чайными розами и тигровыми лилиями, огромными тепличными маками и стефанотисами. От неожиданности он поскользнулся на блестящих лепестках и упал на спину.
К нему поспешили врачи, которые приехали с ранчо в Южной Калифорнии, чтобы удостовериться, что все в порядке. Но тут уже сама модель, покачнувшись, рухнула с подиума на Уилла - пятидесятилетняя гранд-дама со слезами досады на глазах и в платье со слишком глубоким декольте.
- Мадам, - вежливо поинтересовался Уилл, - с вами все в порядке?
Женщина, казалось, только сейчас заметила его. Она соблазнительно улыбнулась, до предела растянув щеки после косметической подтяжки.
- Ой, добрый вечер! - протянула она, словно случайно кладя ногу ему на бедро.
И тогда Уилл понял, что возвращается домой.
Три. Два. Один. Белый фон.
Фильм закончился, но Алекс еще какое-то время смотрел на экран. Потом нажал кнопку на пульте и, когда комната погрузилась в благословенную темноту, вздохнул. Так лучше. Легче.
Он взял стоящую рядом бутылку виски "Джи-энд-Би", поднес ко рту и только тогда вспомнил, что она пустая. Он опорожнил ее во время третьего акта "Макбета", когда понял, что критики были правы: фильм просто ужасен! Они не смогут всучить его копии даже школьным учителям.
Съемки закончились несколько недель назад, это была первая смонтированная версия. И ничего нельзя было списать на черновой вариант - он понял, что следует все свернуть, еще несколько месяцев назад. Но в Голливуде это означало бы расписаться в неудаче, а ни один дальновидный продюсер не может себе такого позволить. Поэтому он корпел над фильмом, молясь, чтобы конечный продукт вышел лучше, чем казался в процессе монтажа.
По всей видимости, Бог не внял его молитвам.
Алекс протер глаза, которые были словно песком засыпаны.
- У каждого случаются неудачи, - сказал он, примеряя эти слова на себя. Ему уже давно пора было с этим столкнуться - невозможно десять лет купаться в лучах славы и не накликать беды.
Конечно, не у всех личная жизнь рушится одновременно с карьерой.
Алекс закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.
Он снова был восьмилетним мальчишкой, сидящим у пивной в ожидании, пока отец закончит играть в карты. Неимоверная жара, ничего нового. Все окна пивной Бо открыты. Он слышал звон пивных кружек, которые ставили на грубые деревянные столы, шлепки и смех рыжеволосой официантки, а еще хруст раковых клешней, когда посетители опустошали свои тарелки. И блюз, льющийся из колонок, висящих в баре, звуки которого плыли над бородатым мхом.
- Тебе нечего поставить на кон, кроме своего пацана, - услышал Алекс, - а он не стоит и дерьма на твоих ботинках.
Он встал, испачкав босые ноги в болотной жиже, и взобрался на нижнюю ветку дерева, растущего прямо у "Деверо". Должно быть, отец в очередной раз проиграл больше, чем сумел выручить на раках.
- Дай мне фору, Люсьен, - попросил отец. - Я отыграюсь.
Алекс увидел, как стоящий за спиной отца Бо едва заметно кивнул, но здоровяк только скрестил руки на груди и рассмеялся.
- Ты опять проиграешь, дорогой, - ответил он. - Но не нужно думать, что я не сама доброта. - Он достал из нагрудного кармана свернутые в трубочку деньги и швырнул их в отца Алекса. Но прежде чем Эндрю Риво успел схватить их, Люсьен его остановил. - Одну минутку, - произнес он. - Мне кажется, если я даю тебе денег, ты должен раздвинуть для меня ноги. Ублажить меня.
Под дружный смех всего бара Эндрю Риво встал и, покачивая бедрами, пошел вокруг стола. Он двигался развязно, надувал губы, словом, вел себя, как шлюха, пока Люсьен не сжалился над ним и не отдал деньги. Все это время Алекс прижимался лицом к подоконнику. Он чувствовал, что его вот-вот стошнит, но не мог оторваться от происходящего…
Алекс открыл глаза, встал и включил единственную в этом небольшом кинозале лампу. Потом взял мобильный телефон и позвонил в справочную штата Мэн. После набрал номер Бенджамина Барретта.
- Алло!
Алекс собрался с духом.
- Мистер Барретт?
- Да.
- Это Алекс Риверс. Муж Касси. - Раздался глубокий вдох, и повисло продолжительное молчание, которым Алекс решил воспользоваться. - Я слышал, что вы сказали, и хотел, так сказать, извиниться за то, что несколько месяцев назад использовал вас как отговорку…
- Ты не знаешь, где моя дочь, да?
Алекс вскипел от проявления этих отцовских чувств, поскольку за три года их брака с Касси он ни разу не приехал к ним в гости, ни разу не пригласил к себе в Мэн, даже ни разу не позвонил, чтобы поинтересоваться, как дела.
- Нет. - Алекс старался, чтобы его голос звучал спокойно. - Но пытаюсь узнать. - Он потер рукой лицо. - Вы и представить себе не можете, как я хочу это узнать.