Каждая новелла, вошедшая в сборник – сжатый до нескольких страниц роман. Насколько емок иврит, насколько спрессованы мир и война, история и религия, жизнь и смерть, любовь и ненависть, на, казалось бы, крошечной территории Израиля; настолько насыщены тексты Миши Ландбурга. Каждого приехавшего в Израиль поражает то, как на протяжении считанных километров меняется климат, природа, пейзаж страны. Так и читателя новелл и на иврите и в авторском переводе на русский, захватывают резкие, но такие естественные повороты сюжета.
В книгу известного израильского писателя Михаила Ландбурга вошли новеллы, написанные пером мастера и посвященные вечным темам: любви, верности, одиночеству, жизни, смерти…
Содержание:
Пиво, стихи и зеленые глаза 1
Белый ветер 1
Мое бедное, печальное лето 2
Листопад 2
Розы на подушке 2
Красное солнце, синее дерево и желтые апельсины 3
Концерт Шумана 3
Рыбья кровь 4
Бледная лягушка 4
Анютины глазки 4
Тишину на память 5
Сыновья Таля 5
Сиреневое облако 6
Очки 6
Мадонна в голубом 6
Без названия 7
Доррит и Диана 7
Стать мужчиной… 8
За дверью 8
Розовое утро 9
Мечта 9
Такой вечер 10
Красота с добавкой 10
Ха-ха! 10
Ушли дни, ушли ночи 10
Немного неба и много луны 11
Мокрый сад 11
Суки 12
Слепой вечер 12
Задумчивая ночь 13
Идиоты 13
Моя соседка 13
Замри – отомри 14
Оторванное ухо, приклеенная бровь 14
Ади Финкель 15
Мимо 15
Выходной день 15
Три, четыре, пять… 16
Я знаю, ты знаешь, он знает 16
На холмах, где мшистые валуны 16
Чушь собачья 17
На танке 17
Нехорошие камни 18
Во вторник, около семи вечера 18
Море, пиво и прочее 19
Жених и невеста 19
Дама приглашает кавалера 20
Мертвый сезон 20
…И показалось на миг 20
Измена 21
Женщина – не такая… мужчина – не такой… 21
Мальчики и девочки 22
Михаил Ландбург
Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник)
Пиво, стихи и зеленые глаза
Когда в небольшом городишке одиноких мужчин всего двое, а пивной бар лишь один, то по вечерам вы непременно сможете встретить меня и Давида вместе.
Мы неторопливо распиваем первую кружку, потом другую, а перед тем, как взяться за третью, Давид поднимает ко мне глаза, и это означает, что наступило время послушать его стихи.
Разумеется, я делаю вид, что слушаю очень внимательно, на самом же деле думаю о всякой всячине, потому что, пока человек заодно с этим миром вертится, всё время приходится думать о всякой всячине.
– Ты чего? – в изумлении спрашиваю я, потому что сегодня Давид глаза не поднимает, а его лоб, вдруг побелев, покрывается капельками пота. – Ты чего?
В раскрытые двери заглядывает полицейский, но, увидев нас, на его лице появляется тоскливое выражение, и он, вдруг громко зевнув, исчезает.
– К чёрту! – говорит Давид. Сегодня глаза у него словно перевёрнутые.
– Читай же, – осторожно предлагаю я, – читай свои стихи!
Молчит Давид, задумчиво смотрит в кружку.
– Мой кот, Мики, подох! – вдруг говорит он. – Утром небо было синее-синее, а Мики взял и подох.
"Бедняга Мики!" – думаю я. Иногда Давид брал его с собой в бар и даже разрешал ему отпить из кружки немного пива. Я думаю, что Мики нравилось сидеть с нами и слушать стихи Давида.
– Мики подох! – говорит Давид снова. – Когда взошло солнце, я решил искупать его, а он взял и подох…
– Не верь! – говорю я.
– Что?
– Не верь! – повторяю я.
– Как же не верить, если…
– Не верь, и всё тут! Может, Мики подох частично?.. Говорят, что тело умирает, а душа продолжает жить ещё…
– Думаешь, что…
– Почему бы нет?
– Глупости! – говорит Давид. – У Мики были усы, хвост, зелёные глаза, а души не было… У котов не бывает…
– Может, у Мики была?
– Ты так думаешь?
– Может, перед тем, как… Может, он знак какой-то подал?
– Я писал стихи, – говорит Давид, – а Мики лежал на столе и смотрел, как я пишу. И вдруг подох…
– Не верь! – говорю я. – Другого выхода нет… Ты вот запомни, что другого выхода нет… Когда от меня ушла моя девушка, я не поверил, что она ушла; её не было рядом, а я не верил… И сейчас не верю… Скоро тридцать лет, как не верю…
Давид кладёт на стол пачку сигарет, но не закуривает.
– Зачем? – вдруг спрашивает он. – Раз знаешь, что твоя девушка тебя оставила, то зачем?..
– Другого выхода нет! – говорю я. – В парке была "наша скамейка", а вокруг неё – "наши кусты"… И "наша тишина"… И дыхание моей девушки. А когда она вдруг… Я не поверил… Кусты давно уже вырублены, скамейка развалилась, а я всё равно прихожу в парк и говорю себе: "Здесь ты… Здесь…" Знаешь, у моей девушки были зелёные глаза…
– Правда?
– Зелёные!
– Надо же!.. – Давид поднимает ко мне голову. – А мой Мики подох…
– Не верь! – говорю я.
Мы молча выпиваем ещё по кружке.
– Надо же!.. – говорит Давид и вдруг, взглянув на часы над стойкой бара, вскакивает с места, словно пчелой ужаленный.
– Ты куда? – спрашиваю.
– Пойду я! – отвечает Давид. – Время кормить Мики!
Белый ветер
Это нашло на них вдруг – словно провал тишины или вспышка лесного пожара.
– Ишь ты! – тяжело выдохнула она. – Ишь ты!
Он приподнял брюки, поправил сбившуюся на потной спине рубаху и отвернулся.
– Уходишь? – спросила она.
– Я – человек! – ответил он.
– Что?
– Люди всегда уходят.
– Захочу ещё! – сказала она.
– Неважно! – ответил он.
– Нет?
– Нет!
– Я всё равно захочу ещё!
– И я!
– Да?
– Неважно…
В комнате было и чисто, и светло.
– Приду ещё, – сказал он.
– Не надо! – ответила она.
– Нет?
– Нет!
Он помолчал.
– У тебя горячее плечо, – сказала она.
– Да?
– И пальцы тоже… – у неё напряглись глаза, а потом шея.
– Теперь ты как школьница! – сказал он.
– Что?
– Как школьница в ночь перед экзаменом.
У неё напряглись ещё и губы.
Она прошептала:
– Однажды мой муж повесился.
– Вот как?
– Мужчина в жизни женщины всегда испытание.
Он продолжал смотреть на её губы.
– Живые – живут! – сказал он.
– А кто ни жив, ни мёртв?
– Таким на земле не место!
Она отвернула голову.
Вдруг он прошептал:
– Я сказал глупость?
– Мне понравилось!
– Да?
– Скажи глупость ещё!
– Зачем?
– Когда мужчина говорит глупость, он говорит искренне…
– Ты о чём?
– О живых и мёртвых, и о тех, которым не место…
– Я приду ещё! – сказал он.
– Не надо!
– Нет?
– Нет!
– Жаль! – он заглянул в её глаза. Они были сухие и светлые. – Сейчас ты не как школьница, а как богиня!
– Та, что на Олимпе?
– Упаси Бог! – сказал он, подумав: – "Самое опасное в жизни – это оказаться на Олимпе…"
– Это закон?
– Закон!
В дверях она сказала:
– Оставлю Олимп и переберусь на маленькую горку.
– Так-то лучше! – сказал он и поклонился.
Возле домика вдовы лежали две грязные козы и тощий козёл, а по пустырю, заросшему дикой травой, бегал лёгкий белый ветер.
Мое бедное, печальное лето
Даниэлю Клугеру
Когда тебе за пятьдесят, то хозяева норовят как можно быстрее от тебя избавиться, заявив, что сейчас в стране экономическая лажа и ещё всякое такое…
Теперь мне приходится целыми днями мотаться в поисках другой работы, а намотавшись без всякой пользы, брести к центральной автобусной станции, где в одном из киосков давняя знакомая всегда готова угостить рюмкой вина.
Сегодня она вдруг говорит, что мне не мешало бы приобрести новый костюм.
– Как это? – вздрагиваю я.
– Тебе просто необходимы новый пиджак и брюки!
– Сейчас не время! – говорю я. – Теперь в стране экономическая лажа и всякое ещё такое…
– Хотя бы брюки…
Пью и думаю, сколько же это человеку нужно потратить сил и денег, чтобы досыта поесть, оплатить жильё и приобрести диск джазовой музыки, а потом, устав от беседы с самим собой, я кланяюсь знакомой из киоска и бреду домой.
– Ничего? – спрашивает жена.
– Ничего! – отвечаю я.
Жена качает головой и устало улыбается, а я отворачиваю голову, потому что самое для меня печальное, это видеть, как жена устало улыбается.
– Поешь вот! – говорит жена.
Заглядываю в зелёную кастрюльку – на дне три рисовые галочки. "М-м-да…" – думаю я, потому что на прошлой неделе рисовых галочек было три и вдобавок ещё кусочек рыбы.
– Нет аппетита, – говорю я.
– Поешь позже!
– Поешь ты! – смотрю на усталое лицо жены, а потом смотрю на её руки. Кажется, они тоже усталые.
– Пойду и прилягу, – говорю я.
В это лето я заставляю себя засыпать рано, так как иногда удаётся увидеть значительный сон. Например, на прошлой неделе в моём сне звонил телефон.
– Господин Лан? – спросили меня.
– Верно! – признался я.
– Побеспокоить разрешите?
Я разрешил.
– Говорит член комиссии по выборам нового мэра города. Вы ведь голосовать будете?
– Нет! – сказал я.
– Вы против выборов?
– Нет!
– Выходит, голосовать будете?
– Нет!
– Простите, вы господин Лан?
– Да!
Член комиссии по выборам мэра города немного помолчал, а потом вслух предположил:
– Надеемся, вы – гражданин достойный?
– Да! – ответил я. – И моя жена – достойная, и мои дети – достойные, и мои внуки… Они ещё достойнее, чем моя жена и мои дети!..
– Выходит, ваши внуки голосовать уж точно будут!
– Нет!
– Как же так?
– Мои внуки ещё не родились и, кроме того, разве новый мэр города не станет таким же лгуном, как и прежние?
– Однако, согласитесь, что выбрать мэра города необходимо!
– Выберите меня!
Член комиссии снова помолчал.
– Зачем это вам? – вдруг сказал он. – Зачем вам потом становиться лгуном?..
– Ладно, – заявил я, пытаясь изо всех сил не просыпаться, – свою кандидатуру снимаю!
Но обычно я просыпаюсь…
Сегодня ничего значительного мне не приснилось, и этот факт меня сильно обеспокоил. Я позвонил в поликлинику.
– Доктор, – сказал я по телефону, – как сделать, чтобы уснуть эдак на лет пять?
– А что? – спросил доктор. – Проблемы?
Я подумал о новом костюме и о рисовых галочках на дне зелёной кастрюльки.
– Нет-нет, разумеется, – сказал я, – никаких проблем!
– Не верю!
– Нет?
– Так не бывает!
– Доктор, мне бы хотя бы пять лет пожить во сне…
– Пять лет?
– Да, доктор!
– Во сне?
– Именно так, доктор!
Кажется, доктор задумался, и вдруг спросил:
– Считаете, что жить во сне – это нормально?
– А жить не во сне? – спросил я в ответ.
Доктор извинился, сказав, что у него много работы.
Я вернулся в постель, надеясь, что сегодня, если и не удастся увидеть во сне что-либо значительное, то хотя бы не своё ближайшее будущее.
Листопад
Семёну Злотникову
С наступлением весны хозяин крохотного кафе решил выставить несколько столиков на тротуар, и, воздев голову к небу, торопливыми губами стал просить о помощи и удаче.
Первыми посетителями оказались девушка с печальным лицом и молодой человек с длинными волосами и пронзительно синими глазами. Девушка пила апельсиновый сок и разглядывала прохожих, а молодой человек пил пиво и разглядывал девушку.
– Нечем заняться? – не выдержала девушка.
Молодой человек молча пожал плечами и едва заметно улыбнулся.
– Зачем? – не унималась девушка. – Зачем вы разглядываете моё лицо?
– Я его не разглядываю, – проговорил молодой человек, – я его слушаю.
– Слушаете лицо?
– Разве вы не знаете, что если лицо разглядывать долго, то, в конце концов, оно заговорит.
Девушка перевела взгляд на улицу, на окно магазина, на женщину с коляской и вдруг спросила:
– Моё лицо разглядывали долго?
– Достаточно долго, чтобы услышать, как вы жалуетесь на тоску.
– Вы услышали?
– Разумеется!
Девушка задумчиво опустила голову.
– А вы… – спросила она потом. – Кроме разглядывания лиц, вы чем-либо ещё занимаетесь?
– Листопадом!
– Что?
– Пишу стихи о листопаде.
– Писать о листопаде – ваше основное занятие?
– Любимое!
– Всегда о листопаде?
– Постоянно!
– А когда листопада не бывает?
– Он бывает всегда!
– И зимой?
– Конечно!
– И летом?
– Непременно! Листопад бывает вечно…
– Понятно! – рассмеялась девушка. – Вы – сумасшедший!
Молодой человек радостно кивнул головой.
– Выходит, вы догадались, что я поэт! – сказал он.
Девушка поспешно допила сок и прошептала:
– Мне, пожалуй, пора…
– Уходите? – молодой человек заглянул в свою кружку и забавно надул щёки.
– Так оно в жизни: кто-то уходит, кто-то приходит… Ничто не вечно, кроме, разумеется, листопада, не правда ли?
– Святая правда!
– Сумасшедший!
– А вы – нет! К сожалению…
Уронив на стол подбородок, девушка закрыла глаза.
– Я – дура, да? – спросила она потом.
– Это – да!
– А может, сумасшедшая?
– Это – нет! К сожалению…
– Я чувствую себя курицей, – вдруг проговорила она. – Почему я чувствую себя курицей?
– Не знаю.
– Но я – дура, да?
– Это – да! Вглядитесь в небо…
– Что там? – уныло проговорила девушка. – На что мне смотреть?
Молодой человек снова надул щёки и вдобавок выпучил глаза.
– Смотрите, – потребовал он, – и вы кое-что услышите!..
– Смотреть долго?
– Долго-долго, если хотите услышать…
– Хочу… О любви…
– Вот вы о чём!..
– Я услышу?
– Об этом – нет!
– Даже если буду смотреть долго-долго?
– Это невидимо… И говорить об этом тоже ни к чему… – молодой человек внезапно поднялся, криво улыбнулся и шагнул в толпу прохожих.
Розы на подушке
Задержав задумчивый взгляд на дверном окошке, Вика неторопливо повернула ключ.
– Соскучилась? – спросил Нир.
Вика не ответила.
– Очень? – Нир протянул букетик из трёх чайных роз.
– Присядь! – сказала Вика, принимая цветы.
В комнате оказался один-единственный стул.
– А ты? – спросил Нир.
Не выпуская из рук розы, Вика присела на колени Нира.
– Удобно? – поинтересовался Нир, смущаясь оттого, что громко хрустнули его колени.
Вика улыбнулась и, кивнув на двери спальни, прошептала:
– Там удобнее!
Опустив розы на подушку, она закрыла глаза; Нир лёг рядом в надежде, что на сей раз у него получится…
– Ты чего? – спросила Вика.
– Мне бы отдышаться!
– Отдышись! Я подожду!
Нир продолжал лежать недвижный, но вдруг, приподняв голову и широко раскрыв глаза, он принялся декламировать из "Интернационала": "Это есть наш последний и решительный бой…"
И тогда Вика заплакала.
По спальне носился нежный запах роз.
– Ты зачем здесь? – спросила Вика.
Нир объяснил:
– Оттого, что больно мне видеть, как в одиночестве томишься…
Вика вздрогнула.
– Женщины томятся в любом случае, – шептала она, прикрывая заплаканное лицо чайными розами, – и в браке томятся, и в одиночестве…
– А в чём больше?
– Что тянется дольше! – отрезала Вика. – Что тянется дольше, в том и томятся больше!
– Как у мужчин! – заметил Нир. – У мужчин процесс томления похожий…
– Лжёшь? – не поверила Вика.
– Конечно!
– Печально!
– Очень!
Они помолчали, потому что каждый стал думать о своём… Потом Вика спросила:
– Отдышался?
– Не уверен! – признался Нир.
– Что ж, подожду ещё…
– Кажется, сегодня придётся ждать долго, – всхлипнул Нир и стал одеваться.
Возле двери Вика, озабоченно взмахнув ресницами, спросила:
– Куда ты теперь?
– Вернусь к себе в реанимационную…
Вика покачала головой.
– Да, тебе нужно отлежаться! – сказала она.
– Отлежусь! – пообещал Нир. – Приду в себя, и тогда мы…
– Нет! – вскрикнула Вика. – Вряд ли мы… Вряд ли уже…
Нир вспомнил про "Интернационал".
– Попытаюсь ещё… – сказал он.
– Придёшь? – у Вики были сухие бледные губы.
– Позвоню, – сказал Нир, – лучше я позвоню…
Вика закрыла глаза.