Грядки под капустную рассаду удались на славу. Земля, которую Фирсов еще раньше просеял через грохот и заправил торфом, лежала в коробах пухлая, как перина. Игорь принес из-под навеса два ведра с печной золой -- побочный продукт проживания на даче, и рассыпал сизый древесный прах по грядкам. Зола быстро намокла и потемнела. Фирсов решил не прикапывать ее: ветром не сдует, а закопаешь -- уйдет с водой в глубину грядки. Зола требовалась для раскисления торфа и быстрого роста растений. Фирсов вспомнил заметку одного огородника, который уверял, что использует на своей делянке только печную золу и собирает невиданные урожаи. Огородник приводил какие-то астрономические цифры. Кажется, он выращивал морковку. А может, и капусту. Фирсов мысленно пожелал незнакомому натуралисту дальнейших успехов и пошел готовить пленку.
Настя уже хлопотала на кухне. Фирсов обнял ее сзади и чмокнул в ухо.
-- Ой! -- детским голосом отозвалась Настя и зажмурилась. -- Не надо.
-- Что это у вас здесь такое? -- дурашливо поинтересовался Игорь, шаря по кофточке руками. -- Ой, и не одно даже. На что это я наткнулся?..
-- Ну!.. -- с притворной угрозой сказала Настя и пошевелила плечами. -- Прекрати!..
-- Ой, как интересно! Что же это может быть?.. -- Игорь порычал немного и, пообещав продолжить исследования вечером, пошел в комнату и стал клеить пленку.
Он накладывал на сложенные внахлест полотнища старую газету и проводил по ней горячим утюгом. Выжидал немного и осторожно снимал нагревшуюся бумагу. Иногда газета прилипала к пленке, и Игорь читал рваные газетные строчки, добавляя от себя и комментируя. "Дорохые таварыщи! Позвольте... сообщить вам"... шо я болван. Бурные продолжительные аплодисменты. Овации. Грохот обвалившегося балкона. Все встают. Кроме тех, кто лежит от смеха. Жертв нет. "Нынешнюю пятилетку", как, впрочем, и прошлую, мы не выполнили. Ура, товарищи! Аплодисменты, переходящие в овации. Все встают и исполняют партийный гимн "Интернационал".
-- Что ты там плетешь? -- заглядывала с кухни Настя.
На плите булькало что-то мясное.
-- Газеты читаю, -- беззаботно отвечал Игорь. -- А что, разве уже запрещено? Дай мне, пожалуйста, ножницы -- вон, на столе лежат.
Настя приносила ему ножницы, и он щелкал ее по коленке.
-- Вот у меня есть одна знакомая девушка, -- загадочно говорил он, кромсая ножницами пленку, -- хорошая такая девушка, которую я знаю уже пять лет... Да, пять лет. Просто прелесть, а не девушка. Красивая такая. Умная. Хозяйственная. В школе отличницей была. Что ни попросишь -- все сделает. Вежливая. Культурная. За столом никогда не чавкает. Всегда перед едой руки моет. Книги читает разные. На фортепиано умеет. Очаровательная девушка. Наверное, я ее даже люблю. Да, пожалуй, люблю. Зовут эту девушку Настей. -- Фирсов поднимал голову от пола и смотрел на жену: -- Знаешь такую?..
-- Криво, кажется, отрезал, -- улыбалась Настя. -- Вон тот край...
-- Это ничего, товарищи. Это бывает. Сейчас исправим. Чего не сделаешь в любовной горячке под взглядом достойнейшей из достойнейших. Красивейшей из красивейших...
После пролетевшего в игривых разговорах обеда (куриный бульон с рисом, гуляш, пирожки с морковкой, чай) Игорь сел на крыльце, закурил, открыл справочник огородника и еще раз внимательно перечитал пункт "Высадка капустной рассады в грунт", снабженный схематическими рисунками -- правильной посадки и неправильной. Вторая позиция была перечеркнута художником крест-накрест и изображала чуть повалившийся набок капустный саженец с едва заделанными в землю корнями. На правильном рисунке капустный стебель вместе с корешками был заглублен в узкую ямку по самые листочки и саженец смотрелся молодцом. Из текста следовало, что буравить ямку желательно специальным колышком, но можно и указательным пальцем; пальцем оно и проще. Вытянутый из ящика росток брался в щепотку так, чтобы концы корешков свободно свисали, затем щепотка подносилась к земле, слегка втыкалась в нее, и указательный палец, надавливая на корни, челноком нырял в землю, увлекая за собой стебель. Палец вытаскивался а вместе с другими пальцами обжимал землю вокруг стебля. На рисунках все выглядело просто и убедительно,
Всякий раз, принимаясь за тонкое незнакомое дело, Игорь пытался прочувствовать его мельчайшие, но существенные подробности, чтобы, взявшись за него, действовать уверенно и споро.
Он сходил в комнату и постриг на правой руке ногти. Настя домывала посуду.
-- Приходи, будем гривенники сажать, -- подмигнул ей Игорь. И, прихватив ведро с чуть теплой водой, пошел в теплицу за первым ящиком.
Он выбрал рассаду покрупнее, отнес ее к крайней грядке и обильно полил из ковшика. Из ящика побежали мутные ручейки. Принес рейку и продавил ею бороздку поперек грядки. Вылил в бороздку полковшика воды. Вода вспенилась и потемнела. Игорь с удовлетворением следил, как она быстро уходит в землю, оставляя радужные щелкающие пузыри. Хорошая земля. Он присел на корточки и придвинул к себе ящик. "Ну-ка, хлопцы, приготовились. -- Он запустил пальцы в край ящика и осторожно потянул из него поросший изумрудным ворсом пласт земли. -- Не спешите, ребята, по одному..." Он ухватил в щепотку росток с бледными свисающими ниточками корешков, поднес его к краю бороздки и ткнул пальцем во влажную землю...
Потом Игорь обучал правилам посадки Настю, и они в четыре руки копошились у грядки. "Неужели за такую фитюлечку дадут десять копеек?" -- Настя вытягивала из размокшего кома земли сеянец с двумя хрупкими листочками, напоминающими сердечки, и с удивлением разглядывала его. "За такую не дадут, -- говорил Фирсов, откидывая со лба волосы. -- А вот вырастет сантиметров до семи, и с руками оторвут. Сажай поглубже, до самых листочков..." Настя подтягивала оранжевые резиновые перчатки, смывала с них липкую землю в ведре с водой и отщипывала следующий сеянец. "Рядок -- рубль пятьдесят, -- прикидывала она. -- Интересно..." И смотрела в даль грядки, где Игорь ребром рейки продавливал новые бороздки. "А ты как думала! -- гордо отвечал Игорь. -- Грядка на две тысячи двести двадцать пять саженцев. Двести двадцать пять рублей. А следующая будет рублей на триста пятьдесят -- цветная капуста дороже, по пятнадцать копеек за корешок..." -- "С ума сойти, -- осторожно улыбалась Настя. -- Ты нашел, кто будет продавать-то?" -- "Найдем", -- веско говорил Игорь.
Грядку заканчивали уже к вечеру.
Ряды шли густо, на расстоянии спичечного коробка, и поначалу Насте казалось, что дело не двигается вовсе. "Господи, -- с тихим постаныванием разгибала она спину и оглядывалась. -- Как были у второй дуги, так оно и есть..." Но потом за разговорами время полетело быстрее, выбрали первый ящик, Игорь принес второй, качали третий...
Когда Игорь натягивал на холодные дуга пленку и прихватывал ее к коробу легкими планками, под кустами шиповника уже густела темнота, а напротив освещенного окна комнаты лежал желтый прямоугольник, иссеченный тенями переплетов. "Бр-р-р, замерзла". -- Настя простучала по ступенькам крыльца и скрылась в доме.
Игорь занес в теплицу начатый ящик, сунул его на нижний стеллаж и постоял в полумраке, отогревая над кожухом печки озябшие пальцы и размышляя о том, что Настя молодец -- приехала в рабочей, так сказать, одежде, взялась помогать ему и самое главное -- выдержала нудную земляную работу, о которой еще недавно отзывалась не иначе, как: "Да ну ее, в грязи копаться..." Значит, верит в его затею. А коль верит... "Славно, -- подумал Игорь, -- может, и уговорю" -- имея в виду сегодня же обмолвиться с женой о переносе ее отпуска с призрачного в своей удаленности июня на подступающий, берущий за горло май, с тем чтобы жить на даче всем вместе, одним котлом, и -- по мере возможностей -- одними заботами. Пусть бы Настя и не дотрагивалась до рассады -- ходили бы они с Маратиком в лес, собирали у речки подснежники, прогуливались иногда до магазина, подкладывали в печку, которая, кстати, скоро уже не понадобится, дрова да грелись на майском солнышке -- ему будет легче от одного их присутствия.
Беспокоила Игоря и другая мысль, отчетливо прорезавшаяся после недавнего разговора в Вешкиным, когда тот -- с неуловимым стрекозиным взглядом -- плел несуразицу о дороговизне проезда в пригородных поездах, не явно оппонируя его затее сыскать бабку для торговли рассадой. Мысль была такова: бабку Вешкин отыскивать не станет; следует рассчитывать только на себя. Это означало, что к многочисленным зазаборным хлопотам-поискам машины, доставке рассады на рынок и т. п. -- прибавится еще одна -- сыскание бабки (а где их ищут? на рынке? в садиках на лавочках?..), и альтернатива этим розыскам вырисовывалась малоприятная: стоять за базарным прилавком самому, приклеив фальшивую бороду и нацепив темные очки. Куда ни кинь, всюду клин. Проще говоря, кто, кроме Насти, сможет присмотреть за рассадой, пока он будет мотаться в город и обратно или, не приведи господи, торговать на рынке? Никто не сможет. Кто выключит в жаркий солнечный день печки в теплице и откроет для проветривания дверь и форточки? Кроме Насти -- никто...
Фирсов пошевелил над печкой пальцами, стряхнул с них подсыхающую грязь и задумался: а почему он решил, что Вешкин не станет искать бабку? Откуда такая уверенность? Ах, да... Игорь живо припомнил, как Вешкин бочком двигался по проходу теплицы, заглядывал в зеленеющие ящики, интересовался составом земли и как забегали его глаза, когда Игорь напомнил о своей просьбе. Да -- глаза... Неуловимый стрекозиный взгляд человека, который не решается сказать "нет" и неуклюжим зигзагом пытается уйти от разговора: "Пойдем теплицу мою посмотрим... Чем подкармливаешь?.. Еще сажать будешь?.." Но "нет" уже сказано -- глазами.
После немногословной и мрачноватой "химии", где ему довелось видеть людские метаморфозы не лучшего свойства -- горлохватов-руководителей, лебезящих перед молоденьким сержантом-"отрядником", развязного музыканта-эстрадника, пьяницу, бабника, картежника и лгуна, шагающего за увольнительной с лицом прилежного пионера-ленинца, или своих коллег по совету общежития -- нормальных, в общем-то, мужиков, -- когда они сидят за общим кумачовым столом и, озабоченно сдвинув брови, внимают каждому слову начальника комендатуры и согласно кивают, стоит тому лишь бросить на них случайный взгляд, а потом поодиночке шныряют в его кабинет, чтобы доложить о какой-нибудь ерунде и уловить отношение начальства к себе, -- после полутора лет, проведенных среди людей качеств самых разнообразных, Игорю стало казаться, что он может, взглянув на человека, безошибочно определить: способен ли тот смотреть подобострастно, заискивать перед сильным, наговаривать на другого, влажно дыша и озираясь, а то и попросту предать, спасая свою шкуру.
У Игоря был тест: он мысленно помещал человека в кабинет оперативника спецкомендатуры и тот, похлопывая по столу ладонью, предлагал: "Рассказывай -- кто пил и сколько? Расскажешь -- все между нами и поедешь на выходные домой. Будешь темнить -- организую тебе шесть месяцев невыезда. Ну!.." И виделось ему, как лицо мужчины, сидящего напротив него в метро, -- лицо при беглом осмотре, быть может, не лишенное даже гордости и достоинства, мгновенно оплывало страхом, услужливой покорностью, заливалось сучьим желанием поскорее донести и остаться для всех хорошим. Игорь видел морщинки и складки на лице, по которым должен пробежать испуг, видел чуть надутые и вытянутые, торопливо шепчущие губы и глаза под вскинутыми бровями -- выпученные глаза оправдывающегося мальчика. И он с жутью воображал, что думает о людях этот оставшийся в его памяти оперативник с красным отечным лицом, который однажды орал на него в своей комнатке с зарешеченным окном и требовал написать -- кто именно приходил к нему из соседней квартиры за мисками и стаканами, посредством которых восемь человек упились выпаренным клеем, переломав казенную мебель и собственные конечности.
-- Говори! -- стучал он кулаком и вскакивал из-за стола. -- Я знаю, у тебя брали! Ну, падла! Иначе на зону отправлю!..
Игорь медленно поднялся и, чувствуя, как кровь приливает к лицу, прошептал сквозь стиснутые зубы:
-- Ты на кого орешь, с-с-сука!.. -- И, уронив коробки с бумажками, оперся кулаками в стол. -- А-а? -- Он смотрел в челюсть оперативнику и знал, что если крик повторится, он ударит в нее кулаком, что бы потом ни было. -- Ты на кого орешь!..
Какое-то время они безмолвно стояли, разделенные столом, и Игорь чувствовал, как что-то тугое и упругое перекатывается между ними: туда -- обратно, туда -- обратно, туда -- ...
Оперативник сел, быстро записал что-то на сдвинувшемся календаре и кивнул не поднимая головы: "Свободен".
Игорь развернулся и, надевая шапку, пошел к двери.
-- Но я тебя достану! -- смачно растягивая слова, проговорил ему вслед оперативник.
На лестничной площадке, сизой от дыма, мрачно ждали своей очереди несколько парней в расстегнутых пальто. Игорь зло толкнул дверь на улицу и услышал бойкий голос оперативника: "Костин, заходи!"
Но обошлось -- не достали. Срок шел к концу, и Фирсов стал особенно осторожен. С оперативником он больше не встречался, так, видел несколько раз издали, но взгляд его -- нагловатый и пренебрежительный: "Вот ты у меня где -- что хочу, то с тобой и сделаю" -- запомнил навсегда, и не раз потом, как правило, в дурном расположении духа, Игорь пытался представить этот взгляд наведенным на случайного попутчика в транспорте или прохожего. И радовался за сограждан, если лицо, как на него ни взгляни, не поддавалось мысленному искажению страхом -- человек смотрел ясными умными глазами, смотрел честно.
Читать по женским лицам Игорь и не пытался: там сам черт не разберет. Нет-нет, увольте...
Настя, свернувшись клубком, дремала на диванчике. На плите кипел чайник. Игорь снял его, долил в умывальник клокочущего кипятку и тихо вымыл руки. В кухне было тепло, и от мелких осиновых поленьев, уложенных между трубой и обитой жестью стенкой, тек горьковато-сладкий запах. Игорь заварил чай и неслышно поставил на стол чашки. Звякнули ложечки. "Встаю, встаю, -- зашевелилась в комнате Настя, и вышла, сонно улыбаясь и зевая. -- Ой, даже сон какой-то успела посмотреть..."
-- Спи дальше, -- предложил Фирсов.
-- Нет уж. -- Настя передернула плечами и открыла дверь на веранду.
-- Сырок будешь?..
Разговор о Настином отпуске и переезде на дачу Игорь завел сразу после ужина, соблазняя жену замечательными прогнозами синоптиков на май и своими собственными -- на рассаду.
-- Ну не знаю... -- неуверенно проговорила Настя и извлекла из пахнувшей духами сумочки календарик. -- А с кем Марат будет в июне? Мне же два отпуска не дадут, а у родителей каникулы с июля начинаются.
-- А тетя Валя? -- подсказал Фирсов. -- Может, с ней поговоришь?
Валентина Александровна, родная Настина тетка по матери, охотно занималась с Маратиком и даже брала его к себе на улицу Петра Лаврова, где она проживала в двухкомнатной квартире, уставленной старей зачехленной мебелью и китайскими безделушками, привезенными ею из Шанхая в пятидесятых. Валентина Александровна ездила помогать братскому народу в строительстве социализма и в черной лаковой шкатулке хранила красный витиеватый орден, врученный ей вроде бы самим Мао Цзедуном. Единственная же дочка тети Вали, не помышлявшая о символических шарадах, строила с мужем-евреем собственный дом в пригороде Оттавы и в частых письмах убеждала мать бросить все и перебраться на канадскую землю, чтобы дышать чистым воздухом, ходить по супермаркетам и качать на ноге внучку Мери, которую та знала только по красивым цветным фотографиям. Тетя Валя любила и дочку, и заграничную внучку и уже не держала обиды на зятя Мишу -- виновника разлуки, но ехать на старости лет жить в чужие края не мыслила.
Немногословная, аскетически-спортивного вида и рассудительная, как большинство людей, привыкших полагаться в жизни только на себя, она в отсутствие Игоря опекала Настю -- привозила из "Елисеевского" продукты, стирала детское бельишко, делала котлеты, и Марат, привыкший видеть ее чаще, чем родную бабку, полагал, что "бабушка Валя главнее бабушки Кати". Настю приезды строгой, обстоятельной тетки, не выбросившей за свою жизнь, пожалуй, ни единого сухарика, держали в состоянии оцепенелой бдительности. Она спешила вылить в раковину и смыть водой остатки скисшего молока из бутылки, лишь бы не обидеть бережливую тетку видом загубленного продукта, который та везла в переполненной сетке. Однажды Настя с Маратом оставили в поликлинике варежки, связанные тетей Валей, и когда по весне она попросила их обратно, чтобы распустить шерсть и связать что-то новое, Настя чувствовала себя так, словно растратила казенные деньги...
Надежды мужа на помощь безотказной и обстоятельной тети Вали, бывшей строительницы социализма в Китае, а ныне почетной подданной собеса, показались Насте небезосновательными, но требовали предварительных уточнений по многим деликатным пунктам.
-- Как ты себе это представляешь? -- осведомилась она озабоченно. -- Допустим, я перенесу отпуск на май, это не трудно. Допустим, тетя Валя возьмется побыть с Маратом в июне. А где они будут жить?.. -- Игорь сказал, что на фоне двух дач проблема жилья не кажется ему омраченной печальными красками недостаточности.
-- Где ей больше приглянется, там пусть и живет, -- пожал он плечами. -- Хочет -- здесь. Хочет -- у родителей.
-- У родителей она без них жить не будет, -- сузила выбор Настя. -- Ты же знаешь ее щепетильность. А если здесь, то где? Ей будет нужна отдельная комната...
-- Отлично, -- сказал Игорь. -- Есть комната сестры, которая наверняка будет пустовать в июне, потому что племянников, скорее всего, отправят хулиганить в лагерь. Есть комнатка за верандой...
-- Там не комнатка, -- уточнила Настя. -- Там каморка с окошком у потолка.
-- Ну хорошо, -- кивнул Игорь, соглашаясь с поправкой. -- Есть, кроме того, веранда. Есть чердак... Разместимся как-нибудь...
-- Нет, -- помолчав, рассудила Настя. -- Тетю Валю на "как-нибудь" не пригласишь. Ей нужны... гарантии. Чтобы она чувствовала себя независимо.
Игорь пообещал, что гарантии независимости он тете Вале обеспечит. Вот только переговорит с сестрой, убедится, что племянников сошлют в лагерь, и все будет в полном ажуре. Зоя из-за комнаты упираться не станет. А приедут с мужем на выходные -- заночуют в маленькой. В конце концов, жила же в его комнате Зоина свекровь одно лето, и ничего, он не в претензии.
-- А у тебя когда отпуск кончается? -- просчитывала июньское будущее Настя.
Игорь придвинул к себе глянцевый календарик и взял с полки карандаш. "До двадцать пятого мая -- законный. Плюс еще четыре дежурства: два мне должны и два -- за переработку. Это еще две недели... А моя родная смена в июне..."
-- Двенадцатого! -- бодро известил Игорь. -- Двенадцатого июня мне на работу! Запомни эту дату!
-- Почему?..
-- Потому что одиннадцатого мы будем пить шампанское, а двенадцатого ты сядешь в такси и отвезешь родителям три тысячи. -- Игорь встал и вернул карандаш на полку. -- Я, пожалуй, тоже поеду на работу на такси... Да, прокачусь с ветерком после полутора месяцев лишений...
Настя задумчиво улыбалась.
-- Ну что? -- весело потряс ее за плечо Игорь. -- Переносишь отпуск на май?
-- Попробую... -- неуверенно сказала Настя. -- Если ты обещаешь, что все будет хорошо.
-- Обещаю!