И вот компания веселой гурьбой вышла на набережную. А дальше разделились. Кореец, посерьезнев, отправился по обычному маршруту – к почте. Герда устроилась у гипсовой статуи циклопического пионера с горном – постелила прямо на земле яркую косынку, разложила на ней феньки.
Малой и Скелет направились по запаху – к шашлычной.
А Хуан неожиданно обнаружил себя абсолютно счастливым, скачущим на детской карусельной лошадке в компании шумливых дошколят.
Девчушка с льняными косичками и глазами-вишенками, увидев Герду с феньками, задергала моложавую бабушку:
– Бабуля! Купи мне бусики!
Бабушка выпучила глаза:
– Куплю-куплю! Только тише! Мы же договаривались: не называть меня бабуля!
– Хорошо, бабуля!
Бабушка вздохнула, вынула из плетеной сумки кошелек:
– Сколько, девочка, твои поделки стоят?
– А сколько вам не жалко, – пожала плечами Герда.
Бабушка раскрыла кошелек, подумала и достала рубль.
Приговаривая, Герда завязала на руке девчушки феньку:
– Носи – не теряй, желанье загадай. Шнурочек не порвется – желание исполнится.
– Бабуля, а хочешь, я загадаю, чтобы мы уже встретили настоящего мужчину? – великодушно предложила девочка. – И тогда ты больше не будешь ругаться, что я тебя называю "бабуля"?
Бабушка смутилась и потащила девочку по набережной, что-то внушительно выговаривая. А девочка обернулась к Герде и улыбнулась.
В городском саду на сцене-"ракушке" добросовестный массовик-затейник обучал танцам немногочисленных пренебрегших пляжным отдыхом отдыхающих. Среди них были несколько чинных старушек с внуками, влюбленная парочка, командировочные, мающиеся с портфелем в ожидании поезда, и группа удалых подвыпивших дембелей.
Пара, вызвавшаяся быть подручными взопревшего в концертном блестящем пиджаке затейника – некрасивая девушка в очках и обгоревший до малинового цвета толстяк, – отчаянно смущалась, путалась в собственных ногах, хотя добросовестно пыталась выполнять все указания затейника. Аккомпаниатор, страдальчески морщась, в музыкальных паузах тайком отхлебывал теплое "Жигулевское" из бутылки.
– Молодой человек! – сорванным дискантом командовал затейник. – Одну руку вы кладете на плечо партнерши... да не эту руку... да, вот та-ак... а вторую руку... вторую руку кладем...
– ...на жопу! – выпалил развеселившийся дембель.
Затейник кротко вздохнул, повернулся к дембелю:
– Товарищ! Ведите себя в соответствии!
Дембеля ржут под неодобрительными взглядами старушек. А затейник продолжает:
– ...а вторую руку вы кладете...
Малиновый толстяк поспешно перебил:
– Я понял! Понял! – и целомудренно прикоснулся рукой к талии некрасивой девушки.
– Музыка! – скомандовал затейник.
Аккомпаниатор, нехотя отставив "Жигулевское", ударил по клавишам, но не угомонившийся дембель полез на эстраду:
– Да что ты, жиртрест, девчонку, как боезаряд, держишь! Дай покажу, как надо!
Девушка спряталась за спину малинового, но дембель сильной рукой советского бойца выдергивает ее оттуда. Девушка ахнула и от переизбытка чувств, а может, просто от жары обмякла в руках дембеля.
– Ты моя хорошая! – склабится он.
– Товарищ! Я вынужден принять меры! – устало сообщил дембелю затейник, вынул из кармана спортивный свисток и его трелью принялся призывать органы правопорядка.
Мимо Герды проплыла нарядная дама бальзаковского возраста, держа под ручку лысоватого мужчину в модной нейлоновой рубашке. Тот вывернул шею, заглядевшись на рыжекудрую, позолоченную солнцем Герду.
– Безобразие! – воскликнула дама, разворачивая голову своего морально неустойчивого спутника. – Развели цыганщину! И куда это милиция смотрит! Скоро вообще одичаем до уровня Запада!
Герда усмехнулась, подмигнула нейлоновой рубашке, который еще раз ухитрился обернуться – полюбоваться, закурила папироску.
Прошли румяные южные девахи, окинули взглядом Герду, хихикнули с быстрым шепотком.
Подошли девушка и парень – оба в формах курсантов морского училища, с красными повязками дружинников на рукавах. Герда насторожилась, быстро затушила папиросу, сунула в сумку, но курсантка приветливо улыбнулась, присела, чтобы лучше рассмотреть феньки, посмотрела на курсанта:
– Олежка, купишь мне браслетик? А я тебя поцелую!
Курсант зарделся, кивнул, порылся в карманах, выгреб мелочь, смущенно протянул Герде:
– Столько хватит?
– Но проблем, – покладисто кивнула Герда.
– Ты молодец, – улыбнулась Герде курсантка. – А я училась-училась в кружке "Умелые руки", да без толку! Видно, я к ручному труду неспособная!
Курсант благоговейно слушал подругу и влюбленно улыбался. А она честно чмокнула своего приятеля в щеку. Очевидно, он рассчитывал на большее, так что уныло вздохнул и поплелся за ней следом.
– Влюбленный курсант... – снова раскурив папиросу, сказала сама себе Герда. – Клёво!..
А Малой со Скелетом занимались "аском", или, попросту говоря, интеллигентно попрошайничали. Добродушные, как всегда на югах, подвыпившие сограждане охотно расставались с деньгами, польстившись на артистичное кривляние Малого. А улыбчивый усатый шашлычник вручил Малому шампур с шашлыком. Тот на ходу, со Скелетом по очереди, с наслаждением откусывал сочные куски мяса.
По лестнице, ведущей с берега на набережную, поднимались Саша и Солнце. Теперь счастья на двоих у них стало столько, что необходимо было выплеснуть его на город, на людей, которым даже не мечталось быть такими счастливыми. Они шли, едва касаясь друг друга кончиками пальцев. Казалось, если прижаться хотя бы ладонью, то произойдет такой силы разряд, что взрыв счастья сметет все вокруг на биллионы мегаметров томящейся по любви земли.
Все казалось значительным и значимым: василек, прорвавшийся через массив ступеньки из камня-ракушняка, взлетевшая от дыхания приморского ветерка, как чудо-бабочка, чья-то капроновая лента, даже глупая песенка о любви, доносившаяся из городского сада, – все становилось нотами общей партитуры искристого восторга.
Вдруг Солнце заметил Корейца. Тот сидел на трибуне, выстроенной для зрителей состязаний по водным видам спорта, с совершенно потерянным видом и непрерывно протирал полой рубашки очки. За его спиной с вышки прыгали в море сосредоточенные спортсмены.
Саша и Солнце подошли к Корейцу, молча сели рядом. Саша безмятежно болтала ногой, рассматривая спортсменов. Она думала о том, что всем должно стать заметно: она – это не та Саша, которая была, а вместо нее теперь другая Саша – взрослая и счастливая. А Солнце сразу почувствовал, что с Корейцем что-то не так, и это погасило его звуки ликующих фанфар. Он посмотрел на судорожные движения рук Корейца и отобрал у него очки.
– Мне в Москву надо, – глухо сказал Кореец, не размениваясь на формальности приветствия, – Галина к телефону не подходит.
– Мало ли – не подходит, – неубедительно утешил Солнце.
Кореец глянул на Сашу. Солнце понял, поцеловал ее:
– Посидишь одна?
Саша весело кивнула. Солнце и Кореец отошли, остановились в тени щита, на котором расклеена пресса.
– Я маме дозвонился... Галину вызывали в КГБ. Сказали: либо она назовет тех, через кого получала вызов, либо ее посадят в психушку.
– А она? – спросил Солнце, хотя знал ответ.
Повисла тяжелая пауза. Кореец отвернулся, пряча слезы.
– Я могу тебе помочь? – спросил Солнце.
– Да хрен тут уже чем поможешь! – выругался Кореец. И этот ответ Солнце тоже знал заранее.
Солнце грустно оглянулся в сторону городского сада, откуда слышалась режущая по нервам оптимистичная советская эстрада.
– Билетов нет, – сокрушался Кореец, – даже на проходящий. Я на автовокзал пойду. До Алушты доеду. Оттуда на перекладных доберусь...
Солнце обнял Корейца, ободряюще похлопал по спине.
– Вот черт! – смаргивая слезы, попытался улыбнуться Кореец. – Иногда так хочется быть богом!.. Или хотя бы секретарем райкома партии...
Они ударили в ладони, прощаясь.
Солнце проводил глазами сутулую фигуру Корейца. Вдруг взгляд его упал на прилепленный к стенду свежий номер местной газеты.
На первой полосе газеты была статья о том, что город посетил адмирал Карелин, что подтверждала мутная фотография мужчины в адмиральской форме на борту миноносца. Солнце сорвал со стенда и смял газету, бросил ее в урну и пошел обратно к Саше.
Она ждала его с доверчивой улыбкой.
– Я не хочу возвращаться, – сказал Солнце, помолчав.
Саша обняла его, прижалась крепко. И пошли обратно, к морю, к общему одиночеству, к безлюдью.
Изгнанные из городского сада дембеля топали по набережной во всей своей дембельской красе: оформленная согласно армейским понятиям об эстетике форма, долгожданно расхлябанный вид честно отслуживших "дедов".
Их вожак – косая сажень в плечах, чубчик кучерявый – заметил Герду и Хуана: тот принес Герде добытую на "аске" бутылку сладкой воды "Буратино". Длинноволосый, одетый в цветастые штаны и пончо Хуан стоял к дембелям спиной, что позволило вожаку возрадоваться и возопить:
– О! Девчонки!
И, круто развернувшись, направился по курсу. Свита с готовностью последовала за ним.
Но тут удивленный Хуан обернулся. Осознание, что он – не девчонка, привело дембелей в состояние глумливого восторга. Они заржали, сгибаясь пополам, а вожак, чуть дыша от смеха, протянул лапы:
– Ну, чё, девчата, давай знакомиться! Ефрейтор Пацюк!
– Слушай, иди, куда шел! – посоветовала Герда.
– Оп-па! Не понял! – с претензией уставился на нее дембель.
– Что ты не понял? Русский язык ты не понял? Нам уже пора! – чувствуя, что спокойной торговле пришел конец, Герда стала сворачивать и складывать в сумку косынку с феньками.
– Ну, так и я говорю: пора! – Дембель отставать не собирался. – Кино-вино-домино, танцы-шманцы-обжиманцы! – и он схватил Герду за руку.
– Да отвали ты! – вырвала руку Герда.
И тут дембель гневно взревел:
– Ты что, блядь, солдатом Советской армии брезгуешь?!
– Ну, чё вы, братишки! Нормальная погода... – старательно выговаривая слова, примирительно улыбнулся Хуан.
Дембель давил Хуана мутным взглядом:
– Я тебе, сука, не братишка! Ты – позор на теле советской родины!
И его свинцовый кулак сбил Хуана на землю. Герда взвизгнула, а Хуан, вытирая выступившую на губах кровь, укоризненно спросил:
– Ну, вот и скажи, зачем ты меня ударил? Разве тебе стало легче?
– Мне, блин?! – завыл дембель. – Мне, падла волосатая, щас так легче станет, что тебя три "скорые" с асфальта не соберут!
Герда бросилась к Хуану, заслоняя его собой от дембелей, деловито засучивающих рукава. Но те, отшвырнув девушку, принялись технично молотить парня. Герда закричала, схватила бутылку"Буратино" и в отчаянии ударила вожака по голове, но, против ожидания, он только встряхнул мокрыми вихрами и снова ринулся в атаку.
Увидев неладное, к Герде и Хуану уже бежали Малой и Скелет.
Драка завязалась на полнабережной: отдыхающие с готовностью поспешили принять участие в бесплатном курортном развлечении. Но вот уже подъехал милицейский "газик" с сиреной. На ходу выскочили милиционеры. Хипари бросились бежать. "Газик" полетел за ними.
Саша и Солнце нашли приют на пустынном морском берегу. Они целовались, перекатываясь по песку.
– Я тебя люблю, – простонала Саша, задыхаясь от невозможного, переполняющего счастья.
– Я не смогу с тобой остаться! – прошептал Солнце.
– Я знаю, – чуть не заплакала Саша от того, что ее счастье – это только мгновение жизни, но это мгновение сейчас весомей, чем вся жизнь.
А потом, обнявшись, сидели на заброшенномпричале, смотрели, как утомляется, лиловеет море.
– ...Скажи, – вдруг потребовала Саша, – что я для тебя? Скажи!
– Не могу... – ответил Солнце.
– Ну... ну тогда хотя бы соври, – обреченно попросила Саша.
– Не хочу... – ответил Солнце.
– ...А я все равно тебя люблю... – понурилась Саша, и Солнце поцеловал ее.
А по холмистому, изрезанному оврагами обрыву, плача, бежала Герда. Сверху она заметила Сашу и Солнце, ринулась вниз, падая, скатываясь по пыльному склону.
– Солнце!!! Я тебя ненавижу! – со слезами закричала она.
Саша и Солнце вскочили, побежали к Герде. Герда подскочила к Солнцу и стала в отчаянии колотить его в грудь:
– Ты с ней... А наших забрали!!
Саша испуганно остановилась поодаль.
– Не надо, Герда! – пытается остановить Герду Солнце.
– ...Пока ты тут с ней... – рыдает Герда.
– Не надо! – повысил голос Солнце.
Герда обессилела и, истекая слезами, повисла на Солнце:
– Их убьют там!
Солнце прижал Герду к себе.
– Почему ты ничего не делаешь?! – всхлипывала Герда. – Ты же всегда знаешь, что делать! Сделай что-нибудь!
Саша подошла к Герде, погладила ее, утешая, и тоже заплакала. Солнце обнял и Сашу. И обе поверили, что он один сможет защитить их обеих, помочь и сделать так, чтобы дурной сон стал дурным сном.
– Я что-нибудь придумаю, – твердо сказал Солнце.
– Правда? – подняла заплаканные глаза Герда.
– Иди домой и жди, – распорядился Солнце.
– Чего ждать?! – высвободилась из его рук Герда.
– Не чего, а кого. Хуана и ребят.
– Что ты собираешься делать? – шмыгнула носом Герда, вытерла мокрые от слез щеки.
Солнце молча улыбнулся и спросил Сашу как ни в чем не бывало:
– Составишь мне компанию?
Саша и Герда озадаченно переглянулись, и Саша молча кивнула.
Кореец стоял у окошка кассы, тщетно пытаясь обаять кассиршу:
– Девушка, милая моя, а может быть, все-таки поближе к Москве есть какой-то билетик?
Кассирша отвечала через громкоговоритель, и ее голос разносился по автобусной станции:
– Я же вам объясняю, мужчина! Нету билетов!
На ее крик оглянулся дядечка, загружающий корзины с фруктами в автобус.
Удрученный Кореец отошел от кассы. Навстречу ему шла импозантная дама с высокой прической – та самая, из поезда. В руках у нее болезненно желтел букет встрепанных хризантем. Кореец узнал даму, кивнул вежливо, даже немного заискивающе. Дама холодно улыбнулась одними губами. Поравнявшись с Корейцем, она оступилась и уронила букет.
– Извините, – почему-то сказал Кореец и наклонился поднять цветы. В ту же секунду на площадь автовокзала выехала номенклатурная "Волга" с патриархальными занавесочками на окнах, а с другой стороны появился кагэбэшник, ехавший в поезде, по виду – обычный отдыхающий с газеткой в руке. Так что, когда Кореец поднял букет и подал даме, "Волга" была рядом с ним. Дверцы машины распахнулись, кагэбэшник отшвырнул газету, его коллега выскочил из машины. Вдвоем молниеносным движением они скрутили руки Корейца и запихнули его в автомобиль.
"Волга" взревела, дымнула выхлопными газами и уехала с площади. Занавесочки на заднем окне бурно заколыхались.
Дядечка, грузивший фрукты, оторопело посмотрел вслед "Волге", но, поймав на себе строгий взгляд дамы-кагэбэшницы, поспешно залез в автобус.
Дама деловито поправила костюм и невозмутимо удалилась с площади.
А в машине Кореец бился в стальных руках кагэбэшников:
– Что вы себе позволяете?! Вы не имеете права!
Жестокий и четкий удар кагэбэшника заставил его замолчать. Голова Корейца безжизненно поникла.
Солнце и Саша ехали в кабине грузовика, тяжело взбирающегося по горному серпантину. Саша разглядывала многочисленных моргающих красоток на панели машины. Бравый водитель в майке-тельняшке не умолкал:
– Вот говорят: сфинксы, сфинксы!
– Какие сфинксы? – удивилась Саша.
– Египетские, – пояснил водитель. – Видал я ваших сфинксов, когда Асуанскую плотину строили. Ничего особенного. Кстати, будем знакомы. Березкин, троеборец.
Не отрывая взгляда от дороги, он протянул Солнцу руку для пожатия.
– Очень приятно, – ответил Солнце. – Осинкин. Биатлонист.
Саша хихикнула, а водитель продолжил:
– Да! А стенку когда в Берлине строили для защиты от капитализма! Ох, выпивали! Кирпичик за кирпичиком, полтинничек за полтинничком!
Водитель покосился на Сашу и счел нужным оправдаться:
– Но редко. В исключительных случаях. А в Индии, когда электростанцию строили...
Из приемника доносилось задушевное "Ромашки спрятались, поникли лютики...". Водитель расплылся в умиленной улыбке, стал вдохновенно подпевать.
Солнце легонько подул Саше в шею. Она улыбнулась, потерла шею рукой, ласково заглянув ему в глаза.
Грузовик подпрыгнул на кочке. Эфир зашипел и вдруг заговорил знакомым уже хриплым голосом:
– А-я опять с вами, бразерс энд систерс! Стречайте, Баба Беда! А-сейчас слушаем психоделического бога всех времен и народов Джима Моррисона!
Послышались вступительные аккорды. Водитель сплюнул с досадой:
– Какую песню испортили! Хулиганье!
Он стал крутить ручку приемника, но "Ромашки" не возвращались. Водитель сердито выключил радио и снова ушел в воспоминания:
– Вот вы говорите...
Но Солнце решительно прервал:
– Ни в коем случае!
– Что ни в коем случае? – растерялся водитель.
– А что я говорю? – невозмутимо спросил Солнце.
Водитель покачал головой, снова включил приемник. Пел Моррисон.
Саша озиралась в фойе номенклатурного Дома отдыха – с росписью по потолку, красными коврами и пальмами в кадках. Она вопросительно посмотрела на Солнце, спросила тихонько:
– А что мы здесь делаем?
Но Солнце, как всегда, только загадочно улыбался.
Портье – строгая, внушительных размеров дама с пергидрольной "халой" на голове – подозрительно смерила их взглядом.
– К кому? – грозно преградила она дорогу к лестнице.
– Адмирал Карелин в каком номере остановился? – спросил Солнце.
Саша исподтишка изумленно глянула на Солнце.
Портье, не отвечая и не спуская глаз с Солнца, подняла трубку внутреннего телефона:
– Алексей Иванович, тут к вам молодежь... Нет, не курсанты... В джинсах... Слушаюсь.
Положив трубку, портье расплылась в наиумильнейшей улыбке и гостеприимно взмахнула рукой:
– Проходите, пожалуйста! Второй этаж, третий номер. Может, кофейку принести?..
Дверь номера открылась, и крепкий, с чуть поседевшими висками видный мужчина в адмиральской форме без кителя бросился к Солнцу:
– Как ты меня нашел?
– В газете прочитал, – спокойно сказал Солнце.
– Ну, проходите, проходите! – Адмирал мельком глянул на Сашу, но она догадалась, что, очевидно, он ее и не заметил толком. Не она была важна ему – только Солнце.
Вошли в номер. Саша несмело присела на краешек стула. На спинке висел адмиральский китель.
Глянув на Сашу, Солнце вышел на балкон. Адмирал поспешил за ним.
– Ты... Ты образумился наконец? – пытаясь совместить радость, которая рождалась сама, и строгость, которую он считал нужным выразить, бормотал адмирал. – Я так рад, что ты все-таки пришел...
Солнце перебил его:
– Папа, мне нужна твоя помощь.
– Да-да, я понимаю, – закивал адмирал. – Мы можем прямо завтра вылететь к профессору Немчинову...