- На матче "Иглз" случилась одна неприятная штука, - говорю я и тут же жалею об этом.
- Слышать не желаю ничего про футбол, - вздыхает Тиффани. - Я его ненавижу.
- Это не совсем про футбол.
Она по-прежнему смотрит в окно.
Слежу за ее взглядом и убеждаюсь, что там ничего интересного, только припаркованные машины. А затем выпаливаю одним духом:
- Я ударил человека, очень сильно - даже от земли оторвал. Думал, что убил.
Тиффани переводит взгляд на меня. Она прищуривает глаза и слегка улыбается, точно готова расхохотаться.
- Ну и как?
- Что - как?
- Убил?
- Нет. Нет, что ты! Он потерял сознание, но потом очухался.
- Тебе непременно надо было его убить? - спрашивает Тиффани.
- Не знаю. - Ее вопрос ставит меня в тупик. - То есть нет! Конечно же нет.
- Тогда зачем так сильно ударил?
- Он сшиб с ног моего брата, и у меня что-то вспыхнуло в голове. Как будто я покинул свое тело, а оно само делало что-то такое, чего мне не хотелось. И я об этом вообще ни с кем не говорил. Надеялся, ты выслушаешь, чтобы я мог…
- Зачем этот человек свалил твоего брата?
И я выкладываю ей всю историю, от начала до конца, не забыв упомянуть, что сын этого здоровяка теперь не выходит у меня из мыслей. До сих пор перед глазами стоит эта картинка: мальчишка цепляется за отцовскую ногу, хочет спрятаться, всхлипывает, явно боится. Еще я рассказываю ей про свой сон - тот, в котором Никки прибегает на помощь фанату "Джайентс".
- Ну и что? - говорит Тиффани, когда я заканчиваю.
- Что - ну и что?
- Я не понимаю, чего ты так расстроился?
Секунду кажется, что Тиффани разыгрывает меня, но она продолжает сидеть с абсолютно невозмутимым видом.
- Я расстроился, потому что знаю, как рассердится Никки, когда я расскажу о случившемся. Я расстроился, потому что не оправдал собственных надежд и время порознь обязательно увеличится, Господь не захочет подвергать Никки опасности, пока я не научусь лучше себя контролировать, ведь Никки - пацифистка, как Иисус, она всегда была против того, чтобы я ходил на футбольные матчи, где всегда столько беспорядков, и еще я не хочу, чтобы меня вернули в психушку, и, видит бог, мне ужасно не хватает Никки, это так больно и…
- На хер Никки, - перебивает меня Тиффани и подносит ко рту очередную ложку хлопьев с изюмом.
Смотрю на нее во все глаза.
Она жует как ни в чем не бывало.
Проглатывает.
- Прости, что? - переспрашиваю я.
- По мне, так этот фанат "Джайентс" - просто полный урод, впрочем, как твой брат и твой дружок Скотт. Ты не лез в драку. Ты только защищался. И если Никки это не устраивает, если она не способна поддержать тебя, когда ты подавлен, то пусть она идет на хер.
- Не смей так говорить о моей жене! - Я отчетливо слышу ярость в своем голосе.
Тиффани скептически закатывает глаза.
- Я никому из моих друзей не позволю так отзываться о моей жене.
- Жена, значит?
- Да, Никки - моя жена.
- Твоя жена Никки ни разу о тебе не вспомнила, пока ты парился в психушке. Вот скажи мне, Пэт, почему ты сидишь здесь не со своей женой Никки? Почему ты ешь эти гребаные хлопья со мной? Только и думаешь, как бы угодить своей Никки, а твоя драгоценная женушка между тем плевать на тебя хотела. Где она? Чем сейчас занимается? Ты правда веришь, что она вообще о тебе помнит?
Я настолько потрясен, что ни слова не могу сказать.
- На хер Никки, Пэт. На хер! НА ХЕР НИККИ! - Тиффани бьет ладонями по столу, отчего миска с хлопьями подпрыгивает. - Забудь про Никки. Нет ее. Ты что, все еще не понял?
Официантка подходит к нашему столику. Уперев руки в бока и поджав губы, пялится на меня. Переводит взгляд на Тиффани.
- Эй, ты, любительница крепких словечек! - говорит официантка.
Я оборачиваюсь: все остальные посетители смотрят на мою разошедшуюся спутницу.
- Здесь тебе не кабак, понятно?
Тиффани поднимает глаза на официантку, встряхивает головой:
- Знаешь что? Иди-ка ты тоже на хер!
Тиффани широкими шагами пересекает всю закусочную и выходит на улицу.
- Я просто свою работу делаю! - восклицает официантка. - Господи, что же это такое?!
- Извините. - Я протягиваю ей все свои деньги - двадцатидолларовую купюру, которую дала мама, когда я сказал, что хочу сводить Тиффани поесть хлопьев с изюмом.
Я просил сорок, но мама сказала, что нельзя давать официантке сорок долларов, если еда стоит всего пять, хоть я и объяснил все про щедрые чаевые, чему, как вы знаете, научился от Никки.
- Спасибо, приятель, - говорит официантка. - Но лучше бы тебе пойти следом за своей кралей.
- Она мне не краля, - возражаю я. - Она просто друг.
- Да без разницы.
На крыльце Тиффани нет.
Поворачиваю голову и вижу, как она бежит по улице прочь от меня.
Догоняю и спрашиваю, что случилось.
Она не отвечает; просто бежит себе дальше.
Так, бок о бок, мы прибегаем в Коллинзвуд, к самому дому ее родителей, за которым Тиффани исчезает, не сказав ни слова на прощание.
Ненаписанная развязка
Вечером я берусь за книгу Сильвии Плат "Под стеклянным колпаком". Никки всегда считала этот роман очень значимым. "Каждая девушка просто обязана прочесть "Под стеклянным колпаком"", - говорила она. И я попросил маму взять эту книгу в библиотеке - в основном потому, что хочу разобраться в женщинах, чтобы лучше понимать чувства Никки и всякое такое.
Обложка в точности как у дамского романа; над названием бутоном вниз нарисована засушенная роза.
На первой странице Плат упоминает про казнь Розенбергов, и сразу становится понятно, что чтение предстоит угнетающее: как бывший учитель истории, я знаю, что в "Красной угрозе" не было ничего веселого, да и в маккартизме тоже. Вскоре после упоминания Розенбергов рассказчица пускается в рассуждения о трупах и даже видит за завтраком полуразложившуюся голову мертвеца.
Главная героиня, Эстер, выиграла хорошую стажировку в нью-йоркском журнале, однако у нее депрессия. Знакомясь с мужчинами, она представляется вымышленными именами. У нее вроде как есть парень по имени Бадди, однако он ужасно с ней обращается и убеждает ее, что она должна рожать детей и быть домохозяйкой, а вовсе не писательницей, как ей хочется.
В конце концов Эстер слетает с катушек, ей делают электрошок, она пытается покончить с собой, приняв слоновью дозу снотворного, и ее отправляют в сумасшедший дом вроде того, в котором лечился я.
Эстер называет чернокожего, разносящего еду в ее больнице, негром. Я тут же вспоминаю Дэнни - как взбесила бы эта книга моего друга, тем более что Эстер белая, а Дэнни считает, что только чернокожие могут употреблять такие спорные расовые термины, как "негр".
Сначала, несмотря на всю свою депрессивность, книга увлекает, потому что касается темы душевного здоровья - темы, которая меня весьма интересует. К тому же хочется узнать, как Эстер в конце концов поправится, как увидит серебряный ободок у тучи и наладит свою жизнь. Я убежден, что Никки задает эту книгу только для того, чтобы удрученные жизнью девочки-подростки поняли: если ни в коем случае не сдаваться, в конце непременно забрезжит надежда.
И я читаю дальше.
Эстер расстается с девственностью, в процессе теряет много крови и едва не умирает - совсем как Кэтрин в "Прощай, оружие!", - а я недоумеваю, почему женщины в американской литературе постоянно истекают кровью. Однако героиня выживает и обнаруживает, что ее подруга Джоан повесилась. Эстер идет на похороны, а кончается все тем, что она заходит в комнату, а там целая толпа докторов, которые решают, достаточно ли Эстер здорова, чтобы покинуть психлечебницу.
Читателю не сообщают, что произойдет с героиней дальше, поправится ли она, и это меня ужасно злит, тем более что я всю ночь потратил на чтение.
Когда в окно спальни пробиваются лучи солнца, я читаю биографическую справку в конце книги и выясняю, что весь так называемый роман, по сути, основан на событиях из жизни самой Плат и что автор в конечном счете засунула голову в духовку. Покончила с собой - прямо как Хемингуэй, только без ружья. Я так понимаю, это и есть настоящая ненаписанная развязка романа, раз уж всем известно, что книга в действительности - мемуары Сильвии Плат.
Я рву книгу и швыряю обе половины в стену.
Подвал.
"Стомак-мастер-6000".
Пятьсот подъемов корпуса.
Зачем Никки задает подросткам такую депрессивную книгу?
Силовая скамья.
Жим лежа.
Штанга весом сто тридцать фунтов.
Зачем вообще люди читают такие книги, как "Под стеклянным колпаком"?
Зачем?
Зачем?
ЗАЧЕМ?
На следующий день Тиффани присоединяется к моей предзакатной пробежке, чем немало меня удивляет. Я не знаю, что сказать ей, поэтому ничего не говорю, как обычно.
Мы просто бежим.
Еще через день мы снова бежим вместе, не обсуждая того, что Тиффани наговорила о моей жене.
Приемлемый способ совладать с собой
В комнате, расписанной облаками, я выбираю черное кресло, потому что сегодня я немного подавлен. Несколько минут молчу. Боюсь, что психотерапевт отправит меня в психушку, если выложу всю правду, но чувство вины гложет меня, так что в итоге я обрушиваю на Клиффа поток сумбурных признаний, рассказываю про все: про большого фаната "Джайентс", про маленького фаната "Джайентс", про драку, про поражение "Иглз", про то, как отец разбил экран телевизора, про то, как он приносит спортивные страницы, но не хочет со мной разговаривать, про мой сон, в котором Никки была в футболке "Джайентс", про то, как Тиффани сказала: "На хер Никки", но по-прежнему бегает со мной каждый день, а еще про то, что Никки заставляет беззащитных подростков читать Сильвию Плат, и про то, как я разорвал "Под стеклянным колпаком", а Сильвия Плат засунула голову в духовку.
- Духовка! - восклицаю я. - Как можно додуматься до того, чтобы засунуть голову в духовку?!
Я чувствую невероятное облегчение и вдруг осознаю, что где-то в середине своей тирады расплакался. Закончив говорить, прячу лицо: Клифф, конечно, мой психотерапевт, но он ведь тоже мужчина, и к тому же фанат "Иглз", и, может, даже друг.
Закрыв лицо ладонями, я всхлипываю.
Несколько минут в комнате, разрисованной облаками, стоит тишина, наконец Клифф подает голос:
- Я ненавижу болельщиков "Джайентс". Надутые индюки, только и разговоров что о Лоуренсе Тейлоре, а кто он такой? Всего лишь грязный наркоман. Да, два Суперкубка, двадцать пятый и двадцать шестой, но это ж сколько времени уже прошло, больше пятнадцати лет! А мы за Суперкубок боролись всего два года назад. Ну и что, что проиграли!
Ушам своим поверить не могу.
Я был уверен, что Клифф отчитает меня за расправу над фанатом "Джайентс" и пригрозит вернуть в психушку, и мне совершенно непонятно, с чего это он вдруг заговорил о Лоуренсе Тейлоре. Я опускаю руки и вижу, что Клифф встал, хотя и стоя доктор едва ли выше сидящего меня - такой он низенький. Еще я невольно думаю, что он вроде упомянул про участие "Иглз" в матче за Суперкубок, - если это так, я могу сильно расстроиться, потому что совершенно ничего об этом не помню, поэтому стараюсь выкинуть его слова из головы.
- Разве ты не испытываешь отвращения к фанатам "Джайентс"? - обращается ко мне Клифф. - Ты же их просто терпеть не можешь. Давай, скажи правду.
- Ну да, терпеть не могу. И отец с братом тоже.
- Зачем этот мужик вообще надел футболку "Джайентс" на домашнюю игру "Иглз"?
- Не знаю.
- Неужели он не понимал, что его поднимут на смех?
Я теряюсь с ответом.
- Каждый год я смотрю на этих тупых фанатов "Далласа", и "Джайентс", и "Редскинс", и каждый год они приезжают к нам, вырядившись в цвета своих команд, и каждый год получают по морде от пьяных фанатов "Иглз". Когда они наконец научатся?
Я настолько потрясен, что не могу говорить.
- Ты защищал не только своего брата, ты защищал свою команду! Верно?
До меня не сразу доходит, что я киваю.
Клифф садится, тянет за рычаг, поднимая подножку, а я таращусь на изношенные подошвы его дешевых туфель.
- Когда я сижу в этом кресле - я твой психотерапевт. А когда я не в кресле, я такой же болельщик "Иглз", как и ты. Понятно?
Снова киваю.
- Насилие - отнюдь не самое приемлемое решение. Не обязательно было лупить того фаната.
- Я и правда не хотел его бить, - соглашаюсь я.
- Однако все-таки ударил.
Опускаю глаза на свои руки. Пальцы дрожат.
- Какие варианты у тебя были? - спрашивает он.
- Варианты?
- Что еще ты мог сделать, не прибегая к силе?
- Просто не было времени подумать. Он толкнул меня и брата сшиб с ног…
- А что, если бы на его месте был Кенни Джи?
Закрываю глаза, принимаюсь тихонько гудеть, мысленно считаю до десяти, очищая разум.
- Гудишь? Правильно. Почему бы не делать то же самое, когда понимаешь, что готов кого-то ударить? Где ты научился этому приему?
Я немного зол на Клиффа за упоминание Кенни Джи: по-моему, это просто подло с его стороны, тем более что он в курсе: мистер Джи - мой самый заклятый враг. Однако напоминаю себе, что Клифф не ругал меня, когда я выложил всю правду; за это я должен быть ему благодарен.
- Всякий раз, когда я обижал Никки, она вот так гудела. Научилась на занятиях йогой. И всякий раз это меня заставало врасплох и ужасно сбивало с толку: странно же сидеть рядом с человеком, который гудит на одной ноте с закрытыми глазами. А Никки могла гудеть очень долго. Я чувствовал огромное облегчение, когда она наконец замолкала, и даже внимательнее относился к ее жалобам, и вообще становился более чутким - я только недавно понял, как это важно.
- И поэтому ты гудишь всякий раз, когда кто-то упоминает Кенни…
Закрываю глаза, принимаюсь тихонько гудеть и мысленно считаю до десяти, очищая разум.
Клифф дожидается, пока я умолкну, а потом продолжает:
- Это позволяет тебе весьма своеобразно выразить свое неудовольствие, обезоруживая окружающих. Очень интересная тактика. Почему бы не применить ее к другим сферам твоей жизни? Что, если бы ты закрыл глаза и начал гудеть, когда тебя толкнул фанат "Джайентс"?
Такое мне даже в голову не приходило.
- Как думаешь, продолжал бы он тебя задирать, если бы ты закрыл глаза и принялся гудеть?
Наверное, нет, думаю я. Здоровяк, скорее всего, решил бы, что я ненормальный, - именно так я подумал о Никки, когда она испробовала на мне этот прием в первый раз.
Прочитав по лицу мои мысли, Клифф улыбается и кивает.
Мы немного обсуждаем Тиффани. Клифф считает, что Тиффани, похоже, влюблена в меня и, вероятно, ревнует к Никки, хотя, по-моему, это полная ерунда, ведь Тиффани даже не разговаривает со мной и всегда держится очень холодно. К тому же она такая красивая - в отличие от меня.
- Да она просто тронутая, - говорю.
- Разве они не все такие? - парирует Клифф, и мы смеемся, потому что в женщинах иногда и впрямь нелегко разобраться.
- А что скажете про мой сон? Тот, что с Никки в футболке "Джайентс"? Что он, по-вашему, означает?
- А ты сам как бы его истолковал? - вопросом на вопрос отвечает Клифф, я пожимаю плечами, и он меняет тему.
Клифф соглашается, что роман Сильвии Плат наводит тоску, и рассказывает, что его дочь как раз недавно домучила "Под стеклянным колпаком" в рамках курса американской литературы, который она выбрала в своей школе.
- И вы не пожаловались директору? - спрашиваю я.
- На что?
- На то, что вашу дочь заставляют читать такие депрессивные книжки.
- Конечно нет. С чего вдруг?
- Но ведь этот роман учит детей смотреть на мир пессимистически. Никакой надежды в конце, никаких тебе серебряных ободков. Подростков надо учить тому, что…
- Жизнь - штука сложная, Пэт, и полезно рассказывать детям, как тяжело приходится некоторым.
- Зачем?
- Чтобы они имели сострадание к другим. Чтобы понимали: все люди разные, одним живется легче, другим труднее. В зависимости от того, какие химические реакции бурлят в твоем мозгу, опыт, получаемый на жизненном пути, может разительно отличаться.
Такое объяснение не приходило мне в голову - что чтение книг, подобных роману Сильвии Плат, дает другим возможность лучше осознать, каково это - быть Эстер Гринвуд. И становится ясно, что я очень сопереживаю Эстер. Если бы мы были знакомы, я бы непременно попытался помочь ей просто потому, что достаточно хорошо знаком с ее мыслями и способен понять, что она не просто помешанная - она страдает от жестокости мира, да еще и в депрессии пребывает из-за того, что у нее в мозгу происходят какие-то неуправляемые химические реакции.
- Так вы не сердитесь на меня? - спрашиваю я, видя, что Клифф смотрит на часы: значит, сеанс подошел к концу.
- Нет. Вовсе нет.
- Правда? - допытываюсь, ведь Клифф наверняка запишет все мои недавние промахи в отдельную карточку, как только я уйду.
Он небось считает, что не смог быть хорошим психотерапевтом для меня - во всяком случае, на этой неделе.
Клифф встает, улыбается мне и бросает взгляд в окно, на воробья, купающегося в каменной чаше.
- Прежде чем ты уйдешь, Пэт, я хочу сказать кое-что очень важное. Это вопрос жизни и смерти. Ты слушаешь? Я хочу, чтобы ты как следует запомнил. Хорошо?
Мне становится тревожно - такой серьезный у Клиффа голос, - но я сглатываю и киваю:
- Хорошо.
Клифф поворачивается.
Смотрит на меня.
Вид у него суровый, и целую секунду я ужасно нервничаю.
И тут Клифф вскидывает руки в воздух и кричит:
- А-а-а-а-а!
Я смеюсь - как удачно он меня разыграл - и тотчас же встаю, вскидываю руки и кричу:
- А-а-а-а-а!
- И! Г! Л! З! Иглз! - вопим мы в унисон, взмахивая руками и ногами, чтобы изобразить каждую букву.
Должен признаться, как бы глупо это ни звучало, от скандирования вместе с Клиффом мне становится намного лучше. И, судя по улыбке на маленьком темном лице, он это понимает.