Продвигаться вперед было невозможно, через каждые пять метров лодка наталкивалась на какое-нибудь другое плавсредство, рискуя перевернуться. При малейшем столкновении женщины визжали, а мужчины радостно хохотали грубыми голосами. Солнце сверкало на зеленой воде. От водопада несло запахом нечищенных клозетов. Там, где хоть немного тень падала на воду, в лодках лежали влюбленные и целовались. Вместо мечтательной уединенной прогулки, которую Жан Пиге так красиво описал накануне, господин Цитрин переживал надокучающую сумятицу ярмарочного гулянья. Преисполненный отвращения, донельзя изможденный, он сократил время прогулки.
А вечером Жан Пиге рассказал ему во всех подробностях, как он шел следом за ним по Луврскому музею, по прохладным и торжественным залам античной скульптуры и с каким удовольствием господин Цитрин любовался мраморными шедеврами, возвышающимися в белых лучах света среди бессмертной тишины.
Отныне господин Цитрин тщетно обдумывал свой распорядок дня, каждый раз Жан Пиге описывал ему послеобеденное время лучше, чем он его проводил в действительности.
И что бы он ни делал, он каждый раз узнавал, что можно было бы сделать еще лучше.
Хотя, как только он начинал действовать в соответствии с рассказами юноши, сразу оказывалось, что предвкушаемое в мечтах накануне наслаждение в реальности невозможно. Что-то менялось: обстоятельства, окружение, температура, он сам. . .
Всякий раз отчеты Пиге звучали для него словно обвинения.
Однажды господин Цитрин, устав от всего этого, решил остаться дома. "Тогда, – думал он, – Жану Пиге тоже придется остаться дома, и он не будет мне читать отчет, переполненный унизительными выдумками о том, где я провел свое послеобеденное время". Он был в восторге от принятого решения и удивлялся, как это раньше не пришло ему в голову. Однако, радуясь, что таким образом защитит себя от чрезвычайного внимания своего наблюдателя, он тешил себя мыслью, что обвел юношу вокруг пальца. Он испортил ему целый день, точно так же, как тот портил ему его дни. Он мстил.
О, сладостные мгновения! Устроившись за письменным столом в кабинете, господин Цитрин клеил марки, а Жан Пиге читал газету у окна. На его лице застыло выражение вынужденного безразличия. Но господин Цитрин, украдкой следя за ним, догадывался о его раздраженности и упивался радостью. Вот Пиге поджал губы, непривычно нахмурился. . . Была минута, когда Жан Пиге спросил с безразличным видом:
– Вы сегодня не выйдете из дома?
– Нет, – отвечал господин Цитрин с простодушным лукавством. – Я устал.
И Жан Пиге снова погрузился в чтение газеты.
Под вечер лицо его так нахмурилось, что господин Цитрин уже готов был пожалеть его.
Но он взял себя в руки, припомнив все неприятности, которые причинил ему юноша. Впрочем, чем более приближалась минута отчета, тем более господина Цитрина беспокоила другая мысль: как юноша расскажет ему об этих нескольких часах его кропотливых занятий? Сумеет ли он передать интимную суровую атмосферу комнаты, сосредоточенную тишину и то, как медленно по углам расползались сумерки? Сумеет ли он описать утонченные движения господина Цитрина, колдующего над своим альбомом с марками?
Во время ужина господин Цитрин был чрезвычайно любезен с Жаном Пиге, будто желая оправдаться в его глазах и склонить его к льстивому отчету о послеобеденном времени. Он заметил будто мимоходом:
– Мне ужасно нравится моя коллекция. . . Правду говоря, я никогда не соглашусь с людьми, которые считают даром потерянным время, проведенное над марками. А я считаю, наоборот, это день, проведенный с пользой. . . Лучшего и не придумаешь. . .
– Извините, – сказал Жан Пиге, – мне нужно идти писать отчет.
– Конечно, пожалуйста. . .
Когда юноша ушел, господин Цитрин подумал, что все эти настойчивые заискивания, чтобы услышать одобрение Жана Пиге, свидетельствовали о его зависимости от этого человека.
Юноша вскоре вернулся и остановился у камина. Господин Цитрин, сгорая от нетерпения, приказал:
– Начинайте!
– Шестнадцатое июня. . .
Жан Пиге замолчал. Сердце господина Цитрина бешено стучало. Он ждал. Жан Пиге закончил спокойным голосом:
– Ничего.
Это слово прозвучало для господина Цитрина, как пощечина. Он едва слышно пролепетал:
– Что? Что? Вы с ума сошли!.. Но он уже знал, что проиграл и что никогда больше не решится сидеть дома.
Глава X
Господин Цитрин уже внизу на лестнице услышал, как дверь открылась и кто-то начал спускаться следом за ним. Он узнал размеренные шаги Жана Пиге. Господин Цитрин прекрасно знал, что юноша нарочно выходил из дома одновременно с ним, будто собираясь следить за ним, но затем, засвидетельствовав таким образом свое присутствие, он сразу же куда-то исчезал. Этот обман раздражал господина Цитрина все больше и больше.
Он вышел на улицу. Небо было ярко-синее. Здесь и там окна были затенены шторами.
В воздухе висел запах расплавленного асфальта, выхлопных газов и пыли. Господин Цитрин вдохнул, зажмурившись, эти добротные городские запахи и едва не задохнулся. С ним поравнялась какая-то женщина. Она была удивительно красива. Рыжая, со светло-зелеными с серой поволокой глазами. Господин Цитрин был не из тех, кто теряет голову от каждой встречной юбки. Он умел противиться зову своей плоти. А если он и уступал своим тайным желаниям, то лишь хорошенько обдумав обстоятельства и время своего падения. Но вид этой рыжеволосой женщины его взволновал. Была минута, когда он хотел было пойти за ней. Но сразу же трезво себя одернул. Она была слишком красива для него, слишком серьезна. Но если это лишь обман, какое потом его ждет разочарование! К тому же он решил наведаться на биржу марок. . . Итак, на первом же перекрестке молодая женщина пошла налево, а господин Цитрин свернул направо. Впрочем, он не жалел об этом, так как в тот же день в кляссере одного старого коллекционера обнаружил эквадорскую марку, которую давно мечтал приобрести.
Увы! В тот же вечер Жан Пиге докладывал ему, что видел, как господин Цитрин подошел к молодой женщине и шепнул ей что-то на ушко. А молодая женщина, которая сначала пожала плечами и ускорила шаг, вдруг остановилась и улыбнулась. Тогда господин Цитрин взял ее под руку, и дальше они пошли вместе, весело разговаривая и влюбленно заглядывая друг другу в глаза. На площади Майо они исчезли в одной и гостиниц и вышли оттуда только часа через три.
Глупая болтовня! Но господин Цитрин был ошеломлен. Он подумал, что стоило ему вместо того, чтобы пойти направо, свернуть на перекрестке налево, и все его будущее изменилось бы в корне. Он подумал, что если бы он не поддался своей детской страсти коллекционирования, он действительно мог бы догнать ту женщину, высказать ей свое восхищение, признаться в любви, соблазнить ее и провести с ней незабываемые минуты. Он подумал, что еще один день пропал зря. И образ незнакомки встал у него перед глазами. Лицо, будто изваянное из какогото драгоценного камня, ясное, нежное, излучающее свет. И ее бездонные сине-зеленые глаза.
И ее волосы цвета червленого золота. И ее смех. Впрочем, он не слышал ее смеха! На столе он вдруг заметил прозрачный пакетик с маленькой эквадорской маркой, покупка которой его так обрадовала. Диспропорция между реальным приобретением и тем, что он потерял, была гротескна. Он рассердился на этот обычнейший кусочек бумаги, ради которого не свернул следом за незнакомкой. Он сердился на самого себя. И на Жана Пиге. Почему Жан Пиге рассказывает ему об этой встреченной женщине? Очевидно, прежде чем тайком отправиться на какое-то из своих обычных свиданий, он успел заметить, как господин Цитрин пошел за незнакомкой. И опираясь лишь на этот неопределенный порыв, он вообразил логическое продолжение приключения. Логическое? Неужели он не знает, что для таких, как господин Цитрин, логических заключений быть не может? Неужели он не знает, что господин Цитрин всегда делает что-то противоположное тому, что ему следовало бы делать? Неужели он не знает, что господин Цитрин бесцельно тратил свою жизнь день за днем, час за часом, минута 26 Анри Труайя Господин Цитрин за минутой с ослеплением кретина?
Он знает только одно: он не может больше жить без этой женщины.
Его вдруг охватило безумное желание вновь увидеть это молочно-белое лицо с глазами цвета свежей зеленой воды. Может быть, еще не поздно ее найти. Конечно, она ежедневно ходит на работу по этой дороге. Он подстережет ее на улице. Хотя такая женщина не должна работать. Это, наверное, какая-нибудь таинственная иностранка. И доступная, конечно же, если согласилась пойти с ним в гостиницу. Да что это с ним! Забыл, что в гостиницу она пошла с ним только в воображении Пиге!
Мечта и действительность так переплелись, что господин Цитрин терял точку опоры. Он должен немедленно взять себя в руки!
– Можете идти, Пиге, вы мне больше не нужны.
Да, это он произнес эти слова. Хотя ему совсем не хотелось, чтобы юноша уходил. Он боялся остаться наедине со своими грезами.
– А впрочем, останьтесь. Расскажите мне об этой женщине. Она красива, правда?
– Очень красива. Стройная, золотоволосая, с зелеными глазами. . .
Соль на рану. Шок. Лучше уж одиночество, чем такое.
– Спокойной ночи, Пиге.
– Спокойной ночи, мсье.
Ничего себе спокойная ночь! Что скажешь! Не успел он лечь, как понял, что уснуть не сможет. От нездорового возбуждения он не сомкнул глаз. Его ум горячечно рисовал привлекательные возможности встречи, близкого знакомства, интимной связи. Он чувствовал вожделение и усталость одновременно. Его охватило желание плакать и смеяться. Но вот его пронзила мысль о вечной разлуке с женщиной, к которой он даже не подошел.
Их судьбы столкнулись на какое-то мгновение. И в это мгновение от него одного зависело, чтобы они чудесным образом сошлись. А он прозевал этот случай. Поэтому по его вине два существа не сойдутся больше никогда, следуя различными путями, разъединенные неизмеримым пространством и временем, словно дымовым занавесом. Примириться с такой ужасной случайность он не смог бы!
А смириться было необходимо, когда на следующий день после невыносимо длинного ожидания на том перекрестке он убедился, что она не придет. Он уныло поплелся к Булонскому лесу.
Иногда господину Цитрину казалось, что он узнает незнакомку в одной из женщин, там прогуливающихся. Вот рыженькая, но ниже ростом! А у этой глаза зеленые, но ведь она блондинка! Все эти волнения его утомили. Сидя на скамейке, он думал, что Жан Пиге, наверное, расскажет ему, как после обеда он ходил в кино со своей возлюбленной или, возможно, мечтательно прогуливался с нею по старому Парижу, а ему будет горько до слез.
И тут кто-то позвал его хриплым голосом:
– Пошли, миленький?
Лицо у нее было желтоватым, с расплющенным носом, но глаза зеленые, и пряди рыжих волос коком начесаны надо лбом.
Он выпрямился. Он еще колебался. Убеждал себя. Ведь это не она. Это карикатура на все, понравившееся ему в ней. Он не имеет права. И все же что-нибудь гораздо лучше, чем пустота, с которой он боролся.
По безлюдным аллеям она привела его на площадь Майо, и они зашли в какой-то отель.
Он ушел от нее, преисполненный отвращения. Какое омерзение! Каким жалким казался он себе, когда пытался наверстать судьбу, которую ему ежедневно выдумывал Жан Пиге!
Он похож на клоуна, который, извиваясь посреди арены, имитирует элегантные движения 27 Анри Труайя Господин Цитрин акробата под куполом цирка. Он так же смешон и неуклюж, и такая же непринужденность и легкость у его двойника, изображаемого в отчетах Жана Пиге. А между ними двумя бездна.
Глава XI
Проходили дни, Жан Пиге не говорил больше с ним о незнакомке. Но никакого облегчения это господину Цитрину не приносило. Это приключение нанесло ему последний удар.
Каждое утро он просыпался с болезненной тревогой перед непроходимой чащей проблем, с которыми он столкнется в последующие часы. Каждую минуту он должен был принимать какое-то решение, а отсюда вероятность ошибки, разочарование. Каждое его движение, каждое слово, далее молчание, могли увлечь его на ложный путь. Совсем невинные и простые, как ему казалось, действия, такие, как питье и еда, приоткрывали вдруг какое-то опасное психологическое осложнение. Потому что, если они и не вызывали непосредственных важных последствий, невозможно было предвидеть отдаленные последствия, которые они могли повлечь за собой. Каждый знает, что важные решения принимаются под давлением многочисленных и, на первый взгляд, незначительных причин, среди которых не последнюю роль играют питание, температура, одежда, выбор книг для чтения. Именно к этим будничным мелочам нужно относиться с особым вниманием. Именно из них следует выбирать. Но каким признакам довериться?
Постоянное ощущение зависимости от себя самого, вверенности самому себе, чувство, будто ты сам собой руководишь, вызывали в нем полную растерянность. Со страхом ждал он часа отчета, как ждет экзамена ученик, не выучивший материала. Он уже заранее знал, что не выдержит экзамена, и было бы странно, если бы он не провалился. Его ненависть к Жану Пиге возрастала с каждым днем. Это пугало его самого. Он, всегда так благодушно относившийся к ближним своим, теперь готов был растерзать этого юношу. Он ненавидел в нем все: застывшую маску лица, пристальный взгляд, ровный голос, непринужденные движения, то, что он никогда ни за что не цеплялся и не спотыкался. Этот молодой человек был для него воплощением жизни, которую он сам не умел наладить и которую нелепое неведение все время мешало ему познать. Это был живой укор. Хватит. Нужно положить этому конец. Но как? В бессонные часы господин Цитрин обдумывал план просто убить своего палача. Когда Жан Пиге придет читать отчет, он встанет и, схватив его за горло, будет долго, изо всех сил сжимать эту худую шею, будет трясти на уровне своего лица это проклятое ненавистное лицо с круглыми глазами и лживым ртом, изрыгающим обман. А затем он разожмет руки, и, как неуклюжая и тупая кукла, Жан Пиге упадет на землю. А он будет наконец свободен! Но утром господин Цитрин просыпался встревоженный этими преступными кошмарами и убеждал себя, что лучше всего – уволить злодея. Но и это решение, как и все другие, он боялся привести в| исполнение.
Проходили недели.
Господин Цитрин заметно похудел. Он мало говорил, мало ел, плохо спал. Марта была в отчаянии от его осунувшегося вида и умоляла вернуться в Мец, так как парижский воздух был ему во вред. Но господин Цитрин грустно качал головой и отсылал ее на кухню к плите.
Только Жан Пиге, единственный из них троих, не терял ровного бодрого настроения. Отчаяние, которое он сеял в сердце господина Цитрина, казалось, отражалось на нем наилучшим образом, он как будто расцветал еще больше, как расцветают некоторые роковые женщины после самоубийства отвергнутого любовника, это называют еще дьявольской красотой.
Однажды вечером Жан Пиге явился в час, назначенный для отчета, облаченный в смокинг, правда, коротковатый, и с гвоздикой в петлице. Господин Цитрин чуть не задохнулся, увидев его.
– Простите, – заявил Жан Пиге, – я вынужден идти.
– Идти? Идти? – пробормотал господин Цитрин. – А отчет?
– Я не успел написать его сегодня вечером. Но я вам прочитаю его завтра, в это же время.
Ведь эти несколько часов не имеют существенного значения, правда?
Господин Цитрин не верил своим ушам. Он пробормотал:
– Нет. . . нет. . .
Не осознавая, что святотатствует, Жан Пиге слегка поклонился, поправил манжеты и продолжал:
– Вообще, ежевечерние отчеты – это чересчур, верно? Из кожи вон лезешь! Переливаешь из пустого в порожнее!..
Из кожи вон лезешь! Переливаешь из пустого в порожнее! Каждая из этих фраз глубоко ранила господина Цитрина. Проклятье уже готово было сорваться с его губ. Кулаки сами сжимались в карманах. Но он не двинулся с места и продолжал хранить молчание.
– Можно было бы устроить все иначе, – продолжал Жан Пиге, – расширить чтение. . .
Немедленно разоблачить его, надавать пощечин, выбросить за дверь, думал господин Цитрин. И пробормотал:
– Хорошо. . . Поговорим об этом позже. . . А теперь идите. . . Идите быстрее. . .
Это выходило за все мыслимые рамки! Оставшись один, господин Цитрин с радостным удивлением почувствовал, что вот сейчас он должен что-то решить. Что бы теперь ни случилось, погасить его гнев не удастся. В конце концов он сделает все возможное, чтобы его гнев не угас до утра. Он начал с того, что добрых десять минут ходил по кабинету, громко возмущаясь и стуча кулаком по письменному столу:
– В ваших услугах я больше не нуждаюсь, так как память вернулась ко мне!.. Я вас оставил у себя из жалости! И вот ваша благодарность!..
Он взял с полки последний отчет и внизу странички написал: "Конец".
Затем, не зная, чем еще подзадорить свой гнев, он пошел в комнату Жана Пиге. Застланная постель, аккуратные стопки бумаги на столе, выглаженная одежда на стуле. Что-то оскорбительное было в этом отсутствии личного, своего. В этой обстановке можно было угадать скорее средство защиты, чем заботу о чистоте и порядке. Господин Цитрин изо всех сил пнул ногой деревянную кровать и решил, что Жан Пиге покинет его дом на следующий же день, с самого утра. И успокоенный этим окончательным решением, он пошел спать.
Глава XII
На следующее утро он проснулся в восьмом часу. И сразу же преисполнился гневом.
Даже не умывшись, он бросился в комнату Жана Пиге. Постучал. В ответ – мертвая тишина.
Постучал еще раз. Никакого ответа. Он толкнул дверь. В комнате никого, кровать неубрана, шкаф раскрыт, на письменном столе никаких бумаг. Он позвал еле слышно:
– Пиге!
Обернувшись, он увидел письмо, оставленное на видном месте на мраморном ночном столике. Он ужасно разволновался. Раскрыл конверт.
"Мсье!
Впервые с тех пор, как мы знакомы, у Вас есть возможность прочитать несколько строк, написанных моей рукой, которые не будут посвящены исключительно Вам.
Когда я поступил к Вам на службу, я не подозревал, какие муки она готовит мне в будущем. Я не думал, что задание ходить следом за человеком, а затем пересказывать ему вечером, как он провел свое время, окажется мне не по силам и, без сомнения, не по силам любому человеку вообще. Уже через неделю я в этом убедился. Все время, следуя за Вами по пятам, изнывая в тени от Вас, от Ваших движений, убаюканный Вашим голосом, я осознал, какую невыносимую повинность, сам того не ведая, я на себя взвалил. Однако мне хотелось жить. До поступления к Вам на службу я учился. У меня были различные дела, друзья, мечты, моя личная жизнь. Мог ли я отказаться от всегоради Вас? Имел ли я на это право? Однажды, следуя за Вами, я увидел очаровательную женщину и на следующий день попытался снова с ней встретиться.