И с Сарой тоже ничего не будет по-другому. Он видел это так же ясно, как то, что солнце светит в зал через окно. Они бы провели последние два года в ссорах, чья очередь выносить мусор, или почему он смотрит так много футбола, или кто из них больше устал. Печально сознавать, что никто не уникален, и с кем ты остаешься, больше зависит от обстоятельств, чем от намерения. Ему ужасно хотелось оказаться дома, сидеть на одном из неудобных диванов, покупкой которых он всегда дразнил Рут – с ее точки зрения, они хорошо выглядели, – смотреть, как дерутся Бетти и Хэл, переглядываться с Рут и на крошечную секунду решить, что у них полное согласие.
– Ну и кто у тебя?
Кристиан почти не обращал внимания на то, что говорит Сара. Его паста была прекрасной, но ее было слишком много на небольшой тарелке, от чего она казалась липкой, хотя на самом деле была великолепно приготовлена.
– Прости, ты о чем?
– Мальчик или девочка?
Вопрос был неприятным, и Кристиан представить не мог, зачем ей понадобилось это знать.
– А… да. Извини. Мальчик.
– Мальчик и девочка. Замечательно. – На этот раз сарказм был явным. Ему что, извиниться? Рассказать обо всем, что произошло? Она этого ждет? Он чувствовал себя усталым, все казалось бессмысленным, ничего нельзя изменить, но, может быть, ей просто необходимо выговориться? Но Сара, похоже, передумала, потому что улыбнулась:
– Прости. Я за тебя рада.
Кристиан было прикинул, не стоит ли рассказать ей, что Бетти все еще постоянно просыпается ночью или что Хэл не съел ни одного кусочка пищи, несмотря на то что ему третий год, и существует на двадцати бутылочках молока в день. В среднем. Но это показалось ему слишком большим предательством по отношению к семье, как будто его сидения здесь с Сарой было недостаточно.
– Вообще-то, – сказал он, глядя на часы, – понимаешь, у меня совещание в три. Очень было приятно тебя видеть.
– Да, разумеется.
Уходить было неловко. Ни один не знал, как закончить встречу. Когда они прощались, Кристиан заметил в канаве голубя со сломанной лапой, который выглядел таким несчастным, что захотелось найти кирпич и покончить с его мучениями. Серые перья растрепаны, на спине – плешина, другие голуби, по-видимому, его бросили. Он наблюдал, как уверенно уходит Сара, и надеялся, что она покидает его жизнь навсегда.
По дороге в офис Кристиан проверил телефон и выяснил, что пропустил три звонка от Рут. Страшно подумать, что что-то плохое могло случиться с его семьей, пока он сидел за этим ужасным ленчем со своей бывшей любовницей. Он сразу же перезвонил Рут, она ответила после второго звонка.
– Рут. Что случилось?
Ее голос сорвался, стоило ей его услышать:
– Господи, какой кошмар. Я сто лет пытаюсь до тебя дозвониться.
– Какой кошмар? – Паника поднималась к горлу, как рвота, он уже представил себе самые жуткие картины того, что могло произойти с его детьми; с каждым ударом сердца эти картины становились все страшнее.
– Диетолог.
Он расслабился:
– Да, конечно, и что он сказал?
– Я сейчас не могу говорить. Понимаешь, маленькие ушки на макушке и все такое. – Ее голос дрогнул, он практически видел, как она пытается овладеть собой ради детей. Ей часто приходилось этим заниматься, когда Хэл был еще совсем маленьким. – Я жалею, что туда пошла. Весь день был настоящей катастрофой. Не думаю, что я смогу повторить.
– Что повторить?
– Стать еще раз матерью.
– Будет тебе, Рут, успокойся. Почему бы нам с тобой сегодня не пойти куда-нибудь поужинать и как следует обо всем поговорить? Спроси Эгги, не присмотрит ли она за детьми.
– Я так устала. Не знаю, хватит ли у меня сил.
– Да ладно, куда-нибудь рядом.
Рут громко шмыгнула носом:
– Ладно.
Гибель Брэт была дурным предзнаменованием. По мере удаления от места преступления истерика Бетти только набирала обороты. Рут не могла ничего придумать, чтобы ее успокоить, так что на полпути сама запаниковала. Стены метро слишком наваливались на нее, и она чувствовала каждую колдобину. Интересно, о чем она думала, запихивая детей в эту массу металла глубоко под Лондоном. Все наводило ужас.
Ко времени прибытия на "Оксфорд Серкус" Бетти перешла на тупое подвывание, но, тем не менее, цеплялась за вагон, как мокрая тряпка. На улице было полно молодых девиц, беззаботно направлявшихся в "Топ Шоп". Они вертели тощими бедрами, не тронутыми родами. Любая из них годилась в модели "Viva", но журнал, тем не менее, ориентировался на таких женщин, как Рут. Допустим, не совсем таких. Журнал предпочитал успешных женщин, выглядящих безукоризненно.
Кабинет диетолога находился в узком высоком здании между Оксфорд-стрит и Риджент-стрит и выглядел внушительно, как директор школы. Рут ожидала, что нажмет на звонок – и ее проводят в фойе, но из дверей она попала прямиком в приемную, потому что та, казалось, была в этом здании главным помещением. Секретарша сверкала, как женщина в рекламе пластической хирургии на четвертой полосе журнала. Называя фамилию Хэла, Рут чувствовала себя грязной и недокормленной.
Кабинет доктора Хэкетта был больше ее гостиной и меблирован, как в пародии на преуспевающего частного врача: фотографии в позолоченных рамках, больший полированный деревянный стол и два глубоких кожаных кресла, расположенных по сторонам стола. Два окна от пола до потолка выходили в частный садик, что казалось невероятным в центре города. Звуков транспорта не было слышно.
Рут представляла доктора Хэкетта дружелюбным, немного хипповым, но очень современным мужчиной, с длинными седыми волосами и стройными ногами, которые он бы непрерывно то скрещивал, то ставил ровно. Он никак не должен был оказаться пузатеньким пожилым мужчиной в очках, сдвинутых на кончик носа, в до смешного дорого выглядящем костюме-тройке. Он также не должен был сидеть на одном из концов стола со скучающим видом.
Усевшись, Рут увидела себя и детей его глазами с такой ясностью, что стало неприятно. Лицо Бетти было зареванным, грязным и пятнистым от слез. Невозмутимый Хэл прилип к ее бедру и сосал бутылочку. Сама же она выглядела излишне худой, со спутанными волосами, и невроз сжился с ней так же тесно, как с некоторыми женщинами – духи. Я вообще-то другая, хотелось ей сказать, просто сегодня выдался неудачный день, вам не повезло.
– Итак, миссис Дональдсон, – сказал он, – что за проблема с вашим сыном?
Рут немедленно взъерошилась:
– Я не знаю, можно ли это назвать проблемой.
Доктор вздохнул:
– Если это не проблема, тогда позвольте вас спросить, что вы здесь делаете? – Он заставил ее почувствовать себя дурой, как, впрочем, она предполагала, того и хотел. Интересно, каким образом он выбился в диетологи?
– Простите, я не то хотела сказать. Я просто подразумевала, что мы не знаем, что и думать… Пожалуйста, положи на место! – Рут подпрыгнула, только тут заметив, что Бетти подталкивает огромное стеклянное пресс-папье поближе к краю стола. – Черт, Бетти, что ты творишь? – заорала она, и нижняя губа Бетти немедленно начала дрожать. – Простите, – сказала она врачу. – Хэл никогда не ел никакой твердой пищи. Никогда. Он питается только молоком из бутылочек.
– И сколько бутылок он выпивает за день?
Правда вдруг показалось непроизносимой в этом стерильном офисе, поэтому Рут бессмысленно соврала:
– Примерно десять.
– По крайней мере, ему хватает.
– Да, но ему уже третий год.
Тишину прервали звуки сосания – Хэл занялся бутылкой. Даже забавно.
– Вы ему еду предлагали?
– Каждый день. Каждый раз, когда полагается есть.
– Вы едите с ним вместе?
Рут потерла шею сбоку:
– Нет, не часто.
Врач что-то записал.
– Вы работаете?
– Да, но у нас великолепная няня. Она знает, что надо делать. Кстати, она недавно вскопала огород и посадила овощи, дети ей помогали. Она где-то вычитала, что, если ты видишь, как растут овощи, у тебя скорее возникнет желание их съесть.
– Что-то я не знаком с такой теорией.
– Это не только огород Хэла, – вмешалась Бетти. – Я тоже помогала. – Она соскользнула со стула на пол и принялась плакать.
Рут решила ее игнорировать.
– А как насчет остального его развития?
Рут подсчитала, что у нее в запасе примерно десять минут, прежде чем Бетти достигнет максимальных децибелов.
– Похвастать особо нечем. Он сильно отстает от Бетти в ее возрасте. Совсем мало говорит, у него почти нет друзей. – Рут боялась, что расплачется. Желудок как будто сжали в тисках.
– Вы в курсе, что отказ от еды иногда бывает симптомом более серьезного физиологического нарушения?
– Нет, я не знала. Полагаете, у Хэла что-то в этом роде? – Она заметила, что голос ее становится выше и громче.
– Понятия не имею. На данный момент у меня нет никаких оснований подозревать что-либо подобное. Я только говорю, что, возможно, понадобится более тщательное обследование.
– Я хочу домой, – заявила из-под стула Бетти.
– Но мы ведь можем сдать какие-то анализы?
– Не все сразу, миссис Дональдсон. Постепенно.
Ты не смеешь так поступать, хотелось крикнуть Рут. Не можешь подразнить меня информацией и не сказать ничего конкретно. Ей хотелось встать и трясти этого идиота, пока он не расскажет ей все в деталях.
– Вы пытались не давать ему бутылочку?
– Нет. Муж выступал с таким предложением, но мне это показалось слишком жестоким.
Доктор Хэкетт взглянул на нее поверх очков, и его лицо приняло выражение откровенного презрения.
– Жестоко быть добрым, я бы сказал.
– Мама, я хочу уйти. Ты сказала, что купишь мне новую Брэт.
Рут посмотрела на валяющуюся на полу дочь с красным лицом, готовящуюся к новому приступу воя, и на мгновение возненавидела ее.
– Не сейчас, Бетти. Ты не получишь новую куклу, если не будешь себя хорошо вести.
– Вы работаете полный день, миссис Дональдсон?
– Да.
– Вы что-нибудь слышали о синдроме отчуждения?
– Ну, вроде того. – Ну конечно. Какая же она дура, что сразу не поняла, что он во всем обвинит ее.
– Когда вы вернулись на работу после рождения Хэла?
– Ему было примерно пять месяцев. – Рут едва не извинилась, но сумела вовремя остановиться. Ей вдруг стало очень жарко.
– Пять месяцев – неудачный возраст, чтобы отрывать ребенка от матери, – заметил доктор Хэкетт. – Так можно пропустить множество очень важных этапов развития.
Во рту Рут пересохло.
– В самом деле? – Почему он не спросил, когда приступил к работе Кристиан и сколько времени тот проводит дома? И не трахал ли тот секретаршу, пока она ходила беременной?
Бетти выла. Рут дико хотелось дать ей хорошего пинка. Ей вспомнилось, как та лежала рядом с ними в кровати, когда была еще совсем маленькой, и она удивилась, как это удалось удержаться и не придушить ее подушкой или не швырнуть через комнату. Не то чтобы ей этого хотелось. Как раз наоборот. Но казалось невероятным столкнуться с ответственностью, которая будет висеть над тобой всю жизнь. Хэл заснул у нее на плече, и она чувствовала, как пот с его головы течет ей за шиворот.
– Вы не могли бы как-то ее утихомирить? – поинтересовался врач.
– Увы, у нее случаются такие приступы. Тут почти ничем не поможешь.
Она видела, что врач решил предоставить их своей судьбе.
– Единственное, что я могу предложить, это сократить число бутылочек. Прекратите предлагать ему пищу. Затем, когда проголодается, дайте ему что-нибудь, что ему понравится. Печенье или шоколад. Самое главное, заставить его начать есть, о питательности можно будет побеспокоиться позже. – Он теперь вынужден был кричать, чтобы быть услышанным.
Рут встала. Она уже получила такой совет от их лечащего терапевта, но не могла ему следовать, даже если он давался бесплатно и без предвзятости. Она перегрузила Хэла в коляску и пристегнула, затем подошла к Бетти, схватила за руку, подняла и поволокла по комнате. Ей понадобилась вся сила воли, чтобы не закатить дочери пощечину.
– Звучит разумно. Я немедленно приступлю к выполнению ваших указаний.
У доктора Хэкетта отвисла челюсть, и Рут предположила, что ему никогда не доводилось видеть подобное семейство.
– Приходите через месяц, – сказал он, беря себя в руки. – Верити запишет вас.
– Да, чудесно. – Рут пыталась пройти в дверь, одной рукой толкая коляску, другой волоча закатывающуюся в воплях Бетти. – И извините меня за все.
– Возможно, было бы разумно в следующий раз оставить ее с вашей удивительной няней, – сказал доктор Хэкетт, когда она закрывала дверь.
Рут не удосужилась поговорить со сверкающей Верити на выходе. Теперь Бетти уже требовала Брэт. Рут села на корточки около дочери и прошипела:
– Ты Брэт не получишь. Я же велела вести себя хорошо, а ты не послушалась. Мы едем домой.
Бетти прибавила звук:
– Я ненавижу тебя, мама. Ненавижу.
Перед глазами Рут плясали белые точки, и она четко ощущала стук собственного сердца. Я тебя тоже ненавижу, хотелось ей крикнуть дочери. Однажды она слышала на детской площадке, как какая-то мать так и сказала своему ребенку. Мимо мчались большие красные автобусы, стеклянные двери магазинов с шипением открывались и закрывались, покупатели шастали туда-сюда. Люди проходили мимо, цокая языком при виде женщины, которая не в состоянии справиться со своими детьми на улице. Худой мужчина с большим плакатом на груди с надписью "Все для гольфа" протиснулся мимо нее, и она уловила жалость в его глазах. Земля тряслась у Рут под ногами, со всех сторон на нее валились различные звуки. Она очень четко видела себя как будто на карте – маленькую точку на серых улицах. Она могла представить себе все эти бойлеры, работающие в домах, все колеса бесчисленных автомобилей, без конца вращающиеся на асфальте, все голоса, кричащие в надежде быть услышанными, весь детский рев, все мусорные баки, которые требуется опорожнить, все жизни, которые надо прожить. Рут ступила на дорогу и подняла руку, останавливая такси.
К тому времени, как они доехали до дома, Рут почувствовала, что плечи у нее затекли. Бетти перешла на тихий скулеж, Хэл все еще спал. Они благополучно прошли через входную дверь, чего, по мнению Рут, нельзя было сказать про весь день.
Агата сидела на кухне над чашкой кофе и журналом и очень удивилась их появлению.
– Я думала, вы собираетесь кормить уток, – сказала она. – Я как раз собиралась уйти.
Рут взглянула на часы. Было десять минут второго. Скорее всего, она не потратила и десяти минут из оплаченного часа.
– Не могли бы вы поставить Бетти мультфильм? – попросила она, падая на стул. Хотелось кофе, но она не могла двинуться.
Агата читала в журнале статью о широко известном телевизионном комментаторе и его погоне за привидениями. Это показалось Рут сущей ерундой в сравнении с ее приключениями.
Агата снова влетела в кухню:
– Она говорит, что хочет есть. Вы где-нибудь ели? – Рут покачала головой. – Я сделаю ей тост с сыром. Вы не хотите?
Рут взглянула на энергичную девицу, стоявшую в ее кухне и готовую к любым трудностям. Возможно, надо вернуться к практике рождения детей в шестнадцать лет, ведь это единственный период в жизни, когда вы достаточно оптимистичны и полны энергии.
– Нет, спасибо, Эгги, – сказала она и вдруг разрыдалась.
Агата подошла и села рядом:
– В чем дело, Рут? Что случилось?
Беспокойство в голосе Агаты глубоко тронуло Рут. Как будто ей не все равно.
– Все, – умудрилась она произнести. – Я ужасная мать.
– Не говорите глупостей. – Агата положила ладонь на руку Рут. – Вы замечательная. Почему вы так говорите?
– Диетолог считает, что в проблемах Хэла виновата я. Про Кристиана он даже не спросил. Почему я вечно во всем виновата?
– Не слушайте его. Он ничего не понимает. Успокойтесь, Рут, дети вас любят.
– Но почему тогда Хэл не ест? И почему Бетти постоянно ревет? Почему она толком не спит, черт побери?
Рут подняла глаза и увидела резвящихся в синем небе скворцов. Она позавидовала их свободе, отсутствию ответственности. Она снова повернулась к Эгги, которая, было видно, пытается сказать что-то правильное.
– Вы можете сказать, чтобы я не лезла не в свое дело, Рут, но я слышу вас и Бетти ночью. И я вовсе не говорю, что вы ведете себя неправильно или еще что-то в этом роде, но, знаете, иногда, когда попадаешь в ситуацию и застреваешь там надолго, трудно увидеть выход.
У Рут сжалось сердце.
– Продолжайте.
– Ну, это только теория, но вы могли бы попробовать брать ее в свою постель.
– Она когда-то спала с нами каждую ночь, – сказала Рут. – В первый год у нее даже своей кроватки не было. Но Кристиан настоял, чтобы мы ее переместили.
Агата покраснела:
– Да, но ведь она никогда не просыпается до полуночи. Вы можете укладывать ее в ее кроватку, а потому позволить перебраться к вам в середине ночи. Мне кажется, она боится. Во всяком случае, так мне представляется, когда я вас слышу.
– Боится? – Рут попыталась вспомнить ночные вопли дочери, услышать в них то, что удалось услышать Эгги.
– Да, она как бы попала в заколдованный круг, знает, что вы злитесь, и боится. Не знаю, но мне кажется, что попробовать стоит.
– Все стоит попробовать, – согласилась Рут.
– Надеюсь, вы не рассердились, что я все это высказала, – сказала Агата.
Рут положила ладонь на руку девушки. Она чувствовала себя виноватой, что плохо говорила о ней Сэлли, стыдилась, что вообще могла в ней сомневаться. Она просто славная молодая девушка, которая хочет, чтобы все было как можно лучше.
– Не глупите, Эгги. Вы так добры, что беспокоитесь о нас. Это я должна извиняться за то, что мешаю вам спать.
Агата покачала головой.
– Так вы попробуете?
Рут улыбнулась:
– Обязательно. Сегодня. В полночь. – Она убрала руку и засмеялась. – Теперь, когда мы разобрались с Бетти, что же нам делать с Хэлом? Через несколько недель ему исполнится три года, а он не ест.
– У него скоро день рождения?
– Да, а я даже не приступила к организации.
– Рут, пожалуйста, позвольте мне. Я бы с удовольствием устроила этот праздник.
– Ох нет, Эгги, вы и без того достаточно делаете. Я не могу вас так загружать.
Но та выглядела такой умоляющей, словно щенок.
– Ой, мне бы так хотелось. Обожаю устраивать праздники. Один раз я даже работала затейником.
– В самом деле?
– Да, я устраивала массу детских праздников. Я их обожаю. Мне бы так хотелось сделать это для вас.
Рут рассмеялась, отводя волосы с глаз:
– Есть ли предел вашим талантам, Эгги? Что бы мы без вас делали?