– Вообще-то я позвонила, чтобы пригласить вас на день рождения Хэла. Это будет через субботу в нашем доме. Если хотите, приезжайте с ночевкой.
– Замечательно. Тебе нужна помощь? Я могу при ехать пораньше, что-нибудь испечь.
– У Эгги уже все под контролем.
– Эгги?
Рут расслышала неодобрение в голосе матери, но постаралась не обращать внимания, потому что где-то глубоко это было созвучно ее собственным ощущениям.
– Она просто удивительная, мама. Не знаю, что бы я без нее делала.
– По мне, ты вполне справлялась.
После разговоров с матерью Рут всегда чувствовала себя несколько испачканной, как будто она согрешила и этот грех невозможно искупить, потому что она все поняла неправильно. Мать Рут обладала несокрушимой верой в собственную непогрешимость, и Рут, как это ее ни раздражало, не могла игнорировать это допущение. Неужели все дети живут в страхе, что их родители могут оказаться правыми? Рут трудно было представить, чтобы взрослую Бетти волновали такие пустяки.
Поговорив с матерью, Рут задумалась: неужели полная самоуверенность является ключом к жизни и достаточно просто вообразить, будто это так? Она иногда пыталась вести себя так же, но это ее слишком раздражало. Тон всезнайки, который она выбирала, вызывал желание залезть под диван и признаться в своем поражении. Хотя поведать о панике кому-то, кто никогда ее не испытывал, задача не из легких. Правда, когда она впала в депрессию после Бетти, мать ее не осудила, но у Рут все равно осталось впечатление, что она ее подвела, что дочка Стеллы Дуглас обязана была унаследовать ее стальную решимость.
Конечно, на это раз материнское неодобрение имело под собой надежную почву. Разумеется, ты сама должна устраивать сыну праздник в день рождения. Или хотя бы изъявить желание. Но Рут легко передоверила всё Эгги. Можно даже представить, что она попросит девушку купить Хэлу подарки, та наверняка лучше с этим справится. И хотя это удобно – так полагаться на человека, присматривающего за твоими детьми, – вне сомнения, есть что-то порочное в матери, которая такое допускает.
Рядом со столом Рут появилась Кирсти, и она сразу осознала, что потерялась в другом мире слишком надолго.
– Рут, хочу попросить тебя об одолжении. Ты знаешь, я бы не просила, если бы положение не было отчаянным, но я уже перебрала все другие возможности, и никто другой мне не приходит в голову.
– Не волнуйся, выкладывай. – Рут утратила способность говорить "нет" вне стен своего дома много лет назад.
– Ты знаешь про это интервью, которое мы должны подготовить к следующему номеру? Про женщину, которая живет так, как мечтала?
– Да. – От одной мысли об этом ей стало тошно.
– Эта женщина, Марго Лэндсфорд, отказалась от хорошей работы на бирже, чтобы поселиться на ферме и выращивать свиней или еще кого-то там.
– Делать мыло. Да.
– Так вот, она может дать интервью только в эту субботу, а я еду на свадьбу моей подруги Эммы в Шотландию, сама понимаешь, как я могу пропустить свадьбу? Я просила буквально всех, кого только могла вспомнить, и никто не соглашается. Конечно, я могу позвонить кому-нибудь из внештатников, но подумала, что сначала поговорю с тобой, тем более что Сэлли так разорялась насчет бюджета.
– Ты хочешь, чтобы я поехала?
– Ну да, если сможешь. Или я приглашу внештатника.
– Нет, нет, не надо.
– Она живет в Суррее, у нее четверо детей. Может, захватишь своих?
Жизнь в мире Кирсти освежающе проста.
Много времени спустя Рут лежала рядом с Кристианом в кровати. День показался ей бесконечным, и она мечтала об этом моменте большую его часть. Ее тело утонуло в матрасе, конечности безжизненно простерлись под простыней. Последние несколько дней они позволяли Бетти перебираться в их постель, и чудо, похоже, произошло. Дочь с каждой ночью просыпалась все позже и позже, босиком топала несколько футов от своей комнаты до их спальни и забиралась между их спящими телами. Этим утром Рут разбудил будильник, и она даже не вспомнила, как Бетти появилась в их постели.
– Поверить невозможно, что мы не догадались раньше разрешить Бетти спать с нами, – сказала она, глядя вверх на потрескавшийся потолок.
– Знаю, – согласился Кристиан. Он читал какой-то рабочий документ и позволил ему упасть на пол.
– Спасибо Господу за Эгги, – сказала Рут.
– Думаю, мы бы и сами рано или поздно сообразили.
Рут рассмеялась:
– Сильно сомневаюсь.
Кристиан отвел с ее лица волосы:
– Теперь ты лучше себя чувствуешь?
– Пока нет, но я прочитала в Интернете, что измученному недосыпом человеку требуется несколько дней, чтобы привыкнуть к возможности отдыхать. Даже можно почувствовать себя хуже, прежде чем наступит улучшение.
– Звучит разумно. – Кристиан поцеловал кончик ее носа. Рут пожелала, чтобы между ними всегда царил такой покой. – Через несколько лет они оба будут ходить в школу, и станет значительно легче. Это всего лишь короткий период.
И то правда, подумала Рут, вспоминая, что время бежит, как борзая за зайцем вокруг стадиона.
– Ты прав, – сказала она, – я должна чаще об этом вспоминать.
Кристиан лег поудобнее и выключил свет:
– Надо немного поспать, завтра на работе тяжелый день.
– Ой, я совсем забыла сказать, – заговорила Рут в темноте. – Мне придется в субботу поехать и взять интервью у одной женщины, которая в Суррее делает мыло. У нее четверо детей и большая ферма. Она всех приглашает. Не хочешь поехать?
– Угу, – лениво проронил Кристиан, – не возражаю, как скажешь.
В огороде начали расти овощи. Агата знала, что смешно восхищаться тем, что что-то выполняет свои обещания, но ведь, когда они несколько недель назад сажали эти крошечные семена, такой результат казался далеким и почти невероятным. За последние два месяца она каждый день водила Бетти и Хэла в конец участка, где они наблюдали за появлением жизни. Сначала им приходилось садиться на корточки, чтобы быть ближе к земле, и Бетти надувала губы, потому что ничего не видела. Но затем наступил день, когда даже из дверей кухни Агата разглядела что-то похожее на зеленую пленку, покрывающую участок. Они кинулись через лужайку, сдерживая волнение, и были вознаграждены видом крошечных ростков, появившихся из земли. На этой нежной стадии они все выглядели одинаково: тоненький стебелек с двумя овальными листиками, открывшимися с двух сторон. Некоторые стебельки еще только-только проклевывались из земли, и Агате хотелось сидеть около огорода весь день и смотреть, как жизнь растет прямо у них на глазах.
Теперь маленькие ростки превратились в зрелые растения. Картофель вытянулся и цвел, морковь обрела пушистые хвосты, а помидоры как раз сбрасывали цветки, и на их месте появлялись маленькие зеленые шарики. Агата учила детей дотрагиваться до растений, чтобы унести с собой запах, который будет окружать их таким невероятным добром, что Агате хотелось плакать.
Но самое главное – Хэл был заинтересован куда больше, чем Агата смела надеяться. Вид миниатюрных растений его завораживал, и он мог проводить часы, играя рядом с огородом и ожидая, когда они вырастут. Его изумление, когда Бетти впервые выдернула из земли куст картошки, было таким трогательным, что Агата разрешила Бетти выдернуть несколько морковок, хотя знала, что они еще как следует не подросли. Он даже попросил разрешения потрогать картошку, тогда как обычно начинал плакать, если оказывался слишком близко к овощам. Он гладил картофелину, стряхивал с нее землю, а затем поднял вверх, разглядывая на свет, как драгоценный камень.
– Это можно съесть, – сказала Агата. – Я приготовлю ее на ленч вместе с рыбными палочками.
– И морковку, – попросила Бетти.
– Разумеется, и морковку тоже.
– Если хочешь, можешь тоже попробовать, – сказала Агата небрежно, неся овощи на кухню, хотя сердце ее билось так, будто кто-то только что признался ей в любви.
У Агаты с Хэлом был секрет. Даже Бетти была не в курсе. Агата не велела Хэлу никому рассказывать, но она не была уверена, что он все понимает, к тому же он часто забывал, что с ним происходило. Агата перестала предлагать Хэлу пищу практически с первого дня. Ей невыносимо было видеть ужас на его лице, когда она открывала холодильник или ставила на стол симпатичные пластиковые тарелки и чашки. Поэтому она однажды сказала ему, что ей безразлично, ест он или не ест, с ее точки зрения, в бутылочках нет ничего ужасного, так что он может получать их сколько и когда захочет. Иногда она даже позволяла ему сидеть в его пластмассовом доме и смотреть телевизор через окно, пока Бетти ела.
Но несколько недель назад она купила пакетик шоколадных пуговиц. Она разорвала пакетик, когда Хэл сидел рядом с ней на диване и сосредоточенно сосал бутылку, уставившись на экран. Она позаботилась, чтобы сладкий аромат конфет вырвался из пакета сразу же, как только она его надорвала. Естественно, Хэл оглянулся и посмотрел, как она положила одну пуговку в рот. Потом она сделала вид, будто он ее удивил.
– Ой, Хэл, – сказала она, – ты меня напугал, так на меня смотришь. Не говори никому, но это мои любимые конфеты.
Хэл выпустил бутылку из рук.
– Хочешь потрогать? – спросила Агата, протягивая ему ладонь с шоколадной пуговицей. – Они немного напоминают бархат на ощупь.
Она была уверена, что Хэл не знает, что такое бархат, но он протянул руку и толкнул маленький мягкий кругляшок.
– Самое лучшее в шоколадных пуговицах то, что их не надо жевать, – сообщила Агата. – Их надо только положить на язык, и они сами растают. Хочешь попробовать?
К изумлению Агаты, Хэл взял конфету и положил в рот.
Теперь он уже с аппетитом ел конфеты, а также лизал плиточный шоколад и мог проглотить ложку джема. Агата планировала скоро перейти к йогуртам, но тут подвернулась эта картофелина.
Агата поварила картофель дольше, чем нужно, затем смешала его с молоком и маслом, сделав пюре. Большую часть она выложила на тарелку Бетти, рядом с рыбными палочками и морковкой, потом позвала девочку. Малышка была в восторге от возможности съесть овощи с огорода и непрерывно говорила, какие они вкусные. Вскоре в дверях появился Хэл.
– Кончился мультфильм? – спросила Агата.
Он подошел к ней и прислонился уже привычным движением – это был молчаливый язык, который понимали только они. Она подняла его и посадила на колени.
– Бетти ест картошку с грядки, – сказала она. Немного подождала. Момент был идеальным, и она ждала, когда тело Хэла расслабится, сольется с ее телом, а Бетти уйдет из кухни. Когда это случилось, она прошептала ему на ухо: – Ты можешь немного попробовать, она вкуснее пуговиц.
Он ничего не сказал, поэтому Агата протянула ему ложку с пюре, крошечное подношение крошечному богу. Ложка задержалась у губ Хэла. На секунду Агата испугалась, что неправильно его поняла. На ее верхней губе выступили капли пота, а нога начала трястись. Но тут Хэл открыл рот. Она вложила туда пюре, и он проглотил. Она не стала предлагать ему еще, и он ничего не сказал. Слез с ее коленей и вернулся в свой домик.
К тому времени как Рут вернулась домой, Агату разрывало нетерпение рассказать ей о своем триумфе. Но Рут явилась в дурном расположении духа. Пожаловалась на мигрень и с досадой говорила о завтрашнем интервью, хотя завтра была суббота. Она вполуха выслушала рассказ Бетти об овощах с грядки, затем за явила, что слишком устала и примет ванну. Агате хотелось закатить ей пощечину, но вместо этого она наказала ее тем, что ничего не сказала о Хэле и картошке. Она все больше и больше убеждалась, что Рут недостойна своих детей.
– Хотите, чтобы я завтра присмотрела за детьми, раз вам надо работать? Я ничего не имею против, – спросила она у Рут, когда та спустилась вниз, уложив детей спать.
Рут уже доставала вино из холодильника:
– Нет, нет, Кристиан и дети поедут со мной. У женщины, у которой я буду брать интервью, своих четверо, она сказала, что не возражает.
Агата начала испытывать беспокойство, оставляя детей с Рут. Или с Кристианом. Они все еще продолжали предлагать Хэлу еду, заставляли сидеть за столом перед полной тарелкой, затем умоляли и уговаривали еще полчаса, пока он не убегал в слезах и соплях и не забирался на колени к Агате. Она не могла себе представить день без него. Целый день не иметь возможности вытереть ему слезы и прошептать на ухо, что все будет в порядке, скоро наступит понедельник и все снова придет в норму.
– Вы в самом деле хотите, чтобы он поехал? В смысле, разве он не будет вам мешать? Я с удовольствием посижу с ним.
– Не говорите ерунды, Эгги, вам нужен выходной. Пойдите куда-нибудь, развлекитесь. – Рут вышла в гостиную, и Агата услышала, как она включила телевизор.
Агата осталась на кухне, чтобы навести порядок после ужина, а также скрыть слезы, которые набегали ей на глаза. Ей казалось несправедливым, что она воспитывает этих детей, но, тем не менее, от ее мнения ничего не зависит. Она вдруг поняла, что может настать день, когда Дональдсоны захотят ее заменить, и ей придется уйти, а Хэла отдадут другой женщине, которая никогда не сможет понять его так, как понимала она.
"Баран" разбудил воспоминания, которые Кристиан предпочел бы не тревожить. Однажды он трахнул Сару в местном сортире. Он злился на себя за то, что согласился встретиться с ней там, но чувствовал в душе нечто смахивающее на возбуждение, когда подходил к пабу. Паб за последние три года изменился, стал более цивилизованным, с серыми стенами и большими комфортабельными диванами перед низенькими столиками, на которых горели свечи. Сара уже сидела за столиком в углу, держала в руке бокал и выглядела потрясающе красивой в простеньком летнем платье.
– Ты прости меня за прошлый раз, – сказала она, как только он сел.
К ней вернулась часть ее юношеской уверенности, которая ему раньше так нравилась, и он занервничал. Или скорее почувствовал себя старым – глупым пожилым мужиком, у которого голова пошла кругом от воспоминаний. Скоро придется в третий раз менять паспорт, но пока что срок предыдущего еще не истек.
– Да не за что извиняться.
– Ну да, я же была настоящий комок нервов.
– Я тоже был не лучше.
– Я бы покурила. Не хочешь выйти на улицу?
– Нет, спасибо.
– Бросил? – Вопрос был провокационным.
– Вроде того. Ну, ты знаешь…
На этот раз он не позволит втянуть себя в критику Рут. Он все еще беспокоился, что именно с этого началось его предательство жены, причем был уверен, что, знай она об этом, она бы никогда его не простила. Но Сара умела заставить его выплескивать перед ней все его недовольство Рут, подобно волне, набегающей на песок. Саре достаточно было задать вроде бы совсем невинный вопрос, и он мог часами разглагольствовать о недостатке понимания со стороны жены, о том, как она на него давит, как позволила себе забеременеть, как с некоторых пор разучилась понимать юмор, и о полном отсутствии сексуальной жизни.
– Все равно на этот раз я собираюсь все сказать, – заявила Сара. – Если бы мы обсудили это раньше, то, возможно, сейчас могли бы приятно посидеть, вспомнить былые времена.
– Идет. – Кристиан осушил свой бокал.
– Я считаю, что ты дерьмо. Ты мерзко со мной поступил. И с Рут, кстати сказать.
– Тут ты права. – Кристиан почувствовал облегчение, он сам судил себя значительно строже.
– Я обо всем этом много думала, и больше всего меня злит, что я тебя оберегала, хотя тебе надо было пройти через это вместе со мной.
– Оберегала?
– У меня не было выкидыша, Кристиан, я сделала аборт.
Кристиан был поражен не столько этой новостью, сколько своей наивностью – он должен был обо всем догадаться самостоятельно. Сара сделала ему одолжение, но, черт, что-то примитивное в нем протестовало против ее поступка.
– Ты собираешься что-нибудь сказать?
– Прости, я не догадывался. Даже не думал, что могу быть таким дураком. Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через все это одной.
– Ничего. Мне потом пришлось трудно. Вот почему я уехала в Австралию и, само собой, сразу связалась с первым же неподходящим мужчиной, которого встретила. И потребовались годы, чтобы отделаться от этих отношений, потому что с уверенностью в себе у меня дела обстояли неважно. В результате родители вынуждены были приехать, привезти меня домой и заставить год лечиться.
– Черт, мне казалось, ты сказала, что только что вернулась.
– Ты не единственный, кто врет, Кристиан.
– Тебе заказать еще выпить? Мне надо подкрепиться.
У бара Кристиан пытался привести свои мысли в порядок, но ему казалось, что стены наезжают на него. Он чувствовал, будто что-то должен Саре, но разобраться, что именно, не мог. Он знал, что он должен Рут. Более того, знал, чего он от Рут хочет. Он чувствовал ее тело рядом с собой в постели, ощущал запах ее кожи, когда поцеловал в нос в прошлую ночь. Когда он из всего этого вернулся, Сара улыбалась:
– Прости, что я все на тебя так вывалила. Почему-то мне стало важно, чтобы ты знал. Не спрашивай почему. Но я действительно почувствовала себя лучше, когда рассказала.
– Послушай, мне очень жаль. Я такой эгоист. Я в то время думал только о себе. Если тебе станет легче, могу признаться, что и для меня это не было наслаждением.
– Но с Рут все получилось?
– Да. Она была очень милостива. – Странно, но это прозвучало как осуждение.
– И ты счастлив?
– Счастлив, как любой другой.
Она посмотрела на него поверх бокала:
– Это всегда было твоей проблемой, Кристиан. Ты никогда не ждешь, что будешь счастлив. Тебе вполне достаточно удовлетворенности. – Кристиан обратил внимание, что мнение Тоби о нем было диаметрально противоположным. Интересно, кто из них прав?
– А ты счастлива? – Он понимал, что это неправильная реакция, что он должен защищать Рут, потому что в самом деле они говорили именно о ней. Но не мог.
– Стараюсь. – Она скрестила ноги, и подол юбки приподнялся. Кристиану пришлось наклониться вперед, чтобы скрыть свое желание. Он не хотел, чтобы это случилось снова, но он чувствовал себя пьяным, почти под кайфом.
– Мне надо уходить, Сара, – сказал он, как последний дурак выдавая себя.
– Но ведь только половина десятого. Ты даже вино не допил.
– Знаю, но я больше не могу. Я рад, что пришел, что ты мне все рассказала, но сейчас мне пора домой.
Она улыбнулась:
– Я пройдусь с тобой до метро.
Когда они вышли, воздух был еще теплым и на улицах было полным-полно молодых и красивых людей. Кристиан чувствовал себя оторванным от них, но он понимал, что Сара предлагала ему пропуск в их мир. В не слишком отдаленном будущем это будет мир Бетти, но последний шанс у него все же был.
На полпути к метро Сара повернула в сторону:
– Лучше поеду на автобусе. Вон остановка, отсюда я быстрее доберусь.
– Где ты теперь живешь? – Ему хотелось узнать о ней побольше.
– С родителями, в Ислингтоне. Мой папа убил бы тебя, если бы узнал, что я с тобой встречалась. – Она засмеялась, а он вспомнил, сколько лет их разделяют.
– Был очень рад снова тебя увидеть. Ты прекрасно выглядишь.
– Ты тоже.