Это соответствовало действительности: Генри вынужден был отдать такое распоряжение потому, что у него совсем не было наличных денег. Он до боли закусил губу, стараясь подавить готовый вырваться стон, и принялся ломать голову над тем, как быть дальше. Хотя ограничения в производстве бумаги давно отошли в прошлое благодаря соглашению между предпринимателями, добывать ее все же было не так-то легко. Даже если бы у Генри и были деньги, потребовались бы недели, чтобы установить связь с другой фирмой. Придется самому ехать к Спенсеру.
- Посмотрите, когда уходит ближайший поезд на Манчестер.
- Как же вы уедете? Сегодня к вам придет представитель типографских рабочих по поводу, задержки с выплатой им жалованья.
- Постарайтесь под каким-нибудь предлогом отложить эту встречу… по крайней мере до будущей недели.
- Но он может снять рабочих.
- Он этого не сделает, если вы скажете, что я с ним встречусь в понедельник.
- А что изменится к понедельнику? - резко спросила она.
Генри стоило больших усилий не прикрикнуть на нее.
- Пожалуйста, дайте мне расписание поездов.
Утренний экспресс уже ушел, и поскольку до вечера других скорых поездов не было, Пейджу пришлось довольствоваться местным поездом. В половине второго, после поистине бесконечного, томительного переезда, он прибыл в Манчестер и направился прямо на фабрику, находившуюся на Роуз-стрит.
Здесь его почти все знали и обычно проводили прямо в кабинет управляющего. Сегодня его попросили подождать в комнате, где выставлены образцы. Добрых четверть часа просидел он там, прежде чем дверь кабинета открылась и появился Спенсер.
- Я надеялся, что вы не приедете, Генри.
- Что все это значит?..
- Постарайтесь успокоиться. Давайте присядем.
Он взял стул и сел у стола рядом с Пейджем. Спенсер был грузный мужчина в том возрасте, когда люди уже подумывают об уходе в отставку, некрасивый, с размеренными движениями и медлительной речью, - казалось, он с трудом подыскивает нужные слова. Выражение лица у него было озабоченное и несколько растерянное.
- Я пытался избежать разговора с вами. Поэтому-то я и велел не пускать вас наверх.
- Но почему?
Спенсер стряхнул со стола несуществующую пылинку.
- Такому человеку, как я, трудно говорить об этом такому человеку, как вы, Генри. Вы все-таки хотите, чтобы я сказал?
- Я знаю, я немного задержал оплату счетов. - Пейдж покраснел. - Но ведь мое имя еще кое-что значит. Вот уже добрых полгода вы отпускаете мне бумагу в кредит.
- Сейчас положение несколько изменилось.
- Не понимаю в чем. Вы же отлично знаете, что получите свои деньги.
- Получим ли?
Генри почувствовал, как от такого оскорбления кровь горячей волной бросилась ему в голову.
- Я признаю, что сейчас мы испытываем некоторые затруднения, но это временно, дела наши снова пошли на поправку. Вы должны дать нам отсрочку. Ведь мы же одни из самых старых ваших клиентов.
- Мы это учитываем. И не меньше вас огорчены, что обстоятельства складываются таким образом. Но в нынешние тяжелые времена бизнес остается бизнесом. А правила правилами. По соглашению, которое существует у нас с другими поставщиками бумаги, мы не можем отпускать ее предприятию, которое задолжало нам. Таково указание совета директоров, и я не могу нарушить его. Обсуждать это бесполезно, Генри, вопрос решен, и решен окончательно.
Пейдж молча смотрел на него, пытаясь справиться с волнением и привести в порядок мысли.
Но не мог. Наконец он сказал:
- Мне необходима бумага. Столько, чтобы я мог продержаться, пока не расплачусь с вами. Где мне ее взять?
Спенсер пожал плечами.
- Право, не знаю. Хотя, сами понимаете, мне очень хотелось бы вам помочь. - С минуту он подумал, затем неуверенно сказал: - Есть тут два места в городе, где можно попытать счастье. Это у маклеров. Я вам дам к ним записку.
Достав из жилетного кармана огрызок карандаша, он написал две фамилии и адреса.
- Мне очень жаль, что дело приняло такой оборот, - сказал он, - надеюсь, мы останемся друзьями.
Спенсер встал и протянул руку; Пейдж распрощался с ним и вышел на улицу.
Так начался день, который не снился Генри даже в кошмарах. Разговор со Спенсером привел его в состояние необычайного волнения, возраставшего с каждым часом. Все его прежние заботы отошли на задний план и казались теперь сущими пустяками по сравнению с одним неумолимым фактом: если ему не удастся достать бумаги, "Северный свет" через десять дней перестанет существовать. Мозг неотступно сверлила только одна мысль - найти, найти немедленно столько бумаги, чтобы избежать катастрофы. Все остальное можно будет уладить позже. В том лихорадочном состоянии, в каком он находился, все прочие беды казались далекими и призрачными.
Главное - обеспечить себя бумагой.
Он отправился по первому адресу, который дал ему Спенсер, куда-то очень далеко, на восточную окраину города - и обнаружил там вполне почтенную торговую фирму. На. его несчастье, они еще в начале прошлой недели распродали все свои запасы бумаги и ничего определенного не могли обещать. Тогда он помчался по второму адресу и после долгих блужданий наконец разыскал большой полуразрушенный склад на Хэссокс-лейн. Одного взгляда на этот сарай и на его владельца было достаточно, чтобы понять, что здесь пахнет черным рынком. Зато у этого субъекта была бумага, а все остальное сейчас, при такой крайности, не имело значения. После бесконечной торговли о цене и посещения посреднического банка, откуда Генри позвонил по телефону Холдену и попросил выслать заверенный чек на шестьсот пятьдесят фунтов, они договорились, что через два дня ему будет доставлено двенадцать тонн газетной бумаги.
Было около трех часов, когда Генри уладил дело и, поскольку такси поблизости не оказалось, чуть не бегом помчался на вокзал, чтобы успеть на экспресс, отходивший в три десять. Поезд уже тронулся, Генри на ходу вскочил в вагон и, с трудом переводя дух, тяжело опустился на сиденье в уголке одного из купе.
Он страшно устал от всех этих бесконечных унижений, но зато сделал все что нужно. Он снял шляпу, вытер пот со лба и попытался успокоиться. Несколько минут он чувствовал себя прилично, потом началось что-то неладное. Он перестал задыхаться, но неожиданно появилось сильное головокружение, а в левой руке - какая-то непонятная боль, отдававшаяся в безымянном пальце и мизинце. Боль была острой и ноющей, как зубная. Сначала он подумал, что, видно, неловко повернул плечом и у него началась невралгия, но, поскольку головокружение усилилось, а в сердце начались перебои, он понял, что лихорадочная беготня по городу не прошла для него даром. Он инстинктивно стал шарить по карманам, ища нитроглицерин, но, по-видимому, утром, торопясь на вокзал, забыл взять его с собой. Оставалось лишь откинуться на спинку дивана, прикрыть глаза и постараться не привлекать к себе внимания других пассажиров, которые уже с любопытством стали поглядывать на него.
Кое-как он добрался до Хедлстона, а там, выйдя из вагона на свежий воздух, почувствовал себя лучше. Он взял такси и поехал в редакцию. Надо сообщить, что с бумагой все в порядке. И потом, решил он, стоит проглотить две-три пилюли - и ему сразу станет лучше. Осторожно поднявшись по ступенькам подъезда, он вошел в здание и открыл дверь в свой кабинет. Там сидела мисс Моффат и растерянно перебирала что-то на столе.
- Попросите мистера Мейтлэнда зайти ко мне. - Поскольку мисс Моффат не двинулась с места, он добавил: - Я уладил вопрос с бумагой.
Она медленно повернулась к нему, и на лице ее было такое странное выражение, что он разом осекся.
- Могли бы не утруждать себя.
- Что это значит?
- Если бы вы утром просмотрели всю почту, вы бы увидели вот это. - Она с мрачным, осуждающим видом подошла к его столу, протянула ему письмо и, не дождавшись, пока он прочтет его, продолжала своим бесстрастным, уничтожающим тоном: - Они купили типографию и добились того, что ее опечатали. Мы не сможем работать в ней по крайней мере три месяца: свет, вода, электричество - все отключено. У дверей стоит полицейский. Это конец.
Потребовалось немало времени, чтобы новость дошла до затуманенного усталостью сознания Генри. А когда он наконец понял, снова началось головокружение. Все вещи в комнате по-прежнему стояли на своих местах, только он как-то странно закружился и рухнул в бездну, точно волчок, который крутился, крутился и наконец упал.
Глава XIII
Когда Пейдж пришел в себя, он обнаружил, что лежит на полу, воротничок у него расстегнут и, по каким-то непонятным соображениям, известным только ей одной, мисс Моффат приложила ему ко лбу мокрую тряпку. Оба окна распахнуты, а подле него, опустившись на колено, стоит Мейтлэнд и обмахивает его "Северным светом".
- Ну, вот вы и пришли в себя, - сказал Малкольм. - Только не волнуйтесь.
- О господи, - прошептал Генри. - Надо же быть таким идиотом!
Он злился на себя за свою слабость, и это чувство лишь усилилось, когда он узнал, что мисс Моффат вызвала по телефону доктора Барда.
- Не надо было этого делать, - сказал он садясь и, словно в знак протеста, начал завязывать галстук и приводить в порядок костюм.
Мисс Моффат хотела было возразить, но только сурово поджала губы.
Доктор появился в тот момент, когда Генри с помощью Мейтлэнда перебирался в кресло.
Бард бесшумно вошел в кабинет, кивнул Мейтлэнду и мисс Моффат и, молча пододвинув стул, взял Генри за руку. Считая пульс, он глядел на Пейджа с такой поистине академической отрешенностью, что казался похожим скорее на профессора высшей математики, чем на врача.
- Это все жара виновата, - заметил Генри, смущенный молчанием доктора.
- Да, сегодня довольно жарко.
- Я был в Манчестере, немножко переутомился… только и всего. - Он не мог заставить себя открыть Барду причину своего обморока.
- Да, конечно.
Бард продолжал считать пульс, лишь время от времени поглядывая на Мейтлэнда, который с озабоченным видом стоял в стороне.
- Я отвезу тебя домой, - сказал он наконец. - А по дороге заедем ко мне.
В машине Генри молчал, весь уйдя в свои мысли. Непродолжительный обморок несколько притупил остроту неожиданного и страшного удара, нанесенного ему "Хроникой". Сейчас его мозг работал ясно и четко, и Генри уже знал, что надо делать. Испытания, которые он перенес в последние месяцы, ожесточили Пейджа, закалили его мягкий характер, сделали непреклонным. Он принял решение, и кровь застучала у него в висках от усилий, которых ему это стоило.
Привезя Пейджа к себе в кабинет, Бард заставил его лечь на кушетку. Хотя Бард не любил укладывать больных в постель и не суетился возле них с тревожным видом, как это делают модные врачи, однако у него была лучшая практика в Хедлстоне и он старательно придерживался новейших методов лечения. Он измерил Пейджу давление и, пока тот лежал, то и дело поглядывая на часы и с трудом удерживаясь, чтобы не вскочить, подкатил к кушетке электрическую аппаратуру на колесиках с вертикально установленным записывающим механизмом.
- Нельзя ли сегодня без этого? - заметил Генри. - Прослушай меня и отпусти.
- Я все-таки попросил бы не перечить мне, хотя бы во имя нашей старой дружбы.
Генри пришлось подчиниться, и, приложив несколько маленьких металлических дисков к его груди и левому запястью, Бард включил аппарат, с которым эти диски были соединены. Затем, вынув из аппарата ленту с нанесенными на нее ломаными линиями, доктор подошел к окну и долго ее рассматривал.
- Генри, - сказал он, возвращаясь к Пейджу и присаживаясь на край кушетки, - ты помнишь, что я говорил тебе, когда ты дежурил во время воздушных налетов?
- Да… помню.
- Тогда ты не хотел меня слушать. А теперь придется. Я требую, чтобы ты немедленно перестал работать и уехал отдыхать по крайней мере месяца на полтора.
- Может быть, но только попозже.
- Я настаиваю на этом.
- Я очень ценю все, что ты для меня делаешь, Эд, но сейчас просто не могу.
Последовала пауза, затем Бард серьезно сказал:
- Выслушай меня, Генри. Твое сердце требует особого внимания. Если ты будешь следить за ним, ты, наверно, переживешь меня. Если же нет… - Он сделал легкий, но весьма выразительный жест.
- Но ведь я стараюсь быть осторожным.
- Тебе так кажется, только ты ошибаешься. Внешне ты, может быть, и спокоен, но каждый нерв у тебя натянут, как струна. Вот уже несколько месяцев ты живешь в обстановке невероятного напряжения. А для тебя это равносильно самоубийству. - Он понизил голос и продолжал, как бы взывая к его здравому смыслу: - Человек благоразумный знает, когда надо остановиться. Я твой врач и лучший друг, и я заявляю: тебе не по силам продолжать эту борьбу. В таких условиях сдаться - вовсе не значит признать себя побежденным. Вспомни, что говорил старик Сократ: "Сдаться, когда нет другого выхода, еще не означает признать себя побежденным". Уметь вовремя отказаться от борьбы - это тоже своего рода победа.
- Ты предлагаешь мне самый легкий выход из положения?
- В твоих же собственных интересах…
- Нет, Эд, - сказал Генри. - Мне нельзя сейчас выйти из игры.
Снова наступило молчание, нарушаемое лишь шумом, доносившимся с улицы.
- Ну что же, если хочешь убить себя - продолжай. - Бард спокойно отошел от кушетки, разбил стеклянную ампулу и принялся наполнять маленький шприц. - А пока я введу тебе это болеутоляющее. Затем ты поедешь прямо домой и ляжешь в постель.
Бард сделал укол, Генри встал и начал одеваться. Мрачное предсказание Барда не очень расстроило его - мысли были заняты совсем другим, и кроме того, он всегда считал, что Эд - человек слишком уж осторожный. Но ему вовсе не хотелось, чтобы доктор подумал, будто он пренебрегает его советами.
- Я постараюсь работать поменьше, - сказал он, - через неделю-другую. - Потом каким-то странным тоном добавил: - А может быть, и раньше.
- Очень было бы хорошо. - Бард слегка приподнял брови. - Пациент ты плохой, но малый, в общем, славный. Загляни ко мне завтра: я начну делать тебе уколы дикумарола. А если почувствуешь себя плохо, - он протянул Пейджу коробочку с обернутыми в вату ампулами, - раздави одну из них и понюхай.
Он вызвал по телефону такси, усадил Генри в машину и велел шоферу ехать на Хенли-драйв. Пейдж подождал, пока машина свернула на Виктория-стрит в направлении его дома, но когда они миновали светофор на перекрестке у Парк-стрит, попросил шофера повернуть направо и везти его в редакцию. Он чувствовал себя вполне прилично, даже лучше, чем все последние недели. Голова стала ясная, боль в руке прошла, он больше не задыхался и, должно быть после укола, который сделал ему Бард, преисполнился удивительного спокойствия, а мозг его заработал четче. Казалось, положение "Северного света" было таково, что хуже некуда: газета находится накануне краха - со всех сторон наседают кредиторы, на фонды наложен арест, жалованье не выплачивается, бумагу можно добыть только за наличные деньги, представитель профсоюза ставит ультиматум: "Продавайте предприятие или платите", а теперь еще и типографию закрыли. Но Генри не намерен ехать домой, никоим образом. Он посмотрел на часы - еще нет пяти. Времени впереди больше чем достаточно.
Он расплатился с шофером и спокойно, без всякого напряжения поднялся по лестнице. За его столом сидел Мейтлэнд и, погрузившись в мрачные думы, рассеянно чертил что-то в блокноте. Увидев Генри, он вздрогнул.
- Что случилось? - В глазах его промелькнули удивление и тревога. - Зачем вы вернулись?
- Выпускать газету.
Некрасивое красное лицо Малкольма стало белым как мел. Он решил, что Пейдж сошел с ума. С грохотом отодвинув кресло, он подошел к Генри.
- Послушайте, Генри. У вас был тяжелый день. Вам надо отдохнуть.
- Не сейчас, - сказал Генри.
Мейтлэнд еще больше перепугался. С нескрываемым беспокойством он воскликнул:
- Но послушайте! Вы же знаете, что машины стоят. Мы не можем напечатать ни строчки.
- Это ничего не значит. Да не смотрите вы на меня так, ради бога! Неужели вы не знаете, что за сто восемьдесят восемь лет не было такого дня, когда бы "Северный свет" не поступил в продажу! Даже во время наполеоновских войн, и то Джеймс Пейдж умудрялся выпускать крошечные бюллетенчики на олеографе. И до тех пор, пока я жив и пока у меня в кармане есть хотя бы два медяка, я любым способом буду выпускать газету.
- Любым способом? - словно эхо, повторил Мейтлэнд. - Ничего не понимаю.
- Мы размножим газету вручную. Текст переведем на восковку и отпечатаем на стеклографе у себя в редакции.
Лицо Мейтлэнда заметно просветлело, он уже не считал Генри сумасшедшим, хотя и продолжал с сомнением поглядывать на него.
- С восковки вы получите лишь восемьсот экземпляров, и притом последние двести будут наверняка слепые.
- А мы изготовим несколько восковок. Сократим размер газеты до минимума. Если шесть машинисток будут работать всю ночь напролет, мы к утру будем иметь пять тысяч экземпляров газеты-листка. Хватит разглагольствовать, давайте приступать к делу. Велите мисс Моффат позвонить в бюро мисс Реншоу, чтобы она прислала нам всех свободных машинисток с машинками. Мы заплатим им за сверхурочные полторы ставки. Принесите мне материал с телетайпа. И скажите Фенвику, Пулу и этому мальчику Льюису, что я прошу их немедленно прийти ко мне.
Четверть часа спустя Пейдж уже сидел за своим столом без пиджака, спокойный, с ясной головой, но в состоянии восторженного возбуждения, а Фенвик, Пул и Боб Льюис стояли вокруг, готовясь диктовать материал для сокращенной газеты. У мисс Моффат отобрали стул, и она принесла себе вращающуюся табуретку. Мейтлэнд сидел рядом с Генри, потирая подбородок, - в глазах его теплилась надежда.
- Мы расскажем всему городу, что эти разбойники сделали с нами.
- Нет, ни слова, Малкольм. Газета будет говорить сама за себя. И вся страна услышит об этом. - Буйный, неодолимый порыв овладел Генри; возможно, в ту минуту он действительно был немножко не в своем уме. - И она заговорит так громко, что, быть может, навсегда заткнет глотку "Хронике". Им, конечно, представляется, что они - великие умники, но, помяните мои слова, на этот раз они здорово просчитались. - Он обернулся к мисс Моффат, которая смотрела на него, словно на привидение. - Мы дадим крупными буквами заголовок: "СЕВЕРНЫЙ СВЕТ", а ниже: "Все новости, какие мы могли напечатать".
Глава XIV
На следующее утро, проведя после завтрака обычное совещание на кухне, миссис Пейдж отправилась в город. Несмотря на многократные уговоры Ханны, твердившей, что "нечего жалеть себя", настроение у Алисы было неважное - не столько из-за того, что она страшилась грозившей ей нищеты, сколько от грустного ощущения, что общество отвернулось от нее.