- Скотти, - повторил мужчина. - Вы забыли о Скотти? - и бросил трубку.
Ховард услышал крик и, войдя, увидел, что она сидит за столом и рыдает, уронив голову на руки. Он поднял трубку и услышал гудки.
И уже гораздо позже, почти в полночь, когда они переделали множество дел, телефон зазвонил снова.
- Подойди ты, Ховард, - попросила она, - это он, я знаю.
Они сидели за кухонным столом, пили кофе. Рядом с чашкой Ховарда стоял маленький стаканчик с виски. После третьего звонка он снял трубку.
- Алле! Кто это? Алле! Алле!
Звонок оборвался.
- Он положил трубку, - сказал он. - Не назвавшись.
- Это он, - сказала она. - Этот ублюдок. Убила бы его. Подстрелила бы и потом смотрела бы, как он мучается, - сказала она.
- Господи, Энн, - изумился Ховард.
- Ты что–нибудь расслышал? На заднем плане? Шум механические звуки, жужжание?
Нет, ничего. Ничего подобного, - сказал он. Времени было мало. Мне кажется, по радио играла музыка. Да, там работало радио. Больше ничего не было слышно. Ради бога, что тут такое происходит? Она помотала головой.
- Мне бы только до него добраться!
И вдруг ее осенило. Она поняла, кто это был. Скотти, торт, номер телефона. Она отодвинулась от стола и встала.
- Отвези меня в торговый центр, Ховард, - сказала она.
- Куда–а?
- В торговый центр. Я знаю, кто нам названивает. Я знаю, кто это. Это кондитер, поганый сукин сын, вот кто, Ховард. Я заказала у него торт на день рождения Скотти. Вот кто звонит. Вот у кого есть номер и кто продолжает названивать. Кондитер, этот ублюдок.
Они поехали в торговый центр. Небо было ясное, усыпанное звездами. Было холодно, и они включили печку. Припарковались перед пекарней. Все лавки и магазины были уже закрыты. Только чуть подальше, у кинотеатра, еще стояли машины. Окна пекарни были темны, но когда они заглянули внутрь, то они увидели свет в задней комнате, и крупного человека в фартуке, то входившего в белый, ровный круг света, то выходившего за его границы. Сквозь стекло Энн увидела витрины и маленькие столики со стульями. Она подергала дверь. Постучала в стекло. Но если кондитер и слышал их, он не подал виду. Он не смотрел в их сторону.
Они объехали пекарню и снова припарковались. И снова вышли из машины. Одно окно было освещено, но находилось слишком высоко, и в него они заглянуть не могли. Табличка рядом с задней дверью гласила: "КОНДИТЕРСКАЯ. СПЕЦИАЛЬНЫЕ ЗАКАЗЫ". Энн расслышала тихий звук включенного радио, и какой–то скрип - как будто открывали дверцу духовки? Она постучала в дверь и подождала немного. Потом постучала снова, уже громче. Радио выключили, и послышался скрежет, такой, будто выдвигают и задвигают ящик.
Наконец, кто–то отпер и открыл дверь. Кондитер, он стоял на свету и смотрел на них.
- Я не работаю, - сказал он. - Что вам нужно в такое время? Уже полночь. Пьяные вы что ли?
Она вошла в полосу света, падавшего из распахнутой двери. Он прищурился, опустив тяжелые веки, - узнал ее.
- Ах это вы…
- Да я, - сказала она. - Мать Скотти. А это его отец. Можно нам войти?
Кондитер сказал:
- Сейчас я занят. Мне нужно работать.
Она уже все равно стояла в дверном проеме. Ховард вошел за ней. Кондитер отступил.
- Здесь пахнет, как в булочной. Правда ведь, Ховард, совсем как в булочной?
- Что вам нужно? - спросил кондитер. - Может быть, вы хотите ваш торт? Точно, вы решили забрать его. Вы же заказывали торт, верно?
- Вы слишком умны для кондитера, - сказала она. - Ховард, вот мужчина, который нам звонит. - Она сжала кулаки. Она уставилась на него яростным взглядом. В душе ее пылал жгучий гнев, благодаря которому она почувствовала себя великаншей, ростом с обоих этих мужчин.
- Подождите минуточку, - снова заговорил кондитер. - Вы хотите забрать ваш торт трехдневной давности? Правильно? Я не хочу спорить с вами, леди. Вон он, стоит на полке, черствеет. Я отдам вам его за полцены. Нет, я отдам вам его даром. Вам он нужен? Берите! Мне он не пригодится, никому уже не пригодится. Я потратил на этот торт свое время и деньги. Если вам он нужен - хорошо, нет - тоже хорошо. Я пошел, меня ждет работа.
Он смотрел на них, с трудом сдерживаясь.
- Новые заказы, - сказала она. Она знала, что владеет собой и тем чувством, что в ней поднималось. Она была спокойна.
- Леди, я работаю шестнадцать часов в сутки, чтобы заработать себе на жизнь. - Он вытер руки о фартук. - Я пропадаю здесь днем и ночью, пытаясь свести концы с концами.
На лице Энн появилось такое выражение, которое заставило его отступить и снова сказать:
- Минуточку.
Он подошел к стойке, взял в правую руку скалку и стал постукивать ею ладонь левой.
- Так вы берете торт или нет? Мне нужно идти работать. У нас, пекарей, ночная работа, - повторил он.
У него злые, подлые глазки, заплывшие жиром, подумала она, дряблые щеки, заросшие щетиной. И толстый загривок.
- Я знаю, что кондитеры работают по ночам, - сказала Энн. - Еще они звонят по ночам. Ты, ублюдок, - добавила она.
Кондитер продолжал постукивать скалкой по руке. Он посмотрел на Ховарда.
- Вы бы поосторожнее, - сказал он ему.
- У меня умер сын, - спокойно произнесла Энн, с холодной обреченностью. - Его сбила машина в понедельник утром. Мы были с ним, пока он не умер. Но, конечно же, вы не могли этого знать, никто от вас этого и не ждал. Кондитеры не могут знать всего правда же, господин Кондитер? Но он умер. Он умер, ты, ублюдок!
Гнев отступил так же внезапно, как и обрушился на нее, уступив место другому - оглушающему чувству отвращения. Она навалилась на деревянный стол, засыпанный мукой, закрыла лицо руками и заплакала, ее плечи затряслись.
- Это несправедливо, - пробормотала она. - Несправедливо, несправедливо.
Ховард обнял ее за талию и посмотрел на кондитера.
- Как вам не стыдно, - сказал он ему. - Стыдитесь!
Кондитер положил скалку обратно на стойку. Он развязал фартук и тоже бросил его на стойку. Посмотрел на посетителей и медленно покачал головой. Он вытащил стул из–под столика, на котором лежали карточки и бланки, калькулятор и телефонный справочник.
- Пожалуйста, сядьте, - сказал он. - Минутку, вот вам стул, - сказал он Ховарду. - Пожалуйста, сядьте.
Он прошел в переднюю часть магазинчика и вернулся с двумя маленькими коваными стульями.
- Пожалуйста, садитесь, ребята.
Энн вытерла глаза и посмотрела на кондитера.
- Я хотела убить тебя, - сказала она. - Я хотела, чтобы ты умер.
Кондитер расчистил для них место за столом. Он отодвинул в сторону калькулятор, бумагу для записей и квитанции. А телефонный справочник спихнул на пол, тот с глухим стуком упал. Ховард и Энн сели и придвинули стулья к столу. Кондитер тоже сел.
- Позвольте мне выразить вам свое соболезнование, - сказал кондитер, ставя локти на стол. - Один Бог знает, как я вам сочувствую. Послушайте, я простой пекарь. Я не могу претендовать на что–то большее. Может быть, когда–то, много лет назад, я был другим человеком. Я забыл, я точно не знаю. Но если и был, то сейчас уже перестал им быть. Сейчас я просто пекарь. Это не извиняет того, что я сделал, я знаю. Но я ужасно сожалею. Мне жаль вашего сына, и что я вот так вас донимал, - сказал кондитер.
Он вытянул руки на столе и перевернул их ладонями вверх.
- У меня у самого нет детей, поэтому я могу только представить, что вы, должно быть, чувствуете. И о чем тут вообще можно говорить? Только выразить сожаление. Простите меня, если сможете. Я не могу сказать, что я злобный человек. Вы так меня называли по телефону. Нет, я не злобный. Поймите же - все это оттого, что я, кажется, больше не знаю, как себя вести. Пожалуйста, простите меня, ну, если, конечно, сможете.
В кондитерской было тепло. Ховард встал из–за стола и снял пальто. Помог Энн снять ее пальто. Кондитер долго на них смотрел, затем кивнул и встал из–за стола. Он подошел к духовке и повернул какие–то ручки. Он нашел чашки и налил кофе из электрической кофеварки. Поставил на стол пакетик сливок и сахарницу.
- Вам, наверное, нужно поесть, - сказал пекарь. - Надеюсь, вы поедите моих теплых булочек. Вам нужно поесть, собраться с силами. Еда - это маленькая радость в такие моменты, - сказал он.
Он подал им теплые булочки с корицей, на которых еще не застыла глазурь. Он поставил на стол масло и положил ножи, чтобы намазывать маслом хлеб. Затем пекарь сел вместе с ними за стол. Он ждал. Он ждал, когда каждый из них возьмет по булочке с тарелки и начнет есть.
- Надо хорошенько подкрепиться, - сказал он, глядя на них. - У меня много. Ешьте. Ешьте, сколько хотите. На всех хватит.
Они ели булочки и пили кофе. Энн вдруг почувствовала голод, а булочки были теплые и сладкие. Она съела три штуки, порадовав этим кондитера. Затем он начал говорить. Они внимательно слушали. Несмотря на то, что они устали и исстрадались, они слушали, что кондитер хотел сказать. Они понимающе кивали, когда тот заговорил об одиночестве, о чувстве неуверенности и обреченности, которое пришло к нему в пожилые годы. Он рассказывал им, как это тяжко - быть бездетным. День за днем ставить тоннами в печь хлеб и каждый день опорожнять ее. За все эти годы сколько приготовлено угощений для вечеринок, для празднеств, которые он обслуживал. Слой глазури толщиной с палец. Маленькие фигурки жениха и невесты на торте. Сотни фигурок, нет, счет уже на тысячи. Дни рождения. Только представьте себе все эти горящие свечи. У него важная профессия. Он пекарь. Хорошо, что не садовник. Лучше кормить людей. И запах куда лучше, чем от цветов.
- Вот понюхайте, - сказал пекарь, разламывая темный батон. - Это тяжелый хлеб, но зато с насыщенным вкусом.
Они вдыхали запах хлеба, потом он дал им его попробовать. У хлеба был вкус патоки и неочищенного зерна. Они слушали пекаря, глотали темный хлеб, наедаясь досыта. При свете неоновых ламп казалось, что уже наступил день. Они проговорили до самого утра, и когда в окнах забрезжил бледный свет, они всё сидели за столом, и никто не собирался уходить.
Рэймонд Карвер.Узда.
Этот старый универсал с номерами штата Миннесота выезжает на площадку перед самым окном. На передних сиденьях - мужчина и женщина, на задних двое мальчиков. Стоит июль, и термометр зашкаливает за 100 градусов по Фаренгейту. Они выглядят изнеможенными. В салоне висит их одежда; в кузове свалены чемоданы, коробки и остальной скарб. По тем данным, что Харли и я потом собрали воедино, это все, что у них осталось, после того как банк в Миннесоте конфисковал их дом, пикап и трактор, их фермерский инвентарь и нескольких коров.
Несколько минут они сидят внутри, словно собираясь с духом. Кондиционер в нашем номере включен на полную. Харли на заднем дворе за домом, стрижет газон. На переднем сиденье вспыхивает спор, затем они оба выходят и направляются к парадной двери. Я притрагиваюсь рукой к волосам, проверяя, не сбилась ли прическа, и выжидаю, пока они нажмут кнопку звонка дважды.
Потом я иду к двери и впускаю их. "Ищете номер?", - говорю я. "Проходите сюда, тут прохладнее". Провожаю их в гостиную. Я веду бизнес в гостиной. Здесь я собираю оплату за проживание, выписываю чеки и беседую с возможными клиентами. Еще я стригу волосы. Я зову себя "стилист". Так написано на моей визитке. Мне не нравится слово "парикмахер". Старомодно звучит. В углу гостиной у меня есть кресло и сушка для волос, которую можно закрепить прямо к спинке кресла. Есть еще раковина, которую установил Харли несколько лет назад. Рядом с креслом у меня столик с журналами. Журналы старые, иные уже потеряли свои обложки. Но человек готов смотреть на что угодно, пока его волосы в сушилке. Мужчина представляется: "Мое имя Холитс".
Он говорит, что она его жена. Но она не смотрит на меня. Вместо этого она разглядывает свои ногти. Ни она, ни Холитс не садятся. Он говорит, что их интересует номер с мебелью.
"Сколько вас?". Просто дежурная фраза. Мне известно, сколько – помню про двоих мальчиков на заднем сиденье. Два плюс два - четыре.
"Я, она и мальчики. Им по тринадцать и четырнадцать, и они разделят одну комнату, как обычно."
Скрестив руки, она держится за ткань на рукавах. На кресло и раковину смотрит так, будто ничего подобного раньше не видела. Может быть и так. "Я делаю прически", - говорю я.
Она кивает. Оглядывает горшок с марантой. На растении осталось ровно пять листьев.
"Нужно полить", - говорю. Подхожу и касаюсь одного из листьев. "Тут все нужно поливать. В воздухе слишком мало влаги. Год считаем удачным, если прошло три дождя. Но вы привыкнете. Нам пришлось привыкать. Зато тут кондиционеры везде."
"Сколько за номер?" - интересуется Холитс.
Я отвечаю ему, и он поворачивается к ней, ожидая увидеть реакцию. С тем же успехом он мог бы смотреть на стену. Она не отвечает на его взгляд. "Я думаю, вы покажете нам номер", - говорит он. Мне остается только достать ключ от семнадцатого, и вместе мы выходим наружу.
Я слышу Харли, хоть самого его не видно.
Вот он показался между домами. Идет вслед за газонокосилкой, одетый в свои бермуды и футболку, в соломенной шляпе, что купил в Ногалесе. Проводит свое время, скашивая траву и делая ремонт по мелочам. Мы работаем на корпорацию Фултон Террас инкорпорейтед. Они тут всем владеют. На случай крупной поломки, вроде кондиционеров, или прорыва труб, у нас есть телефонный список.
Я машу ему. Как же иначе. Харли освобождает одну руку и отвечает, продолжая вести косилку другой. Потом нахлобучивает шляпу пониже на глаза и возвращается к работе. Заканчивает ряд, разворачивается, начинает новый – в сторону улицы.
"Это Харли". Мне приходится кричать. Мы проходим мимо стены здания, поднимаемся по ступеням. "А вы чем занимаетесь, Мистер Холитс?", - спрашиваю я у него.
"Он фермер", - говорит она.
"Уже нет."
"У нас и выращивать–то особенно нечего". Сорвалось у меня – нет бы подумать сначала.
"Ферма у нас своя была, в Миннесоте. Сеяли пшеницу. Скотины имели несколько голов. А Холитс по лошадям знаток. Знает о них все, что только можно."
"Бетти. Все нормально.".
Теперь я начинаю понимать. Холитс – безработный. Не мое это дело, и мне жаль, если это так – а все об этом говорит– но когда мы останавливаемся у дверей номера, мне нужно что–то сказать. "Если вы решитесь, оплата идет за первый и последний месяцы, и еще полторы сотни залога." Говоря это, я смотрю вниз, на бассейн. Кое–кто сидит в шезлонгах, другие плавают в воде.
Холитс вытирает лицо тыльной стороной руки. Косилка Харли, удаляясь, стучит все тише. Еще дальше, на шоссе Кале Верде, проносятся мимо автомобили. Мальчишки выбрались из своего универсала. Один встал по стойке "смирно" - ноги вместе, руки по швам. Но пока я смотрю, он начинает махать руками вверх–вниз и подпрыгивать, словно хочет сняться с места и улететь. Другой примостился возле водительской двери и выполняет приседания. Я поворачиваюсь к Холитсу. "Взглянем, что ли", - говорит он.
Я поворачиваю ключ и дверь открывается. Внутри обычный маленький номер - две спальни, мебель. Вы видели десятки таких. Холитс остается в ванне достаточно долго – слышно шум сливаемой воды. Он ждет, пока наполнится бачок. Он говорит после: "Можем взять себе эту спальню". Это он про ту, что выходит окнами на бассейн. На кухне, женщина берется рукой за край раковины и глядит в окно. "Плавательный бассейн", - говорю я.
Она кивает. "Мы были в гостиницах с бассейнами. Но в одном было слишком много хлорки."
Я жду продолжения. Но она замолкает. Мне тоже ничего не идет на ум.
"Наверное, больше тянуть не будем. Думаю, возьмем этот номер". А сам смотрит на неё. Теперь она тоже смотрит. Кивает. Он, стиснув зубы, выпускает воздух. А она делает нечто. Щелчки. Не отпуская раковины одной рукой, она начинает щелкать пальцами другой. Щелк, щелк, щелк - будто подзывает свою собаку или хочет привлечь чье–то внимание. Прекратив щелкать, она проводит ногтями вдоль стойки.
Я не знаю, как реагировать. Холитс тоже. Топчется с ноги на ногу.
"Сейчас вернемся в офис и все оформим", - говорю я. "Все замечательно".
На самом деле замечательно - не по сезону много номеров стоят пустыми. И люди эти выглядят надежными. Черная полоса в жизни, только и всего. Тут стыдиться нечего.
Холитс выкладывает наличные – за первый, за последний, и еще полторы сотни страховки. Он пересчитывает банкноты по пятьдесят долларов, а я пока смотрю. "Генерал Грант", называет такие банкноты Харли, хотя ему не доводилось видеть их слишком много. Я выписываю чек и вручаю ему два ключа. "Все готово."
Он смотрит на ключи. Передает ей один. "Что ж, мы в Аризоне. Никогда не думала, что побываешь тут, да?"
Она трясет головой. Дотрагивается до листа на маранте.
"Полить нужно", - говорю я.
Она отпускает лист и поворачивается к окну. Я подхожу и встаю рядом. Харли все еще стрижет газон. Теперь уже на переднем дворе. После всех этих фермерских разговоров, я на минуту представляю Харли идущим по полю не за косилкой "Блэк энд Дэкер", а за плугом.
Я смотрю, как они выгружают свои ящики, чемоданы, одежду. Холитс заносит с собой какую–то вещь, с которой свисают ремни.
Помучавшись минуту, я догадываюсь – это узда. Не знаю, чем заняться дальше. Просто не хочется ничего делать. Поэтому я достаю Грантов из кассы. Да, только что положив, опять вынимаю их. Банкноты эти прибыли из Миннесоты. Кто знает, где они будут в это же время, но неделю спустя? Быть может, в Лас Вегасе. Я знаю о нем только из телепрограмм – все знания уместятся в пару строк. Могу представить, как одного из Грантов заносит на пляж Вайкики, или еще куда–нибудь. Майами, Нью–Йорк. Новый Орлеан. Вот один из них меняет хозяев на празднике марди грас. Они могут попасть хоть куда, и все что угодно может случиться из–за них. Я вывожу ручкой свое имя на широком лбу старины Гранта: МАРШ. Печатными буквами. И так на каждой бумажке, прямо по кустистым бровям. Люди, идущие за покупками, будут задумчиво останавливаться. Что еще за Марш? Это они спросят у себя: кто такая эта Марш?
Снаружи входит Харли и моет руки в моей раковине. Знает, что я этого не люблю. Но все равно делает это.
"Эти люди из Миннесоты", - говорит он. "Шведы. Далеко они от дома." Вытирает руки бумажным полотенцем. Спрашивает, что знаю я - но я не знаю ничего. Не походят они на шведов и говорят совсем не так.
"Они не шведы", - говорю я. Но он делает вид, что не замечает.
"И чем занимается он?"
"Он фермер."
"Что ты знаешь об этом?"
Харли снимает шляпу и кладет ее на мое кресло. Проводит пятерней сквозь волосы. Потом смотрит на шляпу и снова надевает её. Мог бы просто приклеить ее туда. "У нас и выращивать–то особенно нечего. Это ты ему сказала?" Лезет в холодильник за банкой соды и идет к своему креслу–качалке. Достает пульт, нажимает что–то, и телевизор, зашипев, оживает. Жмет еще и еще, пока не находит то, что искал. Это больничный сериал. "Чем Швед еще занимается? Кроме фермерства?"
Я не знаю, поэтому молчу. Но Харли уже занят своей программой. Вероятно, уже позабыл про свой вопрос. Начинает выть сирена. Слышится скрежет шин. На экране скорая помощь подруливает ко входу в отделение интенсивной терапии, сверкая своими красными огнями. Изнутри выскакивает человек и спешит открыть задние двери.