- "Мерседес" твой? Это все… твое? - жестом указал он вокруг.
- Машина моя. Остальное - собственность кооператива, - скромно отвечал Василий.
- Предаю революционной анафеме как ренегата и перерожденца! - громогласно объявил Швондер, поднимая правую руку. - Знал ведь, что не Полиграф ты, но верил… Верил, что продолжишь дело Полиграфа. А ты мразью буржуйской оказался… Продал республику. Знать тебя больше не знаю и буду требовать исключения из партии!
Произнеся эту речь, Швондер покачнулся, так что Борменталь сделал движение подхватить его, но старик справился сам и, поникнув лохматой нечесаной головой, покинул столовую.
- Неприятно получилось… - пробормотал Василий. - Кто ему донес?
- Не донес, а раскрыл ваше лицо, - выступила вперед Марина. - Нельзя двурушничать, Василий. А то с ним вы за революцию, а сами - настоящий коммерсант. Кроме денег, ничего не интересует…
Дружков вздохнул, почесал рыжий затылок.
- Странные вы - люди… Старику немного осталось, ломать его, что ли? Подпевал ему, вреда от этого нет. Да мне вообще наплевать на ваши революции, демократии… Ошейник сняли - спасибо. Дальше я сам пищу добывать должен. А вы грызитесь, - горько заключил Дружков и направился к выходу.
Уже в дверях остановился, взглянул на Борменталя трезво и холодно.
- Подумайте о моем предложении. Клиника за мои средства и за каждую операцию - десять тысяч. Долларов.
И вышел.
Заведеев подъехал к коттеджу Борменталя на желто-синем милицейском "уазике" и рысью побежал к дверям. На стук вышла Алена.
- Отец дома? - спросил участковый.
- Дома.
- Отдыхает?
- В шахматы играет с компьютером.
- С кем? - не понял Заведеев.
- С машиной. Проходите.
Участковый зашел в сени. Через минуту, вызванный дочерью, появился Борменталь в домашнем костюме.
- Приветствую, Дмитрий Генрихович, - козырнул Заведеев.
- Что-нибудь случилось? - спросил доктор.
- Председатель поселкового Совета просит вас на совещание.
- Да что стряслось? Воскресенье… - недовольно проговорил Борменталь.
- Время не терпит. По дороге расскажу.
Пока ехали в поселковый Совет, участковый рассказал Борменталю, что ситуация в деревне обострилась. Дружков со своим кооперативом взял в аренду близлежащие поля, по слухам, всучив большую взятку в райагропроме.
- На лапу дал. У них, у собак, просто, - прокомментировал Заведеев.
Мало того, Дружков приватизировал и местный магазин, в котором последний год, окромя водки раз в месяц, турецкого чая и детского питания "Бебимикс", ничего не водилось. Опять же дал на лапу в управлении торговли. В результате в магазине появилось молоко, масло, хлеб и некоторые другие продукты…
- Да, я знаю, - вспомнил Борменталь. - Жена говорила.
…Которые выдаются по талонам, причем талоны распределяет все тот же кооператив, то бишь Дружков.
- Собакам и людям - по одинаковой норме! - с негодованием сообщил Заведеев.
- Безобразие, - кивнул Борменталь.
И вообще, Василий зарвался, социальная напряженность в деревне растет, трудящиеся требуют защиты от Совета. С этой целью Фомушкин срочно сзывает совещание.
- Я лицо не административное, - возразил Борменталь.
- Вы очень нужны, - сказал участковый.
В холодном нетопленом помещении Совета, выгодно отличавшемся от офиса кооператива отсутствием всяческих удобств и загаженностью, участкового с доктором встретили Фомушкин и коллега Борменталя Самсонов. Оба были в полушубках и шапках.
Фомушкин, приземистый мужик с красным от ветра и алкоголя лицом, пожал Борменталю руку железными короткими пальцами.
- Присаживайтесь, товарищи, - указал он на ломаные стулья.
Кое-как сели. Фомушкин выложил на стол блокнот.
- Долго говорить не буду, - сказал Фомушкин. - Надо что-то предпринимать. Народ нас не поймет, если мы… Товарищ Самсонов, доложите.
Самсонов вынул из-за пазухи документ, оказавшийся письмом к главному санитарному врачу области, и зачитал его. В письме красочно описывались угроза эпидемий, многочисленные покусы населения, шумовые воздействия от лая и воя по ночам и прочие беды, свалившиеся на Дурыныши в связи с чрезвычайно высоким скоплением бродячих собак.
- Ну, положим, собак дразнят… - несмело возразил Борменталь.
- Проходу от них нет, вот и дразнят, - отрубил Фомушкин.
Заканчивалось письмо призывом принять срочные меры.
- Это не все, - сказал председатель. - Я санкционировал демонстрацию протеста населения против кооператива. Организатор - ваша жена, - показал он пальцем на Борменталя. - Дружков заявил альтернативную демонстрацию собак, я запретил. В конституции о демонстрациях собак ничего не говорится.
- Логично, - кивнул доктор Самсонов.
- Но и это еще не все, товарищи, - вкрадчиво вступил участковый. - Надо что-то делать с самим Дружковым. Псы без него - ноль, сколько их раньше было - и не мешали…
- Посадить его за нарушение паспортного режима нельзя? Он ведь все еще не прописан, - сказал председатель.
- Надолго не посадишь. Да и откупится. Денег у него больше, чем наш годовой бюджет, - сказал Заведеев.
- Чем пять бюджетов, - поправил Фомушкин.
- О чем мы говорим, друзья? - улыбнулся доктор Самсонов. - По существу, о собаке. Посадить собаку можно, но не в тюрьму - на цепь! Предлагаю именно так подходить к вопросу.
Фомушкин задумался. Видно было, что идея ему нравится, но он не видит методов ее осуществления.
- Как же так - председателя кооператива и на цепь? У него расчетный счет в банке, круглая печать…
- Если признать недееспособным… - вставил Заведеев.
- Нет-нет! У него вполне здравый ум, смекалка, вообще, очень талантливый пес, - сказал Борменталь.
- Ловлю на слове! Пес! - засмеялся Самсонов.
- Кстати, вы не выяснили, кем был тот потерпевший, помните? Три месяца назад, на шоссе? - спросил Борменталь участкового.
- Кажется, не установили личность, - сказал участковый.
- М-да. Пересилили собачьи гены… - вслух подумал Борменталь.
- Как вы сказали?
- Нет, это я так.
- Вам решать, Дмитрий Генрихович, - сказал Фомушкин. - Сумели его человеком сделать, сумейте поставить на место.
- Как это?
- Обратная операция, коллега, - жестко произнес Самсонов. - Нет такого человека - Дружков! Есть собака Дружок.
- Из собаки человека труднее сделать. А уж из человека собаку… - заискивающе начал Заведеев.
- Да? Вы пробовали? - вскинулся Борменталь.
- Доктор, советская власть просит, - примирительно сказал Фомушкин. - Пса хорошего сохраните. Неужто не жалко его по тюрьмам пускать? А мы его точно посадим. Если не за режим, то за взятки. Если не за взятки, то за подлог… Найдем, за что посадить.
- А как же все то, что он здесь успел… - растерялся доктор.
- Это не волнуйтесь. За нами не пропадет. Клуб отремонтирован, очень хорошо. Столовую общепиту передадим, магазин вернем торговле… Все спокойнее будет. О людях надо думать, не о зверях.
Борменталь забарабанил пальцами по столу. Внезапно зазвонил телефон. Фомушкин поднял трубку, минуту слушал, после чего положил ее и сказал коротко:
- Швондер скончался.
Швондера хоронили в ясный солнечный день, нестерпимо пахнущий весной, несмотря на легкий морозец. В парке больницы, между бюстами великих ученых и памятником Преображенскому, накрытому белой простыней, чернела в снегу свежая могила; похоронный оркестр оглашал окрестности звуками траурного марша.
От коттеджа Швондера к могиле по парковой аллее медленно двигалась похоронная процессия. Впереди шагали Фомушкин и Дружков с орденами Ленина и Красной Звезды на бархатных подушечках. Следом ехал открытый грузовик с гробом, за которым шествовало население Дурынышей, а позади - кооператив "Фасс" в полном составе: полторы тысячи собак.
Колонна собак растянулась метров на триста.
Процессия приблизилась к могиле, грузовик остановился, гроб переместили на подставку. Траурный митинг начался.
Однако то ли фигура Швондера не пользовалась любовью жителей Дурынышей, то ли из-за обилия собак, но в размеренный и скорбный сценарий траурной церемонии стали вплетаться посторонние нотки. Уже во время речи Фомушкина раздался откуда-то сзади возглас: "Собаке - собачья смерть!", как раз в тот момент, когда Фомушкин перечислял заслуги Швондера перед Советской властью. Кричавшего установить не удалось. Естественно, такой выпад не прошел незамеченным среди собак, отозвавшихся лаем, на секунду заглушившим медь траурного оркестра.
И далее, во время выступления представителя ветеранов - старика в полковничьей шинели - над толпою взметнулся плакат: "КГБ - цепной пес КПСС!", возникший в том месте, где стояли Марина Борменталь и доктор Самсонов. Кооператоры отреагировали соответственно.
Едва гроб опустили в могилу и поспешно забросали землей, как в открытом кузове грузовика оказался Дружков. Он был в модной импортной куртке черного цвета, его непокрытая рыжая шевелюра горела в солнечных лучах.
- Люди! - обратился он к собравшимся. - Не надо никого осуждать. Я тут недавно одну книгу прочел. Хорошая книга. Там написано: "Не судите, да не судимы будете". Один человек сказал… Простите нас все, мы добра хотим. Запущена земля, конуры обветшали, пищи мало. Грыземся. Виноватых ищем. А собака - она всегда виноватая. Собака, как никто, вину свою чует. Злобство ее - от цепи да поводка. Вот сейчас цепь сняли, и собака радуется, старается для пользы общего дела. Веселой стала собака. У вас много чего было раньше, счеты у всех свои. А у нас только начинается. Мы никого не виним. Прошу - не пинайте собаку, она вам пользу принесет. Я хочу в знак примирения и в память о Швондере воссоздать в первоначальном виде памятник человеку, который первым вывел собаку в люди, и памятник этой собаке. Катя, давай! - Василий махнул рукой.
Катя, находящаяся у памятника, дернула за веревку, покрывало сползло с фигуры профессора, и собравшиеся увидели рядом с бронзовым Преображенским бронзовую собаку. На постаменте под старой надписью блестела золотом новая: "Полиграфу Шарикову от кооператива "Фасс"".
Оркестр заиграл марш, и колонна собак торжественно двинулась мимо памятника.
Марина подошла к Дружкову.
- Василий, зачем вы это сделали? Вы хоть поинтересовались - кем был этот Полиграф?
- А кем он был?
- Сволочью, - сказала Марина.
- Жаль, конечно, - вздохнул Дружков. - Лучше бы героем. Но ведь был? Куда от него денешься? Пускай стоит, напоминает, из кого мы вышли. А дальше - наше дело.
Облава была организована по всем правилам военного искусства. В понедельник утром платформа Дурыныши была закрыта, поезда следовали мимо без остановки, благодаря чему городские проводники, прибывающие в деревню за собаками-кооператорами, не смогли попасть к конторе, где с утра дожидались выхода на работу несколько сотен собак. В десять утра на площадь перед магазином, запруженную собаками, с двух сторон въехали два огромных крытых фургона санитарной службы - мрачные черные машины с крестами по бокам. Из них высыпали люди в стеганых ватных штанах и куртках, в рукавицах и шапках. У них в руках были сети и крючья.
Началось избиение.
Псов ловили сетями, подцепляли крючьями и забрасывали живым копошащимся, окровавленным и стонущим клубком в открытые двери фургонов. Озверевшие от охоты санитары с матом и угрозами носились по площади, круша крючьями направо и налево. Снег стал красен от крови. Энтузиасты из местного населения во главе с Пандуриным образовали живую цепь, не выпускавшую собак из смертельного котла.
Дружков, дотоле дозванивавшийся в город с вопросами - почему нет проводников, - выскочил из офиса налегке, успев прихватить со стола первое, что подвернулось под руку, - бронзовую копию памятника Преображенскому с собакой, сделанную на заказ. За ним выбежала Катя. Размахивая увесистой статуэткой, Василий ринулся в гущу бойни, рыча от бессилия и ненависти, но был схвачен Заведеевым и двумя доброхотами. Его и Катю препроводили в поселковый Совет и там заперли под охраной до конца операции. Василий упал на пол и, царапая ногтями пол, бился об него головой, издавая нечеловеческие звуки. Катя рыдала.
- Собака - собака и есть, - изрек Пандурин, закуривая и укладывая на колени дробовик, прихваченный им из дома для пущей острастки.
Василий вдруг кинулся на него, норовя перекусить шею, но помощники Пандурина - сын его и зять - легко с ним справились, надавав тумаков, и связали свернутым в жгут транспарантом - длинной красной тряпкой с меловой надписью "Решения партии - одобряем!". Связанный Дружков, привалясь к стене, смотрел через окно, как погибают собаки.
Все было кончено в полчаса. Заваленные телами собак фургоны, тяжело развернувшись на площади, покинули деревню. Разгоряченные бойней жители разошлись. На площади остались лишь кровавые пятна и клочья шерсти.
Катю вытолкали из поселкового Совета, и она побрела в офис, где уже мародерствовали дурынышцы: растаскивали мебель, срывали со стен картины, разворовывали кухню.
Катя добралась до телефона, набрала номер и сквозь слезы проговорила:
- Доктора Борменталя, пожалуйста…
"…Финита ля комедия! Циничный возглас российских интеллигентов со времен Лермонтова, когда сделать ничего не можешь, а каяться не привык. Но ведь виноват-то я, больше никто. Задумал создать человека естественного в неестественной обстановке. Будто забыл, что сам исхитрялся многие годы, стараясь сохранить хоть что-то в душе и не утонуть в этой мерзости. Иронией обзавелся, цинизмом, равнодушием… А тут взял доброго пса и пустил его на волю. Поверил словам: все, что не запрещено, - разрешено. Сам же разрешения ему не дал, тем более, не дали милые наши обыватели. Теперь псу каюк. Коллега Самсонов ходит гордый и изображает провидца. Выхода нет. Мы никогда не будем людьми, уже поздно. И не в правительстве дело, не в партиях, не в способе производства материальных благ. Очередной эксперимент провалился. Страна бездарных экспериментаторов. Благом для Василия будет снова сесть на цепь и ждать ежедневной похлебки.
Единственный плюс от всего - новенькая операционная. И никелированная табличка на стене: "Здесь 25 декабря 1990 года родился Василий Генрихович Дружков". Здесь родился, здесь и помрет… Это самое гуманное, что я могу для него сделать.
Но кто же сделает это для меня? Похоже, Господь лишь точит свой скальпель.
"Все остались при своих" - сказала Дарья. Неправда. Василий остался при чужих. Надо вернуть его к своим и всю жизнь искупать перед ним вину. Как он будет смотреть на меня? А Алена?.. Лучше не думать.
А я уже было размечтался вслед за ним. Как из десятиэтажной клиники будут стройными рядами выходить спасители Отечества. Прямо из-под моего скальпеля. И доллары рекой… Гнусно жить на этом свете, господа!"
Эпилог
"Протокол задержания.
Мною, участковым дурынышского поселкового Совета старшим лейтенантом Заведеевым В. С. задержана по обвинению в совершении взлома поселкового Совета учащаяся дурынышской школы Борменталь А. Д., по ее показаниям, для освобождения содержащейся там собаки, подозреваемой в бешенстве. Попытка выпуска на волю бешеной собаки была пресечена жителем деревни Дурыныши Пандуриным Ф. Г., который доставил гр. Борменталь А. Д. в отделение. Бешеная собака по кличке Дружок застрелена Пандуриным Ф. Г. при попытке к бегству на автомобиле марки "мерседес", принадлежавшем расформированному постановлением исполкома кооперативу "Фасс".
Ст. лейтенант Заведеев В. С."