Содержание:
ГЛАВА I. ДОРОЖНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ 1
ГЛАВА II. БЛЕСТЯЩАЯ КАРЬЕРА 4
ГЛАВА III. В ИНСБРУКЕ 7
ГЛАВА IV. "СПОРТИВНЫЕ ПРОСТОРЫ" 11
ГЛАВА V. "СПРИНТ" 13
ГЛАВА VI. "ДЕЛО "МОТОРА"" 16
ГЛАВА VII. МОНРЕАЛЬ 19
ГЛАВА VIII. ДЕЛА МОСКОВСКИЕ 23
ГЛАВА IX. "ОХ УЖ ЭТИ ЖУРНАЛИСТЫ!" 26
ГЛАВА X. БУДНИ И ПРАЗДНИКИ 31
ГЛАВА XI. СССР-ИТАЛИЯ 34
ГЛАВА XII. ТИГР ВСЕГДА СИЛЬНЕЕ ВОЛКА, А ВОЛК - ШАКАЛА... 37
ГЛАВА XIII. СТРОКА ОБОРВАННАЯ... 40
ГЛАВА XIV. ЧЕЛОВЕК СРЕДИ ЛЮДЕЙ 42
Александр Кулешов
Повесть о спортивном журналисте
ГЛАВА I. ДОРОЖНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
Луговой рассеянным взглядом смотрел на собак.
Темные, не очень крупные, они резво бежали по чемоданам, стараясь не поскользнуться на их гладких кожаных боках. Чемоданы, сумки, мешки всех цветов, размеров и форм беспорядочно разметались на узкой ленте транспортера, и навстречу их неторопливому движению бежали собаки, низко опустив головы, быстро, но добросовестно обнюхивая вещи.
По бокам шли полицейские, державшие длинные лески, другой конец которых крепился к толстым собачьим ошейникам.
Собаки вынюхивали наркотики.
Вокруг стояли, переминаясь с ноги на ногу, пассажиры, как и он, Луговой, прибывшие этим рейсом на ИЛе. Это были его товарищи по специализированной туристской группе журналистов, направлявшейся на зимние игры в Инсбрук.
Никто не проявлял признаков нетерпения, поскольку шел багаж с другого, приземлившегося раньше, самолета, впереди предстоял многочасовой путь на автобусе, и вообще, чего спешить?..
Немного утомленные перелетом, журналисты вяло, обменивались шутками - так, для порядка, разглядывали яркие киоски, рекламные надписи, группы встречающих - все это сквозь толстые стекла дверей, отделявших багажный зал от холла аэропорта. Дыхание Олимпиады уже ощущалось. Огромные белые снежинки, герб Инсбрука, переплетенные цветные кольца украшали аэропорт. Эмблемы Игр, команд, стран пестрели на ярких куртках многих пассажиров, на спортивных сумках, на длинных синих чехлах, укрывавших лыжи. Лыжи, палки были в руках у многих пассажиров, да и сами пассажиры, иные загорелые до черноты, рослые, шумные, в шапочках, украшенных всевозможными значками, отличали эту толпу от обычной, типичной для больших международных аэропортов.
Кто-то из коллег подошел к Луговому, вяло пробормотал дежурную шутку, Луговой так же вяло отшутился. Настроение у него было отнюдь не радужное. Он, как частенько делал это, сам не зная почему, поскольку педантизмом не страдал, мысленно раскладывал по полочкам, нумеровал, выстраивал причины своего плохого настроения.
Ну, во-первых, Люся... Нет, Люся будет во-вторых. Во-первых, журнал. Ведь казалось, уже все решено, со всеми, с кем положено, состоялись беседы, больше того, знакомые ребята "оттуда" сообщили, что проект приказа завизировали на высшем уровне, осталось только оформить да подписать. И вот тут как назло кто-то оказался в больнице (проклятый грипп!), кто-то в командировке, комитетское начальство, естественно, на Играх, и вообще Игры были главным, а он со своим журналом мог и подождать какую-то пару недель.
Что ж, все правильно, но ему от этого не легче. Был бы приказ, и Александр Александрович Луговой, новый главный редактор "Спортивных просторов", крупнейшего спортивного журнала страны, из ежемесячного ставшего теперь двухнедельным, приехал бы на Олимпиаду не туристом-журналистом, а полноправным командированным. И передавал бы в редакцию не куцые репортажи, а очерки, зарисовки - словом, всю "олимпийскую гамму", которую должен доносить до читателя большой, хорошо иллюстрированный журнал.
Покинув много лет назад большой спорт из-за травмы руки, Луговой не стал, как сначала намеревался, тренером, а пришел в журналистику. Что ж, это соответствовало и его образованию, и, как он вскоре убедился, призванию. Рука зажила. И хотя выходить на самбистский ковер не позволяла, но писать не мешала. С годами Луговой понял, что спорт не только единоборство, не только бассейн или стадион, а нечто неизмеримо большее. Это и полосы газет, и экран телевизора, и залы международных конгрессов, и лаборатории ученых, и медицинские кабинеты, а порой и кабинеты министерские. Что жить в спорте многообразно, увлекательно, с пользой для дела можно не только спортсмену, но и судье, врачу, дипломату, журналисту, наконец - начальнику команды, руководителю спортивного главка, председателю комитета, да хоть директору стадиона, черт возьми!
Сейчас он с теплотой, с умилением вспоминал те первые, те далекие свои шаги в спортивной журналистике, свою горячность и упрямство, доверчивость и увлеченность, промахи и ошибки... От тех дней осталось у него неистребимое, удивлявшее иных его коллег, желание помогать молодым да горячим, "тянуть" их, выдвигать, прощать ошибки и честолюбие и никогда не прощать равнодушия и карьеризма.
Так вот и шли годы. Литсотрудник в дорогих его сердцу "Спортивных просторах", потом в другом журнале, два года корреспондент ТАСС, и наконец долгая работа в центральной спортивной газете страны: корреспондент, заместитель заведующего отделом, обозреватель, заведующий-член редколлегии. Его ждало место заместителя главного редактора.
Но когда возник вопрос о назначении Лугового главным в "Спортивные просторы", он не колебался ни минуты. Он всегда любил этот журнал - и когда проходил в нем практику, и когда работал, и когда просто был в нем автором. Порой он представлял себе, как становится во главе "Спортивных просторов", озабоченно прикидывал, кого приглашает туда работать, кого - а что стесняться - выгоняет, что меняет, какие вводит новые рубрики...
Он радовался удачам журнала, огорчался провалам, возмущался промахами и ошибками его сотрудников, и особенно главного редактора Родиона Пантелеевича Лютова. Даже такое сочетание имени, отчества и фамилии и сама фамилия почему-то раздражали его. "Лютов! - иронизировал Луговой. - С такой фамилией опричником надо быть, а не спортивным журналистом". Понимал свою несправедливость, и это еще больше раздражало его.
Потому что Лютов, будучи отнюдь не безгрешным (а кто из нас безгрешен?), тем не менее был опытным журналистом, великолепно, до тонкости, знающим спорт, а в таких его видах, как футбол и хоккей, так просто первоклассным специалистом.
Главное, в чем Луговой упрекал Лютова, - это отсутствие, как он считал, размаха, смелости, широты охвата проблем, пренебрежение и недоверие ко многим жанрам спортивной журналистики и литературы. Лютов считал главным информацию, отчет, анализ, статью. Его собственные материалы изобиловали цифрами, ссылками на разные "аналогичные случаи", которых он знал и помнил множество, - словом, во многом упрекал Луговой Лютова, и в частности, в равнодушии к своим сотрудникам, вообще к людям, в косности, нелюбви к инициативе... В чем только он его не упрекал!
Но в глубине души понимал, что во многом несправедлив и субъективен.
Теперь, когда недостижимая мечта вдруг стала реальностью, Луговой ночи не спал, обдумывая, что он сделает, если станет "главным".
В том, что на пост главного редактора "Спортивных просторов" решено было выдвинуть Лугового, ничего странного, в общем-то, не было. Опытный, образованный журналист, мастер спорта, хорошо владеющий английским, опубликовавший полдюжины публицистических и очерковых сборников, член президиума Федерации спортивных журналистов СССР и вице-президент одной из комиссий АИПС, наконец член редколлегии и заведующий ведущим отделом газеты... Не такой уж малый список плюсов.
Руководство учло, видимо, и то, что в связи с приближением Московской олимпиады и преобразованием журнала в двухнедельник требуются свежая струя, новые идеи, рубрики, материалы, быть может, люди. Для этого во главе журнала нужен новый человек, даже если старый не плох. А тем более если старый весьма далек от совершенства и главный его недостаток-консерватизм и отсутствие масштабности в работе.
Решение о назначении Лугового было принято отнюдь не по воле одного человека. Так не бывает. Главный редактор большого издания имеет над собой немало начальников. Высказывались разные мнения, обсуждались и другие кандидатуры, несколько раз и в разных инстанциях беседовали с самим Луговым.
И только тогда, когда убедились, что кандидатура удачная, приняли решение.
Однако Игры не могли дожидаться. Газета имела возможность послать в Инсбрук несколько корреспондентов, но их все равно не хватало, и еще трое поехали в составе туристской группы. Луговой не считал себя специалистом в зимних видах спорта и уступил свое право на командировку, как член редколлегии, другому - молодому, великолепно знающему лыжный спорт корреспонденту газеты по Сибири.
Заплатил свои кровные денежки, даже приобрел олимпийскую форму - вишневый пиджак и серые брюки и отправился в путь.
Лютов вообще не поехал. "С отчетами все равно не успеваем, - заявил он, - а очерки, кому они нужны - все по телевизору покажут. Командировку же использую для поездки в Монреаль". Впрочем, не очерк, а так, общий обзор он все же заказал одному из поехавших на Игры тренеров. Писать тренер не умел и не любил, зато имел громкое имя. Ничего, другие за него напишут, подобных специалистов Лютов воспитал в журнале достаточно. Зато имя! Статья, подписанная именем, была для него главным.
Луговой усмехнулся. Вот нелепость! Он, главный редактор - теперь это уже, наверное, для многих не тайна, - торчит здесь в каком-то непонятном качестве: репортер газеты, в которой фактически уже не работает и куда будет писать корреспонденции "вообще" - об обстановке, атмосфере Игр. А в журнал, который он фактически возглавляет, пойдет занудная статья, где будет повторяться то, что расскажут (и наверняка лучше) газеты. Только раньше.
Бред какой-то!
Он устремил скучающий взгляд на остановившийся транспортер. Последние пассажиры предыдущего рейса, погрузив чемоданы па никелированные тележки, удалились в сторону таможенных столов, собаки улеглись в стороне в ожидании очередной охоты за наркотиками. А на табло зажегся номер московского рейса. "Сейчас пойдут наши чемоданы,- подумал Луговой, - и мой, такой огромный, словно я везу в нем сани для бобслея. А ведь пустой. Пустой! "Бери побольше, - безапелляционно приказала Люся, - обратно-то повезешь полный". О господи, Люся! Настроение его испортилось вконец.
Они прожили вместе без малого двадцать лет, размышлял он. Дочь в институте...
Первые десять лет были годами настоящего счастья. Настоящего, о котором можно только мечтать. Ему тогда было очень трудно. Врачи предсказывали, что после такой травмы он останется калекой навсегда, спорт - главное (после Люси, конечно) для него в жизни - стал ему недоступен. Он был растерян, болен, в отчаянии. Но, несмотря на все это, теперь, вспоминая, Луговой понимал, что был тогда счастлив. Люся ни на минуту не отходила от него. Перевезла в свой дом, ухаживала за ним, утешала. Ее мать, эксцентричная женщина, обожающая дочь, сумела понять, что любовь к Луговому для Люси важней, чем отсутствие у него, как она выражалась, карьерной перспективы".
Они поженились. Зажили. И все вошло в колею. Закончили каждый свой институт. Луговой стал спортивным журналистом, Люся, подававшая большие надежды спортсменка, еще несколько лет подвизалась в своей художественной гимнастике, дважды была второй на всесоюзных чемпионатах, потом перешла на тренерскую работу. Тренером она оказалась не столь хорошим, какой была спортсменкой. Девочки любили ее, она легко растила добротных разрядниц, но вот дальше ничего не получалось. Ее ученицы застревали на достигнутом. А потом ходили из спорта или переходили к другим тренерам и тогда сразу начинали прогрессировать.
Наверное, это и стало первопричиной, первой каплей. Люся начала постепенно терять интерес к работе, стала желчной, завистливой, обвиняла других тренеров в интригах, во всех грехах, в ловкачестве. Только это помогает им воспитывать чемпионок! А вот ей - честной, прямой, ни перед кем не заискивающей - конечно, кто ж ей даст возможность растить таланты! Ха-ха! И таланты-то у нее немедленно забирают, передают другим...
Она не замечала, что деградирует как тренер, деквалифицируется, теряет авторитет и доверие учениц...
Теперь она была тренером-почасовиком в небольшом профсоюзном обществе, так, "для престижа", чтобы говорить, что работает. Два раза в неделю по два часа! Это называется работой!
Луговой поморщился. К сожалению, профессиональные неудачи жены отразились на их семейной жизни. То ли от безделья, то ли оттого, что не имела "дела жизни", Люся стала неожиданно ревновать Лугового.
Она отчаянно цеплялась за неизбежно уходившую молодость. В свои сорок лет она была еще очень красива, никто не давал ей больше тридцати.
Но Люся часами торчала у зеркала, и каждая новая морщинка превращалась в трагедию. Диету она соблюдала жестокую, гимнастикой по утрам занималась неукоснительно, плавала, бегала на лыжах.
Луговой советовал ей больше ходить, а не ездить, но Люся взрывалась, обвиняла его в том, что ему жалко их недавно приобретенной машины, что машина нужна ему, чтобы ездить с девками по ресторанам.
Луговой уже давно не спорил, он лишь пожимал плечами. Но практически машиной полновластно владела Люся, и где она ездила на ней целый день, оставалось тайной. Служебные и творческие успехи мужа вызывали у Люси двойственное чувство. С одной стороны, она гордилась, ей приятно было словно вскользь упомянуть в разговоре с подругами о служебном повышении Лугового, о каком-нибудь его сенсационном материале в газете или хвалебной рецензии на его книгу. Не последнюю роль играли и материальные блага - растущие заработки, зарубежные поездки. Люся стала мещанкой, ее увлекали тряпки, безделушки, какие-то никому не нужные приобретения для квартиры. Она требовала путевок в "модные" дома отдыха, билетов на кинофестивали, ей нравилось приглашать гостей, главным образом чтобы чем-нибудь похвастать перед ними. Предстоящее назначение Лугового привело ее в восторг, и она уже строила разные планы.
С другой стороны, успехи мужа ее раздражали. Начинали-то вместе, больше того, в спорте она оказалась удачливей, и вообще, не будь ее и ее покойных ныне родителей (любимая тема), еще неизвестно, добился бы чего-нибудь Луговой или нет! Это вопрос! Именно она в трудную минуту... и т. д. и т. п.
Поэтому то, что он ныне выше ее, не только профессионально, но и в человеческом плане, как личность, что ли,- вот это она не могла ему простить. И отношения в семье от этого легче не становились.
Когда дочь Люся-младшая была ребенком, все это удавалось как-то затушевывать, но теперь она стала взрослой, отлично все видела и понимала. Отношения родителей отражались на ней, на ее характере, настроении. Все это еще больше осложняло жизнь.
И в конце концов случилось то, что в таких случаях неизбежно случается: Луговой, уставший от гнетущей атмосферы дома, не находивший в нем прежней радости и покоя, встретил человека, который дал ему эту радость, этот покой, Ирину.
Мягко заурчав, транспортер пришел в движение, из подвальных глубин потянулись чемоданы московского рейса. Собаки сразу насторожились. Полицейские неторопливо двинулись к транспортеру.
Пассажиры оживились. Они столпились вдоль движущейся ленты, вытягивая шеи, стараясь разглядеть свои вещи пораньше, чтобы протолкаться в первый ряд и вовремя схватить чемодан, когда он медленно и равнодушно будет проплывать мимо.
Луговой не спешил. В Шереметьеве он сдавал багаж одним из первых, а следовательно, его большой черный чемодан, по прозвищу "удав", появится последним.
Да, Ирина...
Каждый раз, когда он думал о ней в разлуке, где-нибудь в дальних краях, его охватывало смешанное чувство нежности и грусти.
Они познакомились года два назад на мотокроссе, в котором Ирина принимала участие. Он же собирал там материал для очерка.
С точки зрения дела кросс обернулся для них неудачей. Она заняла место где-то в последней десятке, очерка н так и не написал.
Но именно тогда возникло их взаимное влечение, их рудная любовь, принесшая Луговому столько чудесных, только горьких минут. Ирина Ганская была молода, лет а пятнадцать моложе Лугового, и отличалась прямо-таки фантастическим жизнелюбием. Казалось, она каждый день, каждый час, каждую минуту наслаждалась ем, что живет, дышит, ходит, смеется, видит мир, общается с людьми, поет - словом, существует на этом замечательном белом свете.
Эту страсть, это обожание жизни она привнесла и в вою любовь к нему.
А он, уставший от своих семейных неурядиц, от творческих неудач, которые переживал в то время, обрел с Ириной душевный покой, легкость, хорошее настроение.
Сколько они потом ни старались, они так и не могли вспомнить, как же все началось, в какой момент, какими словами...
Что чувствовали тогда, о чем думали.
Так бывает порой на лесной прогулке - попадаешь на цветущую поляну, к величавому озеру, а как попал, какими шел тропинками или просеками, вспомнить не в силах.
Встречались так часто, как могли. А могли как раз не так уж часто.
Ирина была на редкость занятым человеком. Она работала в республиканском спортивном журнале, где была литсотрудником, корреспондентом, обозревателем, профоргом, уполномоченным Союза журналистов и прочая, и прочая, и прочая... У нее были разряды по доброй дюжине, казалось бы, самых несовместимых видов спорта, а по мотоспорту - первый, и она упорно и часто выступала в соревнованиях, никогда, впрочем, не добиваясь заметных успехов.
- Подумаешь,- фыркала она,- заняла последнее место на московском мотокроссе, зато я чемпион редакции по шашкам!
- И сколько было участников? - иронизировал Луговой.- Я имею в виду в шашечном первенстве?
Четыре! Ну и что? Между прочим, все мужики, я одна женщина. А выиграла.
Победы как таковые ее не интересовали. Ей важен был сам "процесс участия", как она выражалась. Ирина идеально воплощала лозунг Кубертена: в спорте важно не побеждать, а участвовать.
- Ты, конечно, обладаешь спортивными талантами, даже многими,- говорил Луговой,- но олимпийской чемпионкой не будешь. Предсказываю,- и он скептически поджимал губы.- Ты слишком увлечена соревнованием, чтобы становиться в нем победителем.
- Ну и что? - азартно восклицала Ирина.- Этот парадокс можешь вставить в свой очередной материал. Гонорар пополам. Для чего мы, советские люди, занимаемся спортом? Для удовольствия. Так вот, одни испытывают это удовольствие стоя на пьедестале почета, а другие - пока бегут к нему. Я отношусь ко вторым.