Руководители советской делегации в коротких коричневых шубах и огромных рыжих меховых шапках стояли на трибуне и молча следили за гонкой. Наши еще не появлялись.
Луговой поднялся на сборные трибуны в ложу прессы и некоторое время наблюдал за гонками.
Спортсмены финишировали один за другим. Дыша белым паром, они стремительно пересекали финишный створ и сразу же попадали в руки тренеров и товарищей. Им набрасывали на плечи одеяла, увлекали в раздевалки, стараясь оградить от репортеров, совавших вперед свои микрофоны, от фотографов, стремившихся увековечить исторический момент.
Разумеется, так бывало, лишь когда к финишу приходил фаворит.
Наконец гонка кончилась, вернее, финишировали все, кто мог оказаться в первой десятке, и Луговой, удовлетворенный результатами своих соотечественников, медленно двинулся в густой толпе обратно к пресс-центру.
Но когда он прибыл к стоянке автобуса, оказалось, что тот ушел минут на десять раньше графика. Так случалось. Нетерпеливые журналисты на всех языках начинали понукать ошалевшего шофера, заверяя его в том, что все на месте и ждать больше некого. Автобус уходил, и опоздавшим, а вернее, приходившим точно ко времени, указанному в расписании, оставалось лишь ждать следующего нескорого рейса или добираться с оказией.
Луговой огляделся, надеясь устроиться к кому-нибудь попутчиком.
Постовой полицейский, "кореш" Короткова, активно помогавший опоздавшим журналистам пристроиться к их более счастливым, располагавшим машинами, коллегам, энергично замахал ему рукой.
Луговой не заставил себя просить и быстро подбежал к полицейскому, который затолкал его в уже тронувшуюся машину.
- Но возражаете? - спросил австриец у сидевшего за рулем человека.
- Не возражаете? - повторил за ним Луговой и, не ожидая ответа, уселся на заднее сиденье.
Человек за рулем молча подождал, пока Луговой устроится поудобнее и захлопнет дверцу. Машина мягко тронулась с места.
Только в этот момент Луговой отдал себе отчет, что машина, в которую он столь бесцеремонно залез с помощью австрийского полицейского, не что иное, как серый "ситроен" газеты "Спринт", а человек за рулем - тот самый красивый незнакомец, вероятно корреспондент газеты, которого он мельком видел в Вене в аэропорту.
Они были в машине вдвоем, и "ситроен" сначала медленно, раздвигая толпу, а потом, по мере того как толпа редела, все быстрее двигался по снежной дороге. Внезапно у выезда из Зеефельде дорога влилась в очищенное от снега шоссе, и машина помчалась с бешеной скоростью.
Человек, сидевший за рулем, был, бесспорно, ас. Не обращая внимания на крутые повороты, подъемы и спуски, он, не снижая скорости, уверенно вел свою могучую машину одной рукой, держа в другой сигарету.
-Вы мастер! - с искренним восхищением заметил Луговой, - Не автогонщик?
Он говорил по-английски, не сомневаясь, что и его собеседник владеет этим языком.
-Нет, - был ответ, - футболист. Бывший. Александр Луговой, Советский Союз, - представился Луговой. - Я не слишком нахально вторгся в вашу машину?
- Роберт Вист - "Спринт", - ответил человек за рулем и, неожиданно широко улыбнувшись, добавил:- Журналист должен быть нахалом, иначе какой он журналист? И потом, что ж тут особенного - мы должны помогать друг другу. Иначе, кто нам поможет?
- Ну уж так никто и не поможет! - в свою очередь, улыбнулся Луговой.
- Это вам помогают - я имею в виду советских журналистов, - сказал Вист, - Вы - им, они - вам.
- Кто "они"? - поинтересовался Луговой, он больше не улыбался.
-Правительство, государство, партия - как у вас там принято говорить. Вы их поддерживаете, они вас, разве не так?
И он повернулся к Луговому, оторвав взгляд от шоссе, по которому они неслись со скоростью, превышавшей сто километров.
- Так,- подтвердил Луговой,- они нам помогают, мы - им.
- Ну вот, - усмехнулся Вист, - а у нас не так. Иногда мы помогаем нашему правительству, иногда мешаем. Все зависит от того, как поступает правительство - правильно или неправильно.
- А кто решает?
- Что? - не понял Вист.
- Я спрашиваю, кто решает, правильно или неправильно поступает правительство.
Вист пожал плечами.
- Во всяком случае, не я...
- Жаль, - заметил Луговой серьезно.
- Почему? - удивился Вист.
- Потому что человек, лихо ведущий машину с такой скоростью по крутой дороге над пропастью, весьма пригодился бы вашему правительству в качестве советника.
Мгновение длилась пауза. Неожиданно Вист громко расхохотался и, оторвав руку от руля, хлопнул себя по-ляжке.
- Ха-ха! Вы молодец, Луговой. Давайте обходиться без "господинов" - вам палец в рот не клади! А у вас, - он так же внезапно стал серьезным, - у вас кто решает, правильно ли поступает правительство?
- А нам нечего решать, - пожал плечами Луговой,- оно у нас всегда поступает правильно.
Никакой критики? Никаких протестов? Всегда правильно? Где ж участие народа?
При выборах, господин Вист, при выборах. Стараемся выбрать такое правительство, которому доверяем и которое нас не подведет. И знаете, последние лет шестьдесят нам это удается.
- Удается? - ехидно спросил Вист.
- Удается, - подтвердил Луговой.
Некоторое время длилось молчание. Первым его нарушил Вист.
-Ну ладно, - устало сказал он, - черт с ней, с политикой. Забудем на время Игр, кто какую страну представляет. Есть еще одна великая держава на свете, которая в ООН, правда, не числится, - журналистика. Тут мы с вами сограждане. Тем более что представляем самый благородный ее отряд - журналистику спортивную.
- А вы не боитесь, что журналисты других специальностей не согласятся с этим?
- Должны! - убежденно сказал Вист. - Обязаны! Наша область - спорт. А что может быть чище, благородней, святей! А? Он ведь "важный фактор в борьбе за мир", "он объединяет народы", "укрепляет дружбу". Так? У меня память хорошая. Все ваши лозунги вспомнил или еще есть?
- Еще есть, - подтвердил Луговой, - но и тех, что вспомнили, хватит. Вы их что, наизусть учили?
Ну почему? Читаю вашу прессу...
- И я вашу,- сказал Луговой, - Начинаю, кажется, вспоминать вашу фамилию. Вы, если не ошибаюсь, эдакий спортивный "советолог"?
- Ну уж. Это громко сказано,- Вист был явно польщен, что его знают, - но в вашем спорте разбираюсь не плохо.
- В спорте-то может быть, - проворчал Луговой.
- Простите?
- Да нет, это я так, свои мысли. Да, читал я кое-какие ваши материалы...
- Знаю, сейчас будете меня критиковать за тенденциозность, предвзятость, за - у вас есть такое непереводимое выражение - "развесистую, землянику", да?
- Не буду, не буду, - успокоил его Луговой,- вы уже сами все перечислили.
- Я же говорил, - Вист рассмеялся. - Почти приехали. Вас куда?
- Если не трудно, подбросьте до главного пресс-центра.
- Отлично, и я туда же.
Они подъехали к комплексу невысоких серых зданий, где помещались главный пресс-центр, различные службы, огромный кафетерий.
- Иду в столовую,- сообщил Вист,- приглашаю.
- Спасибо, - ответил Луговой, - у меня еще дела. Спасибо, что подвезли.
- Не за что. А приглашение за мной. Еще увидимся.
- Не сомневаюсь.
Луговой вылез из машины, помахал рукой и направился к пресс-центру.
У входа он, как всегда, предъявил свой висевший на шее пропуск.
Зайдя по дороге в "подарочную" комнату - небольшое помещение, где сонные солдаты ежедневно выдавали всем аккредитованным на Играх журналистам какие-нибудь сувениры - на этот раз огромные деревянные ярко-желтые чеботы неизвестного предназначения, - Луговой направился в главный зал за стартовыми протоколами.
Здесь на столах стояли сотни машинок, а по стенам были развешены телевизоры. Под дробный стук шла работа.
Луговой подошел к столам, где стояли машинки с русским шрифтом и где трудились советские корреспонденты. Царила радость - отмечали успех лыжников. Кто-то приехал с горнолыжных трасс, кто-то с бобслея, кто-то с катка. Обменивались новостями, спорили, обсуждали, строили прогнозы... Обычный день, обычные дела.
Лугового поздравляли с назначением главным редактором "Спортивных просторов" - уже все знали, задавали вопросы, предлагали услуги...
Луговой отшучивался. Большинство присутствующих он давно знал, иных видел впервые. На кое-кого у него были виды. Надо присмотреться внимательней, чтобы в Москве сразу принять решение.
Луговой отправился в отель пешком, ему хотелось подумать не спеша, одному, - казалось бы, уже все обдумано, сто раз прокручено на экране воображения, но вот сейчас, когда мечты стали реальностью, возникло много новых мыслей, забот, беспокойств.
До этого преобладали связанные с предстоящим назначением радости, сейчас на первый план выплыли трудности.
Наскоро поужинав, он поднялся в номер и сел за очередной обзор. Пока он был еще корреспондентом центральной спортивной газеты и должен был выполнять свои обязанности.
Работал допоздна. В два часа собиралась звонить Люся, и ложиться не имело смысла.
Сморенный усталостью, он и не заметил, как заснул прямо за столом. Разбудил его разнесшийся по всему отелю крик ночного портье:
- Гер Люгов! Гер Люгов! Цум тэлэфон!
Луговой быстро спустился с лестницы и вошел в кабину.
После неизбежных тресков, шумов и бормотания телефонисток он услышал наконец знакомый голос:
- Алик, Алик, ты хорошо слышишь? Это я.
- Да, Люся, слышу, что нового?
- Как что нового? Ты главный редактор - вот главная новость. Поздравляю. Тебя все тут поздравляют. Люська тоже. Она уже спит. А что у тебя?
- Ничего, все идет своим ходом. Дел много.
- Смотри, не переутомляйся, слышишь! Береги силы для новой работы. Как с отпуском, той неделей, что оставалась? Ты сможешь?
- Наверное, нет теперь.
- Я понимаю, Алик, может, тогда одна съезжу. Да, ты знаешь, эту анараку, ну которую я просила, - не надо белую, лучше голубую или золотистую. Понял? Ты хорошо питаешься?
- Хорошо. Хорошо питаюсь. Поцелуй Люську.
- Целую, до свидания. Если буду звонить, предупрежу через газету во сколько.
- Целую, Люся, до свидания.
Он повесил трубку, вздохнул. Посмотрел на часы. Почти три. Завтра снова лыжные гонки. Встать придется часов в семь. Он поднялся в номер, улегся в постель. Но спать не пришлось.
- Чего так поздно? Жена звонила? - спросил сосед.
Соседом Лугового был Андрей Журавлев, корреспондент популярной московской газеты,-старый, больной, всю жизнь отдавший спортивной журналистике и в конечном счете не добившийся в ней особого успеха. Ну что, в самом деле, - был репортером еще в конце двадцатых годов, и сейчас, в семьдесят шестом,- все так же репортер, в той же газете. Карьера! Не то что иные, нынешние, молодые, бойкие, талантливые ребята. Вчера в институте, завтра где-нибудь литсотрудник, а через год-два, глядишь, уже в "Правде" отчеты печатает, книжку выпускает, маститым тренерам втыки делает, а главное, справедливые втыки. Когда успевают освоить профессию, да как еще освоить?! Непонятно, Журавлеву потребовалась для этого целая жизнь. За границей он бывал несчетное число раз, впервые побывав еще до войны в Турции, с футболистами. Он дружил со всеми спортивными знаменитостями всех времен. Знавал Поддубного, Селина, Жмелькова, был на "ты" с Шамановой, Старостиным, его частенько можно было видеть в Доме журналиста, Доме литераторов, в ЦДРИ или Доме кино. Журавлев был вхож к Кассилю, воевал вместе с Синявским, играл на бильярде с Рубеном Симоновым...
Его частенько приглашали в гости и на разные торжества известные спортсмены, деятели литературы и искусства. Он неизменно избирался тамадой во всех застольях.
Одним словом, он знал всю Москву, и вся Москва знала его.
И при всем при том оставался всего лишь репортером, хотя уважали его в газете едва ли не больше главного редактора. Журавлев был на редкость добрым и сердечным человеком, щедрым, веселым. У него были миллионы друзей и ни одного врага. Всем он старался помочь: одалживал деньги, стесняясь требовать обратно, устраивал прописку через друзей в райсовете, техосмотр без очереди через друзей в ГАИ, кого-то после трудных и долгих хлопот клал в больницу, а кого-то, чего греха таить, старался извлечь из вытрезвителя, чтоб без горестных последствий.
Он всем хотел помочь, всем желал добра и всех любил. Но больше всего любил спорт, спортивную журналистику, в которой так ничего и не достиг.
Тем не менее репортажи свои, однообразные, полные штампов и повторов, писал увлеченно, всегда карандашом и всегда на каких-то обрывках бумаги.
Окончив писать, снимал очки и неизменно прочитывал кому-нибудь из товарищей. Закончив читать, устремлял на слушавших вопросительный и доверчивый взгляд. И все, конечно, хвалили примитивный, скучный текст, а он радовался и с видом победителя вскидывал голову.
- Вот так, ребятки, - старая гвардия не подведет! Писать пока не разучилась. Так-то.
Поглаживая лысую, как бильярдный шар, голову, он вновь водружал на нос очки и спешил к телефону.
Он мало спал - страдал бессонницей, почти не ел -у него был больной желудок, ему тяжело давались дальние перелеты - пошаливало сердце. Но он, достав у кого-нибудь из бесчисленных знакомых врачей справку о том, что он здоров, продолжал ездить на все крупные соревнования за рубеж. По Советскому Союзу он колесил постоянно, выискивая самые захудалые спортивные мероприятия, лишь бы в них участвовали москвичи.
- Жена звонила? - повторил Журавлев.
- Жена, - пробормотал Луговой, устраиваясь поудобней под гигантской невесомой периной.
- Чего-нибудь не так? - спросил Журавлев.
- Да нет, все так, - Луговой вздохнул: он понял, что на сон рассчитывать не придется. - Чего не спишь?
- Как не сплю? - искренне удивился Журавлев. - Я сегодня, знаешь, когда лег? В одиннадцать! А сейчас уже три - сколько ж можно спать!
- Долго можно, долго, - проворчал Луговой. - Я вот мог бы спать десять часов подряд, если б, конечно, другой сосед попался.
- Так ведь не попался, а? Не попался? - весело сказал Журавлев. - Попался на твою беду я. А я знаешь, как агентство Пинкертона, мой девиз: "Мы никогда не спим".
В темной комнате наступила тишина.
- Ты знаешь, Лужок, - так ласково привык называть Лугового Журавлев, который всем давал меткие, но необидные клички, - ты все же будь поосторожней, поделикатней. Не начинай сразу мести. А то, глядишь, и полезное выметешь.
- В каком смысле? - усталый Луговой не сразу сообразил, о чем идет речь.
- Да все о том же, знаешь, как бывает. Пришел новый начальник -и давай: то не так, да этот не годится. Лютый, он, конечно не Дорошевич, но дело свое знает.
- Ах, вот ты о чем! Да нет, Андрей, ничего особенного делать не собираюсь. Но журнал-то меняется радикально, сам подумай - вдвое чаще периодичность. Человек двадцать новых работников брать придется. А откуда? Ты вот, к примеру, пойдешь?
Луговой приподнялся на локте. Сон отлетел окончательно.
В темноте раздался Тихий смешок Журавлева.
-Ну какой я новый, Лужок? Я старый. Да и не уйду я из своей газетки никогда. А тебе действительно новые нужны, понимаешь? Во всех смыслах новые. Другие требования теперь к нам, спортивным журналистам, нельзя по старинке жить.
Слышать такое из уст Журавлева было забавно, уж если кто и работал по старинке, так именно он. Словно прочтя мысли Лугового, Журавлев сказал:
- Я не пример, мне поздно переучиваться. Да и вообще я так, вроде музейный экспонат. Приводят молодежь с факультета журналистики, и экскурсовод в меня указкой тычет: "Вот, товарищи студенты, ископаемый экземпляр..." Знаешь, как сейчас первый паровоз или граммофон показывают.
Перестань юродствовать, - рассердился Луговой,- у таких, как ты, всем нам не мешало бы поучиться. Ладно. Как ты думаешь, хочу вот Короткова сманить. А? Не век ему в молодежной газете торчать.
- Что ж, это правильно, - подумав, согласился Журавлев,- он парень толковый, серьезный, суетлив немного, так это пройдет, обкатается. Бери. А вот, - он опять помолчал в темноте, - Ирину Ганскую не советую.
Луговой был поражен. Ирина! Откуда Журавлев мог знать о скромном литсотруднике центральной спортивной газеты, где работали сотни людей? И почему именно ее упомянул? И не советует брать?
Он так и спросил:
-Почему?
-Чтоб сплетен не было, - раздался четкий ответ.
Луговой даже сел в постели. На этот раз молчание длилось долго. Наконец Журавлев заговорил тихим голосом:
-Ты не обольщайся, Лужок, уже замечают. Мало кто и не очень, но замечают. Ну а меня, старого воробья, на мякине не проведешь. Видел я вас раза три на стадионе, все мы в ложе прессы вместе сидим. И посматриваем иной раз друг на друга. Только так, как она на тебя смотрит... ты-то умеешь себя держать, а ей куда, девчонка еще. Ушел ты теперь из газеты - и, слава богу, не будет разговоров, а если переманишь в журнал, тогда разговоров не оберешься, верь мне. А вообще-то хорошая она, мне многие говорили. Да и сам не слепой. Ну ладно, спать давай. Что ты мне спать не
даешь! Полуночник!
Наступило молчание. Но Луговой так и не уснул до утра...
С Вистом Луговой встретился еще раз на прощальном банкете по случаю закрытия Игр.
В огромном зале, где столики были расставлены и в "партере", и в "бельэтаже", где ломились многометровые столы от разных изысканных блюд и вин, где царили шум, веселое возбуждение, разноязычная речь, они столкнулись в проходе.
- А, господин Луговой, - весело вскричал Вист,- рад вас видеть! Познакомьтесь, это Элен, моя секретарша,- и он подтолкнул вперед высокую красивую женщину в вечернем платье. Ее большие золотистые глаза были слегка затуманены вином. Она приветливо улыбнулась, пожимая Луговому руку своей поразительно сильной для женщины рукой.
- А! - заметил Вист, прочтя удивление на лице Лугового. - Черный пояс в дзю-до. С ней я никого не боюсь.
- Это я с ним боюсь, - усмехнулась Элен, - с ним никакой черный пояс не поможет. Чемпион!
- И в дзю-до тоже? - в свою очередь, рассмеялся Луговой. - Я думал, только в автогонках.
-И еще в журналистике, - сказала Элен. В золотистых глазах ее, устремленных на Лугового, промелькнул вызов.
"Ах да, это все же враги, хоть и любезничаем, - подумал он. - Ну уж, враги? Враги, враги, - спорил он сам с собой. - А как же! Этот чемпион, если сможет, столкнет твою машину в любую пропасть, за милую душу проведет удушающий прием, только позвонки захрустят. И нечего стесняться выражений, - враг - он и есть враг. А что не все у "них" такие, как этот, что мы сейчас не на поле боя, а на банкете и что идет светский разговор, так это другое дело, таковы уж правила игры".
-Поздравляю вас с победой, господин Луговой. Только не задавайтесь. Подождем до летних Игр.
- Подождем, господин Вист, но будет то же самое.
- Ай-ай, а вдруг не будет - еще повоюем, - Вист сделал быстрый властный жест рукой, и Элен торопливо бросилась к столу и вернулась с двумя бокалами в руках.