"Следователь его спросил, - продолжил дед Буцыло, - неужели вам не противно жить с клеймом власовца, изменника Родины? Не нравится СССР, возвращайтесь в Белград, Тито назначит вам пенсию. А он ответил, что при жизни для него Родина превыше любого клейма, хотя и не превыше пенсии. А после смерти - все равно, потому что Бог смотрит сквозь любое клеймо. Сам… был с клеймом. Как это, не понял следователь. Белогвардеец вздохнул, а потом сказал: ты меня обязательно поймешь. Но не сейчас, а когда сам будешь ходить с клеймом. Каким еще клеймом, удивился следователь. Партократа и коммунистического отребья, ответил белогвардеец. Где же я буду ходить с таким клеймом, удивился следователь. На Родине, где же еще, сказал эмигрант. Тогда-то вы и поймете, что пенсия превыше Родины, а Бог превыше клейма, потому что доподлинно знает, какие навешивают люди клейма тем, кто хочет их спасти. Следователь убрал документы и ушел, помахивая папочкой. Наверное решил, что старикан раздружился с головой. А в девяносто первом, после ГКЧП, его действительно таскали в прокуратуру за дела, которые он вел против власовцев и прибалтийских эсэсовцев. И тогдашний заместитель генпрокурора на всю страну по телевизору обозвал его партийным прихвостнем и коммунистическим отребьем. Я бы его самолично, сказал он, если бы это было возможно, лишил персональной пенсии.
"И ведь лишил, - вспомнил давний скандал Егоров, - а тот, кажется, ушел в монастырь, стал старцем".
"Отцом Драконием, - кивнул дед Буцыло, - странное какое-то имя во Христе он себе выбрал".
"Как клеймо наложил, - согласился Егоров, вспомнив этого самого отца Дракония, страстно проклинающего российскую власть, спустившуюся на страну, по его мнению, не от Бога, как положено истинной власти, а выползшую на четвереньках из огненных пропастей ада. За такие речи патриарх лишил отца Дракония сана, а коммунисты провели по своему списку в Думу, где отец Драконий мрачно восседал в темных, как скорбь, одеждах. - Но эмигрант ведь до этих времен не дожил?"
"Мог дотянуть, - пожал плечами дед Буцыло. - Крепкий был мужик. Каждое утро делал зарядку, обливался ледяной водой"…
"И как в воду смотрел, - вздохнул Егоров. И зачем-то добавил: - В ледяную воду… истории".
"Будущей истории, - уточнил дед Буцыло. - Удивительно, - продолжил он неожиданный крещенский заплыв из прошлого в будущее, - мне тогда казалось, что Советский Союз вечен, а этот старикан с белой бородой и железными зубами уже как будто знал про конец. Помню, зимой мы с ним ловили на озере рыбу, а рядом - там было огромное поле - приземлился вертолет. Вылезли мужики в черных кожаных пальто. Начальство будущего металлургического комбината. Походили, посмотрели. Один даже к нам подошел, поинтересовался, как рыбка ловится, спросил, сколько расконвоированных душ на поселении. Узнал белогвардейца, они в одной камере в Крестах сидели в пятьдесят первом, угостил коньяком из фляжки. Начальник тогда по ленинградскому делу проходил. Ну вот, говорю, господин штабс-капитан, когда они улетели, у вас есть шанс стать героем труда, победителем соцсоревнования. А он отвечает, соцсоревнование уже проиграно, интересно, какая мразь приберет этот комбинат? Я молодой был, горячий, кричал на суде: "Смерть кремлевским бандитам!", за это мне еще два года накинули. Думаю, точно старик спятил. Ясно ведь, кто приберет. Коммунистическая партия и советский народ! То есть, никто! А он, оказывается, вон как далеко смотрел. Показывали вчера по ящику этого… который прихватил наш комбинат. Конченая мразь! Он бы на зоне у параши дежурил, а президент его вчера орденом наградил… За заслуги перед Отечеством, что ли, какой-то степени"…
"Был еще такой… Амальрик, кажется, - с трудом припомнил Егоров, - книгу написал: "Просуществует ли СССР до 1984 года?" Все думали, что это за идиот, где он ходит, а он тоже… в воду смотрел. Что это за вода? - искренне возмутился Егоров. - Одни сквозь нее все видят, а другие ничего!"
"И еще одну вещь он мне сказал, - словно не расслышал Егорова дед Буцыло, - которую я тогда не понял. Что в истории нет побежденных, а есть только победители. Правда, одни получают все и сразу, так сказать, пируют на костях побежденных, а другие, на чьих костях они пируют, получают вместе со смертью, или переломами, если посчастливилось выжить, победу, так сказать, отсроченную во времени и пространстве. Ты, сказал мне этот старикан, до своей победы точно доживешь и даже без больших повреждений. А вы, спросил я. Мы тоже выиграем гражданскую, ответил он, и генерал Власов дождется своей победы на том свете, и даже эти ребята, которых матрос Железняк разогнал, как тараканов, в восемнадцатом году, тоже там… в ледяной воде… дождутся Учредительного Собрания. Только все эти отсроченные победы радости не принесут. Как мертвые из могилы встанут. Что за радость? А еще он сказал, что мразь, которая присвоит наш комбинат и все другие, которые зэки при Сталине проектировали и строили, никакой нам компенсации не даст. И спросил: нужна нам с тобой такая победа?"
"И что вы ему ответили?" - поинтересовался Егоров.
"До сих пор стыдно, - вздохнул дед Буцыло, - но я ответил, что за свободу слова и мысли отдам все комбинаты, а также космические корабли, ядерные бомбы и химическое оружие. Дурак был, - вздохнул дед, - но я, сынок, сейчас не об этом думаю".
"О чем же?" - поинтересовался Егоров.
"О твоей победе, сынок".
"Моей?" - изумился Егоров.
"Человек не может жить без победы", - сказал дед Буцыло.
"Но не всегда может переложить ее, как мелодию, на складные, понятные хотя бы ему самому, слова, - возразил Егоров. - Это Ленин был в словах, как рыба в чешуе, а моя победа еще не вылупилась… из икры. Сумбур вместо музыки. Мычание вместо песни".
"Поторопись, сынок, - встал из кресла дед Буцыло. - А ну как твоя победа - ключ ко всему?"
"До свидания, - тоже поднялся Егоров. - Продолжим в пятницу".
Ему не нравилось, когда его грузили пусть даже виртуальной, как в данном случае, ответственностью.
Моя победа - заячий орден, грустно подумал Егоров, неужели в России проиграны - как в плане игры, так и проигрыша - все возможные варианты, и Господь готов поставить на случайный, изначально невыигрышный - мой - номер? Только как определить мой номер, если я всю жизнь за версту обходил казино?
Нет, вздохнул Егоров, отследив в окно, как охранного обличья водитель усаживает деда в длинную черную машину, этим ключом ничего не откроешь.
У Егорова был собственный - неправильный, на что, впрочем, ему было плевать - взгляд на историю России. Он полагал, что в России всегда правили люди, которые чего-то сильно хотели. Захотели порядка - призвали Рюрика. Пришлась по сердцу монгольская простота? Несколько столетий терпели иго, закладывали друг друга, тянулись в Орду за ярлыками на княжение. Устали от Смуты? Триста с лишним лет сидели Романовы. Надоело? Получили революцию и военный коммунизм. Решили поквитаться со старыми большевиками - врагами народа? Начался террор. Не захотели в немецкие концлагеря? Разнесли в щепки гитлеровский рейх. Захотели бесплатного образования и социальной справедливости? Построили "развитой" социализм, правда, без хорошего пива и без туалетной бумаги. Захотели джинсов и кока-колы? Развалили СССР, получили капитализм с джинсами и кока-колой, но без детских садов, больниц и пенсий. Ну а сейчас Россией правили люди, которые не хотели ничего, кроме денег - любой ценой, даже ценой развала уже не СССР, а его остатков - Российской Федерации, так называлось это государство.
Похоже, Господь вослед отлученному от сана отцу Драконию, посчитал сложившуюся ситуацию нетерпимой и - за неимением в России людей, которые сильно хотели чего-то иного, помимо денег, вознамерился отдать страну людям, которые не хотели ничего, как Егоров, или не знали, чего хотели. Во всяком случае, не одних только денег. Пожалуй, это была единственная (невостребованная) часть общества, которая еще ни разу не управляла страной.
Зайцы-орденоносцы, вперед!
Боже мой, отошел от окна Егоров, какая чушь лезет в голову!
На зайца без ордена и без копейки
Господь возлагает задачу римейка
Ворующей власти, преступников-мэров
В свинцовую пачку БТ, БТэров.
Определенно, в его сознании произошли некие изменения: он, как разгоряченный маньяк, бросался в прохладную воду Сети БТ, и как маньяк окоченевший бросался туда же, но - уже в воду согретую. Ему стало казаться с некоторых пор, что вода (она же дым) Сети БТ первична, в то время как его сознание вторично. Сознанию было назначено скользить над водой, как утреннему туману. Теперь Егоров знал, что имели в виду музыканты группы "Deep purple" - авторы бессмертной песни "Smoke on the water", понимал, почему их каждый год принимал президент России. А вдруг и он там… в БТ? - посетила Егорова совершенно безумная мысль.
Сеть БТ была подобно плаценте в материнской утробе, куда Егоров - давно не младенец - раз за разом возвращался вопреки закону природы. Он был готов растворить свое сознание вместе с просроченными мечтами и отсроченными победами в исцеляющей его боли плаценте, то есть, в сущности, смоделировать новый закон обществоведения - перехода индивидуального бессознательного в коллективное сознательное, которое, как ему только что открылось, должно управлять страной.
Егоров подумал, что если ему выпал выигрышный номер, он будет моделировать будущее по Сети БТ.
Он не сомневался, что знает, как спасти страну и что нужно народу. Единственно, смущало, что существительные в этом предложении легко менялись местами: "…спасти народ и что нужно стране". Политическая наука утверждала, что подобная взаимозаменяемость - свидетельство ложности тезиса. Но Егорову было плевать. В политике все тезисы изначально ложные. Так что речь шла всего лишь о стилистическом оформлении лжи, которым можно было пренебречь.
Егоров отправил вдогонку деду Буцыло e-mail, где сообщил пароль для разового входа в Сеть БТ, проинформировал деда, что выступает его поручителем перед Советом Сети.
Чтобы стать полноправным бэтэшником, если, конечно у него возникнет такое желание, деду предстояло ответить на три вопроса вступительной анкеты - ЕГЭ-БТ. Вопросы каждый день были разные и почти всегда странные. А затем в течение пятнадцати минут прислать стихотворение на Большую Тему. Совет Сети - он формировался ежедневно методом произвольной компьютерной выборки, то есть в высшей степени демократично - должен был ознакомиться с ответами, оценить стихотворение и либо принять деда Буцыло в БТ, либо дать ему от ворот поворот.
Сегодня вопросы анкеты звучали так:
1. Дымовая завеса перед входом в сортир без пола - это что?
2. Что вы думаете о женщине, которая на первом свидании возбуждает ваш член, обхватив его ступнями? (Для женщин: о мужчине, который… ласкает ваш клитор большим пальцем правой ноги?)
3. Когда вы поняли, что народы - это мысли Бога?
Егоров переместился на страничку ЕГЭ-БТ и стал ждать.
Дед включился в игру с удивительной для его возраста оперативностью. Он легко обращался с айпадом, опровергая расхожий тезис, что в старости мозги плесневеют, и, вызывая тем самым зависть у Егорова, который был моложе, но насчет айпада тупее. Похоже, дед отвечал прямо из машины, скользя пальцами по сенсорной клавиатуре. Егоров о таком даже и не мечтал.
"Выборы в России", - так ответил дед на первый вопрос.
"Думаю, что она молодец, если ей это удалось. Если нет - думать не о чем", - на второй.
На третий дед Буцыло ответил более подробно: "В аэропорту города Кутаиси в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году накануне первой отсидки. Была снежная буря, самолеты не летали, зал ожидания был переполнен, я спал на полу под скамейкой. Проснувшись, я увидел прямо перед собой ноги в ботинках с заправленными в носки кончиками шнурков. Я посмотрел по сторонам и убедился, что шнурки на всех без исключения ботинках заправлены в носки. Тогда я понял, что народы - это мысли Бога, но Его мысли насчет шнурков я не понял".
На Большую Тему: "Жизнь без идеи - смерть без отваги" дед откликнулся таким стихотворением:
Идея бессмертна,
как солнце в конверте
дымящейся тучи.
Но марка погашена. Выпавший случай
на жизнь без отваги -
смерть жабы в овраге,
бычок сигареты БТ в унитазе.
Кури, если хочешь быть грязью!
А что, интересно, подумал Егоров, сочинила бы дочь деда Буцыло? Скорее всего, предложи он это ей, она бы послала его куда подальше. Но почему-то Егорову казалось, что единственно правильное (невозможное) будущее России без ее стихотворения смоделировать не получится. Сеть на то и сеть, продолжил мысль Егоров, чтобы ловить в нее не только тех, кто хочет, но и тех, кто не хочет. Он не сомневался, что Совет Сети примет деда в БТ.
Через пару недель дочь-финансистка сказала Егорову, что он гений, одарила его пухлым конвертом.
На сей раз она была без бриллиантов и, похоже, приехала на метро и одна. Одета миллиардерша была вызывающе просто. Русоволосая, гибкая, определенно похудевшая со времени их последней встречи, она напоминала типичную городскую женщину из народа - ту самую, работающую на нескольких работах, тянущую семейную лямку, из последних сил удерживающую от перемещения в антимир - депрессию, запой, блядство, оформление кредита под залог квартиры и так далее - неудачника-мужа. В синих глазах миллиардерши вспыхивали и гасли искорки. Егоров вспомнил, что доктор Фрейд считал яркие с искрами глаза признаком двойственности натуры, даже раздвоения личности.
Но эта дама не была его пациенткой, поэтому Егорова мало волновала гипотетическая двойственность ее натуры. Хотя, впрочем, подумал он, как бы ей без этого удалось заработать столько деньжищ? Егоров давно смирился с тем, что любая психологическая коллизия заканчивается тупиком. Да, сегодня дочь Буцыло напоминала женщин, которые одни только и не давали России окончательно пропасть. Но с другой стороны она отнимала у этих самых женщин жизнь, присваивала себе средства, которые должны были идти на детские сады, школы, поликлиники и прочее, что государство должно давать женщинам, рожающим и воспитывающим детей.
Егоров сказал дочери Буцыло, что хотя революционный настрой ее отца в данный момент сместился в эстетическую плоскость, обольщаться не следует. Революция прячется в искусстве, как дьявол в деталях. Ленин проницательно назвал Толстого "зеркалом русской революции". А дьявол, зачем-то добавил Егоров, прячется в зеркале.
"Вот как? - одарила его синим искрящимся, как осыпала сапфирами или ослепила лазером, взглядом изображающая из себя рядовую труженицу богатейка. - А я думала, дьявол прячется в добавленной стоимости на все без исключения товары и услуги, которая идет на содержание чиновничьего аппарата".
Егоров как психиатр отметил, что, выбирая себе роль, она перестраивает под нее сознание, то есть играет с чувством.
"Зарплаты в России сейчас, - продолжила дочь Буцыло с необъяснимым для миллиардерши, но естественным для женщины из народа пафосом, - значительно ниже, чем во многих странах, а цены - неизмеримо выше. В этих ножницах он и прячется. И ими же незаметно перерезает нить, на которой висит власть. Но смена власти, - покачала головой, - это, к сожалению, не изгнание дьявола. Мой отец, - посмотрела на часы, - лет пятьдесят назад опубликовал то ли в "Гранях", то ли в "Континенте" статью под названием "Дьявол и революция". Он не любит о ней вспоминать, считает устаревшей, а по мне так она весьма актуальна".
"Кто главный революционер? - Егоров статью не читал и задал вопрос по наитию: - Христос или дьявол?"
"Два финансовых гаранта внутри одного проекта, - ответила миллиардерша. - Кредит берется при жизни у одного, чтобы сделать счастливой жизнь других, на очень выгодных условиях. Но не получается. Возвращать неподъемную из-за набежавших процентов сумму приходится после смерти на Страшном Суде".
"Как же он распоряжается столь значительным капиталом?" - полюбопытствовал Егоров.
"Закапывает в землю, - ответила финансистка, - сжигает в огне, топит в воде, развеивает по ветру".
"Потому-то у нас… у многих из нас ничего нет", - вздохнул Егоров.
"Кроме счастья, - неожиданно подмигнула ему дочь Буцыло, - или свободы от счастья, что, в принципе, одно и то же".
Уже не рядовую труженицу изображала она из себя, а искушенную политологическую даму, заматеревшую в публичных диспутах о судьбе России. Это было уже не раздвоение, а растроение личности. Электрон, вдруг вспомнил Егоров строчки Ленина, написанные задолго до создания ядерного реактора, столь же неисчерпаем, как и атом.
И на этом, подумал Егоров, процесс деления отнюдь не останавливался.
Он хотел продолжить беседу, спросить, не идет ли речь о некоем сговоре сторон с целью извлечения максимальной прибыли, но миллиардерша заявила, что опаздывает на фитнес. Егоров понял, что мнимая ее простота, как революция в искусстве, а дьявол - в зеркале, в хищно щелкающих ножницах и в добавленной стоимости, прячется в… практичности. В сауне, в бассейне бриллианты только мешают.
Дед Буцыло к этому времени совершенно освоился в Сети БТ. Некоторые его вирши даже поднимались в "топы", то есть в десятку лучших.
Не тухнет вяленая рыба
В дыму идей
Среди людей.
Они как дым.
Стыд им.
Честно говоря, Егорову эти строчки не понравились. Он проголосовал "против". Гораздо больше ему понравился другой стишок деда:
Река повиновения втекает в ад.
Никто не рад.
Дымится жизнь, как спица
В пряже лжи
Лежи.
Или лови рукой синицу,
Но нет синиц в реке - одни ужи.
Ножи.
…Егоров извлек из конверта деньги, предложил деду разделить их, при условии, что тот не отправит свою долю лимоновцам, но дед отказался. В пансионате он живет на всем готовом, наличие лишних денег там не облегчает, а осложняет жизнь.
Ему нравились молодые нацболы, но не нравился их вождь. Дед заметил, что тот сильно смахивает на старого козла.
"Любой человек в старости смахивает на какое-нибудь животное, - заметил Егоров, невольно скосив глаза на зеркало, висевшее напротив его кресла. - Хотя животные доживают до старости гораздо реже людей. Чем плох старый козел, или… заяц?" - Беседуя с пациентами, Егоров следил за выражением собственного лица. Искренность заканчивалась там, где начиналась скука, а ему не всегда удавалось ее скрывать.
Но с дедом Буцыло Егоров не скучал, скорее уставал. Чтобы догнать мысль умного человека, а дед был умным человеком, надо было бежать. Егоров иногда не возражал пробежаться, но жить на бегу не желал.