"Про зайца ничего не скажу, - внимательно посмотрел на Егорова дед, - а вот молодящийся революционный козел - весьма опасная разновидность социально активной личности. Все деятели с подобной внешностью - Троцкий, Радек, Бухарин и прочие плохо заканчивали. Гнались за невозможным, проливали невинную кровь, подводили под гильотину соратников, а Яков Михайлович Свердлов, так еще и набил сейф краденым золотом и бриллиантами".
"Зато Сталин не был похож на козла", - сказал Егоров.
"Правильно, - согласился дед, - потому что козлы - всегда хулиганы и оппозиционеры. Иногда они вплотную подкрадываются к власти, как к бурту с капустой, но им всякий раз дают по рогам".
А вообще, заметил дед, тема "козлоподобия" политических деятелей, представителей культуры, философии, науки еще ждет своего исследователя.
"Николай Бердяев, - продолжил он, - типичный пример философского козла в… хорошем смысле слова. Или вот вчера по телевизору выступал журналист… Не помню фамилию, он все время пишет какие-то письма президентам, ну чистый козел! Странно, - добавил дед, - почему они не маскируют, а, напротив, подчеркивают свою схожесть с этим животным? Они… хоть иногда смотрятся в зеркало?"
"Наверное, потому что считают козлами всех нас", - ответил, убирая конверт в ящик стола, Егоров.
Дед Буцыло, кстати, тоже напоминал козла. Не злого (как Троцкий), не корыстолюбивого (как Свердлов), не дураковатого (как Бухарин), не молодящегося (как Лимонов), а задумчивого такого козла, вдруг осознавшего во всей непреложности собственную сущность и устыдившегося ее. Дед - БТ-козел, решил Егоров, а я… БТ-заяц… без ордена.
"У меня в советские времена получилась смешная история с этими долларами, - без печали проводил взглядом убираемый Егоровым в ящик стола конверт дед Буцыло. - Я знал, что перед Олимпиадой в восьмидесятом меня обязательно прихватят, а потому ничего дома не держал, даже советские издания Пастернака и Ахматовой подарил районной библиотеке. Пришли. Все перерыли. Ничего. И вдруг один берет с полки журнал, как сейчас помню "Огонек" с рожей Шелеста, как с жопой, во всю обложку, открывает и показывает мне доллары. Нашел! А я у себя доллары никогда не хранил, сразу отдавал дочери, у нее подруга работала в "Березке", она и отоваривала. Пересчитывает в присутствии понятых, объявляет: тридцать девять долларов! Те расписываются в протоколе. Почему именно тридцать девять? А с этой суммы, только для советского правосудия надо было обязательно пересчитать по курсу в рублях, начиналась статья "незаконное хранение валюты". Им всегда ровно столько под отчет выдавали. До тридцати девяти, если первый раз, и не ловят на улице, а находят при обыске - строгое предупреждение, добровольная сдача, приглашение к сотрудничеству и так далее. Ребятки уже готовятся меня, как сейчас говорят, "паковать", а я вдруг вспоминаю, что на прошлой неделе Государственный банк повысил курс рубля. В те годы один армянин, его в перестройку убили, издавал на папиросной бумаге бюллетень "Моя борьба с бесправием", распространял его по проверенным людям. Там был специальный раздел про разные юридические зацепки, которые могут помочь при задержании, в том числе и про меняющийся курс рубля. Всегда почему-то в сортире этот мониторинг просматривал, - задумчиво добавил дед, - очень удобно было и… гигиенично. Тычу в "Известия", где в столбике курсы валют, кричу, что проклятый доллар уже не шестьдесят семь, а пятьдесят девять копеек, окреп советский рубль, предлагаю пересчитать по новому курсу. Получается тридцать шесть с хвостиком! И еще одно новшество тогда ввели - временно отменили обязательный обмен валюты. Разные же люди приедут на Олимпиаду, у кого-то советский заграничный паспорт, у кого-то двойное гражданство, африканцы, индусы, в общем, сложно разобраться, кому сколько долларов положено иметь. Вот так я в тот раз не только остался на свободе, а еще и разбогател от щедрот КГБ на тридцать шесть долларов. Постеснялись при понятых забрать. Наверное, потом у старшего из зарплаты вычли"…
"Сейчас бы не ушли, - заметил Егоров, - по любому замели бы. Зато потом можно было бы откупиться".
"Не факт, - возразил дед. - Я знаю, как работает их система. Если с самого верха спускается команда посадить - посадят. Некоторые, назовем их отдаваемыми от имени и в интересах государства, приказы исполняются, потому что иначе нарушится циркуляция денег внутри вертикали, и она пересохнет, рассыплется. Они это понимают. Но перед тем как посадить, конечно, обдерут как липку".
Дед Буцыло признался Егорову, что всю жизнь ненавидел Сталина, а сейчас…
"Неужели полюбили?" - спросил Егоров.
"Да нет, - покачал головой дед, - мне его… жалко".
"Вот те раз, - опешил Егоров, - он же палач, уничтожил миллионы людей!"
"А кто из них не уничтожил? - видимо, имея в виду прочих властителей разных стран и народов, поинтересовался дед Буцыло. - Сталин, как загнанный волк, угодил в яму, из которой не выбраться. Марксизм - говно! Он имеет определенную ценность только как экономическое учение. Сталин это понял под конец жизни, но было поздно. В России может быть только так: или тиран, которого большинство любит, меньшинство тайно ненавидит, но все боятся, а потому работают, делают свое дело, или все разваливается к чертям собачьим. Сталин из всех правителей России в двадцатом веке был единственным ее модернизатором. Дело в том, - продолжил дед, - что диктатор, олицетворяющий для своих подданных не только смерть, но и жизнь, а иногда смерть после жизни, как Сталин для многих военачальников и ученых, всегда стремится к модернизации, потому что иначе он просто не выживет. Он может управлять страной, приносить жертвы только ради и во имя непрерывной модернизации, оформляемой в разного рода компании, чистки, борьбу с уклонами и так далее. Долго, естественно, в таком режиме существовать невозможно, но именно в такие периоды государство, выталкивая народ из теплого тупого созерцания на ледяные стройки новых реальностей, создает запас прочности, позволяющей ему продержаться некоторое время после смерти диктатора. Или - до новой железной руки, или - до окончательного развала, то есть негатива модернизации. Так называемое коллективное, демократическое, законно избранное, одним словом, обезличенное руководство всегда стремится к теплому тупому, столь милому народу, застою. Все их декларируемые новации - всего лишь маневры по сохранению себя во власти. Сталин создал все, что они до сих пор не могут разворовать. Даже тот металлургический завод в Красноярском крае должны были начать строить в пятьдесят третьем, но Сталин помер, и все задержалось на десять лет. А кто создал ядерный щит, остатки которого до сих пор позволяют нашим воришкам разговаривать с правителями других стран на равных? Берия. Хотя, конечно, - добавил задумчиво дед Буцыло, - сегодня пресловутый ядерный с кнопкой чемоданчик - это фикция".
"Почему?" - поинтересовался Егоров.
"Потому что сейчас во власти нет того, кто нажмет на эту самую кнопку, - объяснил дед. - Как ты пошлешь ракету туда, где твои дети, имущество и деньги?"
"И все равно, я бы не хотел жить при Сталине", - честно признался Егоров.
"Это ты, нынешний, не хочешь жить при Сталине, - возразил дед Буцыло, - а если бы ты вырос и жил при Сталине, захотелось бы тебе жить в современной России?"
"Смотря как", - заметил Егоров.
"Даже если бы ты сидел при Сталине в лагере, - сказал дед, - променял бы участь зэка на участь бомжа?"
"Почему обязательно бомжа?" - слегка обиделся на предлагаемый вариант Егоров.
"Число бомжей в России сегодня превосходит число заключенных при Сталине", - сказал дед.
"И что из всего этого следует?" - полез в шкаф за рюмками и коньяком Егоров, радуясь, что он не зэк при Сталине и не бомж в современной России, а главное, может позволить себе в рабочее время рюмку доброго французского коньяка. Наверное, это, посмотрел на литую, похожую на темный матовый снаряд бутылку "Martell", и есть теплый тупой застой, скрашиваемый бессмысленным самосозерцанием. Мы - нефтегазовое ничто, могущее позволить себе немецкую машину и французский коньяк. Это примиряет нас с тем, что мы ничто. И еще Егоров подумал, что шанс, учитывая определенные особенности современной российской экономики, превратиться в бомжа остается при нем точно так же, как шанс превратиться в зэка всегда оставался при советском человеке сталинской эпохи.
"А если… бомжом при Сталине?" - разлил по рюмкам коньяк Егоров.
"Это все равно, что сейчас - несгибаемым сталинистом, - рассмеялся дед Буцыло. - Убить не убьют, но в приличное общество не пустят".
"Чтобы нам с вами не сидеть в тюрьме и не бродить с сумой!" - поднял рюмку Егоров.
"Отказываешься от сумы и тюрьмы?" - неодобрительно покачал головой дед Буцыло. Он всласть посидел в тюрьме, походил в диссидентские времена с сумой по добрым людям, а потому ведал глубинный смысл русской поговорки.
"Скажем так, стараюсь воздержаться, - пояснил Егоров, - но, - звонко чокнулся с дедом, - не зарекаюсь!"
"В советские времена я твердо знал, что Сталин - злодей, - сказал дед, - ненавидел его всей душой. Сейчас прежней ненависти во мне нет, потому что к тому моему знанию добавилось другое. Получается, что знание знанию рознь? Или одно знание поглощает другое, как более серьезная статья в УК менее серьезную?"
"Знание - сила, - вспомнил Егоров название некогда популярного научного журнала, - и большая печаль, если верить Библии".
"Не сила, а забор", - покачал головой дед Буцыло.
"Забор?" - Егоров удивился, что дед так быстро захмелел.
"Ну да, забор, за который не хочется заглядывать, - пояснил дед. - Вроде как огораживаешь им свой кусочек мира, а что там за забором, знать не хочешь!"
"А… что там?" - поинтересовался Егоров.
"Полагаю, что там истина", - ответил дед.
"Очередная или окончательная?" - уточнил Егоров.
"Окончательную истину знает только Господь Бог, - строго посмотрел сначала на Егорова, а потом на бутылку дед Буцыло. - Сейчас я столько знаю про Сталина, что не знаю, какой он был, а потому не берусь его судить. Да, собственно, какое это имеет значение? Мне скоро будет девяносто. Хотя нет, в моем возрасте подобная категоричность неуместна. Скажем так, возможно, скоро мне исполнится девяносто… Бессюжетность, - вдруг упавшим голосом произнес дед. - Знаешь, о чем я думаю? Не о том, что скоро умру. Меня дико огорчает отсутствие сюжета. Из моей жизни, как из плохого романа, ушел сюжет. Роман продолжается, а сюжета нет. Что такое настоящий сюжет? - спросил дед и сам же ответил: - Это прорыв в будущее поверх отработанного, как ступень космической ракеты, настоящего".
"А как же…" - Егоров смолк на полуслове.
"Смерть? - без труда догадался дед Буцыло. - Когда остаешься один, то есть переживаешь всех, кого знал, когда вокруг сплошные кресты, тайной начинает казаться то, что она так долго не приходит. Неужели есть что-то такое, что Господь не успел мне объяснить за девяносто лет моей жизни?"
В словах деда Буцыло угадывался какой-то смутный смысл, как, собственно, в любых произнесенных человеком словах. Егоров вспомнил Гете, страстно влюбившегося в восемьдесят лет в юную девушку, побежавшего за ней, упавшего, сломавшего ногу и - вскоре скончавшегося. Льва Толстого, отправившегося в непонятное путешествие из Ясной Поляны на станцию Астапово за смертью. А вот Пушкин и Лермонтов уклонились от неизбежных старческих странностей, избежали "провисания" сюжета. Ленину зато не повезло, вдруг подумал Егоров, просил яду - не дали, умер в полном психическом расстройстве, говорят, выл на Луну…
"Значит это и есть ваш сюжет, - сказал Егоров, - и, поверьте, он далеко не самый худший. Я бы даже сказал, что это сюжет со счастливым концом".
"Как раз в конце счастья нет, - мрачно посмотрел на Егорова дед Буцыло. - В восемьдесят пять я еще мог раз в неделю быть счастливым, сейчас, увы!" - развел руками.
"Выпьем за… экспериментальный поворот в сюжете! - вновь напомнил рюмки Егоров. - Есть средство - прошло клинические испытания - но пока еще не получило сертификата - действует безотказно и независимо от возраста. Это запрещено, но я вам дам упаковку. - За страсть и вечность в одном флаконе!"
"Столько нам не выпить, - усмехнулся дед, но рюмку поднял. - Помнишь картину "Сусанна и старцы"?"
"Ну да, - с симпатией посмотрел на него Егоров. - Библейский сюжет. На нем многие художники отметились".
"Я внимательно изучил все картины, - сказал дед, - но так и не понял: дала Сусанна старцам или нет?"
"По Библии, кажется, не дала", - сказал Егоров, хотя стопроцентной уверенности у него не было.
"Тогда почему на всех полотнах у нее такой затаенно-блядский вид? - спросил дед Буцыло. - Ты не поверишь, но меня греет мысль, что она… там… за пределами Библии дала старцам. Понимаю, что это ужасно, но гипотетическое согласие Сусанны для меня в данный момент важнее всех преступлений или достижений Сталина. Странно, Сусанна и старцы как будто до сих пор живые, а Сталин мертвый. Наверное, схожу с ума, - вздохнул дед. - Ты не врешь про эти таблетки?"
…Егоров открыл окно, выпустил бабочку. Она рванулась вверх, моментально исчезла из вида. Ему действительно хотелось, чтобы дед Буцыло воспользовался средством, от которого, как утверждал генеральный директор медицинского центра "Наномед" Игорь Валентинович Раков, вставал у мертвого, снискал благосклонность Сусанны, а потом написал в БТ что-то вроде:
Дым страсти
от старости
густ, как туман
над речкой текущею в вечность неспешно.
Но жалок обман,
без БТ мой карман.
И дым не заменит цветущей черешни.
В свои сорок девять Егоров тоже ощущал то, что называется биологической дискриминацией. Девушки в метро или на улице его в упор не замечали. А если он, забывшись, слишком долго смотрел на симпатичную девушку, та брезгливо отворачивалась, как, вероятно, отвернулся бы и Егоров, если бы на него с неуместным вожделением уставилась ровесница деда Буцыло.
Для каждого старца, подумал Егоров, давно "отлита" соответствующая форма: Король Лир, Отец Горио, Гобсек, Федор Павлович Карамазов и так далее. Почему-то Егоров вспомнил еще и про Вечного Жида. Это был загадочный персонаж, влачивший противоречивое существование в мировой культуре.
Будто бы он был сапожником, и дом его стоял на пути Христа на Голгофу. Несущий на плечах тяжелый крест, Иисус попросил разрешения передохнуть возле дома сапожника, но тот не позволил, сказал: иди дальше! Ладно, я пойду, ответил Иисус Христос, но и тебе придется погулять тут до моего возвращения.
В советской литературе Вечный Жид последний раз появился в тысяча девятьсот сорок девятом, кажется, году в повести (названия Егоров не помнил) Всеволода Вишневского, автора знаменитой "Оптимистической трагедии". Тогда как раз сражались с космополитизмом, и появление Вечного Жида в Москве было логичным и ожидаемым.
Явившийся по какому-то делу к главному герою повести Вечный Жид напомнил тому "сточенный ржавый нож". Но по мере их общения, Вечный Жид начал наливаться силой, очищаться от тысячелетней ржавчины, а герой, напротив, ржаветь и чахнуть. В трактовке революционного драматурга Вечный Жид был чем-то вроде вампира, отнимающего жизненные силы у неслучайно выбранных жертв - коммунистом был главный герой повести.
Егоров затруднялся с ответом, снискало это произведение успех у власти и читателей, получил Вишневский за него Сталинскую премию, или повесть прошла по литературному небосклону стороной, как косой дождь.
Может быть, деду Буцыло выпала ипостась Вечного Жида?
Но дед не походил на Вечного Жида, особенно в трактовке Всеволода Вишневского. Будь иначе, Егоров давно бы получил инфаркт или инсульт, а дед Буцыло попивал бы коньячок, да гладил по заднице Сусанну. И никакие взбадривающие средства были бы ему не нужны.
Вечный Жид ни за что не боролся.
Дед Буцыло боролся против могучего государства - СССР. Если он и был Вечным Жидом, то, так сказать, политическим, не позволившим задержаться у своего дома (правда, большую часть времени дед Буцыло тогда проводил в лагерях и ссылках) бредущему на Голгофу колоссу на глиняных ногах - СССР. Но ведь и СССР отнюдь не считал себя бредущим на Голгофу, а наоборот, брел со своим социализмом в Афганистан, в Африку, в Аравию.
Потом Егоров подумал, что какая-то слишком уж энергичная и большая была улетевшая бабочка. И вообще, в начале лета в городе такие бабочки не летают. Может быть, кто-нибудь их специально разводит?
Но зачем?
Как зачем, усмехнулся Егоров, на продажу. Бабочки хорошо смотрятся в стеклянных коробках. Ему самому одна пациентка подарила такую коробку с перламутровой южноамериканской бабочкой размером с небольшой вымпел.
Сначала гусеница, вспомнил уроки биологии Егоров, потом куколка, потом бабочка. Выбравшись из куколки, бабочка не просто обретала невероятный запас жизненных сил, но как будто страстно приобщалась к той самой вечности, выпить за которую в мире не хватит алкоголя. Каждую весну Егоров обнаруживал у себя на даче в укромных местах сообщества безжизненно зимовавших бабочек. Они висели вниз головой, сложив крылья, на чердаке, на досках черными лезвиями, сгустками дыма над неведомым огнем. Нечто необъяснимое заключалось в том, что ломкий клочок пепла без малейших признаков жизни на солнце оживает и… летит. Неужели это намек на… существование души? Жизненная сила возникает из ничего, и, значит, нет ничего невозможного?
Но тут Егорову вспомнились россыпи сухих мух между оконными рамами на даче. Он часто забывал их выметать. Мухи, точно так же как бабочки, весной оживали, летали, только в их пробуждении не было для Егорова ни радости, ни тайны. Почему-то в его представлении бабочки имели отношение к бессмертию души, а мухи нет. Однажды его даже посетила смелая мысль, что после смерти души людей обретают крылатую невесомую плоть бабочек и мух. И те, и те летят на свет. Егорову хотелось верить, что бабочки (правильные души) - на божественный, мухи (плохие души) - на люциферов. Но это было не так. Бабочки частенько залетали в его дощатый дачный сортир, а мухи нагло ползали по оставшейся от прежних хозяев темной иконе, забыто висящей в углу.
Интересно, вдруг задумался Егоров, куда полетит душа Вечного Жида?
Я - Вечный Жид,
Я - динамит.
Куда душа моя летит,
подобно взрыву?
По призыву
невидимого командира.
Он на кресте
в тоске.
Ему не закурить БТ.
Никто не поднесет Ему холодного матэ.
Сами собой возникли строчки, а руки сами собой набрали их на компьютере и отправили в Сеть БТ. Егоров простил себе экзотическое "матэ", тем более, что было немало документально подтвержденных свидетельств повышенного внимания Господа к Южной Америке. Егоров сам читал в Интернете, что во время Второго Пришествия Господь, как святая вода в стакан, вольется в знаменитую, обнимающую человечество широко разведенными руками, статую на холме над Рио-де-Жанейро, и пойдет (потечет) вниз навстречу людям.
…В медицинском центре "Наномед" деньги с пациентов брали за каждый вдох, выдох, шаг вперед и два шага назад. Брали с друзей народа и социал-демократов, марксистов и эмпириокритицистов, солнцепоклонников и людей лунного света.