Первое, что пугало в "студёную зимнюю пору" неискушённую ещё парильщицу, так это стеклянная дверь, ведущая в баню и многочисленные щели и дыры между досками снаружи.
Внутри бани, правда, все дыры и щели были прикрыты специально для этой цели развешанными картинами с обнажёнными натурщицами. Все картины были выполнены на плотном картоне, который, как мог, сдерживал дуновение северных ветров.
Картин было много, для приезжающих друзей этих картин было вполне достаточно, чтобы начать согреваться, но женщинам нужно было настоящее тепло. В этих целях в комнате отдыха, она же мастерская художника, она же столовая, она же спальня, стояли две "буржуйки", которые и составляли тайну всего действа.
Когда перепуганные дырами и холодом натурщицы, уже почти застывшие на входе от ужаса, через десять минут обнаруживали распространяющиеся непонятным образом тепло, их охватывала необыкновенная радость оттого, что они выживут, не заболеют и даже не простудятся. И тогда они совершенно переставали и бояться, и стесняться. По их лицам было видно, что такого расслабления они не испытывали никогда.
В бане художника всё было устроено чрезвычайно просто: сначала холод, затем тепло. Как две буржуйки могут дать столько тепла, никто не понимал, включая и самого художника.
На этом контрасте Сергей мог понять и раскрыть любую женскую душу. Но до Миши ему было далеко.
Мишина жизнь была чрезвычайно насыщена именно женщинами. Он их любил. Любил всех, искренно и нежно. В такой своей бескорыстной любви он чем-то походил на юных и неискушённых барышень легко идущих в ласковые руки.
Вся "шалопутная" жизнь "падшего" художника проступала весной, когда из-под тающего снега начинали проступать следы любви.
Рядом с баней валялась целая груда сломанных вещей, ранее предназначавшихся любимым женщинам. Это были очень интересные вещи, интересны тем, что они были призваны вызывать чувства. Обломки торшеров и фотоувеличителей, цветомузык и радиол, патефонов и пластинок, подсвечников с остатками свечей, лампочек новогодних гирлянд, водных лыж, обломков лодок, пенопластовых досок, мотоциклов и машин.
Все эти вещи после ухода женщин, для которых они предназначались, сразу же становились ненужными и были сразу же выброшены, освободив место для новых. По обломкам "любовных приключений" можно было восстановить всю жизнь "падшего" художника. Можно было подумать, что он разрушает всё то, к чему прикасается, но он не разрушал. Он забывая одних, выбрасывал всё то, что могло напоминать о них, а соблазняя других, покупал новые вещи.
После бани, мыслей об искре, пламени и паре Сергея охватило огромное желание написать письма всем друзьям и обзвонить всех близких ему людей, но главное, хоть немного попутешествовать и посмотреть, как сегодня живут люди. Люди, которые подчинены не воинским уставом, а абсолютно свободные, или как он любил повторять своим солдатам: "Свободнорожденные и благонамеренные граждане, которых мы призваны защищать".
Выбор маршрутов для путешествия был ограничен автомобильной и железной дорогой. Сергей выбрал дорогу железную, по которой перемещалось большее число граждан.
Сергей ехал в электричке и рассматривал женщин, сидящих рядом. По их уставшим лицам, серой одежде, было видно, что власть в стране вновь "облегчает" всем жизнь и опять всех ведёт к светлому будущему.
– Странно, – думал Сергей, почему-то вспомнив хронику документальных фильмов. Раньше в экономическом экстазе сливались партия и спецслужбы и многим было плохо от такого тандема. Сегодня партии и попы, но от такого тандема стало ещё хуже.
Не успел он додумать эту мысль, как в вагон вошла толпа мужиков в камуфляжной форме, которую украшали нарукавные шевроны "каскад", "бумеранг", "охрана на транспорте" и т. д. Во главе мужиков шли две, изначально злющие, бабы – контролёры. Сергея, постоянно сталкивающегося с солдатскими проделками и армейскими буднями, трудно было чем-либо удивить, но когда мужики перекрыли вход и выход в вагон, он удивился. Какое-то непонятное войско проводило самую настоящую облаву с единственной целью "обилечевания" пассажиров. Сергей спросил у контролёров об их "военном сопровождении", те радостно ответили, что это ВОХРа.
– Наверное, это что-то сродни стрельцов Ивана Грозного? – сам себя спросил Сергей.
Но облава, в любом виде есть облава, даже во времена империй на её проведение нужно разрешение, а во времена демократии? Выходит, что нет.
Сергей стал смотреть в окно. Вдоль всей линии железной дороги стояли недостроенные дома, лежали груды мусора, а остановочные пункты были в таком состоянии, словно совсем недавно здесь прошли бои.
Сергей смотрел в окно, а в голову ему "лезли" совершенно нелепые мысли: "Человек с ружьём, это что, символ его Родины, или люди в форме – необходимый атрибут любого внутреннего порядка, а, может быть, это проявление тысячелетней человеческой глупости. Он ещё не успел далеко отъехать от своей воинской части, как уже обнаружил какую-то ВОХРу, хотя чего он ждал, если даже в действующих частях появилась масса знаков отличий, какие-то ящерицы, мыши, топоры, саламандры и прочее. Так выходит, что нынче у каждого войска своя "зверюшка".
Сергей очень давно не был в отпуске в большом городе, но приезжающие из отпуска офицеры рассказывали, что нынче в каждом магазине, в каждом банке, в каждой школе, на каждом предприятии есть охрана, поэтому работы для отставных офицеров полным полно. Конечно, лучше идти охранять завод, там во главе охраны стоят бывшие чекисты, которые многие заводы уже "забезопасили" до банкротства, можно неплохо заработать.
Сергей странно реагировал на подобные радостные заявления. Он всё время думал, что если здоровых и грамотных мужиков нечем занять, то что тогда говорить о молодёжи, которая подражает худшим проявлениям взрослых пороков. При таком количестве разношёрстных "стрелецких войск" стоит ли удивляться молодёжной тяге к объединениям в криминальные группировки.
Сергей стал перебирать в уме, как называются молодёжные группировки. На ум пришло: банды, шайки, хулиганы и из последних скинхеды.
– Как бы там ни было, – думал Сергей, – но скоро и футбольные фанаты будут казаться детсадовскими группами. Да и признаки на лицо. Всё чаще он стал слышать слова: не власть, а режим, не творческая или хозяйственная элита, а команда, а теперь ещё вместо внутренних войск появилась и расползлась по всей стране какая-то ВОХРа, сплошь состоящая из отставных силовиков. Чумовой народ. Никак не может понять, что власть и элита концентрируют мудрость и знания, а режимы только плодят глупость, что армия концентрирует силу и порядок, а ВОХРа только хаос. Чумовой народ.
Мысль была оборвана разразившимся в вагоне скандалом. Две юные студентки зажатые ВОХРой с двух сторон напрочь отказывались покупать билеты. Контролёрши с перекошенными от злобы лицами крыли их матом. Судя по всему, студентки были не новички в этой электричке. Они тоже орали, но отмечая при этом, что на вагоне отсутствует инвентарный номер, ВОХРа не имеет права устраивать облавы, стоимость билета превышает оказываемую услугу, так как этой электрички с выбитыми стёклами скорее всего уже не существует в закромах этой железной дороги и т. д.
– Какие умницы, – думал Сергей, – наверное, в таких же "боях" закалялись и пламенные революционеры, которые затем свернули шею всему, что не имело и имело "инвентарный номер".
Он почему-то вспомнил завет Ильича: "Социализм – это прежде всего учёт". Он понял, что в вагоне лукавые с обеих сторон. Контролёры и ВОХРа одержимы жаждой грабить, а девчонки не хотят быть ограбленными, но при этом и хотят ехать. Пока у них ещё нет злобы на государственную власть, но её ростки начинают прорастать.
Остальные, уже проверенные и обилеченные пассажиры сначала созерцали и слушали мат-перемат молча, но купленные билеты жгли внутренности. По всему выходило, что эти студентки отвертятся и от покупки билетов, и от штрафа к пуганью которым, как к последней мере воздействия, прибегли контролёрши. Большинство пассажиров не выдержало и тоже стало орать на студенток, требуя, чтобы те немедленно купили билеты.
Сергей оценил народный юмор и ушёл в другой, уже проверенный вагон. У него был билет, и он просто хотел путешествовать…
Вагон, в который вошёл Сергей, уже успокоился. Одни пассажиры смотрели в окно, другие мирно дремали, третьи читали и отгадывали кроссворды. Сергей даже поразился такому резкому контрасту. Он даже усмехнулся, вспомнив чьё-то подобное наблюдение, уложенное в коротенькую фразу "о кровавом и беспощадном российском бунте".
– Сначала бунт, затем похмелье и вопрос, а из-за чего, собственно, морды друг дружке били? – думал Сергей, – удивительно, что человек, создавший по аналогии своих отношений с Богом радиоприёмник, телевизор, Интернет, до сих пор не может разобраться в том, как и какая информация на него влияет, откуда она берётся и куда ведёт.
Казалось бы, всего лишь завыла в части сирена, но все бегут на общее построение, объявили по радио праздник и место его проведения, и люди идут на празднование. Вся людская энергия и все действия людей зависят только от способности их принимать и реализовывать информацию.
Выходит, что наша энергия и наши действия складываются из способности принимать информацию, и способности её реализовывать.
Сергей смотрел в окно. Электричка въезжала в черту большого города. Город начинался с контрастов. Рядом со старыми деревянными лачугами выселись роскошные особняки, и здесь же рядом с пятиэтажными "хрущёбами" строились новые высотные здания, закрывая просветы солнца и лачугам, и "хрущёвкам".
– Неужели не видят своей откровенной глупости, – размышлял Сергей, – неужели не видят, что строят не город, а гетто. А собственно, чего я жду. Люди ведь, как радиоприёмники, хоть и размножаются пока естественным путём, но настраиваются на дальнейшую жизнь, начиная с детского сада по чужим волнам. Чего я жду, если даже радиоприёмники производят самые разнообразные фирмы во всём мире, начиняя их способностью принимать радиоволны разной длинны.
Казалось бы, покупая приёмник, приобщаешься к огромному миру информации для своего дальнейшего развития. Но много ли желающих передавать для тебя то, что тебя может развивать. Более того, приёмник может быть просто ограничен в диапазонах приёма. А передающему информацию может быть совершенно неинтересно, чтобы ты умнел, да и вообще жил. Тогда с утра и до позднего вечера тебе будут рассказывать о таблетках, ритуальных услугах, и "кошмарить" происходящими вокруг тебя ужасами.
Конечно, ты волен слушать или не слушать, но если диапазон приёма ограничен, а из всех твоих "отдушин" в жизни эта самая безвредная, то ты "попал". Так от гимна и до гимна и будет проходить твоя жизнь. Жизнь со всех сторон, закрытая от солнца помойками, небоскрёбами, ВОХРами, контролёрами и такими же братьями по разуму, слушающими ту же волну, что и ты.
Навстречу электричке по параллельной автомобильной дороге потоком ехали машины. Сергей с детства любил рассматривать автомобили, особенно в вечерних сумерках. Он вспомнил своё детство и свою первую настоящую драгоценность в виде игрушечного автомобильного подъёмного крана, выполненного мастером с исключительной любовью. В кране было всё настоящее. Резиновые колёса с протекторами, отдельная кабина для крановщика, лебёдка и стрела, поднимающая груз. С этим краном Сергей надолго выпал из обычной мальчишеской жизни. Все дни он проводил возле крана, разъезжая по комнате и сопя, поднимая всё то, что встречалось на пути. Став взрослым, он научился определять по автомобилям ментальность народов, а вернее то, насколько они стремятся к красивому.
– Человек как и приёмник, – продолжил свои размышления Сергей, – для него всё зависит от того, что он слышит, а для общества, наверное, ещё и оттого, что оно видит. Он улыбнулся непонятно откуда возникшей и вновь накатившей на него мысли о райском саде: "Сначала слышит, а потом видит".
– Пожалуй, что так, – решил Сергей, – Адам и Ева видели только красивое, и пока они слушали Бога и обладали одним с ним сознанием, всё шло замечательно. Как только они стали принимать и слушать Змея, настройка на Бога сбилась, и они стали управляемыми Змеем.
Кто настраивает, тот и управляет. Каков приём, такова и жизнь. Каков поп, таков и приход. Но божественное сознание осталось. Остались руки, которыми можно трясти свою голову. Остались ноги для бега, чтобы дурные мысли не лезли в голову. Да и вообще, многое ещё осталось из того, что можно считать индивидуальным. Бог суров и мудр, а Змей хитёр и умён. Надо же было загнать Адама и Еву в такую "тьму-таракань", что даже их далёкие потомки видят в основном грязь и тьму, которая не даёт никого другого, кроме Змея, слышать. Змей даже теоретиков вдохновил, которые провозгласили, что только от целого общественного счастья можно придти к счастью индивидуальному. Не хотели пастись в Раю сами, паситесь в Аду в стаде. Воля Божья, и она вечна, а местный пастух хитёр.
Сергей, сойдя с электрички пошёл бродить по вокзалу. В общем-то он был не притязателен в своих путешествиях. Его не влекли разные страны и чужие города. Он, хоть и часто бывал в них, но по необходимости службы. Кроме того, армейская мудрость точно определяла, что важно, а что нет, так как произрастала из мудрости природной, самой, пожалуй, жестокой её части – звериной.
Хочешь понять, насколько солдату хорошо или плохо живётся, встань на точках его "водопоя": бане и столовой. Синяки на теле или их отсутствие, выступающие рёбра или накопившейся жирок расскажут больше любых индивидуальных бесед. А если научился чувствовать среду "голой бани" и "обжорки", то секретов для тебя не будет совсем. Хотя отсутствие секретов – это, пожалуй, самый большой секрет. Понимание всех скрытых нюансов армейского быта вовсе не открывает глаза на смысл бытия, а перенос армейских методов на домашний быт приводит к драмам.
Многие офицеры, пытаясь перенести методы контроля за солдатами в свою постель, сильно страдали, не осознавая всей своей глупости и неуместности метода. Метод хорош для стада, но пагубен для отдельной овцы.
– Хитёр пастух, – вернулся к своей мысли Сергей, – на вокзалах он пасёт путешественников.
Сергею были известны многие из вокзальных бомжей и пьяниц. Однажды он дал одному из них денег на выпивку, а потом и выпил вместе с ним, после чего стал для них своим. Обычно, завидев его, они сами бежали к нему, как к отцу – благодетелю. В этот раз он был удивлён тем, что вот уже минут двадцать гуляет по вокзалу, видит "своих" пьяниц, а они к нему не подходят и выглядят какими-то растерянными.
Наконец, самый интеллигентный из них не выдержал и подошёл к Сергею. О нём Сергей знал не очень много, и со слов самого пьяницы выходило так, что он даже защитил кандидатскую диссертацию по истории, но потом его потянуло на вокзал, где он бывает в кругу друзей каждый день.
Сергей опять же по аналогии с армией понял, что будучи прекрасным рассказчиком, этот пьяница на вокзале самый главный, ибо деньги на выпивку найти можно, а вот "уложить" выпивку в задушевную беседу "за жизнь" без рассказчика нельзя. Сергей стал для них своим по тем же причинам.
Сергей, видя, как мучается подошедший, предупредил его непонятную робость вопросом: "Какие-то вы сегодня тихие"?
Подошедший, а его все величали Валерий Михалыч, торжественно произнёс: "Так ведь праздник же".
– Действительно, – вспомнил Сергей, – как я мог забыть за своими "героическими буднями" о Пасхе, о Возрождении Христовом.
Душа Сергея потеплела к этим по-своему счастливым людям. Что-то в их мозгу "перемкнуло", что-то такое, что не позволяло им заниматься попрошайничеством в такой день, но никто с ними и не "христосовался", и не целовался, и не подносил выпивки, чтобы разговеться. Ещё Сергей понял, какая именно сила оторвала его с места и вынесла в самую народную гущу.
– Ну что, – сказал Сергей, – пошли разговляться.
– А можно остальных позвать, – робко спросил Валерий Михалыч.
– Зови, – просто сказал Сергей, а про себя закончил фразу – Человек всегда возвращается туда, где оставляет свой зов. Возможно, что эти люди отдыхают на вокзале от прошлых путешествий.
Народу собралось человек семь, и они странной, разношёрстной толпой, во главе которой "плыла" офицерская фуражка, направились в вокзальный буфет.
Сергей любил вокзальные буфеты. В них была толкучка, но не было суеты. Люди знали, зачем они сюда пришли. Правда, был один нюанс, качество буфета определялось наличием в нём своей кухни. При наличии кухни и при огромной проходимости пассажиров за свежесть продуктов, включая и пиво, можно было не беспокоиться. Это тоже были военные хитрости, позволявшие выживать в любой обстановке.
Этот буфет соответствовал самым высочайшим требованиям любого гурмана. Столы были покрыты клеёнками с разводами жира, которые постоянно меняли своё направление в зависимости от руки, протиравшей их грязной тряпкой после ухода обедавших и пьющих. Народа было полно. Сигаретный дым превратился в сплошной туман. Расторопная и привыкшая ко всему буфетчица покрикивала на своих постоянных посетителей и обсчитывала новеньких. Жизнь кипела и бурлила.
Сергей улыбнулся своим мыслям. Он давно относился к течению жизни, как к череде тестов. Такие народные буфеты были одним из таких тестов, которые он устраивал своим женщинам. Если она не впадала в панику, не ныла, не застывала в ужасе, поджимая руки…, значит своя. Так было и в Праге, и в Берлине, и в Варшаве. Так было и есть везде, где ещё остались нормальные граждане, знающие толк в вечном движении и импровизации. Это не ресторанный застой, с последовательно заданной программой и меню.
Валерий Михалыч умоляюще посмотрел на Сергея. Сергей понял, что тот стесняется, по случаю праздника, просить денег, но очень хочет утвердить своё достоинство в глазах буфетчицы. Сергей пошёл навстречу и дал ему денег, тем более, и ему самому было чрезвычайно интересно, что именно купит Валерий Михалыч, ибо последнему лучше был известен любимый рацион всей команды.
Валерий Михалыч остался довольный полученной суммой и полез к буфетчице на правах постоянного клиента без всякой очереди, предупреждая сопротивление остальной толпы словами: "Граждане, мне много не надо, только по случаю Пасхи". Именно по этому случаю толпа сильно не возражала.
Валерий Михалыч вылез из очереди почти на вершине счастья. Праздник удался, кроме того, он доказал буфетчице, что Господь не оставляет людей без своей милости, а впереди ещё была возможность высказаться. В руках он держал восемь бутылок пива, из карманов торчали четыре бутылки водки, а в зубах был зажат пакет с какой-то снедью.
Пока он толпился в очереди, его команда готовила стол, вернее она сдвинула два стола вместе и протёрла их своими рукавами. Теперь всё "пасхальное" богатство, призванное разговеться, было составлено на эти два стола. Снедь, составляли восемь яиц, пакет кильки и гора нарезанного ржаного хлеба.
– Что может быть проще и лучше, – подумал Сергей.