Это открытие потрясло Ивана. Он вновь стал Сергеем. Он вспомнил всё. Он пытался себя успокоить, что не он первый увидел и понял, что город "Глупов" – это и его душа. Но он то понял, а Верунька, для чего-то разучившая "Марсельезу", а аккордеонист… Монах отозвал Сергее обратно. Он вновь стал Иваном.
Глава 14. Остров странности
Хочу, очень хочу напомнить начало островной жизни. Напомнить на правах очевидца, в некотором роде, конечно. Сам всё видел, поэтому имею полное право напомнить.
Помните Пирата и его знаменитое: "Ну, ну", или Попугая и его: "Пиастры, Пиастры, Демократия, Демократия"?
Кто много читает, тот, наверное, меня уже одёрнул, заявив, что не было такого у Роберта Льюиса Стивенсона. Про деньги было, про демократию не было. Кто знает? Если мы там с вами и были, то всё равно забыли, а вот Пират был. Он есть и будет, как есть и Попугай. Так вот, на этом острове герои разных времён и эпох, которых на Земле принято считать лишь героями литературных произведений, оживали самым необыкновенным образом. Жили они самостоятельно и, более того, запросто могли принимать лики и своих авторов. Островитяне могли видеть Пирата, а могли видеть и Стивенсона, смотря от своего желания и умения. Мелькнула галера с носовой частью в виде головы пуделя, но многие поняли, что это привет от Михаила Булгакова. И записная книжка О. Бендера не вызвала сомнений у Ивана, что это привет от Ильфа и Петрова, что они где – то рядом чудят, продолжая свой роман. На острове оживали герои, которым не суждено быть забытыми никогда, не суждено умереть никогда. Но если не суждено умереть героям литературных произведений, стоит ли говорить о бессмертии их авторов.
Только самым бестолковым землянам никогда никого не любившим, и по этой причине никогда и ничего не чувствующим, можно напомнить, что у пессимизма есть другая сторона – оптимизм. Всё зависит от угла зрения и мысли.
Правда, островитяне чувствовали и ещё кого-то, объединявшего всех писателей и их литературных героев, но только чувствовали, а видеть не видели. Почему?
Предположу, как было в стране опыта: сидит писатель на стуле за письменным столом в окружении окурков, бутылок, вещей, забытых такими же друзьями писателями. Сидит, значит, ждёт. Чего ждёт? Может жену, которая, не выдержав творческих порывов, давно ушла, может кредиторов, а может просто гонца, отправленного за очередной бутылкой и сигаретами. Сидит как всякий нормальный человек, ждёт прихода нормальных людей и совершения нормальных событий.
Но какой нормальный дурак или дура придёт к писателю? Ответ очевиден. Но вот тут-то и начинаются странности, можно угодить в скульптурный ансамбль, этакую панораму, в которой тебя сразу и не разглядишь, пока не присмотришься, а можно быть сияющей, хоть и слегка нетрезвой скульптурой, но о которую обязательно споткнутся, даже если хотели обойти. Поэтому к писателю всегда приходит кто-нибудь от Скульптора. Муза, например.
Приходит Муза и давай вдохновлять писателя словами, а он только записывать успевает. Тяжкий труд, скажу я вам. Когда всё запишешь, то даже не усталость чувствуешь, а полное опустошение и трезвость необыкновенную, а вместе с ней и весь ужас страны опыта. Но это в стране, а на острове слова утрачивали всякий смысл, их потихоньку вытесняли образы.
Думали ребятишки, что сами и впервые всё делают, а оказалось по аналогии. Более того, члены экспедиции археологов, копая землю вокруг себя и роя норы друг под друга по причине застоя, упёрлись в гранитный камень, на котором со всех сторон были высечены слова:
Я ЕСМЬ лишь то, Что ЕСМЬ Вселенной Смысл! -
Запомните все фразу бытия, что из ступеньки "Я"
Вы переходите лишь в ЕСМЬ, Любовь Творя!
Вы постигаете ЕСМЬ Мироздания,
Что много выше вашего понимания!
А что за ЕСМЬ стоит?
Ту тайну ваш Отец-Творец пока хранит.
Растите, милые детишки,
И знайте, не нужны вам больше книжки!
У вас есть ВСЁ! Сумейте лишь открыть…[АРиМА]
Когда до камня докопали, Иван тоже думал: "Направо пойдёшь…, налево пойдёшь…", а, оказалось, пришли уже.
Словом, пришло время расставаться со Словом, привычным словом, привычной книгой, что за этим? А для чего копают-то. Но это скоро, а пока на острове стали проявляться литературные герои, которые пойдут дальше вместе со всем человечеством по его пути эволюции. Видимо, и для них очередной цикл завершается, чтобы дать начало новому. Кто-то останется, кто-то уйдёт. Пробегись, читатель, бегло по книжным переплётам, много ли книг ты хочешь открыть. То-то и оно….
А на острове дурных книжек не было. На острове книжек вообще не было. Были только рукописи. Боги книжек не читают, они зачитываются рукописями. Дошёл до камня. Поищи вокруг. Не ты первый дошёл. Были умники и до тебя. Кого-то хватило на подпись "Здесь был Вася", а кого-то на целый роман о том, как камень обойти.
Ваня вот нашёл и читал островитянам вслух: "Паниковский в панике, Балаганов в слезах, но заседание продолжается. С такими присяжными я никогда не попаду в Рио-де-Женейро, надо брать инициативу в свои руки.
Итак, господа присяжные заседатели! Есть две вещи, ценимые в мире. Деньги и социальные услуги.
Паниковский, вам, конечно, ближе деньги, особенно если они лежат в ваших карманах, а вам, Шура, как сыну, растущему без отца, – социальные услуги, так как вы, Шура, всё равно не знаете, что делать с деньгами.
Паниковский: "А вам, Бендер, что ближе?"
Бендер: "Мой папа был турецко-подданный, поэтому я привык совмещать и то, и другое с общим благом всего человечества.
Балаганов: "Как это?"
Бендер: "Я разовью свою мысль, когда-нибудь она дойдёт до вас. Итак, что мы имеем? На одном полюсе – большинство из народа, на другом – меньшинство недобитых собственников. Большинство из народа придумало столько новых видов социальных услуг, что уже успело выдохнуться, так и не претворив и половины из них в жизнь, Меньшинство собственников имеет столько денег, что не знает куда и на что их потратить. Обе стороны нуждаются в нашей помощи. Обе стороны нуждаются в наших молодых и здоровых силах".
Паниковский: "Я уже стар".
Бендер: "Паниковский, хватит ныть. Вас, Паниковский, придётся временно закопать. Пока все были зрячи, а вы слеп – было ваше время, теперь нужно прозреть вам, а другим ослепнуть – это будет наш вам гонорар за вашу безвременную кончину. Пышных венков, горьких слёз и рыданий не обещаю, но лежать, Паниковский, вы будете на холмике, солнышко будет согревать вас своими лучами. Через сотню лет, а, может быть, и раньше, вы, Паниковский, выпотрошите все карманы. Это обещаю вам я, Остап Ибрагимович Бендер.
А пока вы будете нежиться в солнечных лучах, нам с Шурой предстоит трудная и опасная работа. Шура, вы готовы к трудной и опасной работе?
Балаганов: "Всегда готов".
Бендер: "Итак, Шура, как единственные и самые любимые дети лейтенанта Шмидта, мы с вами, Шура, сегодня учреждаем Союз молодёжи, и ваша, Шура, готовность, прозвучавшая в словах "Всегда готов", должна стать нашим знаменем.
Впрочем, посмотрим, есть ещё и дети, а там, где социальные услуги – всё лучшее – детям. У вас, Шура, есть дети?
Балаганов: "Нет".
Бендер: "Тогда тем более, отдайте им свой лозунг. Будем, Шура, скромнее. Например, "Наш союз – это молодость мира, и его возводить молодым".
Паниковский, не спите, вас ещё не закопали, и помните, вам придётся обирать тех, кого "освятит" наш союз. Шура, вам поручается возглавить это нелегкое дело: молодость, энтузиазм, строительство нового мира."
Паниковский: "А городового вернут?".
Балаганов: "Паниковский, как вы можете, в такую минуту…".
Паниковский: "Я ему исправно платил, а он исправно брал".
Бендер: "Паниковский, определитесь с выбором. Или вы хотите быть среди тех, кто платит, или среди тех, кто берёт.
Продолжим заседание, господа присяжные заседатели. У меня, как вы понимаете, самая трудная задача – расчищать молодым дорогу, молодым, так сказать, везде у нас дорога. Короче, Шура, вы начинаете приставать ко всем от лица Союза молодёжи с просьбами дать на дальнейшее развитие социальных благ, а я от лица Союза начинаю интересоваться, почему не дали, куда дели, где наши деньги?".
Дальше в записной книжке шли имена и фамилии, а рубрика называлась "Счётная палата О. Бендера", но это другая история.
Глава 15. В стране опыта
Но, это на острове книг нет и рукописи не горят. А в стране опыта часто их сжигают, чтобы потом восстановить с историческими правками. Поэтому, пока Иван на острове изучал записную книжку Остапа Бендера, кое-кто в стране опыта постигал мудрость книг Ильфа и Петрова, которым когда-то удалось проникнуть в мысли Остапа через текущие мысли страны опыта того периода. К великому счастью правительства страны опыта народ этой страны не видел "дальше своего носа" ничего, и, например, беспризорные дети на улицах воспринимались как наследие свергнутого режима. Режимы менялись часто, поэтому и детишки росли в основном самостоятельно. Один из последних режимов в стране опыта носил название коммунистического. Записки О. Бендера как раз под него и были исправлены.
Но кое-кто был чертовски любопытен, проводил аналогии и делал сравнения: такой, понимаешь, паразит на теле страны опыта завёлся. Так вот, он вычитал в книге Ильфа и Петрова, что во времена Остапа тоже были беспризорные дети – сироты, только тогда как тяжёлое наследие царского режима. Режимы поменялись, наследие осталось. Этот кое-кто задумался, режимы из кожи вон лезут, спасают страну опыта и беспризорных детишек, а она во всё тех же волнах. Если бы дети не подрастали, возможно, всё было бы нормально.
От попрошаек беда невелика, но они, чёрт бы их побрал, растут, а дальше: "А что, папаша, неплохо бы нам винца выпить", а ещё дальше, страшно подумать: "голубые воришки, гиганты мысли, духовные лица с принципами о тайне исповеди и т. д., вплоть до членов правительства и депутатов государственной думы".
Замечу, что в стране опыта все верили только "своим" мыслям. Но по мере событий на острове и прозрения Вани вдруг многие начали соображать, что эскиз утверждён, и нужно только нарисовать "картину", но в стране опыта рисовать было решительно некому. Эскизы же делали все, кому не лень. Но опять же, кто-то всё время смеялся над теми, кто делал эскизы.
Действительно, что можно написать в деревне с названием "Переделкино"? Там можно только вечно править и переделывать эскизы. Или, например, "Планерское", – название непонятное: то ли "План", то ли "Планер", в любом случае, "пролетает".
Был когда-то в этой стране царь, который сбежал от своей дворни даже из Москвы на невские болота. Так и там ему покоя не дали, вся дворня из столицы за ним потянулась, и целый город там построила. Героический был мужик. "Умнущий", не чета нынешним. Ведь додумался же, что для развития страны надо столицы менять, а дворня всегда к вождю прибьётся. Вот это был сюжетец. Один граф его хорошо описал, но истину не всю показал, главное пропустил.
Словом, кое-кто в очередной раз решил спасти страну опыта. Он быстро нашёл Кису, ныне довольного, обогащённого новым опытом, данным ему Остапом, мудрым, так сказать, техническим руководителем. Кисе в новом времени жилось как никогда хорошо. Он заседал в Государственной Думе, где просил подаяния на французском, на немецком, на английском и, по случаю, на других языках, словом жизнь удалась.
Недалеко от Кисы во всю рулил Паниковский, рядом с которым крутился и Балаганов, со своей русской, девственно чистой душой. Паниковский, наученный "гусём" тому, что красть бывает опасно, отдал все недра страны опыта Балаганову, разумно полагая, что кто-то их считает, следовательно, "придут за объяснением в другом месте", но на всякий случай провозгласил недра своей собственностью, а вдруг не придут.
Сам же Пониковский возглавил то, что производит "эфирный" продукт, ну там электростанции, теле– и радиоканалы и т. д. Он правильно полагал, что в случае объяснения в другом месте поди разберись, сколько чего было и сколько осталось, особенно если всё то, что производило, закрыть, а бумаги потерять. Паниковский развернулся не на шутку, Остап держал слово.
Но это знал Ваня на острове, а кое-кто думал, что всё под контролем. Какой контроль, если Пониковского так пригревало солнышко на холмике, что он решил вспомнить все свои обиды в кратчайшие сроки. Но возникал другой вопрос: "А на хрена это надо Остапу, да ещё через 100 лет?" Если Остапа деньги не интересовали в принципе тогда, то едва ли они его интересуют и сейчас. Другое дело идейная борьба за денежные знаки.
Но тогда и экспроприация денежных знаков была увлекательнейшим занятием.
А что в стране опыта ценимо сегодня? Где искать О. Бендера? В рыночных отношениях – для него мелковато, в политике – он не "жертва аборта", по церквям – "религия опиум для народа", а он не был наркоманом. Где? Все спецслужбы страны опыта были брошены на поиски Остапа, конечно, с благими намерениями: найти и пригласить возглавить своих достойных учеников, ибо энергию в стране опыта его ученики стали "вырубать" регулярно, чем сеяли невообразимый хаос, впрочем, рубя сук, на котором сидели.
Опять же, Балаганов знал только одну сторону дела – добычу, а другую – добыл – восполни, например, качнул нефть, налей в дыру воды, или поскрёб уголёк, засыпь дыру, не знал совсем. Тут стала "возникать" сама Земля – то землетрясение, то ураган, то наводнение и т. д. Одним словом, жуликов полно. Остапа нет. Процесс не управляем.
Этот кое-кто стал даже подумывать над всеобщей катастрофой в стране опыта, так как разворованное перестало восполняться не только в недрах, но и в принципе. Раньше бензин украл, ослиной мочи в бочку налил. Пиво опять же водой разбавляли. Даже прежде чем государственную казну опустошить, сначала лишнего приписывали, бумагой восполняли. Природа не терпит пустоты. Становилось страшно. Спасло страну опыта то, что на далёком острове Ваня уже прочитал записи о "Союзе молодёжи" и пытался расспрашивать монаха о Боге.
Монах, хоть и нехотя, но кое что прояснял. Из его слов так выходило, что климатические условия земного бытия менялись так быстро, что люди перестали бояться Севера, Сибири и вечной мерзлоты. Изменения происходили не только в природе, но и в самом человеческом существовании. Целые народы привыкли к терроризму, эпидемиям, катастрофам и аморальным политикам. Привыкли настолько, что перестали чувствовать боль и радость, любовь и ненависть, народы стали уставать от своего существования на Земле, от охватившего их хаоса и хотели хоть какого – то порядка или конца.
Народы больше не приносили жертвы земным Богам. Настоящие, кровавые, очищающие жертвы, когда одна ветвь власти начисто уничтожает другую, или люди одной веры остервенело режут людей другой веры. Человеческое управление перестало носить сакральный характер, оно вырождалось. Произошла подмена понятия "жертва во имя" на понятие "суд для" или "трибунал над". Не стало гильотины и сильной Франции, не осталось следа от сибирских холодов, Гулага и Великой России, даже германский дух с падением берлинской стены весь ушёл в футбол и пиво.
Редкие происки "непуганых" американцев на мировую власть и господство над народами ещё взбадривали старушку – Европу, но и в Европе, и в Азии уже не осталось людей, которым бы не была видна эта американская "пустышка", стоящая только на деньгах, как когда – то Великая Россия стояла на "глиняных ногах".
Европа смотрела на Америку как на своего ребёнка, который иногда больно пинается, может укусить грудь, но потом всё равно вырастет и будет вести себя так, как учили родители. Азия видела и не такое, для неё все: и Америка, и Европа – равнялись "саранче", то её больше, то опять меньше. Только застрявшая между Европой и Азией Россия, хоть и вымирающая, вся насквозь больная и параличная, пребывала относительно всех своих соседей в пьяно-угарных и куражных мыслях: "Я вас породила, я вас и прищучу", но и эта мысль, известная всему миру, была скорее данью прошлому. Человеческий мир устал.
Люди устали настолько, что совсем перестали чувствовать. Только евреи, выполняющие на земле традиционно охранные функции земного и человеческого бытия, изо всех сил старались поддержать в народах и страсть к наживе и страсть к войне, пряча свои замыслы за личину мира, но и они не находили понимания. Никого больше не вдохновлял ни капитализм, ни фашизм, ни коммунизм, ни прочий "изм". Но евреи стали одиноки как никогда, они решили все свои задачи: разобщили народы, захватили все ресурсы земли и вроде подготовили почву для постоянных иудейских войн. Но втягиваемые в междоусобные войны народы устали настолько, что вместо того, чтобы их, евреев, мутузить, резать и "холокостить" стали обращаться в Организацию Объединённых Наций за помощью и защитой от них. Этот факт евреев сильно расстроил, и они с экранов телевизора вещали, что все жалующиеся и не желающие выяснять, какой завет первичен "ветхий" или "новый", будут немедленно уничтожены. Но если жалобщики застрахуют свои жизни в еврейских страховых компаниях, тогда возможно их жизнь продлится.
Как в своё время первосвященник иудейский Иосиф Каифа не смог убедить Понтия Пилата в справедливости казни Га-Ноцри [М.Булгаков "Мастер и Маргарита], несущего новую веру, так и сегодняшние раввины не могли убедить остальной мир в том, что старое всегда лучше нового.
Мир охватила усталость, назревало что то новое, но прошлое не хотело уходить. Человечество пронизывала мысль о скором конце своего бытия.
Но Земля не остывала, она ещё дышала остатками своих лесов, питалась чудом сохранившимися, немногочисленными чистыми водами. Ещё оставались на ней и кое-какие зверушки. Земля терпела и человека на себе.
Она его даже любила. Сама она пережила не одну катастрофу, и её не пугало ни прошлое, ни будущее, она знала и то, и другое. Только некоторых своих "разумных" представителей и она терпела с трудом. Люди об этом знали и часто мысленно приветствовали друг друга: "Чтоб ты сквозь землю провалился". И многие, действительно, проваливались. Эта аура странности, ранее доступная избранным, теперь пронизывало всё человечество. Телеэкраны бесконечно транслировали длинные телесериалы: "Горец", "Секретные материалы", "Геракл", "Зена королева воинов" и т. п. Человечество замерло в ожидании альтернативы своей прежней жизни. Это ожидание и стало той вселенской усталостью, поразившей всех, хоть и с разной силой. Больше других маялась и тосковала Россия и населявшие её народы. Шёл XXI век.
В России не осталось счастливых людей. Решая задачи по строительству "светлого будущего" и двигаясь от социализма к коммунизму и дальше к демократии, счастливые исчезли. Они предпочли обывательскую жизнь великим свершениям и разбежались из России во все концы Света, где многие из них, действительно, нашли конец, утонув в тёплых морях, разбившись в упавших самолётах, или были сдуты ураганным ветром.