Просто эти счастливые люди стремились не к тому свету. А тот Свет помнил Россию по книгам и их авторам: "Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над землёй, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, её болотца и реки, он отдаётся с лёгким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна <успокоит его>" [М.Булгаков]
Магия слов, завораживающая магия слов. Он задумался над прошлым и будущим, над вечным: "Сначала было слово, и слово было у Бога, и слово было Бог". Эта книга всегда была с ним, и она не раз спасала людей от его гнева. За книгой он видел человека, равного себе. Этот человек давно был среди богов, а книга его продолжала жить на Земле его откровением. Воланд посмотрел на книгу и вспомнил события давних лет. Его сердце наполнила любовь к этому человеку.
Он закрыл книгу и продолжил размышления. Автор книги, по земным стандартам, был великий грешник. Он не ходил на работу, он выиграл много денег в лотерею, через него обогатился маклер и, наконец, он спал с чужой женой, но всё же он был Мастером.
Его книгу продолжали изучать и читать лучшие земные умы. Наука и искусство на земле достигла такого уровня, когда учёные уже не могли выразить свои открытия словами, прямо указывающими на суть явления, музыкантам на хватало нот, а художникам красок, но они эти явления одинаково чувствовали.
Воланд, наблюдая человеческий гений, думал, что вот оно свершилось, люди, которых он искушал, наконец поднялись за пределы земного бытия, и он не допустил ошибки. И стихали ураганы, прекращались войны, мир впадал в сытость и покой. Но когда проходил первый восторг от земного творения, он опять брал книгу и понимал, что все они, искушаемые им люди, едва – едва стали понимать начало книги, и покой для них означает "застой".
И опять падали самолёты, рушились города, вынуждая людей шевелить мозгами, чего, как Воланд давно и ясно понял, в других условиях они просто не делали. Были исключения, но это было над ним. Исключения оттачивали его, Воланда, творчество. Велик Мастер. Велик Отец.
"…Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы. И когда Маргарита, обдуваемая прохладным ветром, открывала глаза, она видела, как менялся облик всех летящих к своей цели. Когда же навстречу им из-за края леса начала выходить багровая луна, все обманы исчезли, свалились в болото, утонула в туманах колдовская нестойкая одежда… На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробъёвы горы под именем Коровьева – Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, тёмно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом.
Он упёрся подбородком в грудь, он не глядел на луну, он не интересовался землёю под собою, он думал о чём – то своём, летя рядом с Волондом.
– Почему он так изменился? – спросила тихо Маргарита под свист ветра у Воланда.
– Рыцарь этот когда – то неудачно пошутил, – ответил Воланд, поворачивая к Маргарите своё лицо с тихо горящим глазом, – его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал…".
Воланд размышлял над прочитанным. Мастер открыл его тайну всем людям, но к ней не прислушались.
У всех есть право выбора, право на альтернативу, но почему целые народы выбирают худшее из предложенного. В последнее время он, Воланд, снял все запреты на информацию, телепрограммы заполнили игры, где главная задача так и обозначалась: "выбери правильную дорогу", ты можешь угадать все ответы, но не туда идти, а можешь постоянно ошибаться, но дорога будет верной.
Через Мастера Воланду стало проще готовить народы к принятию истины. Он видел, что прошло золотое время покровительства, когда новорождённый гений, будучи ещё в нежном возрасте, волнуясь и спотыкаясь, шёл на первую встречу с учителем. Воланд сводил людей подобных друг другу, усиливая их и развивая земное творчество. Такое посредничество было его радостью, его искушением. Несколько слов учителя могли решить судьбу ученика, даже если урок длился не более пяти минут и не было больше уроков.
Да, прошло золотое время. Ещё оставались одинокие творцы, но они были осторожны. Их научил горький опыт, когда "ученик", не успев понять и двух слов, сказанных учителем, выстраданных и вымоленных им у Бога, воровал знания и выставлял их на продажу. Мудрый Учитель не таил обиды на ученика, но ученик вырождался в ничто, у ворованного не было продолжения. Учитель ведь даёт только направление для развития, указывает правильную дорогу.
Он вновь открыл книгу:
– Арчибальд Арчибальдович, водочки бы мне…
Пират сделал сочувствующее лицо, шепнул:
– Понимаю…сию минуту – и махнул официанту.
Через четверть часа Рюхин, в полном одиночестве, сидел, скорчившись над рыбцом, пил рюмку за рюмкой, понимая и признавая, что исправить в его жизни уже ничего нельзя, а можно только забыть".
Люди, люди. Воланд улыбнулся миру, небу, земле, ведь были искры, из которых возгоралось пламя, и будут ещё.
Слушая монаха, Иван начинал прозревать. По мере прозрения он всё хотел понять сам. Сам дойти и найти истину. Монах не мешал ему радоваться новым знаниям. Он сказал лишь, что страшно перейти за черту. Потому что там…
Глава 16. За чертой
Что там, Иван дослушать не успел. Он был так окрылён новыми знаниями, что безостановочно перемещался по всему Космосу. Он стал Странником и Шалопаем одновременно. Но этому предшествовали похороны.
В небольшом захолустном и грязном российском городке, в холодной квартире, за колченогим письменным столом, среди разбросанных книг и рукописей сидел седой человек. Он ничего не писал, ни о чём не думал, он забывал. Он забывал свою прожитую жизнь, он стирал свою память, он готовил себя к принятию ещё неведомого ему, но уже прочувствованного. Он всю жизнь искал тайное, он искал человека, который никогда не существовал. Он обнаруживал его следы в книгах и архивных документах, в лицах прохожих и в шуме уличных разговоров. Он во что бы то ни стало хотел его найти. Он уже знал, что лицо нереальное, этот человек всё же имел имя. Он даже определил места его пребывания. Во всяком случае, его там видели и даже письменно зафиксировали в книгах факт пребывания.
Что он знал о нём? Имя: "Иностранец", "Заграничный гость", "Неизвестный", "Профессор", "Больной", Воланд, и др. Ближайшие знакомые с ним, из живших ранее, Гёте, Гоголь, Булгаков, Орлов видели его в России, на Украине и в Германии.
Живущие ныне, встречали его в Испании на корриде, причём не в облике тореадора, а в обличии огромного красного быка. Но какая разница, в каком обличье, главное, что его узнали. Род деятельности: полиглот, историк, философ и "свой парень".
Человек очень устал, он не знал, где и когда он успел так нагрешить, чтобы так устать в этой своей жизни. Он изучил по чужим книгам и тайным рукописям многое о добре и зле, о свете и тени. Он утратил желания и перестал бояться. Он необъяснимо чувствовал чью-то близость рядом с собой, и он понял чью. На земле он мог встретить только его. Он готовился и забывал.
Лопнула гитарная струна, на стол прыгнул чёрный кот, под окном завыла собака. Он закрыл уже ничего не видевшие глаза и погрузился во тьму. Куранты на Красной площади пробили ровно двенадцать часов при оглушительно полной луне.
Странник забыл всю свою земную жизнь. Он лежал в гробу, стоявшем посреди божьего храма, и с интересом слушал перешёптывающихся рядом с ним живых людей. Он прожил долгую жизнь. Ровесников уже давно не было рядом с ним, поэтому особо никто не грустил и тоскливую волну не гнал. Странник лежал с лёгким сердцем, со свечкой в руках.
Свечку не зажигали по причине возможного возникновения пожара. Попёнок, читающий заупокойную молитву, был не шибко обязательный и ограничился вечно горящей лампадкой, остальные были больше заняты собой, чем покойным.
Рядом с гробом крутились несколько ребятишек лет 5-6, и Странник чувствовал, что именно они ближе всех к нему, а он к ним. Они его совершенно не боялись и постоянно выказывали неудовольствие на его такое долгое и неподвижное лежание. Он им пытался объяснять, что так устроены земные витки, а они в ответ отмахивались, произнося что-то вроде: "Ты нас будешь ещё учить".
Прощающихся было не очень много. В основном шли женщины. Лишь одна смахнула ароматным носовым платочком скупую слезу и прошептала, целуя его в лоб: "Уже не полетаем", и Странника охватила волна её страсти. Свечка упала, но её поставили вновь.
Остальные же дамы и прощаясь предъявляли массу претензий, не скрывая своего неудовольствия от его такого безопасного вида. Гроб тихо поскрипывал, но Странник оставался спокоен. Он очень долго жил, чтобы не знать ещё при жизни какие и у кого чувства он мог вызывать. Хотя ему было слегка обидно, но души людей с претензиями к нему близко не подлетали, поэтому он только поёживался от лёгкого нагнетаемого ими холодка.
Так бы он и лежал спокойно, перешёптываясь с детьми и строя планы на будущее, но тут к гробу подошёл его последний прижизненный друг. Друг был намного лет моложе Странника. Окружающие удивлялись такой дружбе, так как помнили в своей жизни только школьную дружбу или в лучшем случае студенческую, и не верили ни в какую другую. Но у Странника были друзья в каждом периоде его жизни. В той жизни, которую он вёл, друг просто не мог не прийти. Всегда кто-нибудь был рядом с ним, также как и он, мечтающий провести пару месяцев в тайге или походить по океанском дну.
Взрослая жизнь Странника и его друзей была очень похожа на детскую. Различие было в мелочах. Если в детстве он мог часами из деревянного бруска выстругивать яхту, то, состарившись, он часами мог просиживать за компьютером, складывая слова, или неподвижно лежать с фоторужьём, ожидая появление лося. Это была его, одних удивляющая, а многих и раздражающая, свежесть души. Но эта свежесть подкупала. Подкупала и внешность, без признаков старости.
Если детская дружба замешивается на совместных играх и первых совместных "подвигах", например, в чужой сарай залезть, то для завязывания взрослой дружбы нужны либо экстремальные условия, либо длительное общежитие. У Странника, в основном, были друзья по совместным экстремальным ситуациям. Отличие таких друзей от всех остальных состоит в том, что они твёрдо знают, что ходят под Богом. Последний друг Странника был альпинистом – шалопаем. Он жил в горах, спускаясь с них изредка, если сразу не удавалось забыть какую-нибудь очередную юную альпинистку. Шалопай был приспособлен к любой жизни, и впервые не Странник, а друг-шалопай вытащил его на "оперативные просторы" – в горы. Проще говоря, шалопай дал дёру от надоевшей и ставшей уже бывшей альпинистки, а Странника внезапно охватило желание к перемене мест.
В горах шалопай всю дорогу пел песню про "остров невезения" из кинофильма "Бриллиантовая рука" и утверждал, что это небесный гимн о Земле. На заоблачной вершине горы Странник почувствовал правоту шалопая о том, что на Земле "живут несчастные люди – дикари…".
После восхождения Странник отрешился от всего и, наконец, умер. Друг подошёл к гробу и мысленно отчитал Странника за проявленную им слабость, примерно в таких выражениях: "Не хрена себе, разлёгся. Ну, попритворяйся, если хочется, а я пока в горы схожу. Там на одном из облаков есть филиал "небесной канцелярии", так я с ними в давней дружбе состою. Иногда, знаешь ли, так устанешь от жизни, что либо карабин сломается, либо ледоруб из рук выпадет. Летишь себе вниз, а они уже ждут. Поэтому даже не надейся".
Странник слушал с интересом. Он даже хотел ответить, но передумал. Друг тем временем продолжал: "Я там тебе протекцию составлю, а может, и сам тебя догоню, а то в твоём захолустном городке такая скалолазка обнаружилась, которая от меня и в горах не отстанет". Странник начал было что-то вспоминать и осознавать совершённую им глупость, но против выноса тела возражать не стал, дабы не доставлять радости своим кредиторам, которые в основном и грустили о нём. Сергею, ему же как Ивану было чрезвычайно забавно наблюдать за самим собой и за Странником, и за Шалопаем узнавая в них себя. Он и жив и мёртв. Он здесь и он там.
Шалопай давно был в кадровом резерве филиала "небесной канцелярии", наблюдавшей за земными делами. Его там не то чтобы любили, но относились с сочувствием. Всякий раз, сбежав с Земли на небо, он не хотел возвращаться обратно. Но у небесных чиновников не было оснований держать его и на небе. Причина его "метания" между небом и землёй была на удивление постоянна. На небе он скрывался от своих многочисленных поклонниц, а на Земле совершенно бескорыстно расточал свои таланты, чем ещё больше увеличивал количество своих поклонниц. Небесные чиновники даже стали делать ставки на сроки его возвращений, и те, кто ставил на быстрое возвращение, втихомолку одаривал его каким-нибудь новым талантом. В результате шалопай стал самым талантливым и на Земле, и в филиале "небесной канцелярии", но употреблял он свой талант по одному единственному варианту, который вновь и вновь возвращал его на землю, не давая на небе возможности даже "прийти в себя".
Правда, у шалопая были и более высокие покровители, наблюдавшие за развитием небесных талантов под женским воздействием, но он этого не знал и ругал чиновников из филиала за их привязанность к его плоти. Чиновники согласно улыбались, ещё и подначивая его, задавая неизменно один и тот же вопрос: "Неужели на Земле нет женщины, ради которой хотелось бы вернуться?". Шалопай же неизменно отвечал, что очередь только в обратную сторону и, если ему не верят, то могут справиться у Ромео.
Иногда шалопаю давали отдохнуть, тем более, что он никого не раздражал. Гулял себе по облакам. Помогали ему и на Земле. И в этот раз, почувствовав волнения шалопая, небесные друзья подсказали ему, что если он хочет на небо, то не надо тащиться опять в горы. В ближайшей день там-то и там-то, автобус свалится в реку, упадёт самолёт, поезд сойдёт с рельсов взорвутся два дома за номерами…,и погибнут несколько случайных прохожих при дележе нехитрой земной недвижимости. Шалопай выбрал самолёт и помчался догонять Странника.
Догнал. Но Странник был первым в очереди. Над его дальнейшим существованием уже думали.
Небесные чиновники с любопытством рассматривали прибывшего к ним "усопшего" и переговаривались:
– Куда мы его отправим, в Ад или в Рай? – тихо спросил чиновник, отвечающий в филиале "небесной канцелярии" за миграционную службу, у небесного летописца, ведущего учёт происходящих на Земле событий.
– Для Ада он не так уж и плох по своей прожитой жизни? – вступился за усопшего небесный летописец.
– Откуда он к нам прибыл? – громко спросил небесный кадровик.
– А откуда к нам прибывают? – вяло на вопрос вопросом ответил чиновник миграционной службы. Он сам прибыл недавно с Земли и сразу же хотел вернуться обратно, но его оставили, пока между Небом и Землёй, попросив поработать на общее благо. К такому повороту событий он был совершенно не готов. На Земле он "разводил" сограждан на "крутые бабки", затем бегал от них, отстреливался и отбивался, словом, жил, и вдруг покой, забота об общечеловеческом благе. Он никак не мог привыкнуть к этому и всё время ворчал.
– А поточнее? – повторил вопрос кадровик.
– Поточнее – из России, – добавил всё тот же чиновник.
– Ну, после России, с ее "перегревом", каким чертом и котлом ты его испугаешь? – вступился за "усопшего" небесный кадровик.
– Тогда в Рай, – констатировал чиновник миграционной службы, опасаясь перечить кадровику, с которым уже начал налаживать контакт по своей отправке обратно на Землю.
– Могут возникнуть проблемы, он, наверняка, еще не достиг примирения и единения с самим собой. Видишь, как озабочена личность. Она всё время что – то хочет. Вся так и искрится и разрывается на части, – заметил небесный аналитик.
– Зато сущность сияет вполне ровно, – стоял на своём кадровик. "Усопший" ему явно нравился, и он уже строил на его счёт свои планы.
– Сияет, только отдельно от своей личности, – опять заныл аналитик.
– Но согласись, что он, пожалуй, лучшая из душ, что за последний десяток лет поступила с Земли, – заметил кадровик.
– Может, того, обратно на Землю, с формулировкой "для прохождения дальнейшего пути", – напоминая о себе, сказал чиновник небесной миграционной службы.
– А как его имя, не по свидетельству о смерти, а то, с которым он жил? – спросил аналитик.
– "Странник", – тихо произнёс летописец. – В книге судеб он носит это имя с самого своего рождения, ещё с самого первого рождения.
– Судя по поведению его личности, он так и не успел найти то, что искал. Может, действительно, обратно на Землю? – не успокаивался чиновник миграционной службы.
Но тут небесная канцелярия ярко осветилась голубым светом, и все услышали тихий, ровный и очень красивый голос: "Подготовьте к отправке на Землю приличную душу, но с неопределенным положением".
Получив задание, чиновники небесного филиала приуныли. Они уже давно привыкли к определённым правилам работы с Землей, которые были просты, понятны и состояли из пяти пунктов:
– Пункт первый запрещал отзывать с Земли "помазанников".
Так называемые "помазанники", ещё их называли элитой общества, разрабатывали концепцию развития цивилизации на Земле. Они были назначены управлять разрозненными народами, создавать им трудности и экстремальные ситуации; вести мир к всеобщей глобализации с одной целью: заставить народы думать и искать смысл своей жизни, не для каждого тела самостоятельно, а для всех один. Попыток такой глобализации было много, но все неудачные. Отдельные люди никак не хотели признавать общую цель "масс" и постоянно "уклонялись" от "истинного", так сказать, пути. Одной из последних попыток глобализации была попытка совершения "мировой революции", где общим телом должен был стать "пролетариат", а смыслом жизни "светлое будущее". С пролетариатом жить было хорошо, хотя и не всем, поэтому для многих "помазанников" этот путь стал последним. Но "помазанники" от этого умнее не стали. И, как раньше, пошли "другим, прежним, путём". Они стали высаживать и к месту, и просто так по всей Земле свой авангард – Вооружённые силы, с целью доказательства, просвещения и убеждения правильности другого, прежнего, намеченного ими пути. Словом, "помазанники" составляли земную элиту, они сами себя возвеличивали и канонизировали или, наоборот, проклинали, отлучали и низводили до земной пыли.
Многие тысячелетия народы прислушивались к "помазанникам", а многие и беспрекословно подчинялись, участвуя в строительстве усыпальных пирамид, которые затем помельчали до мавзолеев, затем до финансовых пирамид, как впрочем, и сами "помазанники". Жили они, в основном, счастливо, хотя бывали периоды, когда и "уклонисты" рождали своих героев. Из наиболее известных стали такие, как Спартак, Пугачёв, Степан Разин и другие, из последних – Че Гевара, Сальвадор Альендэ и другие.
"Помазанники", конечно, хотели бы стереть память о них в массах. Но так как это не гарантировало того, что новых героев толпы вновь не родят, то приходилось их тоже канонизировать, писать о них книги. В книгах для самых непонятливых читателей особенно ярко описывался конец героя в виде распятия на кресте, четвертования, отрубания головы, попадания самонаводящейся ракеты т. п.