Много всего было. Но это не для биографии. Это не для других. Николаше он мог рассказать подробности того, что происходило с ним за долгие годы его существования. Валентине – мог. Но не посторонним людям.
Он приступил к составлению перечня важных событий своей жизни, потребного для официального использования. Фразы получались корявые. Говорить он был мастак, писать – нет. Анатолий Николаевич отбрасывал испорченные листы, начинал заново. Досада владела им. Времени оставалось немного.
Кое-как он выдавил из себя текст. Бросился на улицу. К "Макдональдсу" прибыл вовремя. Накрытый сереньким небосводом, смотрел по сторонам в ожидании Юрия Ивановича, судя по всему, дошлого человека. "Надо было вытребовать двенадцать тысяч, – с досадой думал Анатолий Николаевич. – Проявить твердость и вытребовать. Для тех, кто хочет, чтобы я помешал Квасову, такие деньги – пустяк. А я вон как мучаюсь".
Две хорошенькие девицы прошли в "Макдональдс". Анатолий Николаевич проводил их спокойными глазами. Он не ощущал себя старым, но эти девушки были слишком молоды для него. То ли дело Валентина – женщина в соку и с пониманием жизни.
Григорий опоздал. Задержался на телевидении. Видеоролики не понравились ему. Пришлось напрягаться, предлагать другие сюжеты.
– Простите, дела, – сухо проговорил он. – Принесли?
– Вот. – Анатолий Николаевич протянул сложенный вдвое листок.
Григорий, развернув бумагу, состроил недовольную физиономию.
– Не могли набрать на компьютере?
– У меня нет компьютера.
– Господи. Двадцать первый век… На машинке бы напечатали.
– Где я ее возьму?.. Разобрать можно. Почерк у меня хороший.
– Что с доверенными лицами?
– Список подготовил. Завтра иду в комиссию.
– Не затягивайте. И вот что. В этом округе почти половина избирателей живет на селе. Где-то около двухсот тысяч. Они традиционно голосуют за коммунистов. Это – ваши избиратели. Готовьтесь ездить по районным центрам, по селам. Пахать с утра до вечера. Ищите водителя с машиной, который вас будет возить. Всё. Нет больше времени. Спешу. До свидания.
Он вернулся в пространство автомобиля. Бросил:
– В штаб.
Прерванное движение возобновилось. Григорий лениво смотрел на окружающие здания. "Убожество. Как можно тут жить?" – в очередной раз спрашивал он себя. Он был не в духе.
Максим схватил бумагу, вобрал жадными глазами текст, написанный Анатолием Николаевичем, изобразил на своем лице нечто недовольное.
– Скучно. Примитивно. Нет чего-то теплого, вызывающего добрые чувства. Скажем, рано потерял отца, вынужден был кормить семью. Или был ранен в Чечне, когда спасал командира.
– Какая Чечня? Побойся бога. При его возрасте он мог быть ранен только в Афганистане.
– Пусть. Афганец – тоже неплохо. Напишем: был ранен в Афганистане, спасая командира.
– Не надо. Местные афганцы поднимут шум. Скажут – самозванец.
– И пусть. Нам нужен скандал. Они доказывают, что он там не был, мы – что был и показал себя героем.
– Нет. Наша интрига в другом. Он нападает на Квасова, на Зюганова, на здешних коммунистических боссов. Он – обличитель зла. Олицетворение совести. Он в белых одеждах. Святой.
Максим выпустил на лицо сдержанную ухмылку:
– Ты – поэт изнуряющей предвыборной прозы.
– Поэт, – с легкостью согласился Григорий. – Я кое-что придумал и помимо проекта с Кузьминым. Например, туалетную бумагу с портретом Квасова и пожеланием: "Иди в зад!" Или презерватив. Наденешь его, и раскроется надпись: "Засунь туда, где место Квасову". Как тебе?
– Нравится. – Максим смеялся так, будто у него не было никаких забот.
Оставив его, Григорий направился на третий этаж в солидное помещение. Там ждали его появления. Начался очередной важный разговор. Григорий как всегда чувствовал себя уверенно. Ему было, что рассказать, чем отчитаться. Свежая информация растеклась по головам. Прозвучали вопросы и ответы. Следом виски залезло в стаканы, чтобы тут же омыть глотки, порадовать душу.
Вернувшись, Григорий собрал тех, кто наполнял штаб, кто воплощал в жизнь его замыслы. В субботу предстояла учеба начальников районных штабов. Он хотел проверить готовность команды.
Команда не подкачала. Теперь следовало расслабиться. Григорий подхватил Максима, сделал остановку рядом с Ольгой.
– Поехали, поужинаем, выпьем.
– Не надо, Григорий Матвеевич.
– Надо. Поехали. Негоже нам с Максимом в мужской кампании время коротать.
Вздохнув, Ольга начала собираться.
14
Ресторан впустил их в свое уютное пространство, усадил за стол, пригнал официантку. Их пожелания были зафиксированы и унесены.
– Всё идет нормально, – сообщил Григорий, глядя на Максима. – Сейчас мы вторые, но разрыв снижается. Думаю, что специальные меры, которыми занимаемся мы с тобой, дадут результат. – Он говорил околичностями, поскольку не хотел открывать Ольге тайну существования проекта "КОК". – Хорошая пора – выборы. Весенняя, когда бы они не проходили. Зимой или осенью.
– Почему весенняя? – проявила интерес Ольга.
Григорий довольно улыбнулся – он ждал этого вопроса, рассчитывал на него.
– Потому что зелени много.
Ольга тихо усмехнулась. Поняла – речь о долларах.
– Как там, в Москве? – обратился Григорий к Максиму. – Приближение выборов ощущается?
– Еще как. Вовсю полезла грязь. Потом ее больше станет. В партии власти грызня. Те, кого отодвинули, кто теряет, пытаются отвоевать позиции. Правые тоже грызутся. В общем, весело.
– Ты что-нибудь делаешь?
– Сдал один материал. Должен выйти, пока я здесь.
– И что, горячий материал?
Максим состроил нечто загадочное на лице:
– Бомба. Небольшая, но… бомба.
Их пожелания официантке вернулись в овеществленном виде, с приятным запахом, вкусом. Французское вино стало хорошим дополнением.
– В жизни должны быть положительные эмоции. – Григорий показал на стол. – Это не Москва, но можно получить удовольствие.
– В конце концов, человек порождает удовольствия, а не наоборот, – подхватил Максим. – Было бы желание и деньги.
– Не скажи. В каком-нибудь Мухосранске ты и за деньги не найдешь удовольствий.
– Ты не прав. Найдешь. Просто это будут другие удовольствия, чем в Москве или здесь. Так ведь, Оля?
Максим явно заигрывал с Ольгой, посматривал на нее жадными глазами. Григорий был спокоен – ни черта у него не получится. Занято.
Когда всё было съедено, выпито, и за все было заплачено Григорием, они вновь очутились там, где царствовала погода, мало-помалу готовившая приход зимы. Промозглый осенний холод набрасывался на прохожих, студил здания, робко стоявшие по обе стороны улицы. Григорий и его товарищи юркнули в машину, спрятались от злого ветра, от холода, отгородились металлом и стеклами.
Сначала завезли Максима в гостиницу. Выходя, он тоскливо поглядел на Ольгу. Вслед за тем состоялось перемещение к зданию, в котором Григорий снимал квартиру. Ольга порывалась ехать домой, Григорий не позволил.
Поднялись на третий этаж, проникли в пространство квартиры.
– Звони маме. Скажи, что ночуешь у подруги.
– Не люблю, когда за меня решают.
– Тогда сообщи ей, что проведешь ночь со мной.
Вызов бился в ее голубых глазах. Но она промолчала. Потом был звонок маме, слова про подругу. Потом – секс. Он чувствовал: что-то сдерживает ее, не позволяет полностью отдаться потребности. Но это не мешало. Он получил то, что хотел получить.
15
Суббота собрала в штабе команду Анатолия Николаевича. Вокруг стола заняли места Валентина, Сергей, Николаша, Егор – смышленый парень из подчиненных Кузьмина. Сам он возглавлял совещание.
– Мы должны работать прежде всего на селе, – важным голосом говорил он. – В районных центрах. Встречаться с людьми. Объяснять нашу позицию. В чем она? В том, что КПРФ потеряла инициативу, тянется в хвосте событий. Фактически потворствует антинародному режиму. С этим нельзя мириться. Есть еще одна проблема, гораздо более серьезная. Это моральный облик руководителей КПРФ. Многие из них давно превратились в капиталистов, их дети, родственники владеют банками, фирмами. Как после этого они могут считать себя защитниками трудящихся? Какое у них моральное право состоять в КПРФ? Взять того же Квасова. Его сын – вице-президент банка. А сам он? За какие деньги отгрохал громадный коттедж? Да еще с озером. – Анатолий Николаевич протяжно вздохнул. Честно говоря, от озера он бы сам не отказался. И от коттеджа. Но ему хватило бы небольшого дома. Своего. – Кстати, нужен водитель с машиной. Чтобы ездить по районам. Предстоит много поездок. Где взять водителя?
Сергей глянул на него жуликоватыми глазами.
– Тебя это… отечественная машина устроит?
– Шутишь? Почему не устроит?
– Ты у нас кандидат.
– Да ну тебя, – укорил друга Анатолий Николаевич. – Что мне теперь, только на иномарках ездить?
– Ладно. Поговорю с соседом. У него "Жигули". Шестерка.
– Сегодня же поговори.
– Как приду домой, сразу к нему, – заверил его Сергей.
Минуту спустя Анатолий Николаевич был вызван к "Макдональдсу". По этой причине покинул помещение, подставил свою персону легким атмосферным осадкам, промозглости.
Юрий Иванович появился в назначенный срок. Внутрь, туда, где обитала соблазнительная американская пища, Анатолия Николаевича не позвал. Усадил в машину. Сунул в руки несколько бумаг.
– Вот макет листовки. Первой из трех, которые мы выпустим. Поедете по этому адресу. Там отыщите Михаила Иосифовича. Он сейчас на работе. Договоритесь с ним сделать пятьдесят тысяч экземпляров. Из них пять тысяч оформите официально, через расчетный счет, кассу, как положено. А за сорок пять тысяч заплатите налом. – Тут Юрий Иванович с подозрением глянул на него. – Деньги еще не пропили?
– Ну что вы?.. – обиделся Анатолий Николаевич. – Я что, алкаш какой-то?
– Ладно, шучу. В общем, сделаете, как я сказал.
– Зачем так? Не проще ли за все заплатить официально?
– Не проще. К чему тратить лишние деньги? Они у вас есть?
Анатолий Николаевич промолчал. Разумеется, лишних денег у него не было. Не хотелось признаваться в этом. Но секундой позже сомнение охватило его. Он не выдержал, задал вопрос:
– Какая разница? Все равно платить, так или так.
– А разница такая, – назидательно изрек Юрий Иванович, – что налом дешевле. И, следует признать, заметно дешевле. А кроме того, избирательный счет ваш не резиновый, а за то, что налом, отчитываться не надо.
Досада взяла Анатолия Николаевича – сам бы мог догадаться, очевидные вещи.
– Не тяните, езжайте, – было ему напутствие. – Деньги не забудьте взять.
Михаил Иосифович оказался пожилым человеком, вполне благообразным. Он был похож на ученого или даже профессора. Кузьмин сказал ему все, что должен был сказать, передал макет и причитающуюся сумму.
– Во вторник приедете забирать тираж, – деловито сообщил Михаил Иосифович. – С машиной. Пачек будет много. И платежку привезите. На ту сумму, которая по безналичке.
Вернувшись в штаб, Анатолий Николаевич подумал, что успел привыкнуть к этому помещению, пусть неказистому, со старыми обоями, но давшему приют ему и его сотоварищам.
Команда разбрелась. Лишь Валентина дожидалась его.
– Кто-нибудь звонил? – деловито поинтересовался он.
– Нет. А кто будет звонить, если не знают номера нашего телефона?
"Почему не знают? – задался вопросом Анатолий Николаевич. И тотчас нашел ответ. – Потому что не было информации".
– Почему не знают? – назидательно спросил он Валентину. – Потому что не было никакой информации. Значит, надо ее дать. Напишем объявления и расклеим их в людных местах.
Ближайшие два часа были потрачены на то, чтобы изготовить побольше объявлений, по какому адресу работает штаб кандидата в депутаты Кузьмина и как в него дозвониться. Валентина писала аккуратным почерком, Анатолий Николаевич нарезал прямоугольники из бумаги.
– Клей у нас есть, – говорил он. – Завтра попросим Николашу расклеить. Егора подключим. А во вторник листовки будут готовы. Потребуется много клея. И машина нужна. Если Сергей договорится, будет хорошо… Знаешь, я думаю, что получится. Чувствую. Дело в том, что я нужды простых людей знаю. А они разве знают? Квасов там или Мельниченко. Или Демин. Валюха, депутатам в Москве квартиру дают. Получу квартиру, в Москву тебя возьму. Женимся, как люди заживем.
Он мечтательно замолчал. А Валентина мягко улыбнулась и ничего не сказала. Тут Анатолий Николаевич отложил ножницы, шагнул к ней, стиснул в объятиях. Она дернулась.
– Толя, ты чего!? Кто-нибудь придет.
– Да кто придет? Вечер уже.
Тем не менее, он запер дверь, потушил свет. И вновь стиснул Валентину в объятиях. Она не сопротивлялась. Стол принял их, подставил свою поверхность. Как сладостно, жарко она стонала. Ему нравилось, что ей было приятно.
16
Наутро Сергей привел в штаб соседа. Тот был тощий, высокий, смотрел смущенно. Звали его Петром.
– Сколько в месяц платить будете? – спросил он, глядя куда-то в сторону.
– Десять тысяч, – сказал Анатолий Николаевич.
– А бензин за чей счет?
– За счет штаба.
О чем-то поразмышляв, Петр выговорил:
– Согласен. Задаток можно получить? На бензин.
Анатолий Николаевич вздохнул, достал из кошелька пятисотрублевую купюру, протянул Петру, говоря при этом:
– Валюша, отметь. Пятьсот рублей на бензин. И пусть распишется.
Одна проблема была решена. Вслед за тем Николаша и Егор отправились клеить объявления. Дело продвигалось. Анатолий Николаевич был доволен. С важным видом он вместе с Валентиной и Сергеем планировал поездки по районам. Ему казалось, что будущее безоблачно, прекрасно, что его ожидает лишь хорошее. Но понедельник приготовил неприятный сюрприз. В полдень штабной телефон, стоявший на столе, сообщил о чьем-то желании пообщаться.
– Кузьмина можно? – просочился из трубки сухой женский голос.
– Это я.
– Кузьмин, ставлю вас в известность, что вы исключены из Коммунистической партии Российской Федерации.
Он не сразу понял, о чем речь. Только вечность спустя пролепетал:
– Кто говорит?
– Панина Виктория Александровна.
Панина была секретарем городской организации. Неистовая женщина. Своенравная. Вредная.
Анатолий Николаевич совладал с собой.
– И за что меня исключили? – язвительно поинтересовался он.
– За то, что вы пошли против линии партии. Партия поддерживает на предстоящих выборах Владимира Васильевича Квасова. Это голосовалось. А вы свое тщеславие хотите проявить. В то время, когда мы не можем распылять силы, когда надо дать бой пособникам капитала. – С какими небрежными интонациями все это сообщалось ему.
– И когда меня исключили?
– В субботу. Бюро собиралось. Внеочередное заседание.
– Почему меня не позвали?
– В этом не было необходимости. – Она положила трубку, оставив после себя частые гудки.
Анатолий Николаевич пребывал в обозлённом состоянии. Его исключили. Из партии. За то, что он пошел на выборы. Составил конкуренцию их назначенцу. Решили наказать. И даже не позвали на заседание.
– Сволочи, – возмущался он. – Разве Ленин допустил бы такое? Даже не позвали. Гады. Я вам покажу. Вы меня попомните.
– Успокойся, – уговаривала его Валентина.
– Попомните, – продолжал грозить Анатолий Николаевич. – Я утру нос вашему Квасову. Фальшивому коммунисту. Жалкой сволочи.
– Толя, успокойся…
– Что, успокойся?! Они меня выгнали. Понимаешь? Подло выгнали, даже не пригласив на заседание. Это что? Я теперь не коммунист? Дудки! Х…й им! Всегда был и останусь коммунистом.
Тут ему и пришла идея взять псевдоним "коммунист". В отместку тем, кто его подло выгнал. Пусть знают.
Потратив пару минут на размышления о том, что предпринять, он позвонил Юрию Ивановичу. Сказал, что у него большие неприятности, надо срочно увидеться. Согласие было получено.
Сначала он собирался идти пешком. Но тут вспомнил – машина! Зачем она, в конце концов? Пусть везет.
Впервые он сел в машину как начальник, не попросив, а приказав отправляться в путь. Откинулся на заднее сиденье и с любопытством смотрел на мир через окна "Жигулей". То, что стекла были грязными, не мешало ему. Улицы стали другими. Из машины мир выглядел иначе – доброжелательнее, лучше. Анатолий Николаевич даже забыл о своем исключении из партии. Но вскоре пришлось об этом вспомнить.
– Что стряслось? – наткнулся Анатолий Николаевич на вопрос подле "Макдональдса".
Взвинченным голосом он поведал Юрию Ивановичу о происшедшем. В ответ бойко прозвучало:
– Прекрасно.
– Что прекрасно? – Анатолий Николаевич глянул на собеседника сумасшедшими глазами.
– То, что вас выгнали. Это подарок судьбы. Отличный информационный повод. Будем его использовать. Попробую пригнать камеру. В штаб. Ждите. И готовьте слова. Чтобы не мекать потом перед камерой.
Это всё? Приедет камера, снимет. И все? А что он ждал?.. Анатолий Николаевич колебался, но решил сказать:
– Еще вот что. По закону можно брать псевдоним. Я хочу взять псевдоним "коммунист".
Григорий обмозговал предложение.
– А что? Хорошая идея. Вы не прогадаете в любом случае. Разрешат взять псевдоним, прекрасно. В бюллетене там, где фамилии, будет стоять: "коммунист". В одной строчке: "Квасов". А в другой: "коммунист". Можно только мечтать о таком варианте. Не разрешат, будет повод поднять шум, поскандалить, привлечь внимание прессы… Хорошая идея. Сами придумали?
– Сам.
– Молодец. Ждите камеру. Всё.
Телекамера не приехала, зато появилась корреспондентка местной газеты, бойкая, молоденькая, с маленьким носом и цепкими глазами. Некрасивая, но симпатичная. Анатолий Николаевич принялся рассказывать ей о своих несчастьях:
– Городская организация КПРФ исключила меня из партии. За то, что я пошел на выборы. Исключили, даже не пригласив на заседание бюро. Это нарушение ленинских принципов.
– А почему вы решили, что причина исключения в этом?
– Панина сказала. Сама позвонила мне и сказала: мы исключили вас за то, что вы пошли на выборы. – Анатолий Николаевич вновь разволновался. – В субботу собрали бюро и исключили. А мне только сегодня Панина позвонила. Это нарушение ленинских принципов. Исключить, не пригласив…
– А почему, по их мнению, ваше участие в выборах недопустимо? – спокойно, въедливо допрашивала его корреспондентка.
– Они решили поддерживать Квасова. И значит, ни один член партии не имеет права на другое мнение. А я считаю, что Квасов недостоин представлять интересы трудящихся. Он – ненастоящий коммунист.
– Голосование по вашему вопросу было единогласным?
– Не знаю. Меня там не было. Панина сказала только, что исключили.
– Что вы намерены делать?
– Победить на выборах, – выпалил Анатолий Николаевич.
Вскоре корреспондентка покинула штаб, оставив Анатолия Николаевича с его сотоварищами и его проблемами.
– Да-а, крепко всё закрутилось, – глубокомысленно подытожил Сергей.