Григорий думал, что преодолел ее сопротивление. Не тут-то было. Она отпила немного из бокала под тост "за приобретение", и больше не притронулась к вину. Когда настало время расплатиться, она достала из кошелька половину суммы, и он не стал с ней спорить. Она заставляла его поступать так, как хотелось ей. Это нравилось ему.
– Я на машине, – сказал Григорий, когда они вышли на улицу. – Вас подвести?
– Спасибо, не надо. Я недалеко живу.
– Собираюсь к вам в галерею заглядывать.
– Буду рада вас видеть.
Она двинулась легкой походкой. Он смотрел ей вслед. Ему нравилась эта женщина.
23
На следующий день Анатолий Николаевич явился в тот зал, где чувствовал себя уже не гостем, а почти хозяином. Опытным глазом он окинул пространство, приспособленное для заседаний. Народу собралось достаточно. Стояли телекамеры. Целых три. Это внушало надежду.
Его вопрос был четвертым. Ничуть не волнуясь, он слушал выступления, следил за голосованием. Он чувствовал себя выше мелкой суеты. Что ему до жалоб других кандидатов, до списков доверенных лиц.
Наконец пришел его черед. Председатель взялся выступать лично. Решил отметиться.
– Закон допускает. Но речь о творческих псевдонимах. В данном случае это не творческий псевдоним, – голос у него был скучный, занудный. – Кандидат не представил публикаций или иных доказательств, что использовал его раньше. Предлагаю отказать. Есть другие мнения?.. Нет. Голосуем.
Руки послушно поднялись. Решение состоялось.
– Отказать, – довольно прокомментировала сушеная карга, выискав глазами Анатолия Николаевича.
Он обиделся. И разозлился. Предполагал, что откажут. А все равно – обиделся. "Как же так? – думал он. – Какое они имеют право? Сволочи. Гады. Я им покажу. Они получат".
Он высматривал корреспондентов, прикидывал, что им сказать, как заинтересовать. Но это не понадобилось. Едва заседание было завершено, к нему подлетела девушка, снимавшая его на прошлой неделе.
– Телекомпания "Рассвет". Вы дадите интервью?
– Хочу сделать заявление, – выпалил он.
– Прекрасно. Пройдите в коридор.
Переместившись за дверь, он увидел все три камеры, которые устанавливали, нацеливая на одно место. Ярко светили белые лампы. Он ступил туда, где сходились лучи. Такого еще не было с ним.
– Я хочу сделать заявление. Только что окружная избирательная комиссия не позволила мне взять псевдоним "коммунист". – Как он волновался в этот момент. Каким непослушным был голос. Но слова ему подыскивать не приходилось. Нужные слова с удивительной легкостью являлись сами. – Мне отказали. Без всяких на то оснований. Считаю это нарушением моих прав. Мое желание взять псевдоним "коммунист" продиктовано тем, что случилось со мной. Как только я выдвинулся кандидатом в депутаты, горком партии исключил меня из рядов КПРФ. Меня даже не пригласили на заседание, рассматривавшее мое личное дело. Так поступать нельзя. Надо же выяснить, почему человек решился на тот или иной шаг. Как без этого дать оценку? Меня не захотели спросить, почему я пошел на выборы? Квасов выдвинут КПРФ, значит, я не имел права – вот весь довод! Но у меня большие претензии к Владимиру Васильевичу. Я по моральным причинам не могу поддержать его кандидатуру. Никто не стал в этом разбираться. Исключили, и всё. Что же, я перестал быть коммунистом? Нет! Из КПРФ меня выгнать можно. Из коммунистов – нельзя! – Анатолий Николаевич полностью справился с волнением. Голос его обрел силу. – Я был, есть и останусь коммунистом. Это я и хотел подчеркнуть своим псевдонимом. Я его считаю творческим. С ним я хотел обращаться к народу, публиковать статьи. Отказав мне, избирательная комиссия фактически встала на позицию одного из кандидатов, а именно Квасова. Это недопустимо.
Он ощущал невероятное воодушевление. Он готов был ответить на любой вопрос.
– Как вы оцениваете свои шансы? – прилетело оттуда, от камер.
– Как очень высокие.
– А деньги у вас есть?
– Есть.
– Откуда?
– Простые люди поддерживают.
Конечно, он загнул. Как его поддержат люди, живущие на жалкую зарплату или вовсе не получающие денег? Но в его словах была какая-то другая правда. Он чувствовал, что не слишком искажает истину. Ему хотелось продолжать ответы, но вопросы иссякли. Корреспонденты отвернулись. Операторы потушили свои лампы. Всё закончилось.
– Ну что? – встревоженно спросила Валентина, когда он вернулся в штаб.
– Телевизор надо смотреть, – снисходительно отвечал Анатолий Николаевич. – Меня снимали целых три камеры.
– Утвердили?
– Отказали. Но я так выступил. Я так вдарил по ним. Ты должна посмотреть вечерние выпуски. – Он обернулся к Сергею. – И ты посмотри.
– Мне рано вставать. Сам знаешь.
– Это не оправдание. Посмотри телевизор… Вот что. Идем ко мне. Поглядим. Отметим заодно. Только в меру. – Он сурово глянул на приятеля. – Тебе рано вставать.
Предложение понравилось. Решили захватить с собой Валентину и Егора. "Жигуленок" Петра был загружен листовками. Поэтому отправились пешком. Короткая остановка в магазинчике обеспечила их бутылкой водки и закуской.
Мелкое, унизительное беспокойство гуляло в нем. Причиной была Елена. Ей ничего не стоило устроить скандал. Беспокойство злило его, вздымало в нем протест. Плевать он хотел на бывшую жену. Почему нельзя привести гостей? Выпить с друзьями? В конце концов, он – кандидат в депутаты. Его даже нельзя арестовать. Пошла она к черту.
Проникновение в квартиру прошло успешно. Комната приняла их, собрала за столом. Телевизор зажег экран. Бутылка водки покинула пакет. Валентина принялась резать сыр, колбасу, хлеб. Оставалось несколько минут до первого выпуска местных новостей.
В назначенное время экран телевизора притянул их взгляды. Бойкая девушка принялась рассказывать о том, что стряслось в их городе. Подтверждая ее слова, появлялось изображение. Видеоряд. И всё не о том. Не с ним. "Когда же? Когда?" – крутилось в голове Анатолия Николаевича.
Прошли годы, прежде чем прозвучало: заседание окружной избирательной комиссии… Кузьмин… псевдоним… отказать. Он увидел знакомый зал, себя, председателя, пересушенную воблу. А потом – самое главное. Свое интервью.
Ему понравилось собственное выступление. Толково, с напором.
– Ну, как? – поинтересовался он.
– Прекрасно, – выпалил Сергей. – Молодец. "Из партии меня исключить можно, из коммунистов – нельзя". Молодец. Давай за это выпьем.
– А тебе понравилось. – Он испытующе смотрел на Валентину.
– Понравилось, – мягко проговорила она.
Выпили. Закусили. Переключили телевизор на другой канал. Через некоторое время посмотрели еще раз. Анатолий Николаевич был по-прежнему доволен.
Конечно, пришлось бежать. Что такое бутылка на четверых? За водкой отправился Егор. Как самый молодой. Анатолий Николаевич проводил его до дверей, тихим голосом дал указание, как найти ближний магазин.
– Вернешься, не звони. Дверь открыта.
Едва он занял свое место за столом, Валентина прильнула к его уху.
– Можно я в туалет схожу?
– Да. Как выйдешь, налево, и вторая дверь направо.
Она ушла, а когда вернулась, глаза у нее были шальные, веселые.
– Представляешь, я с ней столкнулась, – прозвучало по-заговорщически.
– С кем?
– С твоей бывшей женой. Она симпатичная. Но так на меня смотрела, так смотрела… Словно я преступница.
– Да ну ее… в жопу! – шепотом выпалил Кузьмин.
Егор добыл главный расходный материал. Появился, довольно улыбаясь, поставил на поверхность, покрытую старой скатертью, стеклянную емкость. Крышечка была сорвана. Любимая жидкость России заполнила рюмки.
– За победу на выборах, – провозгласил Анатолий Николаевич.
Воодушевленно чокнулись. Выпили.
В третий раз посмотрели выступление. Опять выпили. Нужда погнала Анатолия Николаевича за пределы комнаты. Здесь его ждала встреча с бывшей женой. Елена смотрела на него подчеркнуто сурово.
– Женщин стал приводить?
– Каких женщин?! Это мой предвыборный штаб. Там не только женщина, – он кивнул в сторону комнаты, – там и мужчины сидят.
– Пьете.
Он сдержал себя, не стал собачиться.
– Телевизор смотрим. Мое выступление.
Она хмыкнула.
– Ты у нас телезвездой стал?
– Ну… не телезвездой. Для новостей меня сегодня снимали. Три камеры. И на прежней неделе снимали.
– Наслышаны. – С какой уничижительной ухмылкой смотрела на него бывшая жена.
– Зря ехидничаешь. Попаду в депутаты, квартиру получу. Сможем разъехаться. Или ты не хочешь?
Она предпочла не отвечать.
– Николай дома? Смотрит, как вы пьете?
– Нет. Он гуляет с друзьями. – Не хотелось ему говорить правду, сообщать, что Николаша с приятелями зарабатывает, клеит листовки. – Мне туда. – Он скрылся за дверью туалета.
Избавляясь от излишнего, он с удовольствием размышлял о событиях дня сегодняшнего. "Неплохо получилось, – текла его мысль. – Столько всего. Очень даже неплохо".
24
– По-моему, неплохо. – Григорий покосился на главного подопечного. – Очень даже неплохо. Событие замечено. Получился толковый пиаровский ход.
Мельниченко лениво кивнул, не отрывая взгляда от экрана телевизора.
– Говорит складно.
– Заучил то, что мы для него написали, – небрежно заметил Григорий.
– Молодец… А как наши дела?
– Нормально. Первый видеоролик пойдет с будущей недели. Районные штабы работают – распространяют материалы, агитируют. Ваши поездки на ближайший месяц спланированы. Готовьтесь к выступлениям. Вы смотрели материалы, которые я вам передал?
– Что ты мне подсунул? – Брезгливость проявилась на очень важном лице. – Какого хрена мне читать про страны Балтии, про Европейский Союз и НАТО, про ситуацию на Ближнем Востоке и проблемы Калининградской области? Зачем, черт возьми?
– Вы теперь – политик, – терпеливо разъяснял Григорий. – Вы обязаны обо всём думать, всё знать. Вам будут задавать самые разные вопросы. И вам негоже отмалчиваться.
– Да ну… Чепуха! Людей волнует зарплата, цены в магазинах, порядок на улицах. И чтоб можно было выпить, потрахаться. По-моему, всё.
– Это верно. – Григорий обстоятельно кивнул. – Тем не менее, находятся индивидуумы, которым любопытно многое другое. Они себе не дают покоя, и другим. Стоит какой-нибудь встрече состояться, они тут как тут со своими дурацкими вопросами. А кандидат в депутаты не имеет права ответить: я этого не знаю, мне это не интересно. У кандидата на все должен быть ответ. Даже на вопрос: есть ли загробный мир?
Мельниченко посмотрел на него как на жалкого младенца.
– Конечно, есть. И Бог есть.
– Ну и прекрасно, – выкрутился Григорий. Сам он был атеистом, не верил в потустороннее и прочую, как он полагал, ерунду, но спорить об этом не собирался.
– Может, виски глотнем?
– Глотнем.
Употребив три порции благородной жидкости, Григорий спустился на второй этаж. Профилактический обход сотрудников штаба занял минут сорок. Принцип: никто не забыт, ничто не забыто, вновь торжествовал. Денису, молодому долговязому парню, досталось за неаккуратность. Григорий не кричал, говорил едким голосом:
– Ты понял? Еще один раз, и я накажу тебя деньгами.
Григорий никогда не грозился выгнать и не выгонял тех, кто на него работал. Глупо. Избавишься от человека, он побежит в штаб конкурентов, поделится тем, что знает. К чему давать врагам хоть какую-то информацию? Надежнее действовать экономическими рычагами. Рублем или долларом.
Было поздно, когда Григорий пришел в комнату, где работал Максим. Небрежно опустился в кресло.
– Вот, посмотри. – Максим с довольным видом протянул ему несколько больших листков. – Макет номера газеты "Искра". Будто бы орган коммунистов-ленинцев. Шедевр. Я превзошел самого себя.
Рядом с названием расположился барельеф Ленина. Чуть ниже передовая "Время не ждет, товарищи!"
"Предстоящие выборы имеют архиважное значение. – Лезли в него настырные слова. – Мы выбираем нашего защитника перед властью антинародного режима. Есть о чем задуматься трудовому человеку… Такие, как Квасов, позорят КПРФ… Хочется задать Квасову два вопроса: откуда у коммуниста Квасова было столько акций родного завода? И почему он продал свои акции капиталистам, а не отдал рабочим?"
Максим смотрел на него восторженными ожидающими глазами. А у него пропало желание читать. Пробежав по заголовкам, по фотографиям, он скороговоркой произнес:
– Всё прекрасно. Поехали, развеемся.
Максим нехотя поднялся из-за стола. Он ожидал большего. Ему хотелось насладиться удовольствием, которое должен был испытать Григорий, читая ловкие статьи, рассматривая тщательно подобранные фотографии Ленина, Сталина, коммунаров на баррикадах, Кузьмина.
Перемещение в ресторан заняло пятнадцать минут. Деловито разглядывая меню, Григорий сказал:
– Давай выпьем водки.
– Ты вроде вино любишь. И коньяк.
– Иногда хочется водки. В конце концов, мы живем в России… Пожалуй, возьму телятину с грибами.
– Скоро ложиться спать. Я возьму что-нибудь полегче. Осетрину.
Невысокий и очень важный официант подошел принять заказ.
– Хорошая водка есть? – поинтересовался Григорий.
– Есть.
– Бутылку. Соления. Телятину с грибами, осетрину. И какую-нибудь закуску, пока готовят горячее. На ваше усмотрение. – Он повернулся к Максиму. – Порой стоит выпить водки. Оттянуться… Надоедает.
– Что?
– Всё надоедает. Жизнь – гонка. Порой устаешь от самого процесса… Может, в кино завтра сходим? Глянем какой-нибудь боевик.
– Тут есть театр.
– Нет уж. Избавь меня от провинциальных театров. Лучше в кино.
Появился графинчик, кругленький, весь покрытый капельками воды. Пузатому графинчику ассистировали тарелки с соленьями, мясным и рыбным ассорти. Официант наполнил рюмки.
– Чтобы нам с тобой хотелось, – лениво проговорил Григорий.
– Что?
– Не важно, что. Важно, чтобы хотелось. Чтобы желания не покидали нас. Потому что, если исчезают желания, жизнь заканчивается.
Максим посмотрел на него с сомнением, но тоже поднес рюмку ко рту. Водка была холодная. И неплохая. Мягкая. Григорий отнял у графинчика еще одну часть содержимого.
– Давай выпьем за успех, – сказал Максим.
– Давай, – равнодушно согласился Григорий.
Когда графинчик опустел, Григорий понял, что водка не берет его. Максим был уже веселенький, а ему – хоть бы хны. Заказал еще бутылку. Она повторила судьбу первой – пятидесятиграммовыми порциями проследовала в два желудка. В итоге Максим шел к машине, изрядно покачиваясь. Едва сел на сиденье, заснул. Около гостиницы пришлось его будить, трясти за плечо. Он долго не мог понять, где он и что от него требуют. Григорий отвел его в номер. Ни к чему, чтобы московские люди, работающие на него, попадали в передряги. Заставив Максима раздеться и лечь в постель, он отправился домой. Ночной город подставлял пустые улицы. Холод обволакивал машину, согревающую свое нутро теплом от мотора.
– Завтра попозже? – спросил водитель, когда настала пора выходить.
– Нет, к восьми.
Водитель тяжко вздохнул.
– Отдыхать будем после выборов, Петр Васильевич. До свидания.
Григорий открыл дверцу, шагнул в холод.
Проснулся он как обычно – в семь. Хотелось пить. И лень было подниматься. Он пересилил себя. Сделал зарядку, принял прохладный душ. Нельзя давать себе расслабиться. Вода из душа текла еле-еле, по-нищенски, вызывая раздражение. Это повторялось каждое утро.
В штаб он, как всегда, приехал первым. Но когда минут через двадцать вышел из кабинета, увидел, что его сотрудники в сборе. Даже Катя, которая вечно опаздывала. Штаб готовился к учебе агитаторов.
В одиннадцать Григорий появился в кабинете председателя городской торгово-промышленной палаты. Старый лис его ждал. Глубокие кожаные кресла подле журнального столика охотно приняли их. Немолодая секретарша принесла чай в модных стеклянных чашках.
– Вы приняли решение? – спросил Григорий, подцепив на тарелочке дольку лимона.
– Пока что нет.
– Почему?
– Поймите, мы в сложной ситуации. Ясно, что губернатор поддерживает Квасова.
– Губернатор ничего не говорил на этот счет.
– Губернатор не говорил. Он демонстрирует нейтралитет. Но Кириченко…
Кириченко был заместителем губернатора. Известная песня: вы уедете, а нам тут жить. Григорий хлебнул чаю.
– Хорошо, а если вы поддержите двоих?
– Каким образом?
– Ну… ориентировать сотрудников крупных предприятий на поддержку Мельниченко или Квасова.
– Это сложно… Сложно. Вы, главное, не переоценивайте влияние директоров на своих подчиненных.
Что ни говори человеку, а он пойдет и проголосует по-своему. Даже назло сделает.
Григорий глянул на него хитрыми глазами.
– А никого не поддерживать вы можете?
– Это реальнее… – В задумчивости он кивнул. – Это реальнее. Подумаем. Что касается встреч на предприятиях, договаривайтесь сами. Большинство директоров не откажет в проведении таких встреч.
"И на том спасибо, – покидая кабинет, подвел итог Григорий. – Большего от этого хитреца не добьешься".
25
– И на том спасибо, – мрачно изрек Анатолий Николаевич. – Хороши работнички. Один выехал в десять вместо восьми. И то лишь потому, что я позвонил, побеспокоился. Другой приходит к двенадцати… Спасибо, что принес пиво. Только я давным-давно опохмелился.
Егор смотрел на него честными глазами. В них было столько вины.
– Перебрали вчера. Сами знаете.
– Я был вместе с вами. Но у меня есть чувство долга. Я к девяти пришел сюда.
– Анатолий Николаевич, простите.
– Садись и работай. Столько дел… – Он почувствовал необходимость что-то добавить, на другой ноте, примирительно. – До выборов не так уж много времени осталось.
В этот момент дверь совершила нужное движение, впустив не только порцию холодного воздуха, но и человека, немолодого, крепкого, с худощавым лицом и лукавыми глазками.
– Кто здесь кандидат Кузьмин будет?
– Я, – признался Анатолий Николаевич.
– Поговорить хочу.
– Пожалуйста. Раздевайтесь, садитесь.
Раздеваться мужичок не стал – расстегнул поношенную кожаную куртку, похожую на те, что носят авиаторы, занял место. Принялся разглядывать помещение, самого Анатолия Николаевича.
– Я вот листовку про Квасова прочитал. Все правда. Ненастоящий он коммунист. Обманывает народ.